Книга Годы лейтенантские. Я родился на Советской Земле. Исповедь офицера. - читать онлайн бесплатно, автор Николай Фёдорович Шахмагонов. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Годы лейтенантские. Я родился на Советской Земле. Исповедь офицера.
Годы лейтенантские. Я родился на Советской Земле. Исповедь офицера.
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Годы лейтенантские. Я родился на Советской Земле. Исповедь офицера.

   Сорвался он по причине, о которой упоминал. Когда уже, казалось, всё сложилось, из отдела кадров политуправления округа позвонил кадровик и предложил мне должность пропагандиста полка. Я отказался, ну и зарубили перевод в дивизионку.

   Пропагандист – должность не бей лежачего. Видел я майора, который слонялся у нас по полку без дела. Разве что выпуск боевых листков и стенгазет на его совести, ну ещё политзанятия с офицерским составом. Но я вовсе не искал тёплого места и лёгкой службы – меня интересовала журналистика. Ну а уж коли не журналистика, то – тогда уж только командная работа, хотя она, естественно, и потяжелее пропагандисткой.

   Но предлагаемая не по летам должность пропагандиста вполне могла закрыть мне путь в военную журналистику, ибо что ни говори, а ведь все журналы и Военное издательство в столице. В Забайкалье же разве что дивизионные газеты, ну, конечно, окружные. Армейских газет в Сухопутных войсках в мирное время не было.

   И вот я дал согласие… Оставалось дождаться приказа, ну а приказы такого характера не заставляли себя долго ждать.

   Напомню, что к тому времени мой опыт и командования-то взводом был невелик, ну а полнокровной ротой командовал всего месяц во время развёртывания дивизии, а потом – сам себе командир. И такая предстояла ответственность. Но ведь не зря же я окончил Московское высшее общевойсковое командное училище – главное училище страны!

– Не напугал? – спросил подполковник.

– Нет, не напугали!

– Молодчина! Хвалю! Буду рад встретить комбатом!

– Ну а в чём трудности? – спросил у него. – Я согласен. И решения не поменяю, но всё же хотелось бы узнать, что там ждёт?

– В том, что по внутренней службе подчиняться будешь командованию базы. А там офицеры своеобразные. Артиллеристы, да не те артиллеристы, что в полках и бригадах, а технари. Так вот до тебя они сместили, даже можно сказать «съели», как уже упоминал, одиннадцать командиров рот. Говорю прямо. Нам не очень бы хотелось, чтобы и тебя вернули назад через несколько месяцев.

– Постараюсь не подвести дивизию и справиться с задачей!

– Верно полковник Цирипиди говорит, что из Московского ВОКУ все со знаком качества. Желаю удачи. Документы отправляем в штаб округа. Будем ждать приказа.

   Я вышел из штаба дивизии со смутными чувствами. Хотелось вот такого, самостоятельного дела. Радовало то, что не будет надо мной висеть множество начальства и не буду на побегушках, как командир без войска. О том, справлюсь ли, почему-то и не думал.

   Одно волновало. Как же Галина?! Останься я в дивизии, вопрос этот встал бы гораздо острее и уже в ближайшее время.

   Тут я не слишком ошибался. Это выяснилось в ближайшие дни. Но ещё раньше произошло объяснение с Галиной. Вечером я рассказал ей о новом назначении, которое последует вот-вот.

   Она выслушала молча, потупив взор. Только и спросила:

– Когда едешь?

– Как приказ придёт. Дела сдавать недолго – нечего сдавать. Роты-то нет. Рота на бумаге.

– Значит скоро. Вот и разрешилось всё. Вот и окончилась наша любовь…

– Зачем ты так говоришь? – возразил я.

   Галина отвернулась. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Мне тоже было грустно. Но ведь не отказался от назначения. Хотя, конечно, служба превыше всего. И всё же, почему даже на мгновение не вспомнил о Галине во время разговора в отделении кадров? Я в ту пору об этом не задумывался. Но ведь была же причина?! Мне казалось, что полюбил Галину, сильно полюбил. Но была какая-то червоточинка. Она сдерживала особо бурные порывы. Впрочем, ответ нужно искать в прошлом, возможно, в тех событиях, которые произошли сначала на третьем курсе училища, а потом – сразу после выпуска. Но об этом в своё время. Теперь, пытаясь оценить силу своих чувство не могу не вспомнить один эпизод.

   Как-то уже после беседы в отделении кадров дивизии, то есть фактически во время ожидания приказа, в холле, что перед комнаткой Галины, отмечали день рождения её младшей сестры. Сестра была очень хороша. Ростом чуть выше Галины, столь же стройна, ну а рост ещё больше оттенял эту стройность. Мила, очень мила.

   Небольшое скромное застолье завершилось танцами, тем более холл позволял. Сестрёнка сама пригласила меня, хотя в комнаты был и её жених. Я чувствовал, что нравлюсь ей, ну и она мне немного нравилась, но просто, без каких-то мятежных мыслей. И вдруг это приглашение, да ещё на медленный танец, в полном смысле слова обниманец. То-есть, когда пары просто стоят на месте под тихую и очень медленную музыку, совсем не двигаясь.

   Я хотел провести её по небольшому залу, да тесновато оказалось. Вдруг кто-то погасил свет, и я почувствовал прикосновение её щеки к моей щеке. Ещё немного, и коснулись бы её губы моих. Сёстры… Они словно связаны какой-то незримой нитью. Эта нить подчас приводит к тому, что очень легко одна сестра влюбляется в того, кто рядом с её сестрой. В этом мне предстояло убедиться уже через несколько месяцев, когда отправился перед самым Новым годом в Судакский военный санаторий. Но… О том рассказ в своё время.

   А тут… Галина, видимо, что-то заподозрила, потому что внезапно включила свет и вежливо разъединила нас, что-то раздражённо шепнув сестре.

   Когда все разошлись, и мы остались одни, ни словом не обмолвилась о том, что было, после того как выключили свет. Да и я особого значения не придал происшедшему. Да что, собственно, произошло? Ну танцевали близко, ну… да не было никакого «ну».

   А всё же… Ну какие же это сильные чувства, если память, помимо моей воли, сохранила очень приятные ощущения вот этой чарующей близости невероятно притягательного существа, как я знал со слов Галины, непорочного, не испытавшего того, что испытала она. Разве может такое не притягивать?

   Но я прогнал мятежные мысли. Рядом была Галина, с которой испытал столько радостей тем летом. Пока была рядом, но приказ мог прийти со дня на день. Но раньше, чем добрался до Калинина приказ о моём переводе, туда добралась моя жена, сорванная с дачи моим признанием в том, что в Калинине у меня есть любимая женщина.

   Вот ведь как бывает. Не скажи я тогда тех довольно дерзких слов, как бы всё сложилось?

   Жена приехала со своим отцом и с дочкой, которая была привезена как способ давления. Явились они на КПП и стали требовать встречи с командиром полка. Подполковник Дымов помнил, как я привозил жену в город и как через неделю взмолился, чтобы он отпустил отвезти её назад в Москву. Он был на моей стороне – никто же не задумывался, целесообразно ли жить на съёмной квартире с грудным ребёнком, когда до Москвы рукой подать. Жена знала, где я снимаю комнату, потому что однажды приезжала ко мне, и когда командир не принял, отправилась с отцом и дочкой прямо туда. Ну а мне куда деваться?

   Пришёл. Началась вялотекущая сцена. Никаких криков и упрёков. Всё осторожно и аккуратно. Понимали, что давить на меня бесполезно. Надо как-то иначе, мягко всё решить.

   Вообще в доме, за столом ни слова ни о чём. Ну а потом мы с женой вышли погулять на берег Волги.

   Я сообщил, что меня переводят служить в лес, в глушь, что от райцентра до базы около 20 километров! Но жена заявила, что поедет хоть на край света – главная причина развода отпадала. Вот тут и возник вопрос, а зачем разводиться, зачем менять жену на другую женщину, которую и знаю-то всего ничего. Впрочем, наверное, я так-то уж не думал, а просто отступил перед обстоятельствами. Да и жена старалась изо всех сил быть в ту встречу совсем другой, нежели прежде… Она и наедине сцен ревности не устраивала. Понимала, что в данный момент они бесполезны и по крайней мере преждевременны. Даже губительны. На берегу Волги распахивала халатик, под которым был купальник, убеждали:

– Ну посмотри, какая я красивая, какая стройная…

   «Ну и что, – думал я, – в том ли только дело? Галя тоже стройна. Что ж тут сравнивать? Не то, всё не то, не в этом суть. Не в стройности и красоте».

   Я держался стойко. Устал от такой семейной жизни, не хочу. Хочу нормальную семью. Я офицер. Мало ли, где служить придётся.

   В конце концов, ночь помирила нас, во всяком случае, на время.

   Жена объявила, что едет со мной к новому месту службы сразу. Дочку пока оставит маме, а потом уже заберёт.

   «То на сутки не могла оставить, – подумал я. – а теперь насколько нужно, настолько и оставит».

   Но главный козырь она выбила.

   Когда они с отцом уехали, хозяйка сказала мне:

– Что дурака валяешь? Галина, конечно, баба хорошая, даже очень, полюбила я её, да то, на то менять только время терять. Жена покрасивше будет, да и дочка растёт. Было бы что невозможное, тогда другое дело. Ну изменила б тебе или ещё что, а так? Не дури.

   Да я уж и сам понимал, что дурить нет смысла.

   Просто всё так сложилось. Цепь неслучайных случайностей.

   Не сказать о них – непонятно будет, отчего же это вдруг пустился во время службы в Калинине в плане амурном, как говорится, во все тяжкие… Причём все эти «амурно-тяжкие» случились именно после завершения учений, летом.

   Позже пришло понимание, что первый шаг к супружеской неверности делается не тогда, когда мужчина встречает на стороне, вне семьи женщину, которая привлекает его чем-то таинственным и поначалу необъяснимым, чем-то таким, чего, возможно, нет в его жене. Ведь он может просто отметить какие-то привлекательные качества у той, таинственной, и пройти мимо, ну, разве подумав – «эх, вот ведь повезёт кому-то с такой женой».

   Первый шаг делается гораздо раньше, причём у каждого этот шаг свой, особый, шаг, который становится для будущего супружества роковым.

   Его может и не быть, этого шага, если не случится чего-то такого, что заложит бомбу под будущие отношения.

   Это что-то, что станет бомбой замедленного действия, может показаться несущественным, или пусть даже существенным, но таким, которое можно пережить, забыть. Но оно в любом случае останется где-то в дальних уголках памяти вместе с капельками обиды, которые так и не высохнут совсем. Пройдёт время, и эти капельки вновь обратятся в ручьи, а затем разольются в бурные реки, которые снесут все плотины, созданные и обществом, и штампами в паспортах. И ничто не остановит на пути к тому новому, что вдруг покажется особенно привлекательным и желанным. А новое, порой, может оказаться хорошо забытым старым.

   Мы познакомились с моей будущей женой Любой ещё в ноябре 1968 года, когда я учился на четвёртом курсе. Подробности в данном случае не существенны. Они существенны для книги «Любовь на курсе выпускном», где и раскрыты достаточно полно. Ну а в данном случае существенно то, что встретил я девушку чистую и непорочную, встретил случайно, когда она ехала с подругами на танцевальный вечер в училище. Подруги везли её специально, чтобы познакомить с курсантом нашей роты, приятелем их приятелей. Хотели привлечь его в свою компанию. Но почему-то на мой вопрос, к кому они едут, девушки назвали ребят из моей же роты, а вот когда поинтересовался к кому едет Люба, ответила одно из них:

– Любочка-то? Да ни к ному! Просто с нами.

   Я воскликнул:

– Значит, ко мне.

   Никто не возражал.

   Ну я и не отходил от неё целый вечер, танцевал только с ней, а потом проводил до дому и встретился на следующий день.

   Но подруги всё же решили отставить меня и приехали приглашать в гости своих приятелей уже не со мной, а с тем, для кого Люба предназначалась раньше.

   И всё бы прошло тихо, без шума. Но… Его величество случай.

   Незадолго до того я разговорился, когда нёс службу помощником дежурного по училищу – прерогатива выпускников – с какой-то девушкой, тоже приехавшей в училище с подругой, наверное, надеясь с кем-то познакомиться. Взял телефон, обещал позвонить. Просто так взял, особо не задумываясь. Но она, видимо, какие-то планы имела. И вдруг среди недели меня вызвали на КПП. Я подумал: «Ну, конечно же, Люба!», я отпросился и побежал в комнату посетителей. Только зашёл в коридорчик на КПП, и сразу перед собой увидел Любу, которая стояла в окружении подруг в уголке. Я увидел сначала её, а потом подруг, потому что она действительно затмевала всех вокруг. Шагнул к ней, протягивая руки, и тут услышал позади себя:

– Николай, Николай! Куда же ты?

   Обернулся с удивлением. В другом углу, скрытом при входе дверью, стояла та самая девушка, с которой познакомился неделей раньше. Удивился, но даже не остановился, и она повторила вопрос уже почти с отчаянием:

– Куда же ты, Николай? Это я тебя вызвала…

   Не оборачиваясь, отрезал:

– Я вас не приглашал!

   Действительно ведь не приглашал! Но это удар ниже пояса… В какое положение я поставил ни в чём неповинную девушку перед подругой?! Я был уверен, что произошло случайное совпадение, что меня вызвали на КПП и Люба, и та девушка одновременно. Ну не мог же я отказаться от Любы? Я же не знал, что не меня она вызывала. Так обрадовался, что даже не заметил удивления на лицах Любы и её подруг. Бывают же такие повороты судьбы! Читатели, наверное, уже догадались, что удивление на лицах девушек, которого я не заметил и о котором вспомнил лишь много позже, когда проигрывал в памяти всю сложившуюся ситуацию, было далеко не случайным. Я взял Любу за руку и провёл в комнату посетителей, приглашая туда и её подруг и поясняя, что сейчас и Миша Сомов с приятелем подойдут.

   Я не знаю, куда делась та девушка, которую обидел невзначай. Больше я её никогда не видел.

   Мы сели за стол, и я продолжал держать Любины руки в своих руках, не спуская с неё глаз. Курсанты пришли позже, причём, пришли втроём, на что я, впрочем, особого внимания не обратил. Хотя надо было обратить. Что, к примеру, было делать в комнате посетителей Андрею Конореву? Он однажды говорил мне, что нет у него знакомых девушек в Москве, поскольку он коренной ленинградец и выпускник Ленинградского суворовского военного училища. Все знакомые у него в Питере, и любимая девушка, его невеста – тоже. Некоторое замешательство окружающих, которое особенно не обеспокоило меня, быстро прошло. Наконец, одна из подруг сказала Любе:

– Ну, так выкладывай, зачем мы приехали!

– Пригласить вас всех троих на пятое декабря в гости. Отметим День Конституции у меня дома.

– С большим удовольствием! – первым воскликнул я.

   Не обратить внимания на то, что Андрей Конорев после этих слов покинул комнату посетителей, я не мог, но снова не придал этому значения. Лишь позднее узнал, почему тот вообще появился на КПП и что на самом деле планировали гостьи. А тогда я был без ума от счастья. Люба действительно была очень привлекательна, просто верх совершенства.

Недаром, её портрет красовался на обложке журнала «Работница».

   Несколько встреч. И такая любовь! Я уже и раньше пробовал свои силы в стихах, но тут стихи полились рекой. Но всё оборвалось неожиданно. Её всё-таки перетянули в ту компанию. И осталось мне только выразить всё строчками:

   Я вырываю из блокнота

   Свои разбитые мечты.



   Но в стихах я заложил бомбу, правда, иного характера. Я писал о том, что всё пройдёт, всё изменится, и через год Люба станет моей женой. Писал, как заведённый, писал много, писал искренне. А мыль, как известно, материальна, особенно поэтическая мысль, пусть даже в стихах пока ещё и не совершенных. И мы встретились именно через год, и она стала женой, но когда встретились, оказалось, что с курсантом то у неё ничего не сложилось, но сложилось с кем-то другим, и я оказался не первым, с кем подобное сложилось. Но быстрое развитие отношений, словно в какой-то бешеной скачке привело к неминуемому финишу – мы поженились.

   И не сразу я осознал, что осталась червоточинка, которая потом нет-нет да сильно колола самолюбие. Ведь время-то какое было? Конец шестидесятых. И может, всё бы прошло не так болезненно. Но на третьем курсе я едва не женился на женщине с ребёнком, к тому же постарше меня года на два. Встреча, вспышка влюблённости. Она развелась, мы подали заявление, причём я добился, что приняли заявление во Дворец бракосочетания, хотя он был закрыт в то время для разведённых. Но весь мой взвод восстал против этого несуразного брака. Нравы тогдашние отличались нравственностью. И хотя к женщине, побывавшей замужем, претензий быть не могло, меня буквально изводили коварными вопросами, прося обязательно рассказать, когда сочетание в браке будет позади, о том, как пройдёт первая ночь с целомудренной невестой. Такие вопросы были самыми безобидными, а чаще солёнее и злее. Я сердился, обижался, но что толку, когда против меня одного действовал целый взвод. И свадьбы не было, тем более та дама сделала существенную ошибку – желая приблизить женитьбу нашу, исключала до свадьбы близкие отношения, на которые, как о том говорили некоторые факты, с мужем своим бывшим всё у них случилось до свадьбы. И мы расстались легко и просто, причём она вскоре вернулась к брошенному ею мужу.

   Ну а когда женился, нет-нет да стали появляться мысли: как же так – Люба была у меня первой, а я… Ну и при первом удобном случае, я сравнял счёт, хотя быть может и звучит это весьма цинично, да ведь как ни крути, точно.

   Имел ли я права винить Любу за то, что так произошло? Нет, не имел. Она меня во Дворец бракосочетания силком не вела. Сам рванул, что есть мочи. Ну а то, что случилось за год до этого, застряло где-то в глубине души и никак не выветривалось. Впрочем, в одном стихотворении я уже тогда написал:

   Ушла однажды ты к другому,

   В грядущем сможешь вновь предать.

   Написать то написал, да и забыл.

   Перед тем как заняться воспоминаниями о службе своей офицерской, я, конечно, размышлял, писать или не писать о личном? Решил, что без этого не обойтись. Слишком большое значение имеет в жизни и службе каждого офицера семья, и недаром жену называют тылом офицера, а тыл должен быть надёжен. Но что бы он был надёжен, надо рассказывать тем, кто идёт за нами, о том, что сможет уберечь их от ошибок. А как рассказывать?

   Немецкий писатель Томас Манн (1875-1955) отмечал: «Для всех книг, в особенности для книг автобиографических, есть одно святое правило – их следует писать только до тех пор, пока автор может говорить правду».

   То есть, ничего не надо выдумывать. Ведь можно выбрать и другой путь – умолчать о том, о чём говорить как-то неловко, невыгодно для себя. Скрыть все это, оставить за кадром. Но тогда, повествуя о своих драмах семейных, невольно выставишь себя этаким пушистым. С другой стороны, показав всё без утайки, добьёшься иного – сам окажешься в весьма неприглядном виде. Прочтёт кто-то, да и скажет – ловелас, гулёна, а то и просто – бабник. Ведь известна градация – если гулёна лейтенант, то безусловно бабник, если полковник или даже генерал, то уж тут – жизнелюб.

   Но ведь если об одном писать, а о другом умалчивать, получится этакая внутренняя цензура, ну и редактура, конечно. И где предел этой редактуры? Помню, шутили в ту давнюю пору. Что такое фонарный столб? Это отредактированная сосна. Ну и каждый называл своё издание, в котором этакая редактура проводилась. Зачем же превращать свои воспоминания в сильно отредактированный по разным соображениям столб

   На одном из сайтов я однажды выставил несколько весьма откровенных рассказов – не воспоминаний, а именно художественных рассказов с вымышленными героями. И был удивлён тем, что поднялся вой сайтанутых комментаторов, правдолюбцев, которые, правда скрываясь под нелепыми кличками, обвинили меня в романтизации измены. А почему? Да потому что не были прописаны причины поступков героев. Наверное, для рассказа это и не нужно. Но для жизни необходимо.

   Человек, решаясь жениться, конечно же, не собирается изменять. И я не собирался.

   В Калинине с утра до поздней ночи в полку, а в выходной в Москву ездил. Однажды приехал в воскресенье к разводу. В караул должен был заступать, а выяснилось, что поставили другого офицера. Словом, что-то напутали, и мне можно было идти домой.

– Ну вот, напрасно приехал, – огорчился я. – мог бы завтра с первой электричкой из Москвы.

   А мне ребята с удивлением чуть не все вместе:

– Ты что… Вот повезло так. Натурально в караул собрался. Жена и не заподозрит. Можешь смело загулять…

   Я только плечами пожал.

   Весной попал на сборы стрелковой команды в Путиловские лагеря. По дорогам только вездеход пройдёт. Теплоход – в Москве такие теплоходы речными трамвайчиками звали – два раза в день забегал на минутку. Сбрасывали доски с носа на берег, вот и весь трап. Можно было что-то купить в буфете, но буфеты таковые скудны…

   Потом развёртывание дивизии. Уж и не помнил, когда дома был. Работы много, глаз сомкнуть некогда, и в разгар развёртывания прямо на стрельбище, во время упражнений учебных стрельб, почувствовал что-то неладное. Стало ломить плечо, руку, аж в глазах потемнело. Увидел это полковник Цирипиди, как раз приехавший проверять выполнение учебных стрельб, посадил меня в машину и в медпункт отвёз. А там лейтенанты, тоже призванные на сборы выпускники Калининского государственного медицинского института. Они уже знали, что я сын их очень уважаемой преподавательницы. Мама вела латынь в этом институте.

   Посмотрели, давление померили и таблетку дали… Не помню какую, скорее всего вездесущий валидол. В каждом фильме снимается этот препарат. Понятно почему. Если серьёзные препараты показывать, то ведь потом иной зритель насмотрится и будет принимать такие же, что опасно. А валидол безобиден.

   Взял я таблетку и под улыбки медиков, а они тут же кружку алюминиевую протянули. Запей, мол.

   Глотнул, а там спирт, чистый. Я к такому не был готов. А они, до дна, мол, до дна. Правда тут же воды дали. Запил. Проводили в домик офицерский и уложили. Помню, лёг на койку свою, и такое впечатление, будто опрокинулся в бездну. Зато встал утром, как огурчик. И всё же командир полка подполковник Дымов, которому Цирипиди рассказал, что отвозил меня в медпункт, чуть не в приказном порядке заявил:

– Езжай домой, отдохни. Приказываю выспаться как следует. Здесь как-нибудь управятся без тебя. Ну а после завтра утром быть к разводу на занятия.

   Знал, что в Москву поеду. Пока до Калинина доберусь, пока по городу до вокзала доеду, а потом на поезде до Москвы, и день пройдёт. Добрался. А вот выспаться не удалось. Наутро тёща с ножом к горлу:

– Проводи жену и дочь на дачу!

   Попытался объяснить, что командир полка выспаться приказал. Этакое ведь не часто бывает. Надо знать! В роте то один кадровый офицер. Роту не оставишь. И всё же счёл командир необходимым отпустить. Но это не аргумент. Пришлось провожать, что не так просто. Машины не было и не планировалось. Всё та же электричка, только в другую сторону. Загрузили детскую коляску вещами с верхом. Люба дочку на руки взяла, и поехали. На станции Каланчёвской что-то перепутали. Объявили, что электричка к другой платформе подходит. Бегом по переходному мосту. Где-то коляску не удержал, что-то там погнулось. Жена с упрёками. Ну да ладно. Всё мелочи. Пока до дачи добрались, уже вечер близко. Свежий воздух после Москвы сморил. Всем, кто был на даче, да и Любе, спать захотелось, а мне на станцию и снова больше часа до Москвы. На всю ночь прогулка. Не знаю как, но почувствовал, что в мыслях у дачников одно – когда же он уйдёт, чтобы спокойно спать улечься, так-то вроде не удобно. Дача-то не хоромы.

   Ушёл… Час с лишним до Курского вокзала, оттуда пешком до Ленинградского, а затем ночным поездом до Калинина. Там на вокзале железнодорожном подремал до первого трамвая, а на речном – до первого катера на Путилово.

   Словом, отдохнул – лучше некуда.

   На первый взгляд, всё это мелочи. И верно. Физически выдержал, и уже утром занятия проводил, как ни в чём не бывало. Так-то так. Но ведь откладываются подобные случаи в глубине души. Даже в дивизии всё иначе. Командир полка, когда я вернулся, заставил ещё и в госпиталь съездить, чтоб врачам показаться. Периодически ходила туда «мыльница» или «буханка» – везде по-разному называют «уазик» санитарный. А там – электрокардиограмма, давление – всё в норме. А врач, весёлая такая дама, постарше меня, но очень кокетливая, только посмеялась:

– В лагере? Давно? И без женщин? Ах, бедненький, всё от этого… Нельзя, забывать о нам, дружок…

   И вот учения позади. Суббота. В наряд не попал, а ответственным не назначали, ведь уж и не взводный, а ротный. Значит, в Москву, а оттуда на дачу.

   Забежал на квартиру съёмную, а хозяйка мне:

– Надо мотаться в такую даль?

   Хозяйка боевая. Фронтовичка. Воевала в Панфиловской дивизии. Много рассказывала о своём знаменитом комбате. Вспомним «Волоколамское шоссе» Александра Бека. Один из главных героев Бауырджан Момыш-Улы. Говорила, что промеж себя его Шалы-малы звали.

– Так вот, – заявила она, – нечего изматывать себя дорогами. Сейчас позвоню девахе одной. Сгоняешь за ней на такси. Вот тебе и вечер. Я ей говорила о тебе. Интересовалась, – и тут же жест рукой: – Она без претензий.