Лэанкаре. Еще одна типичная история о попаданке

Пролог. Не загадывайте желания на пьяную голову

– Ты посмотри на них! – причитала молодая, ничем не примечательная женщина, показывая на побитом и дешевом телефоне фотографии класса. – Кобылы все как на подбор! Восемнадцати еще нет, а уже все чуть ли не порнозвезды по фигуре, макияжу и одежде! Ты просто посмотри на них, Валь!

Та в ответ лишь кивала, потягивая коктейль. Валентина Павловна, подтянутая учительница младших классов, слышала все эти пьяные возгласы и уже не раз. Ее собеседница, непримечательная Елена Владимировна Карасева, накатывала один бокал пива за другим, не в силах перебороть желания налить внутрь их содержимое и вылить наружу содержимое своего подсознания.

Она заправила бледно-русую прядь за слегка оттопыренное ухо и сняла очки в толстой оправе.

– Лен, смотри на это спокойнее. Зато тебя не задирают эти малолетние лбы, – усмехнулась в ответ Маргарита Евгеньевна, видная блондинка, преподающая немецкий язык. – А то я уже так этого устала…

И такое придыхание в конце, наигранное, жеманное. Маргарита приложила руку к объемной груди, которую еле сдерживала тонкая ткань белой рубашки. Пуговицы сражались с врагом, отдавая последние силы нитей, но были явно на последнем издыхании.

Елена же мельком бросила взгляд на все это богатство, на которое пускали слюни чуть ли не все старшеклассники их школы, скосила глаза на плоскость под лифом, который деловито пушапал пустоту, и вздохнула, залпом отпивая еще полбокала темного пива.

– Ничего ты не понимаешь, Марго. Я сейчас.

Чуть покачиваясь, тонкая фигура уставшей от работы, ненужности и неинтересности учительницы двинулась к бару, где в этот момент заправлял статный, пусть и слегка расплывшийся в талии мужчина с черными волосами, аккуратной бородкой с проседью и пронзительно бездонными, как ночной мрак глазами.

– М-можно мне… ик… еще пару бокалов, – присаживаясь на барный стул, сказала Елена Владимировна бармену.

– Вы уверены, что именно этого вы сейчас хотите? – внимательно посмотрел тот на нее, продолжая натирать стекло до идеальной прозрачности идеально белым полотенцем.

– Я хочу сейчас оказаться там, где меня все будут любить и уважать… нет… бояться… нет, бояться, любить и уважать! – ударила Елена по столу ладонью. – А не вот это вот все! Но кто ж такой подарок мне сделает?! Поэтому давай сюда мое пиво и я пошла.

Бармен качнул головой. Подозрительно блеснул свет в его радужке, высвечивая будто бы вертикаль зрачка, а не привычный круг, но кто ж обратит на это внимание?

Вот и Елена не захотела обратить… Или не смогла. Схватила бармена за руку и наклонилась вперед.

– Можно побыстрее?

– Вестимо, можно. Но не здесь. Вы слишком пьяны.

– Да как ты смеешь?!.

– Охрана, выведите Елену Владимировну за дверь. Она спешит на встречу с мечтой.

Женщина не даже не подумала о том, что такое возможно, но уже пару минут спустя она стояла за дверью бара, где они с коллегами отмечали завершение учебного года. Все остались внутри, а она…

– Снова никому не нужна, – прошипела женщина себе под нос и, несмотря по сторонам, побежала через улицу наискосок.

А в это время с другой стороны летел джигит на легенде советского производства без тормозов и работающих фар. Так и встретились два одиночества, оставив после себя сочинение красными чернилами на черном асфальте.

Скорая, крики, мигалки, сирены. Черный мешок поверх изможденного лица. Лишь пара дальних родственников приехали проститься, да коллеги отсидели положенное в кафе на окраине города, пытаясь вспомнить хоть что-то о серой женщине с серыми глазами.

Елена Владимировна Карасева исчезла в небытии…

И родилась вновь.

I. На перекрестке новой жизни

Боль…

Раскалывающаяся голова…

Голод, разрывающий нутро и пожирающий все мысли чуть ли не до самых глубин подсознания, оставляющий лишь отголоски человеческих чувств и бушующие инстинкты. Тело движется само, не давая мозгу даже возможности хоть как-то проконтролировать процесс. Голова была лишь поставщиком зрительных, обонятельных и слуховых образов, но никак не управляющим центром, ведущим активную работу.

Зеленое марево листвы. Деревья, скрывающие за своими толстыми сочными стволами юркую живность. Пронзительно чистый воздух, наполняющий легкие силой. Перестук чего-то. Тонкие пальцы с длинными когтями. Прыжок за прыжком. Тело несется вперед, выискивая что-то, что может хоть ненадолго заглушить голод, зовущий его вперед.

Чей-то рык.

Хлесткий удар в ответ. Страх бьет по ноздрям приятным ароматом. Тонкие пальцы смыкаются на горле, погружаясь в белый с оранжевым мех. Брызжит кровь, чей солоноватый запах одуряюще бьет по ноздрям, заставляя прижаться к жертве лицом, чтобы с вожделением слизывать живительную жидкость, упиваясь ужасом, исходящим от жертвы.

Еще одно движение, и внутренности каскадом выпадают из одним взмахом выпотрошенной, но еще живой жертвы. Пальцы сжимаются на пока бьющемся, пусть и с каждым ударом медленнее, сердце. Последний удар оно совершило уже вне тела за мгновение до того, как острые зубы смыкаются на еще теплой плоти, а из горла вырывается утробное рычание освобожденного зверя.

Кусок за куском красная ароматная мякоть, разбрызгивая алую кровь, раздирается, вырывается, пожирается, заставляя от непередаваемого вкуса сходить с ума. Алкая кровь, как лучшее вино, вкушая сырое мясо как самый изысканный деликатес, наслаждаясь безумием дикой охоты и не менее дикой трапезы… Все чувства вопят о пресыщении. Все мысли спутались в ком. Все знания оставлены за поворотом жизненного пути…

Взмах крыльев и лес остался где-то внизу, размазавшись в зеленое поле без конца и края. Деревья снова растворяются, только в этот раз в голубом мареве небесной выси. Полет завораживает. Полет вызывает бурю восторга. Прохладный ветер приятно касается голой кожи. Облака кристалликами воды ласкают тело. Тишина и бесконечность дарит чувство настоящей свободы.

Свобода пьянит.

Свобода заставляет смеяться. Дико. Без ума и памяти.

Без страха и сомнений.

Но тут что-то обжигает, будто огнем. Изнутри. И снова в голове появляется что-то, кроме пьянящей и безудержной беспечности хищника. Мысль разрезает всю красоту момента, ударяя молотом по наковальне обыденности.

Такого не может быть… Я не умею летать!

И тело камнем падает вниз. Лишь в самый последний момент тормозя распахнутыми крыльями. Инстинктивно. Бездумно. Вопреки сознанию и мыслям. Вопреки крику, исторгающемуся из груди. Над самой водой широкой реки. И смертельный удар о водную гладь превращается в болезненный нырок. Тело, привычное к плаванию, легко выбирается на берег. Опять же, не благодаря мыслям, а вопреки им.

И тут же замирает на краю, среди трав, спускающихся к самой воде. Ведь среди цветов и стеблей оказываются не те руки. Не те ноги. И тем более… Длинный хвост и кончики крыльев по краям зоны зрения – это вообще было совсем не то, что можно было ожидать. Шатаясь и с трудом преодолев сопротивление тела, бреду до воды. Чтобы в очередной раз чуть ли не завопить от…

Ужаса!

В ломанном зеркале воды отражалось совсем не то, что можно было ожидать. Длинные женские ноги, заканчивающиеся острыми копытами, переходили в женский таз… Дальше шли идеальная линия талии и плоский животик с легко заметным мышечным рельефом, переходящий в упругую, пусть и немного тяжеловесную грудь. А дальше начиналось самое сложное… Ведь дальше моему взору открылся вид на красивейшее лицо с пылающими золотом глазами и рыжими волосами, спадающими чуть ли не до самой задницы.

Крылья, когти, рога, зубы, потеки засохшей крови, напоминавшие о былой трапезе, – это все отступало на второй план по сравнению с этим великолепием.

Ведь эта… демоница… это не я!

НЕ Я!!!

Упав на колени рядом с водой, я смотрю в свое (свое ли?!) отражение и не верю… Ничему не верю! Такого не может быть… Но тонкие пальцы, касающиеся воды, – я их чувствую. Именно они и передают так точно и детально каждое касание жидкости моей кожи. Все чувства взвинчены до невероятных высот, я вижу и слышу много больше того, что было раньше. Но… Опять же… Что это?.. Почему это со мной?!!

Я плещу водой в лицо, стараясь проснуться, очнуться от кошмара, но руки задевают за рога. И я понимаю, что из этого кошмара так просто не вырваться… И со злости ударяю кулаком в слишком красивое отражение. Неправильное. Чужое. Это не я!!! Эта мысль раз за разом вертится в голове, но чем больше я ее думаю, тем меньше остается сомнений. Ведь и мир вокруг – не мой. Не серая смесь стекла и бетона, щедро покрытая отходами производств. Нет. Зеленый массив могучего леса, что меня окружает… Его нет нигде поблизости от моего дома.

Где я?

Кто я?..

– Что это за дерьмо такое?!! – вырвался из моей груди яростный рык, совершенно не похожий на мой прошлый голос.

Гнев вскипел внутри, вырвался, как лава из вулкана, и тут же вокруг зашипело, запарило, будто я в бане стою… Или в центре гейзера… Или мое тело горит! Огонь вился вместо волос, копыта раскалены до красна, вода, касаясь нечеловеческого тела, испаряется, как в кузнице от заготовки. Но меня это не трогает, ведь мой гнев лишь сильнее распаляется с каждым мгновением…

И ярость, что полыхает внутри, выплескивается наружу всесокрущающим пламенем. Пар, дым, чад… И пепел.

Запах страха бьет по ноздрям. В этот раз страх имеет особенный привкус осознанности. И вот тело уже с легкостью преодолевает расстояние до новой жертвы, которая уже скована не просто ужасом, но и длинным гибким хвостом, медленно сжимающим свои объятия кузнечного пресса, раскаленного достаточно, чтобы прожигать плоть.

Крик. Человеческий. Прерванный яростным и победным рыком. И вот… в моих руках оказывается оторванная голова, которая слишком легко отделилась от тела вместе с куском позвоночника. В остекленевших глазах застыл ужас. И отражение…

Мое отражение?..

Боль пронизывает все тело. Я падаю на землю. Стон вырывается из груди. Рядом со мной обезглавленное тело женщины. И из груди доносится тихий всхлип, переходящий в вой. Это не я!!! Так и хочется кричать, но нет уже сил. Казалось, вместе с яростью из меня выкачали все соки, и я, подрагивающей кучкой плоти валюсь рядом со своей (что отвратительно сильно бьет по нервам и сознанию) жертвой.

И я слышу чей-то крик на непонятном языке. И боль стегает по измученному телу. Но это все – где-то там, за стеной из самоосуждения и непонимания.

Кровь на моих руках… Кровь человека!..

И тут меня накрывает тьма, отгораживая сознание от нечеловеческой вины и торжествующего воя подсознания. И вместе с тьмой чувствую касания чего-то жгущего. И при этом – мягкого.

II. Интересный человек в неинтересных обстоятельствах

Первой мыслю, что забрела в гудящую, словно набатный колокол, и такую же тяжёлую башку было: "Как же я вчера так надрался?.. И главное – чем?" Муки похмелья Керну приходилось испытывать и прежде, но каждый такой случай был особенным, если не сказать уникальным, потому что тощее тело оборотня переваривало себе на благо почти любую отраву. Впрочем, было бы желание, как говорится, а способ сыщется.

Несколько минут он тяжело сопел, безуспешно пытаясь оторвать голову от дощатого пола, но не преуспел в этом. Пить хотелось неимоверно и, чтобы отыскать живительную влагу, глаза всё же пришлось открыть. Следующая мысль не имела какого-либо словесного выражения, это было одно единственное ощущение полного и абсолютного непонимания всего, начиная от своего места во вселенной и заканчивая временем суток.

А потом сквозь пелену белого шума стали прорываться осколки воспоминаний. Керн не пил вчера ничего спиртного, да и вообще ничего, кроме воды. И не ел дня уже, наверное, четыре, а может и больше, кто знает, сколько он провалялся без сознания. Что-то, определенно, пошло не так. Может быть, в тот момент, когда он открыл колодки и попытался сбежать. Или ещё раньше, когда решил, что сможет попасть из Таллинора в Гульрам без попутчиков, и покинул купеческий обоз, с которым отправился в путь, при этом прихватив кое-что из товаров. Или задолго до того, когда, прикончив двух стражников, бежал из Таллинорской крепости с такими же преступниками, как он сам. Или когда угодил в эту самую крепость за воровство. И так он перебирал событие за событием, отматывая время назад, пока не добрался до момента собственного рождения, который тоже счел неудачным.

В обратном порядке всё это выглядело несколько путано, на самом же деле история вышла простая. В большой крестьянской семье народился мальчишка, не похожий на остальных, за что бывал бит отцом неоднократно. А когда к четырнадцати годам он от злости превратился в какую-то невидаль лохматую, то и вовсе стало понятно, что нагуляла его родительница где-то на стороне. После такого домой обратно ходу не было. Керн сбежал и по случаю подвернулся баронскому егерю, которому оборотничество оказалось не в новинку.

Пять лет прожил он при дворе, повзрослел, подучился малость, а потом прознали, какой он породы, и пришлось с той хорошей жизнью тоже расстаться. Подался в разбойники – не понравилось. Чего уж хорошего зад морозить, вшей кормить, да урчание голодного брюха слушать. То ли дело в городе, там если и кошель не срежешь, то какая-нибудь вдовушка или шлюха сердобольная непременно приютит и накормит. Только оплошал Керн и там. На мелочи попался, палками на площади побили бы да отпустили, так нет, сбежать они с дружками надумали.

Побег тот кончился кровью и в Таллиноре больше оставаться не было никакой возможности. Да ладно, вроде бы. Других городов по миру хватает. Но вот надо же было такому случиться, что по дороге в Гульрам, попался Керну на глаза кошель с самоцветами, что один из купцов вёз. Это ж с такими-то деньгами не просто в новый город можно перебраться, а сразу чуть ли не правителем там стать. Стянул он этот кошель и сбежал, только не утерпел до Гульрама и загулял на постоялом дворе по дороге. Нагнали его купцы, долг вернуть захотели, а взять-то уже и нечего, только руки-ноги свои и остались. Вот их торговец и решил продать в уплату долга. Так оказался Керн в колодках. Опять сбежал. Опять попался. И вот теперь всё в тех же колодках, не дающих ощупать разбитую башку, валялся на полу клетки и малодушно надеялся сдохнуть поскорее.

III. Квантовая запутанность восприятия

Кровавая муть медленно отступала, выпуская из своих цепких лапок сознание жертвы. Мир начал обретать звучание, пробиваясь в уши чередой скрипов, свистов, странного говора и чьих-то (возможно, даже моих) стонов. Потом начала проступать фактура вместе с осязанием неструганных досок подушечками пальцев и щекой и другими частями тела. Потом в нос пробрались запахи, требуя обратить на себя внимание и выбивая слезы. Сложное амбре не очень-то мытых тел, лошадей, дерева, смолы и походной кухни. И лишь после того забрезжил свет сквозь со скрипом открываемые веки.

Ну, здравствуй, новый мир, мать твою!

Злость бьет по нервам, и я чувствую, как схожу с ума, поддаваясь беснующейся ярости внутри. И тут же в ответ чья-то воля сжимает вокруг меня клетку, впивающуюся острыми жилами в мое тело, заставляя корчиться от боли и рычать в бессильной ярости, царапая дощатый пол острыми когтями. Из груди рвется лишь беспомощный рык и стон, смешанный с болью. Я в бессильной злобе бью по полу, отчего доски натужно заскрипели, но выдержали.

А в моей голове медленно всплывали картинки недавних событий… И вот тут уже накрывает по настоящему, и рык сменяется на вой. Хочется разодрать в кровь новое тело, чтобы вырвать себя из этой задницы, которая хоть и отличалась красотой, но была не моей! Мать моя женщина… Что же за дерьмо собачье?! И я вою, как сумасшедшая, только из груди рвется не мой голос, а тот, отвратительно прекрасный, низковатый женский голос, которого у меня никогда не было.

Как и этих отвратительных крыльев и прочего демонического, что мне досталось в этом месте и… мире?

– Что за сраное дерьмо! – крик вырывается из груди, ломая последние замки самоконтроля, раскалывая волю в лоскуты, и рычание сменяется плачем. Обжигающе-соленые слезы катятся вниз по щекам, а в груди пылает пожар из смешанных боли, отчаяния и непонимания того, что со мной происходит. И один за другим удары сотрясают пол моего нового пристанища, которое я даже не хочу разглядывать. – Что за…

Дальше следует длинная и пространная матершиная сентенция.

Но она разрушена чьим-то вмешательством. Чьей-то чужой мыслью, вдруг прозвучавшей в голове. «Сдохнуть поскорее».

– Я не сдохну!!! – я со всей силой кричу в ответ.

IV. Исторические встречи среди прутьев и боли

Рядом послышалась незнакомая речь. Вернее, слова были незнакомы, а эмоции – очень даже. В первый раз Керн проснулся в клетке точно с такими же. И даже орал так же. И его тоже никто не понимал. Ох, как же давно это было, лет десять назад, наверное… Нет, больше. Глупо вышло, попался охотникам в облике зверя. Но в итоге всё обернулось хорошо.

Меланхоличные поиски воды на ощупь прервал такой внушительный подзатыльник, что у оборотня чуть голова не оторвалась. Мгновенно передумав помирать, он подхватился с места и отскочил к решётке, попутно перевернув искомую миску с водой.

Удивительно, но кроме него и рогатой девки, тоже закованной на совесть, в клетке никого не было. Стало быть, ударить его никто не мог, но в башке-то до сих пор звенело. Керн приблизительно понял, что только что произошло, проворно отполз в угол и со всей дури замолотил пяткой по решётке.

– Э! Вы чего там, очумели совсем? – хрипло крикнул он, пытаясь привлечь хоть чьё-то внимание. – Она ж магичит!

Вокруг был лес, по-летнему жаркий, душный и влажный. Повозки стояли кру́гом в тени, прямо между ровными голыми стволами деревьев, поднимающимися на непомерную высоту, где их кроны смыкались в сплошную зелёную кровлю. В нескольких шагах слева сквозь неё пробивались солнечные лучи. Должно быть, в той стороне была дорога. По другую же сторону горел костёр, завтракали купцы и несколько охранников. Керн знал их в лицо и кое-кого даже помнил по именам, но сейчас они не обращали на него внимания.

– Эй, Акрам! – оборотень не собирался так просто сдаваться. – Это бешеный ифрит меня прикончит и за вас возьмётся. Сделай же что-нибудь!

На языке вертелось: «Выпустите меня отсюда». Но Керн смолчал об этом, а то подумают ещё, что хитрит, договорился с этой девицей и сбежать надумал. Не докажешь ведь потом, что ифритка в самом деле взбесилась.

Почему-то он сразу и безоговорочно причислил это существо к злобным духам огня. Скверная стихия, не способная ничего создавать, только рушить. И если это чудище не лишили возможности колдовать, то она и в клетке, и связанная опасна. Спалит тут всё и всех к демоновой матери, а сама целёхонькой останется. Золотые глаза рогатой, казалось, смотрели прямо в душу.

– Акра-ам!.. – на неожиданно высокой ноте завопил Керн и вжался в прутья клети.

Имя человека творит чудеса. Смуглый, тяжёлый, немолодой уже охранник с пышными бакенбардами и кривым мечом на поясе поднялся и вразвалочку пошёл проверять пленников.

– Чего орёшь, иблисово отродье? Девки с копытами испугался?

В последнюю очередь оборотня беспокоили её ноги, потому копыт он и вовсе не заметил, пока на них не указали. Да и какая разница, как она выглядит, с рогами, копытами и клыками или в образе маленького очаровательного существа, смерть приходит в разных обличиях, но встречаться с ней всё одно не хочется.

– Магичит она, говорю тебе, – повторил Керн, с трудом вернув собственный голос. – Изловили такую, так хоть бы амулет какой повесили.

Акрам подошёл к самой решётке, осмотрел пленницу.

– А то без тебя не сообразили. На месте всё, – отмахнулся он. – Сиди тихо, пока самому чего-нибудь не навешали.

V. Все пьянеют по-разному

Чужая речь привлекает внимание и заставляет осмотреться уже пристальнее. Сдерживающие путы не дают рефлексам этого тела сработать раньше головы, и до того, как с яростным рыком броситься вперед в попытке разорвать случайного попутчика, мне удается не просто разглядеть человека, но и оценить окружающую обстановку. А так же симпатичную дощатую клетку, в которой мы, как звери в зоопарке, сидели, с ненавистью глядя по сторонам. У меня на руках и ногах, даже на шее – цепи с толстыми скобами кандалов, крылья жестко связаны, не давая ими махать или использовать еще хоть как-то… В общем, заковали меня на славу.

На пареньке же были колодки. А сам паренек орет, как потерпевший, призывая кого-то к нам. Как я это понимаю? Да черт его знает! Слов-то не понять, но вот будто читаю прямо из его головы. И он считает это обычным, пусть и не совсем нормальным… А вот и некий Акрам, который тоже не блещет умением разговаривать на понятном языке, но чьи мысли – вот они, на ладони.

И среди них явно читалось, что же он собирается сделать со мной. А я не собираюсь давать ему это делать! Я ему не подопытный кролик и донор, чтобы давать из себя кровь выпускать ради продажи. Кем бы и чем бы не было сейчас мое тело, но оно – мое! Другого нет…

Но пока я медленно опускаюсь на пол клетки и заставляю себя прикрыть глаза веками, мол, покоряюсь и принимаю мир, каким он есть. Хотя в действительности это было совсем не так, но кого волнуют такие мелочи? А вот в его голове отлично читались раздражение, злость на паренька, которого, как оказалось, зовут Керн, желание поскорее угомонить «сраную демонскую суку, оттраханную всеми бесами пустыни», то есть меня. Но самое главное, что нашлось в его голове…

У него есть ключ!..

И я собираюсь выбраться из этого дерьма всеми возможными способами! Они хотели выпустить из меня кровь… Но я не собираюсь уподобляться им. Что я, чудовище какое?!

Акрам что-то там бормочет на непонятном мне языке, о чем я лишь по отголоскам мыслей понимаю. В основном, о том, что все силы из меня уже выкачали, и вообще, у меня только огненная магия. И все это перемежалось огромным количеством разного сорта матерщины. Что-то в переводе не нуждалось, что-то по образам не разберешь. Я почти справляюсь с бешеным и жаждущим насилия телом, как раз вовремя, чтобы охранник наклонился надо мной и не почувствовал угрозы. Ведь я и не собираюсь ничего такого делать…

Но как-то моего мнения никто и не спрашивал. По всему телу резко растекается волна боли, заставляя скрючиться, забиться всем телом в конвульсиях. Но… почему мне это, мать моя женщина, нравится?!! Что за дерьмо с этим телом творится? Почему оно горит от наслаждения?!! Взбудораженное болевыми импульсами тело постепенно переваривает боль во что-то другое. Аррррх… Истома, бьющая по голове кувалдой, отзывается на каждое мгновение боли. На каждый нерв приходит сразу два потока импульсов, противоречащих друг другу. Я схожу с ума от боли и от радости. Когти скребут пол, выдирая из него длинные полоски дерева.

И вместо крика, с моих губ не срывается ни звука, а лишь дикими волнами расходятся волны безудержного удовольствия… Сквозь закрытые глаза я не вижу ничего, но слышу… Но что? Звуки падения?.. Не понимаю… Не хочу понимать… Я сгораю в пожаре неправильной, невозможной неги…

Помогите…

VI. Спасение и панические атаки

«Вот сейчас… сейчас… ещё полшага… полшажочка…» – уговаривал себя Керн, медленно отлипая от решётки. Вот сейчас Акрам подойдёт ближе, к самой клетке и можно будет выхватить у него ключи. Или нож. Или хотя бы сделать вид, что собираешься это сделать. Колодки всё равно едва ли позволят. А потом за это, наверняка, изобьют. Но чтоб избить, придётся сначала вынуть отсюда, а там уже посмотрим кто кого.

Слава всем богам, охранника интересовала только рогатая девица. Оно и понятно, голые магички вообще отлично отвлекают внимание. Керн изготовился к прыжку и тут же едва не упал от того, что ему опять дали по мозгам. Что творилось с рогаткой – непонятно, но прилетело и ему. Да и не только ему, судя по исказившемуся лицу Акрама. И уж если оборотня едва не сбило с ног, то человеку точно пришлось не сладко.

Или сладко, тут с какой стороны посмотреть. Керну сейчас больше всего хотелось лечь, свернуться большой пушистой чёрно-белой подушкой и остаться так насовсем, только чтобы не сходить с этого места и не утратить вгрызшегося в душу наваждения. Он знал удовольствие от сытого брюха, от шепчущих грибов, вина и женщин, но то было другое, наружное, а это шло из нутра, пусть не из его собственного, но чувствовалось-то оно именно так.

Оборотень зарычал, с рыком выпуская весь воздух, и выглядел он в этот момент действительно жутко, словно пытался сладить со своим внутренним зверем, хотя зверь молчал, а из-под контроля вышла именно человеческая его натура, оказавшаяся стократ страшнее хищнических инстинктов. Но перевёртышу урезонивать часть себя было привычно, Акрам же не выдержал такого испытания и повалился на решётку. Керн тоже упал, но по собственной воле и, прежде чем охранник успел осесть наземь, схватил его за одежду.