Укради мою любовь

Глава 1

Я съежилась в кресле, поджав озябшие ноги. В камине потрескивал огонь, но я все никак не могла согреться, трясясь от озноба, и в тишине кабинета мои зубы стучали особенно громко. Кто бы мог подумать, что моя брачная ночь закончится так?

Я заставила себя отвести взгляд от капель крови на подоле белой сорочки и посмотрела на открытую бутылку на низком столике. Потянувшись, взяла ее и, понюхав, сделала большой глоток.

– Соберись, – приказала себе вслух.

Хотелось выть и метаться по комнате, но какая-то потаенная часть меня испытывала злобное удовлетворение. Мой муж умер, не дойдя пары шагов до брачного ложа, и я вовсе не собиралась горевать.

Эти мгновения навеки отпечатались в моей памяти. Гевин Доксвелл, тучный мужчина пятидесяти девяти лет от роду, шел ко мне, ухмыляясь и возясь с массивной пряжкой ремня. В седой бороде застряли крошки, а кончики усов слиплись от вина. Потом он остановился, стянул штаны до колен и горделиво уставился на меня, свою жену.

Может, это я виной тому, что было дальше? Потому что тогда я отчаянно взмолилась избавить меня и от ненавистного мужа, и от брака, и от всего, что это значило.

– Давай, жена, – произнес Гевин. – Иди сюда и… хррр… хррр…

На миг я понадеялась, что он уснул стоя, как мул, но поросячьи глазки Гевина наоборот выпучились, едва не выскакивая из орбит. Его щеки побагровели, он схватился за грудь, кашлянул кровью, забрызгав подол моего пеньюара, и упал на кровать лицом вниз.

Я облизнула губы, терпкие от вина, что оказалось в бутылке.

Итак, я вдова?

Быть может, кого-то это слово пугало, меня же наполняло радостью. Оно означало свободу – от мужа, от дяди, от всех тех мужчин, которые желали распоряжаться моей жизнью.

Однако было одно «но», которое озвучил помощник Гевина, прибежавший на мои вопли. Он спросил, был ли консумирован брак.

Я перестала дрожать и, намотав на палец волосы, задумчиво покусала кончик прядки – дурацкая привычка, из-за которой у лица вечно пушились короткие завитки.

Слуга вызвал доктора, тот констатировал смерть. Следом явился старший сын моего покойного мужа и, уточнив, правда ли тот скончался, задал аналогичный вопрос.

Дядя не особенно заботился о моем образовании, но я находила в книгах спасение и перечитала всю домашнюю библиотеку. И теперь я понимала, что по законам Карафиса мой брак не считается действительным. Значит, я не вдова? Перед свадебной церемонией целители проверили мою невинность, и та до сих пор при мне. Теперь меня осмотрят еще раз и вернут дяде, как товар, который не успели использовать. А дядя снова продаст меня какому-нибудь богатому старику. Во второй раз, наверное, подешевле.

Стрельчатое окно скрипнуло, и я вжалась в кресло теснее. Из темноты появилась рука, осторожно открыла окно шире и переставила в сторону цветочный горшок, следом в щель протиснулась голова, широкие плечи, спина, и наконец целый мужчина бесшумно как кот скатился на пол и огляделся.

– Доброй ночи, господин вор, – сказала я, и мужчина подпрыгнул на месте от неожиданности.

– Тьфу ты, напугала, – пробормотал он, выпрямляясь. – Чего тут сидишь?

– А вы… чего…

Мы пристально рассматривали друг друга, и я запахнула халат плотнее. Вор оказался молодым, со спутанной копной темных волос, правильными чертами лица и светлыми даже в полумраке глазами, которые как будто слегка сияли, отражая огонь.

– Вы ищете что-то конкретное? – спросила я. – Быть может, я могу вам помочь?

– Ты не собираешься кричать? – уточнил он.

Я помотала головой.

– Впрочем, все равно никто не услышит, – нарочито беспечно сказал вор, не сводя с меня глаз. – Твой господин сейчас слишком занят молодой женой, а остальные слуги пользуются моментом и доедают угощение с праздничного стола. Тебе бы тоже не помешало.

Принял меня за прислугу? Халат, который на меня накинула сердобольная служанка, и правда выглядел не слишком роскошно. Тем временем вор прошелся по кабинету и, с хозяйским видом открыв створки шкафа, принялся в нем рыться. Насколько я заметила, мой покойный муж был тем еще барахольщиком. Его кабинет оказался набит безделушками: пепельницы, шкатулки, вазы, фарфоровые фигурки – все полки заставлены. Может, и меня Гевин Доксвелл приобрел просто потому, что цена оказалась подходящая?

– Боюсь, что вы ошибаетесь, – вежливо сказала я. – Я и есть молодая жена.

Вор остановил свои поиски и обернулся. Темные брови удивленно взлетели вверх.

– Госпожа Доксвелл?

– Вроде того, – угрюмо ответила я. – Вдова. Наверное.

– Старый козел помер? – воскликнул вор и, прижав пальцы к губам, покосился на дверь.

– Так и есть, – подтвердила я, рассматривая нежданного гостя.

Молод и, пожалуй, красив. Хоть это и не важно.

– Как? – тихо выдохнул он. – От чего?

– Не знаю, – пожала я плечами и, подумав, не стала поправлять сползший халат. – Он пришел в спальню, снял штаны, упал на кровать и умер.

Взгляд мужчины метнулся к вырезу, в котором виднелось белое кружево пеньюара. Конечно, то, что я собираюсь сделать – очень неприлично, вопиюще постыдно, немыслимо, но что еще остается? Может, само провидение прислало мне возможность получить вожделенную свободу?

Я сделала еще один большой глоток прямо из бутылки и, поморщившись, облизала губы. Озноб прошел, и тепло растеклось по телу, а вместе с ним отчаянная бесшабашность.

– Что ж, соболезновать не буду, – заявил вор. – Раз уж ты предложила помощь… Не видела такой сверкающий кулон на толстой цепочке? Камень зеленый и как будто искрит, заключен в оправу, но она не представляет особой цены…

– Видела, – сразу ответила я. – Да, я знаю, где он лежит.

В кармане моего халата. Муж подарил мне кулон на свадьбу и приказал носить его не снимая. Я стащила тяжелую цепь сразу после того, как Гевин повалился на кровать, а потом сунула кулон в карман.

– И ты отдашь его мне? – вкрадчиво спросил вор, подходя ближе.

Я опустила ноги на пол, сложила руки на коленях, как благопристойная дама, и ответила:

– Да. В обмен на услугу.

– Вот как? – он сел в кресло напротив и посмотрел на меня с любопытством.

Поначалу я решила, что он совсем юный – из-за легкости движений и ловкости, но вор, пожалуй, был лет на пять старше меня. Прямой нос, светлые глаза, обрамленные черными ресницами, правильные черты. На скуле свежая ссадина, а спутанные вьющиеся пряди так и хочется расчесать. Преступник, но куда привлекательнее старого толстого Гевина, с которым я должна была провести эту и последующие ночи.

– Чего же ты хочешь? – спросил мужчина.

– Украдите мою невинность, – попросила я.

***

Все шло по плану. Козел Доксвелл обвенчался с какой-то дурехой в часовне собственного поместья, отпраздновал внизу, в бальном зале, и к полуночи гости разъехались, а в доме погасли огни. Все должны были спать, утомленные торжеством, и Коста уверился, что дело на мази, когда вдруг из кресла появилась девчонка, а потом выдала такое, что он переспросил, надеясь ослышаться:

– Что ты сказала?

– Укради мою девственность, – потребовала она и замолчала.

Ее глаза лихорадочно блестели, на щеках горел румянец. Совсем молоденькая, хорошенькая и говорит, кажется, всерьез.

– Я бы хотел глубже войти, так сказать, в курс дела, – хмыкнул он.

– А я бы не хотела вдаваться в детали, – отрезала она. – Согласен? Нет? Может, кулон тебе не особо нужен?

– Откуда я знаю, что он у тебя? – спросил Коста, расставляя колени и окидывая девицу нарочито похабным взглядом. – Вдруг просто хочешь повеселиться, а? Раз уж брачная ночка не задалась.

– Я бы не стала врать, – ответила девушка с таким высокомерным достоинством, как будто это не она только что предложила ему переспать. – Честный обмен. Ты мне, я тебе.

Она вынула из халата кулон, и Коста, взвившись с места, выхватил его из ее руки. Девушка посмотрела на свою ладонь, потом на него, и ее губы обиженно задрожали.

– Прости, милая, у меня и так выдалась насыщенная ночь, – пробормотал Коста, пряча кулон в карман, но отчего-то не спеша уходить.

– Я буду кричать! – с отчаяньем пригрозила она, вскакивая с кресла. – Тебя поймают!

– Ну, знаешь, если бы мы все же сделали это, ты бы тоже кричала, – заметил он.

– Я умею терпеть боль, – скупо ответила она, и Коста чуть не поперхнулся очередной сальной шуткой.

– Я имел в виду – от удовольствия, – пояснил он, и вдовушка Доксвелла посмотрела на него с такой смесью насмешки, недоверия и удивления, что ему тут же захотелось задержаться на часок-другой и доказать, что он не врет. – Зачем тебе это? – спросил он совсем другим тоном.

– Потому что тогда я буду вдовой! – воскликнула она и, заломив руки, принялась ходить туда-сюда. – По-настоящему!

Ее халат распахнулся, и кружевной пеньюар окутал стройные ноги белой пеной.

– Гевин умер, не успев… Ну, ты понимаешь, – торопливо объясняла она. – Теперь наш брак признают недействительным. Все меня спрашивали – консумирован ли брак. Но я была в таком шоке, что и слова сказать не могла. А ведь они не отстанут! И когда поймут, что я так и осталась невинной, то отправят назад к дяде. А он опять выдаст меня замуж за какого-нибудь богатого старика!

Она остановилась и с мольбой посмотрела на Косту.

– Пожалуйста, – попросила она. – Ты ведь знаешь, что надо делать?

– Имею некоторое представление, – хмыкнул он. – Но…

– Это не займет у тебя много времени.

– Ну…

Встрепенувшись, девушка быстро вынула из ушей сережки.

– Вот, – протянула на ладони колечки, усыпанные сверкающими камешками. – Бери. Настоящие бриллианты. От мамы остались.

Коста рассмеялся. Дожил! Ему, наследнику великого рода, Вардену Лувию Косте эль Брао, потомку Эдры Первого, носителю искры, предлагают потрахаться за сережки. Наверняка еще и камни не самой чистой воды.

Губы девушки вновь обиженно задрожали, но она продолжала протягивать ему серьги, и Коста невольно почувствовал восхищение. Не сдается, несмотря ни на что. Смелая, решительная и, что скрывать, привлекательная. Она напоминала ему лисичку. Худую, затравленную, но еще способную огрызаться и не потерявшую надежду на спасение. Волосы с медным отливом, треугольное скуластое личико, нежные губы с загнутыми вверх уголками – она могла быть легкой, смешливой девчонкой, вызреть в настоящую роскошную красавицу, но ее отдали на потеху Доксвеллу, который похоронил уже трех жен. Фамильный кулон оттягивал карман и, по-хорошему, Коста должен был бежать домой, но почему бы не оказать даме маленькую любезность?

Устав ждать ответ и потеряв веру в успех своей аферы, она вернулась в кресло и теперь, отхлебнув из початой бутылки, хмуро смотрела в огонь. Сережки, впрочем, поблескивали на краешке стола. Вроде как – предложение в силе.

Осмотревшись, Коста подошел к двери и задвинул засов, затем снял плащ и постелил его на шкуру у камина. Девушка оторвала взгляд от огня, и когда Коста стал неспешно расстегивать пуговицы, быстро облизнула губы. Он снял рубашку, бросил ее на пустующее кресло, и глаза незнакомки расширились.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Элис, – тихо ответила она, не отводя от него взгляд. – А тебя?

– Коста, – назвал он зачем-то свое домашнее имя.

– Значит, ты согласен? Сделаешь это? Здесь? – неуверенно спросила Элис, кивнув на плащ у камина.

– Предлагаешь вернуться в супружескую спальню?

Она быстро помотала головой и, встав, медленно выпуталась из слишком большого для нее халата. Взялась за бретельки пеньюара, но так и не смогла его сбросить. Коста подошел к ней, остановился напротив, отвел ее руки вниз. По хрупкому плечику змеилась багровая полоса, и, заглянув за спину девушки, Коста едва сдержался, чтобы не выругаться: узкую спину полосовали свежие шрамы. Понятно, отчего она готова на такие отчаянные меры.

Элис покусала губы, решительно сдвинула бретельки, и пеньюар сполз к ее ногам. Ничего удивительного, что старика удар прихватил. Плавные линии, чистая нежная кожа, высокая грудь, довольно большая для худенького тела. Накрыв ее ладонью, Коста слегка сжал пальцы, и Элис вздрогнула и сглотнула. Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

Ее глаза оказались голубыми, с золотистыми крапинками у зрачков. Коста таких раньше не видел.

– Я не сделаю тебе больно, Лисичка, – пообещал он и поцеловал ее.

***

Теплое прикосновение упругих губ. Ласковые пальцы на моей шее. Чужое дыхание в моем рту. Это и правда происходит. Я разделась перед незнакомцем, я выторговала у него согласие. Но отчего же он не спешит? Коста целовал меня долго, осторожно, раздвигая мои губы своими, трогая их языком. Уверенные пальцы слегка массировали мой затылок, гладили шею, и постепенно я расслабилась и даже обняла его, потому что мои ноги ослабели, и вся я как будто растаяла под теплым солнцем.

Отстранившись, Коста отошел на пару шагов и снял брюки, а я сперва потупилась, но потом бесстыдно посмотрела прямо на него. У дяди в библиотеке была медицинская энциклопедия, и я тайком прочитала ее от корки до корки. Гевин Доксвелл совсем не походил на картинки со страниц старой книги, а вот Коста оказался живой демонстрацией идеального мужского тела. Без одежды он казался крупнее: крепкие мышцы, рельефный пресс. И ниже живота у него все было совсем по-другому, не как у Гевина. Куда больше и… бодрее, что ли.

Бросив брюки на кресло, Коста вновь подошел ко мне, и я, сглотнув, инстинктивно попятилась.

– Передумала?

Я быстро покачала головой и перешагнула через пеньюар, который остался лежать на полу. Коста закинул мои руки себе на шею и поцеловал снова, на этот раз куда настойчивее. Его язык проник глубоко в мой рот, а ладони легли на бедра, притягивая ближе, прижимая к горячему мужскому телу, желающему совершить соитие – так это описывалось в энциклопедии. Женщине отводилась пассивная роль: предлагалось расслабиться и не мешать проникновению. Однако Коста вовсе не спешил переходить непосредственно к делу. Оставив мои губы, он поцеловал шею, еще и еще, лизнул ключицу и осторожно коснулся губами кончика шрама, оставленного дядиной плеткой.

Что сказать, я не хотела выходить замуж, но дядя умел убеждать.

– Ты красивая, – хрипло сказал Коста, глядя на меня с неприкрытым восхищением.

Может поэтому вопреки совету «не мешать», написанному в энциклопедии, я запуталась пальцами в темных волосах и, притянув Косту, поцеловала его сама, неловко и неумело, но он охотно откликнулся на мою ласку. Он все целовал меня и гладил, и шептал ласковые слова, а его руки блуждали по моему телу, лаская, трогая, сминая.

Он уложил меня на свой плащ, постеленный поверх медвежьей шкуры, и атласная подкладка охладила спину, а от камина дохнуло теплом. Исцеловал мою грудь, и внизу живота как будто растекся горячий мед. А потом его пальцы переместились вниз, и я судорожно вздохнула от непристойных, дразнящих ласк. А когда он наконец вошел в меня, нависая надо мной всем телом, я и правда едва сдержала крик, хотя короткая боль очень быстро прошла. Но ощущение наполненности было таким ярким и влекло за собой какие-то новые желания, которые я пока не умела понять.

– Все? – прошептала я, переведя дыхание.

Мои ладони упирались в твердую широкую грудь, и я слышала, как ровно и быстро бьется его сердце. Коста оторвал взгляд от места, где наши тела соединялись, и посмотрел мне в глаза.

– Я собираюсь полностью выполнить свою часть сделки, – ответил он и стал неспешно двигаться во мне, а я, ахнув, прикусила губы, чтобы не застонать, и рефлекторно выгнулась ему навстречу.

Он сплел свои пальцы с моими, завел руки мне за голову, и в этой беззащитности и открытости перед ним было нечто такое, отчего меня бросило в жар. Коста целовал меня, и его дыхание опаляло мои губы, шею, грудь, которая слегка колыхалась при каждом его толчке. Я шикнула сквозь сжатые зубы, и Коста тут же остановился.

– Больно? – обеспокоенно спросил он, заглянув мне в глаза.

– Спина, – виновато пояснила я.

– Прости.

Он отстранился, и я испытала странную смесь чувств: облегчение – ведь я получила, что хотела, смущение и… сожаление, что все закончилось так быстро. Однако Коста вдруг перевернул меня на живот, и я вцепилась пальцами в жесткую шкуру, ощущая, как он вновь заполняет мое тело. Таких картинок в медицинской энциклопедии не было, и мои мысли метались как пойманные птицы. Так можно? Так правильно?

Коста двигался во мне все быстрее, сжимал мои бедра, целовал и прикусывал шею. Он подтянул меня выше, заставив прогнуться в пояснице, и вскоре я позабыла и вопросы, и ответы, и только цеплялась пальцами за медвежью шкуру, уже не в силах сдерживать стоны.

Пламя потрескивало в камине, жесткий мех колол кожу, и то, чем мы занимались, было таким диким, первобытным, что во мне будто проснулось что-то древнее, исконное, и когда Коста усадил меня сверху, я сама подхватила ритм. И с каждым движением что-то густое, горячее закручивалось в узел внизу живота, собиралось во мне как река, пойманная плотиной, а потом вдруг прорвало заслоны и растеклось по всему моему телу, заполняя каждую клеточку, поднимая меня и неся куда-то неудержимой волной.

Я замерла, испуганно глядя на Косту и хватая ртом воздух, забыв как дышать.

– Все хорошо, Лисичка, – пробормотал он, приподнимаясь и обнимая меня. – Все хорошо.

Он закрыл мой рот поцелуем, глуша рвущийся крик, продолжая двигаться во мне, и я будто умерла: тело выгнулось от сладких судорог, пронизавших меня до кончиков пальцев, а мгновением позже Коста глухо застонал, уткнувшись мне в плечо…

Я лениво перебирала темные пряди волос, собирая себя заново, чувствуя биение чужого сердца своей грудью. Я была такой легкой, что, кажется, улетела бы в приоткрытое окно, если бы не горячее мужское тело, прижимающее меня к медвежьей шкуре.

Коста приподнялся, опершись на локоть, и посмотрел на меня.

– Спасибо, – шепнула я, коснувшись кончиками пальцев чуть колючей щеки, твердого подбородка с маленькой ямочкой. Губы на вид – ничего особенного, обычные: не пухлые, не тонкие, слева на верхней едва заметный белый шрам. Кто бы мог подумать, что эти губы могут так целовать.

– Пожалуйста, – улыбнулся Коста. – Может, давай еще разок? Чтоб наверняка.

– Думаю, ты и так все сделал как надо, – возразила я, отчего-то смущаясь и пытаясь вывернуться из-под него, но Коста склонился и поцеловал меня снова. Так ласково и бережно, что в глубине души я даже начала злиться – зачем? Я ведь не просила его быть со мной нежным! Как мне теперь возвращаться в обычную жизнь, где никто не зовет меня лисичкой и уж, конечно, никогда не станет так целовать?

Внизу хлопнула дверь, раздались голоса. Коста вскочил и принялся одеваться, молча указав на мой пеньюар. Опомнившись, я натянула его и, заметавшись, нашла халат. Быстрый поцелуй обжег мои губы, а потом Коста прошептал:

– Удачи, Лисичка.

Запрыгнув на подоконник, он исчез в ночи, которая уже начинала светлеть. Я подбежала, выглянула наружу, и успела увидеть лишь тень, перемахнувшую ограду.

– Элисьена! – в дверь загрохотали, и я, закрыв окно и закутавшись в халат, сдвинула засов.

Глава 2

– Чего закрылась? – недовольно спросил дядя, входя в кабинет и оглядывая все вокруг.

Следом явился Говард Доксвелл, слуги поспешно зажгли всюду свечи, и я заморгала от света, резавшего глаза.

Дядя явно собирался в спешке: рубашка застегнута не на ту пуговицу. Зато плащ закреплен шикарной брошью в виде рыбки, усыпанной мелкими топазами, подчеркивающими семейный цвет глаз. На нем наше сходство с дядей заканчивалось. Он был выше меня на целую голову, с пепельными волосами, которые в последнее время стремительно его покидали, и обрюзгшими чертами лица. Излишнюю полноту дядя ловко скрывал одеждой, которую щедро украшал оборками и бантами, точно заправская кокетка. Иногда мне казалось, что, будь его воля, он бы и в женские платья рядился.

В детстве дядя относился ко мне с прохладным равнодушием, как к навязанной обузе, от которой никуда не деться. Но когда я стала взрослеть, будто с цепи сорвался: постоянно придирался к любой мелочи, а потом начал бить.

– Красная такая, – недовольно заметил дядя, но, опомнившись, нацепил маску фальшивой заботы. – Плакала? Прими мои соболезнования, Элисьена. Ужасное горе… Любимый муж… Сережки чего сняла? Потеряешь!

А я с ужасом увидела на полу рядом со столиком, на котором остались лежать мои серьги, запонку. Я будто нечаянно столкнула со стола сережку и, склонившись, сгребла все в кулак и быстро сунула в карман.

– Я требую немедленного освидетельствования Элисьены эль Соль, – произнес сын Гевина.

На меня он старался не смотреть, и я тоже не испытывала удовольствия от его вида: уж слишком похож на отца, пусть и моложе. Те же тяжелые надбровные дуги, мясистый нос, только Говард, в отличие от папаши, тщательно брился, да глаза у него пока что не прятались под набрякшими веками и смотрели на меня цепко, как на преступницу.

– Элисьены Доксвелл, вы хотели сказать, – исправил его дядя. – Побольше уважения к вашей мачехе, молодой человек.

– Эта пигалица никакая не мачеха мне! – раздул ноздри Говард. – Целитель! Ваше слово.

Невысокий смуглый мужчина в белых одеждах, который вошел вслед за ними, повернулся ко мне.

– Вы его подкупили! – завопил дядя. – Нет уж, я приведу своего целителя, который и скажет, что брак заключен как положено.

– Конечно, скажет. Поэтому я и решил прояснить вопрос немедля. Вы, небось, и сами готовы ее обесчестить, лишь бы получить долю наследства моего отца и хапнуть кусок капитала. Может, это она его и убила.

– Я не убивала! – воскликнула я.

– Приступайте, – потребовал Говард и, оттеснив дядю, позволил целителю подойти ко мне ближе.

Тонкие пальцы с аккуратными овальными ногтями пробежались по моим запястьям, коснулись шеи, потом на миг опустились на низ живота и отпрянули.

– У этой женщины несомненно был полноценный половой акт этой ночью, – ровно произнес целитель.

– Что? – ошарашенно воскликнул Говард. – Быть того не может! Отец едва успел штаны стащить! Мы так и нашли его, с голым задом и в ботинках.

– Мужчине вовсе не обязательно полностью раздеваться, чтобы исполнить супружеский долг, – довольно заметил дядя, сияя как новый медяк. – Элисьена, дорогая, собирайся.

– Я никуда не поеду, – заявила я и почти не испугалась, увидев взгляд дяди, не предвещающий ничего хорошего. – Я вдова Гевина Доксвелла. Что скажут люди, если я покину дом мужа, когда его тело даже не предали земле?

– Верно, – подумав, кивнул дядя. – Вдова. Да, ты, разумеется, должна остаться. Молодец.

Говард сверлил меня ненавидящим взглядом, не подозревая, что мне ничего от него не надо. Какое наследство, какие капиталы? Я всего лишь хочу свободу!

– Нам, похоже, надо обсудить раздел имущества, – бесцеремонно заявил дядя.

Целитель, решив, что исполнил свой долг, дипломатично исчез.

– Нам с вами нечего обсуждать, – возразил Говард, глянув на дядю как на мерзкое насекомое. – Вы уже получили свое, когда продали племянницу моему отцу. Он и так безбожно переплатил.

– Но теперь возникли совершенно новые обстоятельства…

– Вдова – она, а не вы, – отрезал Говард. – А теперь покиньте мой дом.

– Ваш ли? – нагло усмехнулся дядя и, склонившись к моему уху, прошептал: – Молчи и ни на что не соглашайся. Я найму лучших юристов.

Потрепав меня по волосам и болезненно дернув за прядь, он пошел к выходу, но, задержавшись в дверях, обернулся.

– Если с моей дражайшей Элисьеной что-то случится, на ее долю буду претендовать я. Ее единственный родственник.

– Проваливай, – буркнул Говард и, когда дверь закрылась, повернулся ко мне.

Его губы обиженно кривились, нос подергивался, как будто от меня дурно пахло.

– Мне ничего не надо, – выпалила я, и его брови, точно лохматые гусеницы, удивленно поползли вверх. – Я не собираюсь ничего у вас отбирать.

– Это хорошо, – медленно одобрил Говард, присаживаясь в кресло, где совсем недавно сидел Коста. Я опустилась в кресло напротив, а между нами оказалась медвежья шкура, на которой произошло мое грехопадение. Огонь в камине притих, словно прислушиваясь к нашему разговору.

– Но я не хочу возвращаться к дяде, – призналась я.

Откинувшись на спинку кресла, Говард сжал мясистыми пальцами подлокотники.

– Раз ты все же стала женой моего отца, то должна выдержать траур, – степенно произнес он. – Будет неправильно, если Стига эль Соль отдаст тебя кому-то другому уже через пару месяцев.

Я передернула плечами от такой перспективы.

– Я – вдова, взрослая женщина, – произнесла я. – Мне больше не нужен опекун.

Говард усмехнулся, разглядывая меня так, словно впервые увидев.