Институты в условиях трансформации экономики

1.3. Влияние системных сдвигов на трансформацию институтов в конце XX – начале XXI вв

Изучение институциональных матриц Х и Y показало, что прежнее доминирование институтов матрицы Y сменилось постепенным отставанием. В чем кроются причины данной тенденции, что происходит с институтами Y матрицы, в каком направлении они трансформируются?

Российский экономист Капелюшников Р.И. считает:

«что в начале XXI в. мировая экономика пережила радикальную трансформацию, приобретя немало новых черт, с трудом поддающихся теоретическому осмыслению.

Сегодня это мир, где налицо резкое замедление темпов экономического роста, хотя причины этого замедления до сих пор остаются не до конца понятными»[15].: много говорят о Четвертой промышленной революции, но нет ощутимого ее влияния на динамику производительности труда, распространены страхи по поводу возникновения крупномасштабной технологической безработицы, но фактическая безработица поддерживается на достаточно низком уровне.

Модель экономического либерализма или «западная модель», в противовес модели «экономического авторитаризма», по Стефану Хедлунду, начала приближаться к своему закату и демонстрировать нежизнеспособность «предпринимательской деятельности под растущим гнетом государственного капитализма»[16]. Эти утверждения подтверждают выводы С.Г. Кирдиной-Чэндлер о смене траектории развития институциональных матрицы X и Y.

В 1952 году, когда капиталистическое общество было на волне экономического роста, Лайонел Роббинс высказывал сомнения в дееспособности предпринимательской экономики, в которой «преследование собственных интересов, не ограниченное правильными институтами, не гарантирует ничего, кроме хаоса»[17].

Современные исследователи рыночной экономики развитых стран в аспекте трансформации институтов, выделяют ряд причин, вызывающих качественные изменения институциональной системы:

– «Финансиализация» экономики как проявления кризиса институтов демократического капитализма;

– Трансформация институтов под воздействием финансового кризиса 2008 года;

– Системная институциональная проблема, которую Джозеф Стиглиц, лауреат Нобелевской премии, назвал как «приватизация прибыли и социализация убытков»;

– Модификация институтов взаимодействия труда и капитала;

– Институциональные изменения под воздействием цифровой экономики.

Трансформация институтов капиталистической экономики развитых стран в направлении усиления финансового сектора и институтов финансовых рынков происходила постепенно, начиная в 1960-х годов. Вольфганг Штрик характеризует этот процесс следующим образом:

«Деньги – самый загадочный институт капиталистической современности – были нужны для того, чтобы снять напряжение от потенциально дестабилизирующих социальных конфликтов: сначала с помощью инфляции, потом – растущих государственных долгов, далее – путем расширения рынков частного кредитования и, наконец, сегодня – через покупку центральным банком государственных долгов и банковских обязательств»[18]. Вольфганг Штрик считает, что эти действия отсрочившая кризис демократического капитализма в послевоенные годы, тесно связаны с эпохальным процессом капиталистического развития, который называется «финансиализацией».

Марк Шенэ называет процесс усиления влияния институтов финансовых рынков созданием «казино-финансов». Он обращает внимание на «сомнительные рецепты неолиберализма», которые привели «к опасным аномалиям и нарушениям общественного равновесия, к катастрофическим социальным последствиям». Марк Шенэ не просто исследует, а манифестирует последствия:

«Сегодня в невралгическом центре мировой экономики, в финансовом секторе, ключевые факторы бизнеса и прибыли – доверие, инвестиции, сбережения – часто заменяются цинизмом, финансовыми пари и долгами»[19].

Финансовый кризис 2008 года является следствием, как считает Марк Шенэ, «мировой финансовой войны, неумолимо разоряющей большинство населения планеты. Финансовый Молох требует своих жертв. Конфликт асимметричен, поскольку ведется финансовой аристократией, крошечной долей населения, едва достигающей сотой процента».[20]

Динамика финансового сектора за 25 лет, с 1980 по 2006 год, привела к увеличению доли в ВВП с 2,5 до 8 %. Лоббирование интересов финансового сектора выразилось в суммы 3,4 млрд долл. за десятилетие с 1998 по 2008 год. «Такой рост только усугубил экономические и социальные перекосы и в 2008 году закончился кризисом, который затягивается, и хронические конвульсии которого сотрясают все общество как в США, так и во всем мире».[21]

Эндрю Гэмбл видит основную причину избыточной финансиализации и гипертрофированного роста институтов в финансовой сфере в неолиберальном порядке. Эндрю Гэмбл считает: «В полной мере силу неолиберальной революции прочувствовали жители англоязычных стран, особенно двух главных из них – Соединенных Штатов и Соединенного Королевства. В этих странах значительно расширился спектр финансовых услуг и возросла потребительская задолженность; произошла также коренная реорганизация государственного сектора и государственных услуг, где были широко внедрены рыночные отношения; наблюдались ощутимое усиление зависимости от системы социального обеспечения, рост безработицы и резкое увеличение неравенства»[22].

Джон Куиггин следующим образом характеризует современное состояние институтов, пронизанных финансовыми инструментами: «Запутанная сеть облигаций суммой на десятки триллионов долларов была соткана из спекулятивных или вообще фиктивных инвестиций.

Результатом этого стало возникновение глобальной экономики, где и домохозяйства, и целые страны жили не по средствам»[23].

Трансформация институтов усилилась под воздействием финансового кризиса 2008 года. Стефан Хедлунд отмечает: «Технически можно сказать, что причиной разразившегося кризиса стали такие действия, как отмена в 1999 г. закона Гласа – Стигалла 1933 г. Однако фундаментальной причиной кризиса было постоянное размывание норм самоограничения, которое шло рука об руку с развитием общественной культуры воинствующего индивидуализма»[24].

Эндрю Гэмбл оценивает последствия финансового кризиса так, что до сих пор не видно конца более глубокому кризису неолиберального порядка, ярким знамением которого стал крах 2008 г.[25] Гэмбл утверждает, «что финансовый крах 2008 г. и его последствия, спад и восстановление экономики, представляют собой первую фазу нового структурного кризиса, который будет третьим после кризисов 1930-х и 1970-х годов структурным кризисом существующего международного рыночного порядка»[26].

Многие экономисты указывают на формирование нового институционального перераспределения рисков, которое заключается в том, что финансовые риски бизнеса перераспределяются на все общество. Марк Шенэ констатирует: «В глазах гигантских финансовых организмов, достигших критического размера и определенной плотности связей внутри экономической и финансовой ткани (ставших, таким образом, что называется «too big to fail»), именно на государство, а значит, в конечном счете на налогоплательщика, пенсионера, клиента банка, безработного, возлагается миссия принять на себя риски и, когда нужно, оплачивать счета. В итоге эта финансиализированная экономика подрывает основы как экономического, так и социального здания»[27].

Джейкоб Хэкер дал название этому процессу «великое перемещение рисков». Поскольку риски, которые прежде были ношей корпорации и правительства, теперь переложены на плечи рабочих и домохозяйств. Джон Куиггин показывает, что в ходе «великого перемещения рисков» долгосрочная тенденция к повышению социальной защищенности была сломлена[28].

Институциональные изменения под воздействием цифровой экономики заключаются в создании сетевых структур, которые не контролируются государством. Эндрю Гэмбл указывает на то, что: «противоречие между единым рыночным порядком и системой множества отдельных государств еще более обострилось с появлением новых быстрорастущих стран и усилением позиций неподконтрольных правительствам сетей – от сетей транснациональных корпораций, офшорных финансовых центров, Интернета, незаконного оборота наркотиков, оружия и людей до общественных движений и международных террористических организаций. Эти изменения оказали значительное воздействие на существующий неолиберальный порядок»[29].

Российские исследователи цифровой экономики приходят к выводу, что: «В XXI в. институты, институциональная инфраструктура (ИИ) «цифровой экономики» (ЦЭ) приобретают жизненно важное значение в условиях цифровизации, реиндустриализации, глобализации и гибридных войн, обеспечивая жизнеспособность, безопасность и конкурентоспособность экономики практически любой страны. Институциональная («мягкая») инфраструктура (Интернет, «искусственный» интеллект, институты развития и роста, технологической кооперации и др.), в отличие от традиционной («жесткой») инфраструктуры (дорог, портов, мостов, аэропортов, тоннелей.

Критическое отношение к сложившейся системе отношений собственности в Y-матрицах, вслед за неомарксизмом, перекликаясь с ним, высказывают представители радикального институционализма. К этому направлению относятся американские экономисты Уильям Даггер[30] Уильям Уоллер, Эдит Миллер, Дж. Рон Стэнфилд, Рон Филлипс, Делл Чэмплин, Дженис Петерсон, Чарльз Уален, Даг Браун, Рик Тилман, Луис Юнкер, Говард Шерман.

Для радикального институционализма характерно критическое отношение к крупной частной собственности, в этом плане они продолжают традиции американского традиционного институционализма, родоначальником которого стал Торстейн Веблен[31], а продолжил Джон Кеннет Гэлбрейт[32].

Критическое отношение к рыночной экономической системе, основой которой является частная собственность, выражается в анализе экономических и социальных проблем, порождаемых крупной частной собственностью.

У. Даггер показывает, что в результате «выдвижения американских деловых предприятий на доминирующие позиции гегемона американского общества»[33] произошло перерождение ценностей общества с плюралистических и демократических, на денежные ценности в интересах «корпоративной гегемонии».

«Как писал Даггер, РИ представляет собой глубоко критическую теорию (совокупность теорий) современных капиталистических обществ с набором следующих взглядов: 1) рассмотрение экономики как процесса, а не с точки зрения статического равновесия; 2) признание того факта, что эксплуатируемые классы часто иррациональны, что мешает их потенциальной солидарности; 3) существующая власть использует свой авторитет и мифы для поддержания господствующего положения и тирании в обществе; 4) нормальная жизнь должна предполагать равенство; 5) ценности и идеологии важно поддерживать и исследовать; 6) необходима реальная демократия участия (participatory democracy); 7) в текущей ситуации целесообразны не инкрементные изменения, а радикальные преобразования»[34].

Д. Холл, исследователь взглядов У. Даггера отмечает: «субрепция (подмена) достойных ценностей денежными ценностями, специально навязанными лидерами крупного бизнеса, ведет к сомнительной, вырождающейся, унижающей и обесценивающей действительности, и этот процесс можно обозначить как «черная эволюция»»[35].

Таким образом, трансформация институтов экономики с пронизывающим финансовым содержанием, перераспределение рисков в экономике, приводит к глубоким структурным кризисным явлениям и нарастанию неравенства и социальной напряженности в обществе.

1.4. Проблемы формирования институтов в условиях структурных изменений в экономике

Современное общество под воздействием развития новых технологий испытывает серьезную трансформацию, которая происходит по целому ряду направлений.

Трансформируется характер собственности: повышается значение и роль интеллектуальной собственности, в связи с чем весьма актуальной задачей является совершенствование законодательной базы по спецификации прав собственности – точного определения субъекта и объекта собственности, установления и защиты прав интеллектуальной собственности. Неполнота спецификации прав собственности приводит к их размыванию и ограничению.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Карамова О.В. Эволюционно-бифуркационная концепция развития экономической науки // МИР. Модернизация. Инновации. Развитие. – 2010. – № 4. – С. 24–28; Карамова О.В. История и методология российской экономической науки. Учебник для аспирантов. – М.: Прометей, 2019. – С. 24–35.

2

Карамова О.В. Институциональная теория цифровой экономики: Монография – М.: Прометей. 2020. – С. 65–70.

3

Клейнер Г.Б. Экономика. Моделирование. Математика. Избранные труды/Г.Б. Клейнер; Российская академия наук, Центральный экономико-математический ин-т. – М.: ЦЭМИ РАН, 2016. – С. 17.

4

Вольчик В.В. Институциональная и эволюционная экономика: учебное пособие / В. В. Вольчик. – Ростов-на-Дону: Изд-во ЮФУ, 2011 – 228 с. – С.11.

5

Там же. С. 27.

6

Олейник А.Н. Институциональная экономика. Учебное пособие. – М.: ИНФРА-М, 2020.–416 с. – С. 27.

7

Нуреев Р.М. Критика базовых предпосылок современных макроэкономических теорий. М.: Институт экономики РАН, 2014. – 54 c. С. 15.

8

Нуреев Р.М. Очерки по истории институционализма. – Росто́в-на-Дону́: Содействие- XXI век, 2014. – 416 с. – С. 231.

9

Вольчик В.В. Эволюционный подход к анализу институциональных изменений // ТЕRRА ECONOMICUS. 2012. Том 10. № 4. С. 62–69.

10

Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с.

11

Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с. – С. 52.

12

Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с. – С. 56.

13

Остром Э. Управляя общим. Эволюция институтов коллективной деятельности. – М.: Мысль, ИРИСЭН, 2011.

14

Кирдина-Чэндлер С.Г. Радикальный институционализм и фейковая экономика в XXI веке// Журнал институциональных исследований, 2017. Т. 9. № 4. С. 6–15.

15

Капелюшников Р. И. Экономические очерки: Методология, институты, человеческий капитал – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. – 574 с. – С. 4.

16

Хедлунд, С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015. – 424 с. – С. 15.

17

Robbins Lionel Charles The Theory of Economic Policy in English Classical Political Economy, 1952.

18

Штрик В. Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма. Цикл лекций в рамках Франкфуртских чтений памяти Адорно – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2019. – 280 с. – С. 16.

19

Шенэ М. Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2017. – 144 с. – С. 17–19.

20

Там же. С. 23.

21

Там же. С. 24.

22

Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 15–16.

23

Куиггин Дж. Зомби-экономика: Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. – 272 с. – С. 22–23.

24

Хедлунд С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2015. – 424 с. – С. 21.

25

Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 16.

26

Там же, С.18.

27

Шенэ М. Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2017. – 144 с. – С. 23.

28

Куиггин Дж. Зомби-экономика: Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. – 272 с. – С. 22–23.

29

Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 20.

30

Dugger W. Radical Institutionalism: Basic Concepts. //Review of Radical Political Economics, 1988 20 (1), 1–20; Dugger W. Radical Institutionalism: Contemporary Voices. Westport, CT: Greenwood Press. 1989.

31

Веблен Т. Теория праздного класса. – Прогресс, 1984.

32

Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. – М.: АСТ, 2004. – 608 с.

33

Dugger W. Radical Institutionalism: Contemporary Voices. Westport, CT: Greenwood Press. 1989. Рр. 129–151.

34

Кирдина-Чэндлер С.Г. Радикальный институционализм и фейковая экономика в XXI веке// Журнал институциональных исследований, Т. 9, № 4, 2017. С. 6–15.

35

Холл Д. Торстейн Веблен и его кантианский подход к эволюционному мышлению // «Эволюция экономической теории: воспроизводство, технологии, институты». Материалы X Международного симпозиума по эволюционной экономике (г. Пущино 12–14 сентября 2013 г. – СПб.: Алетейя. 2015. –320 с. – С.26.