Самые зрелые среди них и духовно возвышенные, те, кто окончил земные странствия и дела свои, воспаряли в глубокое синее Небо. Прощались оттуда с близкими, махая руками с белоснежных кораблей-облаков.
Уходили их души в свой последний рейс, в последнее плавание по нашей прекрасной Земле.
Внизу, под ними, проплывала волнами жизнь: еще одно рождение, один утренний рассвет и вечерний закат.
Старый Художник-Создатель писал очередную картину на своем холсте, – новые земные пейзажи и новых молодых героев. Менялось время: старое поколение уходило в историю, уносило за собой целую эпоху.
Радовалась Вселенная стараниям Создателя, – любовалась она земной красотой.
Гармония и любовь проявлялись в душе у людей: с каждым из них, в это время, общалась Великая Вечность…
Стоял горец у самой пропасти, мгновения его разделяли от последнего шага. Время сжалось, – вдавилось в горный гранит. Вернуло оно горца в прошлое: в момент, когда они были вместе с любимой женой. Молодые, полные сил и своих надежд.
Солнце светило им по-особому, и каждый новый день представлялся открытием. Даже за хлопотами, за делами, было счастье рядом, любовь была с ними. Был в их доме мир и покой.
Но что их разрушило, почему все пошло супротив? – Не мог ответить на это горец.
Пришла беда в их дом, заболела хозяйка, занемогла сильно. Быстро угасала она у горца на глазах. Из молодой и цветущей женщины она превратилась в немощную. Догорела свеча ее и быстро угасла. Остались у горца дети, и тяжелая незаживающая рана в душе. Ни что не могло удержать его на этом свете: ни рассветы яркие, ни закаты, ни планы не сбывшиеся, ни дороги обещанные.
Ходили к нему старейшины, разговаривали. Вразумить пытались от шагов необдуманных. Разговоры, те, для молодого горца казались бессмысленными, как и его собственная жизнь. Все померкло с уходом жены. Не к чему дальше стремиться, некого больше любить. И помочь ему тоже некому, детей поднимать и воспитывать. Погоревал молодой горец и одумался. На детей своих внимание переключил. И родные тоже стали ему помогать. И дети подросли, отцу по хозяйству, в работе его помогали.
Вот тогда-то и дал он себе слово: как поднимет детей, как на ноги их поставит, так и продолжит путь далекий, отцов своих и дедов. Пойдет в горы, к своей единственной и любимой, пойдет за своим прошлым и покинутым счастьем.
Стоял горец у последней черты, воздухом свежим наслаждался. Ветер обдувал его легкими порывами, седые волосы развивал на его голове. Однако не трогал ветер старого, никуда не подталкивал.
Старик распрямился наконец-то, сделал последний вдох и шагнул навстречу Вечности, навстречу его единственной и любимой…
Подхватил ветер горный старика, его легкое тело, и понес высоко-высоко, – в самые небеса, на одно единственное облако. Туда где он наконец-то встретится со своей любимой, с той, что даровала жизни детям, и ему самому даровала смысл в жизни.
Плакала Прекрасная Вечность, теплым дождем плакала, землю слезами своими орошала. Вспомнила вечность свою юную и чистую любовь.
***Время бежало, не останавливалось. Пролетел и его, горца, последний день. И настал вечер, а за ним и ночь пришла. Зажглись на небе две новые звезды. Горели они ярко, освещая путникам дорогу, и служили для них ориентиром в долгом и нелегком пути.
Запомнил народ ту историю и слагал легенды про два верных и любящих сердца…
Не время еще…
Но не все так просто казалось в истории. Не любо было Создателю старика отпускать. Оставались дела не выполненные, люди не прощенные оставались у горца. Не суждено ему раствориться в горах, но в родных стенах и в теплой постели: в окружении любящих людей, детей своих и близких.
Хотел старик шагнуть в пропасть, но поднялась оттуда птица неожиданно, большая, – та, что в тумане прокричала и обдала старика своими крыльями.
Растревожил горец своей историей душу у Вечности, до самых слез ее довел. Не позволила она уйти старику за отцами и дедами. Птицу большую подняла из долины. Торопилась птица, старалась поспеть за стариком. В тумане летела за горцем. Перед самым камнем из пропасти поднялась. Махнула крыльями, напугала горца. Отшатнулся он от пропасти, упал на большой валун, рядом со своим посохом и мешком.
Птица прокричала пронзительно и повисла в воздухе. Она вглядывалась в глаза старика, широко раскрыв свои крылья. Сильный ветер подхватил из долины нагретые солнцем потоки воздуха. Поднялись они вверх вдоль высоких скал, вдоль горных хребтов и уступов. И сейчас, у широкого камня, держали потоки большую сильную птицу, сохраняли ее в равновесии.
Горец поднялся и сел. Стал он рассматривать чудо природное, тот единственный знак, сильнее которого он в жизни не видел. Слезы потекли из его старых глаз…
***Совсем рядом прошли паломники. Они, как и горец перешли горный ручей, а чуть раньше, останавливались на большой площадке, где помолились своим богам.
Теперь, перед ними возникала картина: седовласый путник сидел на широком камне, одной рукой он сжимал деревянный посох, а другой утирал слезу. Напротив парила большая черная птица. Кончики крыльев, ее, колыхались от воздушных потоков. Было в ней, что-то мистическое. – Словно Дух Горный поднялся в небо и предстал пред горцем…
Смотрели они друг на друга, и молча о чем-то общались.
– Еще не время, – ветром прошумел Создатель.
– Не время еще, – эхом повторила Вечность.
Птица «повисела» напротив горца, потом резко взмахнула крыльями, и, в большом развороте, поднялась высоко-высоко, – в самые высокие облака. Там она «растворилась», посреди глубокого синего неба.
Старик передал что-то мысленно птице. Поднялся и пошагал назад, – вниз по каменистой тропе. В родное селение, к своим любимым и близким людям.
Очистились небеса от туч и тумана. Засияло солнце над горными пиками, горы осветило своими лучами. Другую страницу открыл Создатель: не было в ней ни грусти, и ни горя, но было в ней счастье и большая земная любовь…
***Он был давно в таких местах.Паломником когда-то шел в горах:Шел за ведущим по тропе.Дух Кочевой позвал его к себе.Там испытал любовь и радость,Лишения, холод и усталость.Моменты грусти и печали,Все с первым солнцем отступали.Пред ликом Божьим помолясь,Его защиты попросясь,Паломники пошли вперед,Туда, где солнечный восход,Им горы тайны открывали,В сопровождение знаки подавали,Дух Кочевой узреть успел,Небесной птицей пролетел,Их души он сопровождал,Паломника на камне дал.Природа их предупреждала,Детей своих оберегала,Постигнуть истину в горах,И, несмотря на жуткий страх,Случайности, трагедии в пути,Они сумели обойти.Благодаря Ведущему и ВереНазад вернулись без потери.Родным, историю поведав,Уверовав сильнее в Бога.Дух Кочевой тянул вперед,Водил он кочевой народ.Пройдут века, истории пройдут,И поколения целые уйдут,Эпохи и столетия сгинут,Но нашу землю не покинетОдин, единый и живой,В движении вечном Кочевом.Народ он снова позовет,И за собою поведет.Другим он назовется именем,Но эту Вечность не покинет.Живой, как прежде, и родной,Для них, Дух, тот же – Кочевой!(Дух кочевой)Глава 1. Ежегодный переход
Раз в год они выбирались, подгадывали свой отпуск, кто-то отгулов подкапливал про запас. Деньжат собирали, а потом скидывались «в общий котёл». Как-никак, переход долгий: и продуктов надо накупить и снаряжение собрать, технику отремонтировать и бензином ее напоить. – Без топлива она не поедет, – заупрямится техника.
Сговаривались загодя, и после сборов, на военном вездеходе, поднимались к егерю, до его заимки. А дальше, со снаряжением, уходили далеко в самые верховья.
Сперва их егерь вез на конной телеге, до первого зимовья. Там они останавливались и ночевали. Наутро выдвигались дальше, а егерь возвращался к себе на заимку.
Собачки – лаечки, сопровождали своего хозяина. Шли за ним по дороге, кормом подножным промышляли: где мышек полевок ловили, а где и птичек зазевавшихся. Однажды, они загнали зайца-рысака.
В разное время ходили в этих местах. Зимой по лесным заснеженным тропам. По замерзшей реке, на груженых снегоходах, с вещами да с прицепами. Но, то было зимой: в крепкий мороз и в глубокий снег.
Летом же – совсем другое дело. Тепло, солнце над головой, мухи, правда, досаждают, да гнус с комарами. Но если на такие мелочи не обращать внимания, то места здесь красивые, чистые, – самой Природой бережённые.
Вот так, куда бы ни поехал в наших землях, или не пошел, в любое время года есть своя романтика и своя прелесть.
Края знатные: несколько лет назад уже проходили здесь с командой, когда охотились на медведя шатуна. Все тогда побывали, за исключением Савы – старшего сына Андрея – деревенского механизатора.
Сава – сын Андрея
Сава – крепкий парень, рослый, весь в своего отца! Ни в чем не отставал от бати.
Хвалили его старики деревенские, так говорили про него:
– Толковый мужик вырастает из Савы, с хорошей головой и с руками мастеровыми. Его бы направить вовремя, и кое-что подсказать.
Когда он немного подрос, – профессии освоил столярные и слесарные. С плотником практиковался. Мог работать топором – пазы выбирать, шканты сверлом сверлить и с рубанком хорошо управляться. Замки однако плотницкие не получалось у него делать, «руку пока еще не набил».
Мог Сава сруб ложить в помощниках. Сараи они с батей колотили, стайки. Как-то летом, баню перебрали.
Покосило ее от времени, на одну сторону под завалило.
Андрей расстраивался от предстоящего ремонта:
– Как подумаю, сколько работы предстоит, руки опускаются. Это ж денег еще надо и материала.
Но Степан подбадривал его:
– Да не боись, ты, Андрюха, – нижние венцы прогнили, – вот она и накренилась.
– Так всю же перекладывать!
– А ты не кипишуй раньше положенного! На домкратах поднимем ее, проверим, – может пару-тройку венцов, и поменяем. Только аккуратно поднимать будем, равномерно. И, да…, крышу придется переделать.
– Так я, ее, и сам хотел менять. Старая, шифер посыпался, обрешётка местами по сгнила. Еще бы стропила проверить.
Когда собрались мужики, ближе к делу – так все сразу и проверили.
Венцы нижние совсем прогнили. Первым оказался сосновый, – не пригодный для первого ряда. Так обычно не кладут, а в бане – тем более. Лиственничный первый ряд ложат, могут и два и три положить. Не гниет такая древесина от влаги.
Начали работы по порядку. Сначала крышу сняли. Шифер, как решето – за небом можно наблюдать, – за звездами сквозь дыры в шифере.
Между трухлявыми стропилами, на уцелевшей обрешётке, лесные осы свили свое гнездо. Пока там жили – никому не мешали, никто и не знал об их существовании. Но когда их потревожили, – они напали на Андрея. Всего искусали. Благо, день еще рабочий, и Степан оказался на мотоцикле.
Они быстро доехали до медпункта. «Больного» Андрея до самого места доставили, – широкоплечего, почти под два метра ростом.
– А по тебе и не скажешь, что осы покусали! – удивилась Мария, деревенская медсестра.
– Лицо только оплыло слегка.… Хотя… мне кажется, оно у тебя и раньше было таким! – улыбалась она, набирая лекарство в шприц. – Вот, если бы кого другого искусали, – так он бы помер, наверное! – подначивала она с издевкой.
– Кулаки-то, свои, убери со стола. Мешают они мне, – обзор загораживают.
Андрей убрал руки со смущением.
Не зря побаивались его деревенские. Не кулаки у Андрея, а головы! Характер у него, хотя и терпеливый, но только до времени. Не было у Андрея полутонов в отношениях: все были или свои или чужие.
Если не трогали его, не подначивали, так и он спокойно к ним относился. А коли цепляли в разговоре, подшутить пытались, – он сперва терпел и никак не реагировал. Но когда его терпению приходил конец, Андрей поступал просто: подходил к «непонимающему» и сразу бил, без предупреждения.
Силы был немеряной, «могучий как его трактор» – говаривали старики про Андрея.
Мария поставила ему укол и сделала положенные процедуры.
– Ну, все мужики, давайте назад, к пчелам своим возвращайтесь!
– Да не пчелы это, а осы! – возразил ей Степан.
– А мне почем знать, чем вы там промышляете, может пасека у вас на крыше.
– Андрей, а ты лицо им больше не подставляй, а то опухнет и треснет как арбуз!
Андрей насупился на нее, обиделся, но ничего не ответил.
«Был бы мужик на месте Марии, – врезал бы. Но она женщина, – нельзя женщин обижать!» – успокаивал сам себя
На обратном пути, Андрей со Степаном заехали на работу за плотником Михеичем. Там пересели в рабочий трактор, а домкраты тяжелые в телегу погрузили. Да так и покатили с телегой до дома.
К ремонту они загодя приготовились: бревна к бане свезли, ошкурили их аккуратно, болонь целую сохранили.
Сава мох на болоте насобирал, чтобы баню проконопатить.
Можно было, конечно и паклю на ферме взять, да птички пакостят, вытягивают ее из сруба, в гнездо себе тащут. Щели от этого образуются. – Ветер сквозь них сочится и гуляет потом по всей бане.
Мох же если положить, – так совсем другое дело. Он птичкам непотребный: пока с ним до гнезда долетишь – весь по дороге растеряешь, – столько силы зря потратишь.
Вот так и приходилось, деревенским, считаться с Природой, во всей своей повседневной жизни.
Плотник с Андреем, Савой и Степаном принялись за работу. Сруб подняли на домкратах, фундаменты проверили.
Нормальный фундамент целый оказался, почти по уровню выставленный. Сгнившие сосновые венцы и доски подоконные, заменили на новые – на лиственничные. Таким влага не страшна – долго они прослужат. По ходу половые доски заменили на новые, струганные. Листвяк – тяжелое дерево, дорогое, если его покупать. Однако в банном деле оно незаменимое.
Пар, вода и сырость – будто сама Природа создала лиственницу для таких условий.
Когда с венцами да с полами закончили, – крышей занялись.
Восстановили крышу: стропила возвели, решетку сверху набили. Закатали ее рубероидом. Шифер Андрей купил, – и весть перестелил на новый. Не вышло закончить за одни выходные, еще и отгулы пришлось прихватить.
На следующих выходных решили потолочину поменять: – раз уж взялись делать, то все до конца надо довести!
Потолочину перебрали: опилки на ней промокли, и щиты просели от времени. Балки, как ни странно, оставались целыми.
Пришлось все выгрести в огород, щиты по новой сколотить и на них засыпать опилок сухих с пилорамы. А сверху, как Михеич сказал, глины положили, и водой глиняной пролили. Глина всю влагу вытянула и высохла, стала монолитным слоем. Ничего теперь не разлетается, и тепло лучше сберегает. Для искры, случайной, потолочина безопасная стала.
Так за пару недель баньку подновили, стала, она, как новая у Андрея.
Михеич по случаю, полог свежий изготовил, да скамейки сколотил.
– Ровные они, шлифованные, не занозишься на таких, отдыхай – не хочу! – говаривал плотник своему товарищу.
Уважал Михеич Андрея, – помогал тот ему.
– Ежели дров из лесу привезтить или землю вспахать в огороде, – не к кому обратиться окромя него! – говорил Михеич про молодого тракториста.
Хороший опыт получился для Савы. Столько работы новой переделал, столько тонкостей узнал. Не каждый день доведётся баню перебирать.
Бывало время, просился парнишка поработать с дядей Мишей – деревенским сварщиком.
Андреев друг любил Саву как сына своего. Учил его делу сварочному, обмазкам и электродам. Показывал как прямой шов варить, как боковой, наклонный, как потолочину. Сава месяц практиковался на ремонте, – считай, начальный уровень прошел.
– Уж наляпать-то как попало и прислюнить завсегда сможет, – говорил про своего ученика Михаил.
– А с годик потренируется, – понимать начнет в сварочном деле
Андрей хвалил за это Саву, поощрял по-отечески:
– Смотри, мать, какой сын у нас растет, – весь в меня!
А супруга его недоумевала:
– Зачем мальчишку так нагружаешь, мал еще для тяжелой-то работы. Вот надорвешь его, а потом сам рад не будешь!
На что Андрей ей отвечал:
– Ладно тебе ругаться! Мужик растет – не девчонка! Самостоятельный, – сам же обучаться хочет! Зачем порыв у него отбивать? – А я помогу, подскажу как лучше.
Так Сава и рос: силы набирался и навыков новых. Батя помогал ему, подсказывал. Домашнюю работу, хозяйскую тоже делал.
По сезону они ходили в лес по грибы и по ягоды. На покос за деревню ездили, сено на зиму заготовить. – Во всех делах Сава участвовал.
Бывало, отдыхали с отцом на природе. Он тогда на лодке научился плавать и рыбу ловить. Андрей за старшего был спокоен, как за себя самого:
– Если чего и случится, так не пропадет сын, – на кусок хлеба всегда заработает своими руками.
Когда пришел Савин очередной день рождения, Андрей по-отцовски подарил ему нож. Хороший нож, рабочий. На все случаи подойдет: что хлебу нарезать с салом, что тушу свежую разделать. Бриткий нож, шкуру таким удобно снимать и жилы резать. Гвозди им не расколотишь, как в деревне шутили, но древесину настругать запросто. Удобный, лежит в руке как влитой.
Когда приходили Андрей с Савой к Шаману, тот учил молодого:
– Ты ремень носи в штанах, – так оно положено. Не ходи без ремня. В нем вся сила мужская. А на ремень ножны одевай, когда на обряд идешь. Нож это символ твой Родовой и оружие.
С тех пор Сава так и поступал. Купил батя ему ремень. А когда они на обряд собирались, Сава ножны одевал. Со своим ножом появлялся на обряде, уже как взрослый мужчина. Пацаны деревенские видели Саву – завидовали ему.
Савина мама оберег ему дала – маленький серебряный медальон на веревочке.
– Носи его, особенно когда тяжело, или в дорогу когда собираешься, в поход длинный. Он тебя охранит и от беды отведет. Бабушка мне его передала, а я тебе передаю.
Сильная у тебя была бабушка, людей умела лечить руками своими и отварами разными. Она высоко сейчас на небесах. Смотрит на нас оттуда и желает нам всем добра. Если ей помолишься и о помощи попросишь, тогда она придет к тебе и поможет.
Так Сава и поступал, хранил оберег в надежном месте. А если куда-то в дорогу собирался то надевал его на себя, на всякий случай, для маминого спокойствия.
Егерь и Бато. Хал
Был у Егеря товарищ хороший – Бато. Учились они вместе в одной школе. Потом, правда, раскидало их, одноклассников, по разным училищам да институтам. Кто-то работать пошел после восьмилетки и коротких курсов. Многие из уехавших вернулись в деревню Родовую и в поселок. Устроились на работу, каждый по своей специальности. Шло время, молодые знакомились, семьями обзаводились, детишек рожали. Раз в год они приезжали на обряд в Милхаеву деревню, предков своих помянуть, земле родной поклониться.
Как-то появилось увлечение у Егеря с Бато, в горы ходить, в походы длинные. Собирались они со своими товарищами и шли несколько дней в верховья, а потом возвращались оттуда уставшие, полные впечатлений. На весь год эмоциями заряжались. Видели там таких же увлеченных, из других городов приезжавших, с мешками, лодками надувными.
Вот и пришла Бато идея: а не сплавиться ли нам по реке. В одну сторону прошел, поработал ногами, а обратно на плоте: быстро и с приключениями.
Бато тогда начальничал и зарплату хорошую получал. Помог ему Егерь по-дружески, в приобретении плота надувного. Сложно такой было купить, только по великому блату.
Бато, как только купил катамаран, так сразу, еще новенький, его модернизировал. – Почти наполовину облегчил. Легкий стал плот, мобильный. Далеко с таким можно ходить: в горы подниматься и сплавляться оттуда по горной реке.
Бато даже имя придумал для плота – «Хал».
Когда переделывали с Андреем, механизатором деревенским, многое предусмотрели. Сначала раму с каркасом замеряли, чертеж сделали. Чертеж этот – спаяли в целлофан и положили в непромокаемую сумку. Все лишнее оттуда убрали. Упаковали поплавки, крепеж тяжелый заменили на веревки.
Так в горы поднимались, со всем своим снаряжением. А перед самым сплавом, рубили палки березовые по размеру, вместо каркаса и рамы. Потом их веревками связывали с надувными поплавками.
Сава – Андреев сын, любознательный парень был, всем интересовался.
– Дядя Бато, а расскажите про ваш «корабль»! Почему вы его «Хал» называете?
– Ну, так…! – Мужик – потому что!
– Хала по-бурятски – означает плот. Только звучит вроде как – женщина, стройная и легкая. А у меня Хал – большой и сильный! – Четыре человека могут плыть на нем со своими вещами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги