Подвенечное платье цвета крови
– У меня в цехе работали только две из пропавших – Королькова и Овчаренко. Бейбулатову я знать не знала, она из цеха мужской верхней одежды…
– Я знаю. А что вы можете сказать об их характерах?
– Хорошие у них были характеры, хорошие. Ни с кем не ругались и на работу приходили вовремя.
Анна Ивановна замолчала и уставилась на меня.
– И это все, что вы можете мне сказать о ваших сотрудницах?
– Ну-у… Королькова еще в художественной самодеятельности участвовала. Пела она. Хорошо пела, прямо как Надежда Бабкина. Всем нравилось.
– Пела? Это замечательно. А я вот танцую на досуге… А какой у нее был характер? С кем она дружила или, наоборот, ругалась по-черному? Кстати, к Овчаренко этот вопрос тоже относится.
– Да ни с кем они не ругались. Хорошие они были женщины, вот!
– Так уж и ни с кем? Извините, Анна Ивановна, но что-то мне не особо в это верится. Коллектив женский, а нам, женщинам, всегда есть что делить. Или я не права?
Лукошкина уставилась на меня своими круглыми, как пуговицы, глазами.
– Это вы на что сейчас намекаете? – захлебнувшись от «праведного» негодования, вскричала она.
– Боже меня упаси на что-то намекать! Просто я по опыту знаю, что в женском коллективе…
В этот момент дверь кабинета резко распахнулась, и в нее просунулась какая-то смурная небритая физиономия.
– Нюрк! Эт что же, мне опять машинку Пашуткиной ремонтировать?! Не, ты че, издеваешься надо мной?!
Физиономия непристойно выругалась.
– Да тише ты! – рявкнула Лукошкина и испуганно покосилась в мою сторону.
Только тут небритый заметил меня и смерил оценивающим взглядом.
– Я, конечно, извиняюсь, мадам, – сказал мужичонка невысокого роста в рабочем комбинезоне и бочком протиснулся в кабинет Лукошкиной.
– Иди, Петр Семенович, иди, – с нажимом сказала Анна Ивановна и взглянула на меня.
По всему было видно: ей неприятно, что я оказалась свидетелем этой сцены.
– Не, ну ты че, Нюр… то есть, это… Анна Ванна, ты давай уже разберись с этой Пашуткиной. Я, конечно, извиняюсь, мадам, но это что же получается: она будет без конца машинку ломать, а я – ремонтируй?! Не, я на такое не подписывался! Иди и разберись!
– А что у нее там случилось? – недовольно проворчала мастер.
– Опять приводной ремень порвался, и еще прижимная лапка сломалась.
– Черт! Как она только умудряется эту машинку ломать!.. Петр Семенович, ты давай, того… иди и почини все. Я потом с этой Пашуткиной сама разберусь.
– Нюр… То есть, это… Анна Ванна, я, конечно, извиняюсь, мадам, но так же никаких ремней не напасешься! И лапки у нас закончились.
– Как закончились? Вот черт! Петь, ну ты чего, в самом деле?! Иди и найди где-нибудь лапку. Что, Пашуткина теперь весь день будет баклуши бить?
– Нюр, ну ты че вааще? Где я тебе лапку-то найду? Знаешь ведь, какой дефицит! Мы еще в прошлом месяце по ним лимит перекрыли…
Небритый возмущенно махнул рукой, едва не задев меня.
– Я, конечно, извиняюсь, мадам, – закончил он, заметив, как я на всякий случай отстранилась.
– Да иди уже! Мы разговариваем, не видишь?! – снова рявкнула на Петю Анна Ванна. – Пусть Пашуткина пока за другую машинку пересядет.
– Ага, пересядет! – передразнил мастера небритый. – Она и другую враз сломает. Это же Пашуткина! Мать ее… У нее же руки из жо… я извиняюсь, конечно… не оттуда растут…
– Поругайся мне здесь еще! – рявкнула Лукошкина, недовольно покосившись на меня. – Не видишь – у меня человек из полиции.
– А мне хоть из ФСБ! Я, может, за свою работу сильно радею. А это не преступление… Я, конечно, извиняюсь, мадам, – добавил Петя, снова окинув меня оценивающим взглядом.
Лукошкина перехватила этот взгляд и начала активно выпроваживать Петю из своей конторки:
– Иди, Петр Семенович, работай, нечего мне тут… Потом подойду к тебе, и мы вместе разберемся с Пашуткиной…
Петр Семенович, ворча, вышел в коридор, на прощание еще раз окинув меня внимательным взглядом.
– Наш мастер-наладчик швейного оборудования, – запоздало представила его Лукошкина, – хороший мастер, не смотрите, что ворчит и матом ругается. Зато за дело действительно радеет. А Пашуткина у нас и вправду – сплошное недоразумение. Молодая, всего второй год как из колледжа легкой промышленности к нам пришла. А уж недотепа! Ломает и ломает машинку! Ломает и ломает… Ну что мне с ней делать?!
– Анна Ивановна, давайте вернемся к пропавшим женщинам, – предложила я.
– Давайте, – согласилась Лукошкина. – Только к тому, что я вам сказала, мне добавить нечего. И Королькова, и Овчаренко работали хорошо, брака в работе не допускали, на смену не опаздывали, никогда не прогуливали…
Все это я уже слышала, и ничего нового мне, Анна Ивановна, похоже, сообщать не собиралась. Или действительно ничего больше про пропавших не знала?
Я посмотрела на часы: время приближалось к обеду. Я сказала Лукошкиной, что надеюсь еще увидеться с ней, и вышла из ее каморки. Я направилась в современную пристройку с вывеской «Столовая».
При входе мне в нос ударили запахи мясных щей и жареных котлет. Народа в столовой пока не было, очевидно, здесь ходили на обед строго по расписанию. Я взяла на раздаче порцию второго – кучку сероватой, расползающейся по тарелке массы, именуемую в меню приятным на слух словосочетанием «картофельное пюре», и неопределенного цвета и формы лепешку, именуемую там же «котлета свиноговяжья». Стакан с бесцветной жидкостью – яблочным компотом, если верить тому же меню, – и сахарное кольцо должны были завершить мою нехитрую трапезу. Я выбрала самый дальний стол и поставила на него поднос.
Буквально через пару минут в помещение начали заходить женщины. Все они были в косынках, с кошельками руках. Они быстро прибывали в обеденный зал, выстраиваясь в очередь к раздаточному столу. Вот и моя знакомая девочка Люба впорхнула с прижатым к уху телефоном. Когда с подносом в руках она отошла от кассы, я окликнула ее. Девушка подошла ко мне.
– Присаживайтесь, Люба. Я думаю, здесь нам удобно будет поговорить.
Она села и принялась уминать свои щи, не убирая тарелки с подноса. Девушка с шумом втягивала в себя жидкость с ложки, чавкая, как маленький ребенок. Я посмотрела на ее руки: ногти носили следы давно облупившегося лака, при этом не было намека на маникюр. Похоже, она из деревни, подумала я и, чтобы проверить свою догадку, спросила:
– Люба, а вы давно переехали жить в город?
Девушка даже перестала есть от удивления. Она подняла голову от тарелки и посмотрела на меня:
– А вы откуда знаете, что я из деревни?
– Нет, я только предположила… Но, если хотите, можете не отвечать, это я просто так спросила… чтобы как-то начать разговор. На самом деле меня интересуют женщины, работавшие на вашей фабрике и пропавшие загадочным образом.
– Да уж, темная история! Мамка, как только узнала, что тетьки эти у нас попропадали, велела мне немедленно возвращаться домой, в Гороховку.
– И что же вы не поехали?
– А на кой? Я тут колледж закончила, шить научилась, профессия, она всегда кусок хлеба человеку дает. А что я буду в Гороховке делать? Колхоз давно развалился, огородом сейчас не проживешь…
– Нравится вам в городе?
– А че, прикольно! Я тут и парня себе завела, – не без гордости выдала девчонка и шмыгнула веснушчатым носом.
– Молодец! – похвалила я собеседницу. – Шустрая вы! А что, те тетеньки, которые пропали, они как, нормальные были или с прибабахом?
– Дуры они были, – шепотом сообщила мне Люба.
– Это почему? – опешила я.
Девчонка оглянулась на своих подруг, которые ели за соседними столами, непринужденно болтая, но поглядывая в нашу сторону. Всем было интересно, что это за фифа разговаривает с их сотрудницей.
– А потому и дуры, – так же тихо ответила Люба. – Одна все песенки на праздниках распевала, тоже мне Алла Пугачева! Песни-то все неинтересные, несовременные. Такие только моя мамка в деревне поет, когда корову доит или когда гости придут и самогонки нажрутся. А другая и того дурей: взяла да и увела у Кошелки ейного хахаля!
Люба продолжила хлебать щи, а я почувствовала, что просто выпала в осадок. Во-первых, оказывается, не всем нравилось, как пела Королькова. Ну, это-то понятно: вкус – дело сугубо индивидуальное. А во-вторых, Алла Овчаренко увела у какой-то тетки по кличке Кошелка ухажера. Интересно, у кого? Я внимательно посмотрела на Любу. Она с упоением обсасывала мосол, с которого только что съела мясо.
– Эх, жалко, разбить нечем, – сокрушалась она, – там же мозг – он такой вкусный, зараза!..
Девушка с сожалением положила кость в пустую тарелку, поставила прямо в нее второе блюдо, которое в меню значилось как «картофельное пюре», и принялась за него. Я в это время уже покончила со своим вторым.
– Люба, а кого вы называете Кошелкой? – поинтересовалась я как бы между прочим.
Она посмотрела на меня, как на деревенскую дурочку.
– Как это кого? – изогнула Люба свои выщипанные брови. – Знамо кого: мастерицу нашу, Лукошкину.
Она снова с удовольствием принялась за пюре, а я почувствовала, как стул качнулся подо мной. Что я слышу? Овчаренко увела у Лукошкиной «ейного хахаля»? Та самая некрасивая девчонка, про которую Андрей сказал, что ей только Бабу Ягу в театре играть без грима?
– Люба, расскажите мне об этом поподробнее, – попросила я, принимаясь за компот и сахарное кольцо.
Девушка проглотила кусок «свиноговяжьей» котлеты и откусила хлеб. Она тщательно прожевала, прежде чем проглотить, и ответила мне:
– Вы нашу мастерицу видели?
– Анну Ивановну? – уточнила я.
Люба кивнула.
– Видела.
– Так вот, ей, чтоб вы знали, тридцать девять лет, она разведена и имеет детей-близняшек – сына и дочь, им по четырнадцать лет. Пять лет назад муж бросил нашу Анну Иванну ради молодой бабенки…
– А вы, Люба, откуда это знаете?
– Что ей тридцать девять?
– Нет, что муж от нее ушел?
– Ну вы даете! Так про это весь цех знает! Да что там цех, вся фабрика. Ага… Так вот, она начала завлекать наладчика нашего, Огурцова Петра Семеныча по кличке Огурец. Если вы его еще не видели, то сходите и поглядите, не пожалеете.
– А зачем она его начала завлекать?
– Как зачем? Ну вы даете! Она разведена, он разведен… Говорят, жена выгнала его за постоянные измены.
– И он тоже холостяк? – уточнила я.
– Ага. Ну вот, два одиноких сердца и все такое… Только он ведь на три года моложе ее. Или на четыре?.. А она все равно с ним упорно заигрывала. Говорят, они встречаться начали и все такое… Короче, Огурец к нашей Лукошкиной частенько захаживал после работы и даже оставался ночевать. Я его понимаю: милая его хоть и старше, а все лучше дома, чем на съемной-то квартире! А тут вдруг в нашем цехе появилась Алла Овчаренко. Девка-то хоть и дурнушка, но все-таки ей тридцать, а не почти сорок, как Лукошкиной. И довеска в виде двух детей-подростков у нее нет. А еще Огурец узнал, что Алла наследует квартиру своей бабки…
– Что вы говорите? – ахнула я.
– Ага. Бабке-то уже восемьдесят, она живет в центре, в старом, но очень хорошем доме…
Я посмотрела на чересчур осведомленную Любу. Просто ходячий справочник! Все знает…
Девушка между тем продолжала:
– Так вот. Наш Огурец бросил Анну Иванну и стал увиваться вокруг Аллы. А Кошелка пришла в негодование: как же, посмел променять ее на какую-то конопатую носатую страшилку!..
Тут одна из девушек, сидящих за соседним столом, встала и крикнула моей собеседнице:
– Любка! Кончай трепаться! Обеденный перерыв кончился. Пошли работать, и так отстаешь. Пока ты в сортир бегала, я тебя рукавами завалила, теперь до вечера не разгребешь…
– Видели? – кивнула Люба в сторону подруги. – Вот так мы и работаем: по нужде не отойдешь, не то что пожрать… Ага. Так что вы это… извиняйте, я пошла…
Девушка залпом допила компот и рванула к выходу, доставая телефон из кармана. А я сидела, потихоньку доедая свое сахарное кольцо, и размышляла.
Вон как все обернулось! Значит, все-таки было что делить мастеру цеха и одной из пропавших женщин?! Так, может, это Лукошкина и похитила Аллу Овчаренко? Перерезала ей горло бритвой, упаковала в большой полиэтиленовый мешок и запихнула в какой-нибудь подвал? Но как же тогда две другие женщины – мать Юрия Королькова и Бейбулатова Ольга? Они-то не сделали Анне Ивановне ничего плохого. Кто тогда похитил их? Или это просто инсценировка со стороны мастера, чтобы отвлечь от себя подозрение? Мол, в городе орудует серийный похититель швей-мотористок и никакие любовные отношения тут ни при чем?.. Загадки, загадки… Ничего, все равно рано или поздно я их разгадаю!
Доев сахарное кольцо, я отправилась в другой цех, где работала Ольга Бейбулатова. Остаток дня я занималась тем, что расспрашивала всех, кого только встречала на территории фабрики, о трех пропавших женщинах. Но все как по заказу говорили мне одно: они были очень хорошие, работали добросовестно, ничего подозрительного с ними не происходило. Сведения про Аллу, отбившую у мастера Анны Ивановны кавалера, подтвердила еще одна девушка из цеха легкого платья. Значит, история имеет место быть, и никуда от этого не денешься! Что ж, сегодня же вечером пойду домой к Алле Овчаренко. Посмотрим, что мне скажут ее родные.
Позвонив Мельникову, я выяснила адрес, по которому проживала девушка, и, сев в свою машину, отправилась туда.
Глава 4
На мой звонок дверь открыла женщина лет тридцати пяти. Она была такой же несимпатичной, как и Алла. Было понятно, что это и есть ее родная сестра, к тому же старшая. Я объяснила женщине, кто я и зачем пожаловала в ее дом.
– Проходите, – грустно вздохнула она и отступила в глубь коридора, давая мне пройти.
– Простите, а вас как зовут?
– Соня. Соня Малаева – это я по мужу, как вы понимаете…
Мы прошли в большую комнату, служащую у хозяев гостиной, и сели в глубокие кресла. Из кухни слышался мужской голос и смех детей.
– Вы, очевидно, ужинали? – спросила я. – А я вам помешала…
– Ничего, я давно перекусила. А своим я дала по полной тарелке каши – без меня теперь поедят.
Мы помолчали несколько мгновений. Я рассматривала комнату, в которой мы сидели, а Соня изучала меня. В комнате были хорошие обои, неплохая мебель. Никаких излишеств, только диван, два кресла, телевизор и небольшая горка.
– Так что вы хотели узнать конкретно? – спросила Соня. – И учтите: в полиции я рассказала все… Хотя… Что тут, собственно, рассказывать? В тот день Алла ушла в обед на работу – у нее была вторая смена, – а домой вечером уже не вернулась…
Соня всхлипнула, достала из кармана фланелевого халата салфетку и промокнула глаза.
– Пожалуйста, расскажите мне про вашу сестру, – попросила я.
Соня подняла на меня удивленные глаза:
– А что про нее рассказывать? Она – моя младшая сестра, жила у меня… Это наша с мужем квартира. Папа и мама живут в другом городе, а мы – здесь, в Тарасове. Я работаю кассиром в магазине, муж – в автосервисе. Мы с сестрой жили дружно, не ругались… Ну, если только по мелочам… Она мне за детьми присмотреть помогала… Господи! Да я все это в полиции уже сто раз рассказывала!
– Соня, а ваша бабушка? Я слышала, что она живет в старом, но хорошем доме и свою квартиру завещала Алле…
Женщина снова посмотрела на меня удивленно:
– Откуда у вас такие сведения?
– Работа такая, – ответила я уклончиво. – Так как насчет бабушкиного наследства?
Соня потеребила в руках салфетку.
– Господи! Ну что за люди?! Все про всех знают!..
В это время в комнату зашла девочка лет двенадцати. Я отметила про себя, что на Соню она совсем не похожа: у нее были аккуратные черты лица и короткий прямой нос.
– Мам, а где у нас сгущенка? – спросила девчонка капризно.
– Какая сгущенка?! – прикрикнула на нее Соня. – Вы что, уже всю кашу съели? Или, как в прошлый раз, с кошкой поделились?
– Да всю, всю! Чай собираемся пить… Мам, ну где сгущенка-то?
– В холодильнике, на нижней полке. Иди, иди, Аль, не мешай нам, видишь: мы с тетей разговариваем.
– А ты чай пойдешь пить с нами?
– Потом…
Девчонка скрылась за дверью, а Соня повернулась ко мне:
– Старшенькая моя, Алина…
– Соня, а ваша сестра не говорила вам, на фабрике за ней никто не ухаживает?
– А кому там ухаживать? Там же одно бабье работает!
– Вообще-то там есть наладчики швейного оборудования.
– Ах, этот!.. Да, говорила! Как его там?.. Не то Огурец, не то Кабачок… Одним словом, овощ… Господи! Тоже мне, жених!
– А что, ваша сестра не отвечала ему взаимностью?
– Алла? Ему? Да вы что?! Как вы могли подумать?! Он же разведенный, алиментщик! А она – девушка!
Соня сказала это таким тоном, что я поняла: ее сестра была права в вопросе выбора спутника жизни и со всякими там непутевыми типами и алиментщиками никаких дел не имела. То, что девушка Алла была далеко не первой красавицей города, к тому же разменявшей четвертый десяток, Соня, разумеется, скромно умолчала.
– А как все-таки насчет бабушкиной квартиры? – напомнила я.
Женщина посмотрела на меня тоскливо. «Далась тебе эта квартира!» – так и говорил ее взгляд. Но я отступать не собиралась: если этот вопрос неприятен сестре пропавшей, значит, для этого есть причина. И если Соня хочет его замять, то моя задача, наоборот, все раскопать до самых «ого!» и «ни фига себе!».
– Квартира… она, понимаете, бабушкина квартира… А Алла… она, понимаете… она живет в моей квартире… моей и мужа. Мы вот здесь с ней живем…
– Это я как раз понимаю, – с готовностью кивнула я, а про себя подумала: что она там себе бормочет? При чем здесь ее квартира? Точнее, ее и мужа. Кажется, я поставила вопрос очень даже конкретно: я хочу выяснить насчет бабушкиной квартиры.
– Алла занимает вон ту комнату, – продолжала между тем Соня, кивнув в сторону коридора, – и мы хорошо друг с другом ладим, и у нас нет никаких размолвок…
– Соня, – перебила я непонятливую хозяйку, – вы мне скажите только одно: кому будет принадлежать квартира вашей бабушки после… извините, ее смерти?
И вновь она посмотрела на меня тоскливо.
– А вы, извините, вообще имеете право задавать мне подобные вопросы?
От неожиданности я даже растерялась.
– Простите, а что такого особенного я у вас спросила? Вопрос о наследстве…
– Послушайте, Татьяна, вас ведь, кажется, так зовут? Я вам уже сказала: в полиции я дала показания, на все вопросы ответила, все, что знала и о чем только догадывалась, им выложила. Так что вы от меня еще хотите, просто не понимаю?! Какое отношение имеет наследство бабушки к пропаже моей сестры? Вы бы лучше саму сестру искали!
Хозяйка надула свои некрасивые толстые губы и от этого стала еще более непривлекательной.
– Поверьте мне, Соня, именно это я и делаю… – начала было я, но она меня быстро перебила:
– Да где же вы ищете сестру?! Вы как раз ее совсем не ищете! Вы сидите тут и задаете мне какие-то непонятные вопросы!..
– У меня такой метод работы, – терпеливо объяснила я, – сначала я собираю информацию, разговариваю со всеми родными и близкими пропавших женщин, а также их сослуживцами, выясняю, не было ли у кого-то мотива… похитить их… А потом я анализирую все полученные сведения и делаю выводы…
– Что? Мотива похитить? – Соня едва не подскочила в своем кресле. – Это вы мне говорите о мотиве похитить? Мне, родной сестре?!. Да я… да мы… мы с мужем… с родственниками… мы тут же заявили в полицию! Мы обзвонили все больницы!.. Мы…
– Еще говорят, вы хотели познакомить вашу сестру с мужчиной, чтобы выдать ее замуж?
Этот вопрос обескуражил Соню. Она уставилась на меня, удивленно хлопая своими бесцветными ресницами.
– Ну и что?! Это, по-вашему, не нормально, что я хотела выдать сестру замуж? Алле уже тридцатник стукнул, к вашему сведению, а она у нас все еще в девках ходит… ходила… Или все еще ходит?..
Соня снова всхлипнула и быстро достала из кармана кухонную салфетку, которую незадолго до этого убрала. В это время в дверях показался мужчина того же возраста, что и хозяйка. Он был высок и симпатичен. Аккуратные черты лица и короткий прямой нос делали его почти красавцем.
– Что за шум, а драки нет? – спросил он, останавливаясь на пороге комнаты.
– Виктор, иди к детям! – вскочила с кресла Соня.
– А чего к ним идти? Они что, маленькие? Вон сидят себе в кухне, чай пьют… Кашу твою, кстати, всю съели…
Мужчина прошел в комнату и представился мне:
– Виктор Малаев, муж Сони и, соответственно, зять Аллы.
Я едва сдержалась, чтобы не уронить челюсть на грудь. Муж Сони? Вот этот высокий симпатяга с открытым, веселым взглядом? Я покосилась на его некрасивую большеротую супругу, вытирающую свой длинный веснушчатый нос салфеткой. Она в этот момент тоже смотрела на меня, и стало ясно, что обе мы прекрасно поняли друг друга. Соня гордо вскинула голову и посмотрела на меня с вызовом. Я постаралась сделать вид, что все нормально, что я ничуть не удивлена таким открытием, и, в свою очередь, представилась Виктору:
– Татьяна Иванова, частный детектив. Расследую дело о пропаже женщин со швейной фабрики, в том числе и вашей родственницы.
– Да, я кое-что из вашего разговора услышал…
Соня в это время плюхнулась обратно в кресло.
– Частный детектив, говорите? – изумился Виктор, откровенно рассматривая меня. – Здорово! А кто вас нанял? Мы, например, не можем оплатить труд частного сыщика: у нас все-таки двое иждивенцев, а вы, я слышал, дорого берете. Нашу Аллу ищет полиция…
– Мои услуги оплачивает сын одной из пропавших женщин, – объяснила я. – Виктор, раз уж вы появились, и очень вовремя, может, ответите на мои вопросы, а то вашу супругу они почему-то напрягают?
Мужчина сел на диван и с готовностью кивнул:
– Охотно отвечу!
– Почему это они меня напрягают? – возмутилась его супруга.
Я проигнорировала ее вопрос.
– Виктор, иди лучше помой посуду, а мы тут сами поговорим… – начала было Соня, но супруг отмахнулся:
– Посуду и Алинка может помыть, не маленькая! Как-никак уже тринадцатый год. А вы задавайте свои вопросы, – повернулся он ко мне.
– Да я вот пытаюсь прояснить вопрос с бабушкиным наследством, – сказала я, – только что-то он у нас никак не выясняется.
– А что там выяснять? Квартира у бабушки есть, это факт! Правда, в старом жилом фонде, но очень, я бы сказал, приличная. Большая светлая комната: два больших окна, потолок очень высокий, и кухня хорошая, и прихожая просторная…
– И туалет в доме? – уточнила я.
– Все удобства!
– Уже хорошо. И кто же наследует это сокровище после бабушкиной смерти?
– Как кто? – удивился Виктор. – Алла, естественно! Соня, а ты что, не сказала об этом госпоже частному детективу? – Виктор удивленно посмотрел на супругу, а та недовольно поджала губы, отчего они у нее превратились в две узенькие-преузенькие полоски, сделав свою хозяйку похожей на Буратино.
– Еще не успела, – язвительно ответила Соня, стрельнув в супруга быстрым взглядом.
Причем сказала она это таким тоном, каким обычно говорят: шел бы ты отсюда, дорогой, и не вмешивался не в свое дело!
– Значит, наследница – Алла, – подытожила я. – И завещание, как я понимаю, оформлено официально…
– Естественно! У нас с мужем квартира, сами видите, есть, а та, бабушкина, отойдет сестре.
– А в случае смерти Аллы – не дай бог, конечно, – квартиру получите вы? – я посмотрела на Соню.
Она потеребила салфетку и кивнула:
– Ну да, я… Я же сестра, ближайшая родственница…
– Понятно.
Я перевела взгляд на Виктора. Он сидел на диване, закинув ногу на ногу, и смотрел на меня почти весело.
– А вы, по-моему, совсем не огорчены пропажей вашей свояченицы, – сказала я.
Виктор округлил глаза:
– Как это не огорчен? С чего вы взяли? Очень даже огорчен!
– Да он места себе не находит, так переживает! – вступилась за супруга Соня.
– А где вы были в тот вечер, когда пропала Алла? – спросила я.
– Как где? На работе был, в автомастерской.
– И кем вы там работаете?
– Я специалист по электрике. У вас, Татьяна, машина есть?
Я кивнула.
– Если что у вас с электрикой приключится – милости просим! – Виктор смотрел на меня открыто и искренне. Или мне так только казалось?
– И этому есть свидетели? – уточнила я.
– Чему? – не понял он. – Что я – специалист по электрике?
– Тому, что в момент пропажи вашей свояченицы вы были в автомастерской, – терпеливо объяснила я.
– Татьяна! Как вы смеете задавать подобные вопросы моему супругу?! – вскричала Соня, покраснев от негодования.
А красный цвет ей не идет, мелькнуло у меня. С таким лицом она стала похожа на вареного рака.
– Да ничего, ничего, – успокоил чересчур вспыльчивую жену Виктор. – В полиции меня спрашивали о том же, даже проверяли мое алиби. Ведь это так, кажется, называется?