Чужак

– Ладно, – сказала Марси. – Но если вдруг передумаешь, приходи.

Прошел час, потом второй. Самая страшная в жизни Марси суббота перетекла в самое страшное воскресенье. Она размышляла о Терри, который сейчас должен был лежать рядом и крепко спать (может быть, ему снился бы предстоящий финал чемпионата Городской молодежной лиги; после победы над «Медведями» у «Драконов» были хорошие шансы взять кубок). Но Терри в тюрьме. Наверное, тоже не спит? Да, конечно, не спит.

Она знала, что предстоит трудное время, но Хоуи им поможет. Хоуи восстановит справедливость. Терри однажды сказал ей, что старина Хоуи Голд – лучший адвокат защиты на всем юго-западе и когда-нибудь ему точно предложат должность в Верховном суде штата. С учетом железного алиби Терри Хоуи просто не может не выиграть дело. Но каждый раз, когда Марси пыталась утешить себя этой мыслью и даже почти засыпала, она вспоминала Ральфа Андерсона, этого подлеца и Иуду, которого считала другом, и вся сонливость сходила на нет. Когда все закончится, они подадут в суд на полицию Флинт-Сити за неправомерный арест, незаконное заключение под стражу, очернение репутации и унижение человеческого достоинства – Хоуи подскажет, за что еще, – и когда Хоуи начнет свою массированную атаку, Марси позаботится о том, чтобы Ральф Андерсон оказался в зоне обстрела. Можно ли подать иск лично против него? Засудить его так, чтобы он лишился работы и всего, что имеет? Она очень надеялась, что да. Она очень надеялась, что им удастся пустить Ральфа по миру, и его женушку тоже, и их сыночка, с которым столько возился Терри, – чтобы они побирались на улицах с миской для подаяний. Конечно, в нынешние прогрессивные и вроде как просвещенные времена что-то подобное вряд ли возможно, но Марси нравилось представлять, как эти трое, облаченные в завшивленное рванье, нищенствуют на улицах Флинт-Сити, и эта картина, опять же, никак не давала заснуть, отзываясь в сознании яростью и злорадством.

Часы на прикроватном столике показывали четверть третьего, когда в дверях появилась ее старшая дочь в огромной футболке «Оки-Сити тандер», из-под которой четко виднелись ее ноги.

– Мам? Ты спишь?

– Нет, не сплю.

– Можно к тебе?

Марси откинула легкое одеяло и подвинулась. Сара прилегла рядом и, когда Марси ее обняла и поцеловала в макушку, горько расплакалась.

– Тише, не плачь. А то разбудишь сестренку.

– Я не могу не плакать. Я все думаю о тех наручниках. Извини.

– Тогда плачь тихонько.

Марси обнимала дочь, пока та не затихла. Минут через пять она решила, что Сара уснула, и сама попыталась заснуть. Теперь, когда обе дочери были рядом, может быть, у нее получится хоть немного поспать. Но потом Сара перевернулась на другой бок, лицом к маме. Ее мокрые глаза блестели в темноте.

– Его ведь не посадят в тюрьму?

– Конечно, нет, – ответила Марси. – Он не сделал ничего плохого.

– Но невиновных людей тоже сажают в тюрьму. Иногда они сидят в тюрьме много лет, пока кто-нибудь не докажет, что они ни в чем не виноваты. И они выходят на волю уже совсем старыми.

– С твоим папой такого не произойдет. Он был в Кэп-Сити, когда случилось… то, за что его арестовали.

– Я знаю, за что его арестовали, – сказала Сара, вытирая глаза. – Я не глупая.

– Конечно, нет, солнышко.

Сара беспокойно заворочалась.

– Наверное, у них были причины.

– Может быть, они думают, что у них есть причины. Но они ошибаются. Мистер Голд им все объяснит, и папу отпустят.

– Хорошо. – Долгая пауза. – Но я не хочу ходить в летний лагерь, пока все не закончится. И Грейси тоже не надо туда ходить.

– Вас никто не заставляет ходить в лагерь. Пока побудете дома, а осенью, когда начнется учебный год, все это станет лишь воспоминанием.

– Плохим воспоминанием, – сказала Сара и шмыгнула носом.

– Да, согласна. А теперь давай спать.

Сара заснула. Марси, согретая присутствием обеих дочерей, тоже заснула, но ей снились плохие сны. В этих снах Терри опять и опять уводили те двое полицейских, и Байбир Пател беззвучно плакал, а Гэвин Фрик стоял потрясенный и не верил в происходящее.

До полуночи в окружной тюрьме было шумно, как в зоопарке во время кормежки: пьяные горланили песни, пьяные горько рыдали, пьяные стояли у решеток и громко переговаривались друг с другом. Кажется, где-то завязалась драка, хотя Терри не понимал, как такое может быть: все камеры были одиночными. Разве что драчуны лупили друг друга через решетку. Где-то в дальнем конце коридора какой-то мужик во весь голос выкрикивал первую фразу шестнадцатого стиха третьей главы Евангелия от Иоанна:

– Ибо так возлюбил Бог мир! Ибо так возлюбил Бог мир! Ибо так возлюбил Бог НАШ ГРЕБАНЫЙ МИР!

Пахло мочой, говном, каким-то едким дезинфицирующим средством и макаронами с жирным соусом, которые, видимо, были на ужин.

Я впервые в жизни попал в тюрьму, изумлялся Терри. Прожил на свете сорок лет и угодил в тюрьму, в тюрягу, за решетку, в каменный мешок. Подумать только.

Ему хотелось испытать злость и гнев, праведный гнев, и, наверное, завтра гнев все-таки грянет – завтра, когда взойдет солнце и пошатнувшийся мир снова встанет на место, – но сейчас, в три часа ночи с субботы на воскресенье, когда пьяные вопли и песни сменились храпом, пердежом и редкими стонами, Терри чувствовал только стыд. Как будто он и вправду сделал что-то плохое. Вот только если бы он действительно сделал то, в чем его обвиняли, он бы не чувствовал никакого стыда. Будь он чудовищем или больным извращенцем, способным сотворить с ребенком такую мерзость, он бы чувствовал только отчаяние зверя, попавшегося в капкан и готового сказать и сделать все, что угодно, лишь бы вырваться на свободу. Или нет? Откуда ему знать, что мог бы думать и чувствовать такой человек? С тем же успехом можно пытаться понять, что творится в голове космического пришельца.

Он не сомневался, что Хоуи Голд его вытащит. Даже теперь, в самый темный, в самый глухой ночной час, все еще пребывая в растерянности после того, как его жизнь изменилась за считаные минуты, он в этом не сомневался. Но он понимал, что ему никогда не отмыться до конца. Его отпустят с извинениями – если не завтра, то на суде в понедельник, если не на суде, то на следующем этапе, видимо, это будет слушание Большого жюри в Кэп-Сити, – но он знал, что увидит в глазах своих учеников, когда в следующий раз войдет в класс, и, вероятно, на его карьере детского спортивного тренера можно будет поставить крест. Руководящие органы наверняка отыщут какой-нибудь благовидный предлог, чтобы снять его с должности, если он не уйдет сам. Потому что после таких обвинений ему уже никогда не быть полностью невиновным в глазах соседей в Вест-Сайде, в глазах всего города. Для всех он останется человеком, которого арестовали за убийство Фрэнка Питерсона. Человеком, за чьей спиной люди будут шептаться: Нет дыма без огня.

Будь он один, он бы как-нибудь справился. Что он всегда говорит своим мальчишкам, когда те возмущаются, что судья не прав? Успокоились, собрались и играем. Играем дальше. Но дело в том, что не ему одному надо собраться и играть дальше. Клеймо останется и на Марси. Косые взгляды и шепоток за спиной на работе и в бакалейной лавке. Подруги, которые вдруг перестанут звонить. За исключением, может быть, Джейми Мэттингли, но у него были сомнения даже насчет нее.

И у него есть две дочери. Сара и Грейс станут либо изгоями, либо мишенями для злых изощренных насмешек, на которые способны только дети их возраста. Он надеялся, что Марси хватит ума держать девчонок поближе к себе, пока не закончится этот кошмар – пусть лишь для того, чтобы не подпускать к ним репортеров, – но даже осенью, после того, как его оправдают, на них все равно останется черная метка. Видите этих девчонок? Их папу арестовали за то, что он убил мальчика и засунул ему в задницу палку.

Он лежал на своей койке. Смотрел в темноту. Вдыхал тюремную вонь. Размышлял: Нам придется уехать. Может быть, в Талсу. Может быть, в Кэп-Сити. А может, и вовсе в Техас. Наверняка мне удастся устроиться на работу, пусть и не тренером по бейсболу, футболу или баскетболу. У меня хорошие рекомендации. Меня не могут не взять на работу, хотя бы опасаясь иска о дискриминации.

Вот только арест – и причина ареста – будут следовать за ними повсюду, как шлейф густой вони. Особенно это коснется его дочерей. Хватит и одного «Фейсбука», чтобы их отследить и навсегда заклеймить позором. Отцу этих девчонок сошло с рук убийство.

Он понимал, что не надо об этом думать. Сейчас надо отставить все мрачные мысли и попытаться хотя бы немного поспать. И ему не должно быть стыдно за себя лишь потому, что кто-то другой – Ральф Андерсон, если точнее – совершил ужасную ошибку. Посреди ночи подобные вещи всегда представляются хуже, чем есть. Вот о чем следует помнить. К тому же в его нынешнем положении – он сидит в камере окружной тюрьмы, обряженный в мешковатую арестантскую робу с надписью УИН[4] на спине, – его страхи неминуемо разрастутся до размеров колесной платформы на уличных шествиях. Утром все будет казаться не таким мрачным. Он был в этом уверен.

Да.

Но ему все равно было стыдно.

Терри спрятал лицо в ладонях.

Хоуи Голд проснулся в половине седьмого. Не потому, что у него были какие-то дела в это воскресное утро, и не потому, что ему нравилось рано вставать. Как у многих мужчин после шестидесяти, его предстательная железа увеличилась вместе с пенсионным счетом, а мочевой пузырь, кажется, дал усадку вместе с либидо. Он бы, может, поспал и подольше, но стоило только открыть глаза, как его мозг рванул с места в карьер, и заснуть снова не получилось бы при всем желании.

Стараясь не потревожить Элейн, которая еще спала и видела сны – будем надеяться, что хорошие, – он тихонько поднялся с кровати и прошлепал босиком в кухню, чтобы сварить себе кофе и проверить сообщения на мобильном. Вчера перед тем, как лечь спать, он оставил телефон на кухонном столе, предварительно отключив звук. Ночью, в 01:12, пришло сообщение от Алека Пелли.

Хоуи как раз уселся за стол с чашкой кофе и миской хлопьев с изюмом, когда в кухню, зевая, вошла Элейн.

– Доброе утро, милый. Все хорошо?

– Время покажет. А пока ждем… Хочешь, сделаю тебе яичницу?

– Он предлагает мне завтрак. – Элейн налила себе кофе. – Поскольку сегодня не мой день рождения и не День святого Валентина, это кажется подозрительным.

– Мне нужно как-то убить время. Пришло сообщение от Алека, но он просит звонить не раньше семи.

– Хорошие новости или плохие?

– Не знаю. Так ты будешь яичницу?

– Да. Из двух яиц. Только глазунью, а не болтунью.

– Ты же знаешь, что я всегда разбиваю желтки.

– Поскольку я буду сидеть и смотреть, то, так и быть, воздержусь от критических замечаний. И еще я бы не отказалась от тоста.

Как ни странно, но разбился только один желток. Хоуи поставил тарелку на стол, и Элейн сказала:

– Если этого мальчика убил Терри Мейтленд, значит, мир сошел с ума.

– Мир давно сошел с ума, – ответил Хоуи. – Но Терри его не убивал. У Терри есть алиби, крепкое, как буква «С» на груди Супермена.

– Тогда почему его арестовали?

– Потому что они уверены, что у них есть доказательства, крепкие, как буква «С» на груди Супермена.

Она на секунду задумалась.

– Необоримая сила встретила недвижимый объект?

– Ни того ни другого не существует, дорогая.

Хоуи посмотрел на часы. Без пяти семь. Наверное, уже можно звонить. Он набрал мобильный номер Алека.

Алек ответил после третьего гудка.

– Ты слишком рано, а я сейчас бреюсь. Можешь перезвонить через пять минут? Иными словами, ровно в семь, как я и просил.

– Нет, – сказал Хоуи. – Но я подожду, когда ты сотрешь пену с лица. Со стороны того уха, у которого держишь телефон. Как тебе такой вариант?

– Ты суровый начальник, – заметил Алек, но добродушно, несмотря на ранний час и на то обстоятельство, что его отрывают от дела, которым большинство мужчин предпочитают заниматься в тишине и спокойствии, наедине с собственными мыслями. Что дало Хоуи надежду. У него уже был неплохой материал для работы, но дополнительное подспорье никогда не помешает.

– Хорошие новости или плохие?

– Дай мне пару секунд, ладно? У меня весь телефон в этой дряни.

Алек провозился чуть дольше, секунд пять-шесть, но ожидание окупилось с лихвой.

– Новости хорошие, шеф. Для нас – хорошие, для прокурора – плохие. Очень плохие.

– Ты просмотрел видеозаписи из отеля? Много ли там кадров и со скольких камер?

– Записи я просмотрел, кадров много. – Алек выдержал паузу, и Хоуи понял, что тот улыбается. Это чувствовалось по голосу. – Но есть кое-что получше. И намного.

Джанет Андерсон проснулась в четверть седьмого и обнаружила, что муж уже встал. В кухне пахло свежим кофе, но Ральфа там не было. Дженни выглянула в окно и увидела, что он сидит за столиком для пикников на заднем дворе – по-прежнему в своей полосатой пижаме – и пьет кофе из большой синей кружки, которую подарил ему Дерек на прошлый День отца. На боку кружки было написано: «У ВАС ЕСТЬ ПРАВО ХРАНИТЬ МОЛЧАНИЕ, ПОКА Я ПЬЮ КОФЕ». Дженни налила кофе себе, вышла во двор к мужу и поцеловала его в щеку. Днем наверняка будет жарко, но сейчас, ранним утром, на улице было прохладно, свежо и приятно.

– Все размышляешь об этом деле? Оно никак тебя не отпускает?

– Оно еще долго нас не отпустит, – сказал Ральф. – Всех, кто им занимался.

– Сегодня воскресенье, – заметила Дженни. – День отдыха. И тебе нужно как следует отдохнуть. Мне не нравится, как ты выглядишь. Если верить статье, которую я прочла на прошлой неделе в «Нью-Йорк таймс», в разделе «Здоровье», ты – кандидат на сердечный приступ.

– Умеешь ты подбодрить человека.

Она вздохнула.

– Чем займешься в первую очередь?

– Свяжусь с той учительницей, Деборой Грант. Просто для галочки. Я уверен, она подтвердит, что Терри был с ними в Кэп-Сити. Хотя не исключено, что она заметила что-то странное. Что-то, чего не заметили Раундхилл и Квэйд. Женщины более наблюдательны.

Дженни сочла эту идею сомнительной, может быть, даже сексистской, но сейчас было не время спорить. Она решила вернуть разговор к вчерашней теме.

– Терри был здесь. Он совершил преступление. Но все равно надо проверить Кэп-Сити. Нужны какие-то вещественные доказательства. Как я понимаю, образцов ДНК вы уже не найдете. Но отпечатки пальцев?

– Можно попробовать снять отпечатки в номере, где останавливались Мейтленд и Квэйд. Но они уехали в среду утром. После них в номере была уборка, и туда въехал кто-то другой. Возможно, не один раз.

– Однако проверить все-таки не помешает. Бывают добросовестные горничные, но большинство просто перестилают постели, быстренько протирают журнальный столик и называют это уборкой. Что, если вы обнаружите отпечатки мистера Квэйда, но ни одного отпечатка Терри Мейтленда?

Ральфу понравилось, как загорелись ее глаза – вспыхнули азартом начинающего детектива, – и ему было жаль, что придется его приглушить.

– Это ничего не докажет. Хоуи Голд заявит в суде, что отсутствие отпечатков не является доказательством вины, и будет прав.

Она обдумала его слова.

– Ладно, но мне все равно кажется, что надо проверить номер в отеле и собрать все отпечатки, какие есть. Ты можешь это устроить?

– Да. И это хорошая мысль. – По крайней мере еще одна галочка. – Я выясню, в каком номере они останавливались, и если он сейчас занят, попытаюсь уговорить администрацию «Шератона» переселить тех постояльцев в какой-нибудь другой номер. Думаю, они пойдут нам навстречу и не станут мешать следствию. Мы снимем все отпечатки, какие найдем. Но больше всего меня интересует запись с камер видеонаблюдения в дни конференции. Детектив Сабло – он возглавляет расследование от полиции штата – вернется в город только сегодня вечером, так что, наверное, мне придется поехать туда самому. Человек Голда и так уже опередил нас на много часов, но тут ничего не поделаешь.

Она взяла его за руку.

– Только пообещай мне, что хоть на минутку сможешь забыть о делах и насладиться сегодняшним днем. Это единственный день, который есть у тебя сегодня.

Он улыбнулся и легонько сжал ее руку.

– Я все думаю об этих автомобилях, которыми Мейтленд пользовался во вторник. Когда похищал Питерсона и когда уезжал из города.

– Микроавтобус «эконолайн» и «субару».

– Да. С «субару» все более-менее ясно. Его угнали с муниципальной стоянки. Такие угоны – обычное дело в последнее время. Эти новые бесключевые замки зажигания – лучшие друзья угонщиков. Когда в замке нет ключа, а твои мысли заняты чем-то другим – а мысли всегда чем-то заняты, мы все вечно в делах и заботах, – легко забыть электронный брелок в машине. Особенно если слушаешь музыку в наушниках или разговариваешь по телефону. Машина, может, и пискнет, но ты все равно не услышишь. Владелица «субару» – Барбара Ниринг – оставила свой брелок в подстаканнике, а парковочный талон – на приборной доске. Она приехала в восемь утра, а когда вышла с работы в пять вечера, машину уже увели.

– А вахтер на стоянке не помнит, кто на ней уезжал?

– Конечно, нет. Это большая пятиэтажная стоянка, там постоянно кто-то приезжает, а кто-то уезжает. На выезде установлена видеокамера, но они хранят записи не больше двух суток. А вот микроавтобус…

– Что с микроавтобусом?

– Он принадлежит некоему Карлу Джеллисону, плотнику и разнорабочему из Спейтенкилла, штат Нью-Йорк. Это маленький городок между Поукипзи и Нью-Палцем. У него самый обычный замок зажигания, и владелец не забывал в нем ключа. Но был запасной ключ, в магнитной коробочке под задним бампером. Кто-то нашел эту коробку и угнал микроавтобус. Билл Сэмюэлс считает, что вор приехал из штата Нью-Йорк в Кэп-Сити… или в Даброу… или даже сюда, во Флинт-Сити… и бросил микроавтобус с ключом в замке. Терри его обнаружил, снова угнал и где-то спрятал. Может, в каком-то сарае за городом. Видит бог, у нас вокруг много заброшенных ферм. Как в две тысячи восьмом начали закрывать нефтяные вышки, так с тех пор народ и разъезжается кто куда. Потом Терри оставил микроавтобус на стоянке у «Шорти» с ключом в замке. Наверное, надеялся – и вполне обоснованно, – что его угонят по третьему разу.

– Только его не угнали, – сказала Дженни. – Вы его конфисковали. Вместе с ключом. А на ключе нашли отпечатки пальцев Терри Мейтленда.

Ральф кивнул.

– Там везде отпечатки. Этому микроавтобусу десять лет, и последние лет пять его точно не мыли внутри. Если вообще когда-нибудь мыли. Мы уже идентифицировали многие отпечатки: Джеллисон, его сын, жена, двое парней из его плотницкой бригады. Еще в четверг нам переслали все данные из полиции штата Нью-Йорк, благослови их Господь. От других штатов, от большинства штатов, мы бы ждали их до сих пор. И конечно, там есть отпечатки Терри Мейтленда и Фрэнка Питерсона. Четыре отпечатка Питерсона – на внутренней стороне пассажирской двери. Поверхность изрядно засаленная, и они четкие, как новая монетка. Вероятно, уже на стоянке у Хенли-парка Терри пытался вытащить мальчика из кабины, а тот сопротивлялся и хватался за дверь.

Дженни поморщилась.

– Есть и другие, пока не опознанные отпечатки. Мы передали их в общую базу еще в среду утром, но не факт, что удастся их идентифицировать. Видимо, какие-то отпечатки принадлежат первому вору, угнавшему микроавтобус из Спейтенкилла. А все остальные могут принадлежать кому угодно, от приятелей Джеллисона до автостопщиков, которых вор подбирал по пути. Но самые свежие – отпечатки Мейтленда и Питерсона. Первый угонщик меня не волнует, хотя хотелось бы знать, где он бросил микроавтобус. – Ральф помолчал и добавил: – Знаешь, все это странно.

– Странно, что Терри не стер отпечатки?

– Не только это. Зачем он вообще угнал микроавтобус и «субару»? Зачем угонять чьи-то машины, чтобы вроде как замести следы, если собираешься открыто расхаживать по всему городу? Он же совсем не скрывался.

Дженни слушала мужа с нарастающей тревогой. Будучи его женой, она не могла задать вопрос, который напрашивался сам собой: «Если ты сомневался, то зачем было арестовывать его прямо на стадионе? Зачем было так торопиться?» Да, она поддержала Ральфа и одобрила его решение, может быть, даже чуть-чуть подтолкнула к нему, но у нее не было всей информации. Свой вклад, пусть и малый, я все же внесла, подумала она… и снова поморщилась.

Словно прочитав ее мысли (а после четверти века совместной жизни Ральф, возможно, и вправду научился читать ее мысли), он сказал:

– Я не жалею о сделанном, если вдруг ты об этом подумала. Мы все обсудили с Биллом Сэмюэлсом. Он говорит, что не надо искать смысла в действиях Мейтленда. Потому что смысла может и не быть. Сэмюэлс говорит, что Терри сделал все именно так, как сделал, потому что у него сорвало крышу. Побуждение к преступлению – потребность в преступлении, хотя на суде я бы не стал употреблять эту формулировку – копилось в нем уже давно. Похожие случаи известны. Билл говорит, Терри планировал что-то такое и постепенно готовился, но в прошлый вторник увидел Фрэнка Питерсона на стоянке у магазина, и все его планы полетели к чертям. У него что-то замкнуло в мозгах, и доктор Джекил превратился в мистера Хайда.

– Сексуальный садист, впавший в неистовство, – пробормотала она. – Терри Мейтленд. Тренер Ти.

– Это все объясняет, – чуть ли не с вызовом произнес Ральф.

Она могла бы ответить: Может быть, и объясняет. Но потом-то, насытившись, он должен был успокоиться. Об этом вы с Биллом не думали? Почему он все равно не стер свои отпечатки и, как ты верно заметил, открыто расхаживал по всему городу? Это действительно очень странно.

– В микроавтобусе кое-что обнаружилось. Под водительским сиденьем, – сказал Ральф.

– Да? И что же?

– Клочок бумаги. Похоже, обрывок меню. Это может быть никак не связано с нашим делом, но мне все-таки хочется изучить его. Я уверен, его положили вместе с другими вещественными доказательствами. – Ральф вылил остатки кофе на землю и поднялся из-за стола. – Но первым делом хотелось бы просмотреть записи с камер в «Шератоне». За вторник и среду. И записи с камер того ресторана, где Терри, как он утверждает, ужинал в большой компании учителей.

– Если там будут хорошие крупные планы его лица, пришли мне скриншоты, – сказала Дженни и, увидев, как Ральф удивленно приподнял брови, добавила: – Я давно знаю Терри, и если в Кэп-Сити был кто-то другой, я это сразу пойму. – Она улыбнулась. – Женщины наблюдательнее мужчин. Ты сам так сказал.

Сара и Грейс Мейтленд почти не притронулись к завтраку. Хуже того, они не притащили за стол свои телефоны и мини-планшеты. Полиция не отобрала у них электронные устройства, но утром девчонки включили их на пять минут, а потом сразу выключили и оставили наверху, у себя в комнатах. Что бы они ни увидели в новостях и социальных сетях, им не хотелось читать дальше. После завтрака Марси пошла в гостиную и выглянула в окно. На улице стояли патрульная машина полиции Флинт-Сити и два фургончика местного телевидения. Марси задернула шторы. Впереди был целый день. Долгий пустой день. И она совершенно не представляла, чем его занять.

Ответ пришел со звонком Хоуи Голда. Он позвонил в четверть девятого, и его голос звучал на удивление бодро.

– После обеда поедем к Терри. Вместе. Обычно посетители допускаются только по предварительному уведомлению за двадцать четыре часа, с письменного разрешения начальника тюрьмы, но я пробился сквозь эти бюрократические препоны. Хотя все равно получил разрешение только на бесконтактное свидание. Его держат в крыле особо строгого режима. Это значит, мы будем общаться с ним через стекло. Но все не так страшно, как показывают в кино. Ты увидишь.

– Ладно. – У Марси перехватило дыхание. – Во сколько?

– Я заеду за тобой в половине второго. Подготовь его лучший костюм и какой-нибудь темный галстук. Это для завтрашнего суда. Можешь собрать ему что-нибудь вкусное. Фрукты, орехи, конфеты. Сложи все в прозрачный пакет, поняла?

– Да. А девочки? Они тоже…

– Нет, девочки останутся дома. В окружной тюрьме детям не место. Найди кого-нибудь, кто за ними присмотрит. На случай, если репортеры совсем обнаглеют. И скажи им, что все хорошо.

Марси не знала, кого попросить посидеть с девочками. После вчерашнего ей не хотелось опять беспокоить Джейми, которая и так очень им помогла. Но у дома дежурит полиция, и если их попросить, они же сумеют сдержать репортеров? Да, наверное.

– А все хорошо? Правда?

– Думаю, да. Алек Пелли расколошматил в Кэп-Сити большую пиньяту, и все призы достались нам. Сейчас я пришлю тебе ссылку. Сама решай, показывать девочкам или нет. Но лично я показал бы.