Ведьма Аглая

Присказка

Глава первая

Начало дня

Двор был пустынен и тих. Снежинки медленно кружились в беззвездном небе, желтый свет ночного фонаря чуть подрагивал на снегу, черная тень от столба, улегшись на ледяную горку, мирно задремала на холодке – всё вокруг спало, дышало умиротворением и покоем.

Но вот из подворотни подул ветерок. Снежинки, словно очнувшись от сна, рассерженным роем белых бабочек набросились на фонарь – то касались его раскаленной лампы, то, обжегши крылышки, отскакивали в сторону, а стоило ветру стихнуть, возвращались на свет, где снова и снова продолжали сонное кружение над землей.

Стараясь не потревожить маму, Леха отошел от окна. Лег в постель и, за-крыв глаза, вообразил себе картину, над которой думал весь день – заснеженный хвойный лес, полянку в лесу, а на полянке – избушку с соломенной крышей, из печной трубы которой, сквозь крупные хлопья похожего на белых бабочек сне-га, валил густой серый дым.

До Нового года осталось шесть дней.

Заметив, что Леха проснулся, мама подошла к его кровати. Присела рядом и, едва касаясь пальцами волос, погладила по голове.

– Доброе утро, сынок! Вставай, школу проспишь.

Леха потянулся.

– Доброе утро, мама! Как ты себя чувствуешь? Сердце не болит?

– Сегодня нет.

– Это хорошо!

Леха довольно улыбнулся. Перевернулся с бока на спину и, подложив руки под голову, уставился в потолок.

– А вот интересно, – сказал он после некоторого раздумья, – почему зимой бабочки не живут? Живут же в эту пору птицы, звери, рыбы подо льдом, а вот бабочки почему-то нет.

– Наверное, потому что зимой слишком холодно для них, – ответила мама.

– Наверное.

Леха поднялся с кровати. Чмокнул маму в щеку и, насвистывая веселый мо-тивчик, побежал умываться.

Завтрак прошел быстро. Леха вкратце обсудил с мамой предстоящую поезд-ку в Григорьевку, рассказал об эпидемии гриппа, из-за которой новогодние ка-никулы начнутся на пять дней раньше, и в конце разговора, перед тем как выйти из-за стола, попросил немного денег.

– На что они тебе? – спросила мама.

– На кисти и краску. Хочу написать новую картину.

– Какую картину?

– Избушку в лесу.

– Избушку в лесу?

– Да. Мама, это будет замечательная картина! Ты только представь: зимний лес, на переднем плане полянка с маленькой избушкой, над которой вьется столб дыма, а вокруг… – Леха обвел рукой кухню, – парят белые бабочки. И ни-чего больше: только лес, избушка да небо в бабочках… Правда, здорово?

Сложив грязную посуду в стопку, мама направилась к мойке.

– Зимой бабочек нет, – сказала она сухим тоном. – И денег у нас тоже нет.

Леха обиженно поджал губы. Но стоило маме сделать еле уловимое движе-ние в его сторону, тут же улыбнулся.

– Нет, так нет, – сказал бодрым голосом. – Ничего страшного. Я каранда-шами на бумаге нарисую. А как папа вернется, тогда и купим. Правильно?

Положив вымытую тарелку в шкаф, мама вернулась к столу.

Вздохнула:

– Когда-то он еще вернется.

– Скоро! Он же написал. Сдаст объект, получит расчет и сразу вернется.

– Дай-то бог! – мама вытерла фартуком мокрые руки и, опираясь на плечо сына, села на стул.

Какое-то время она о чем-то напряженно размышляла, потом подняла голову и, жалобно посмотрев Лехе в глаза, попросила:

– Ты уж, пожалуйста, в Григорьевке не задерживайся. Ладно?

– Да не волнуйся ты, мам! Приеду, как обещал, тридцать первого вместе с Борькой… Если, конечно, волки или разбойники на нас в лесу не нападут.

– Что ты такое говоришь, Леша?

– Да шучу я, мам, шучу. Ты что, шуток не понимаешь? Сама подумай, от-куда в Григорьевке разбойникам взяться? Тем более волкам.

– Все равно нельзя так говорить. Запомни: всё, что было сказано, может од-нажды сбыться.

– Ладно, ладно, я все понял – больше не буду.

– Вот и хорошо.

Мама погладила Леху по щеке.

– Ну, всё, иди, а то еще в школу чего доброго опоздаешь.

Пока Леха обувался, она сняла с вешалки его старое зимнее пальто. Поднес-ла к светильнику и, внимательно осмотрев, подумала о том, что как это ни при-скорбно, но откладывать покупку новой одежды для сына больше нельзя.

Глава вторая

В школе

Неторопливо прогуливаясь по коридору в перерывах между уроками, Леха с интересом глазел по сторонам. С самого утра его не оставляло ощущение того, что вся школа в этот последний перед каникулами день находилась в состоянии ожидания необыкновенных чудес, без которых, как известно, не обходится ни один Новый год. Всё вокруг: искусственный свет, воздух, лица учеников и учи-телей были настолько пронизаны радостным предвкушением неминуемого чу-да, что оно, казалось, не могло не произойти.

И оно чуть было не произошло.

В самом начале последнего урока в класс вбежала запыхавшаяся завуч Надежда Александровна. Жестом подозвала Лёху к себе и, ничего не объясняя, повела на первый этаж. В вестибюле, подошла к невысокой женщине, укутан-ной в короткую шубку из золотистого меха, и что-то вполголоса прошептала ей на ухо. После чего обернулась к группе одетых в верхнюю одежду учеников, со-стоящей, как заметил Леха, из одних отличников, и, быстро пересчитав по голо-вам, спросила: все ли на месте.

Ей ответили:

– Все!

– Тогда прошу минутку внимания!

Надежда Александровна повернулась лицом к женщине в короткой шубке, кивнула ей, как своей знакомой и, обращаясь к ученикам, произнесла торже-ственным голосом:

– Дорогие ребята! Я с большим удовольствием хочу представить вам Аглаю Револеновну – журналиста и фотографа вечерней газеты. Аглая Револеновна пришла к нам, чтобы снять, а точнее сказать, сфотографировать лучших учени-ков нашей школы, то есть, вас. Поэтому я убедительно прошу отнестись к пред-стоящему мероприятию со всей серьезностью: не шуметь, не галдеть, не бегать – словом, вести себя прилично… Всем всё ясно?

Прикрикнув на одного из расшалившихся отличников, Надежда Алексан-дровна предоставила гостье слово.

Проводив недовольным взглядом завуча, Аглая Револеновна вынула из ши-роких рукавов шубки тонкие руки.

– Значит так, – заговорила она слегка раздраженным голосом. – Сейчас мы выйдем на улицу, построимся на ступеньках в четыре ряда и быстренько, пока не пошел снег, сделаем несколько снимков для статьи.

– Что за статья? – громко спросил Леха.

Аглая Револеновна нахмурилась.

– Статья называется: “Наше счастливое детство”. Поэтому прошу привести себя в порядок: причесаться, пригладиться, поправить шапки. Чтобы всё выгля-дело как на картинке! Еще вопросы есть?

Вопросов не было.

– Тогда прошу! – Аглая Револеновна засунула ладони в широкие рукава шубки и кивнула в сторону входной двери.

Пока школьники, весело переговариваясь, выходили из школы, Надежда Александровна нахваливала их Аглае Револеновне.

– Это – золотой фонд нашей школы. Все как один – отличники, активисты, умницы. А какие таланты! Возьмите хотя бы Лешу из седьмого «Б». Он у нас настоящий художник. Да-да! Говорят, – наклонившись к уху Аглаи Револенов-ны, завуч понизила голос, – в его руке любая кисть становится волшебной… Ко-нечно, в этом есть некоторая доля преувеличения, но, поверьте, портреты он ри-сует не хуже Айвазовского.

– Айвазовский не писал портреты, – буркнул проходивший мимо Леха.

– И учится он хорошо, – продолжала Надежда Александровна. – Правда, как многие талантливые люди, немножко любит поспорить, и к тому же… как бы вам сказать…

– Считает себя самым умным. Да? Я угадала?

Не дожидаясь ответа, Аглая взяла стоящий рядом на штативе фотоаппарат и, повернувшись к ней спиной, вслед за Лехой вышла из школы.

***

Пока школьники выстраивались, как им было велено на ступеньках крыльца в четыре ряда, Аглая Револеновна крутилась возле фотоаппарата. Но вот при-никла глазом к окуляру и, подняв левую руку, приказала замереть.

Только сейчас, стоя перед объективом фотоаппарата, Леха понял, что не только ученики и учителя всё сегодняшнее утро мечтали о новогодних чудесах, этих чудес, прежде всего, ждал он сам.

«Нет, в самом деле, – думал он, – разве это не чудо то, что моя фотография в скором времени будет напечатана в газете огромным тиражом и многие совсем незнакомые люди увидят, а, может быть, даже запомнят мое лицо. Впрочем, главное не это, главное…»

Леха представил себе, как где-то в Сибири, в рабочем вагончике, его отец вскроет письмо, как, обнаружив в нем газетную страницу с фотографией сына, будет показывать ее друзьям, начальству, и начальство, увидев, какой у него за-мечательный сын, возможно, раньше времени отпустит домой.

Стараясь не моргать, Леха уставился в объектив фотоаппарата.

Прошла одна секунда, вторая, третья…

Аглая Револеновна подняла голову. Поморщилась, снова приникла глазом к окуляру и снова выпрямилась.

– Эй ты, мальчик в старом капоте! – кивнула она в сторону Лехи.

– Кто? – приложив ладонь к груди, удивленно спросил тот. – Я?

– Да, да, ты. Выйди из кадра!

Леха непонимающе захлопал ресницами.

– Зачем выйди?

– Ты помнишь, как будет называться статья в газете?

– Наше счастливое детство.

– Правильно! А как можно называть детство счастливым, если оно прохо-дит в таком вот оборванном пальто?

Леха осмотрел одежду.

– И нигде оно не оборвано.

– Ты ещё будешь спорить? – воскликнула Аглая Револеновна. – А ну, я ска-зала, выйди!

Увидев, что мальчик не собирается выполнять приказание, она демонстра-тивно отошла от фотоаппарата. Повернулась к Надежде Александровне и сказа-ла строгим голосом о том, что если этот Айвазовский через пять секунд не вый-дет из кадра, она будет вынуждена прекратить съемку.

– Но предупреждаю! За срыв работы вас и вашего директора ждут большие неприятности!

Надежда Александровна обескуражено посмотрела на Леху и Лехино паль-то. Перевела взгляд на окна кабинета директора школы, где, как ей показалось, промелькнула тёмная тень, и неуверенно произнесла:

– Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь. Пальто, конечно, не новое, со-гласна, зато, посмотрите, какая у мальчика замечательная улыбка. Это просто прелесть! – Она повернулась к Лехе. – А ну, Леша, улыбнись.

Леха еще сильнее захлопал ресницами.

– Вы что себе позволяете! – Аглая Револеновна накинулась на Надежду Александровну. – Вы представляете, что будет, если газета с фотографией этого оборванца попадет на глаза иностранцам! Что они подумают о наших детях, о нас с вами?

– Что?

– Они подумают, что у наших детей нет счастливого детства, и решат, что всё написанное в статье является ложью! Неужели непонятно?

Надежда Александровна задумалась. Еще раз внимательно посмотрела на Леху и беспомощно развела руками.

– Я не знаю.

– Да чего тут знать! В статье говорится о том, что у наших детей есть всё для того, чтобы хорошо учиться, весело отдыхать, и нигде… – она замахала ука-зательным пальцем перед лицом Надежды Александровны, – я повторяю, нигде не сказано про то, что кто-то у нас еще ходит в обносках!

Аглая Револеновна строго посмотрела на окончательно растерявшегося заву-ча. Досадливо махнула рукой и, обращаясь к школьникам, сказала:

– Значит так! Либо ваш Рафаэль Айвазовский немедленно выйдет из кадра, либо статьи в газете не будет. Решайте. Даю три минуты.

С этими словами она засунула ладони в рукава шубки. Отвернулась и, не об-ращая внимания на учеников, принялась неторопливо прохаживаться по школь-ному двору.

Ученики зашумели. Одни с нескрываемым возмущением обсуждали слова Аглаи Револеновны и призывали Леху стоять до конца, другие, и таких было большинство, принялись уговаривать его не мешать нормальным людям фото-графироваться.

Леха оцепенел. С неподдельным изумлением он глядел на прогонявших его отличников, и пытался найти за собой вину, способную оправдать предатель-ство тех, кого еще минуту назад считал своими приятелями.

– Им всем на меня наплевать! – еле слышно прошептал он стоявшей рядом шестикласснице Оле. – Всем…

После чего, стараясь никого не задеть, вышел из строя. Втянул голову в плечи и, не поднимая глаз, быстро направился к дверям школы.

***

Раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре…

Леха с равномерностью метронома постукивал карандашом по крышке пар-ты и неотрывно наблюдал за тем, как во дворе школы подгоняемые ветром сне-жинки в ритме траурного марша по несбывшейся мечте, скорбно кружились в сером небе.

Раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре…

На пороге класса показалась Оля. Увидев одиноко сидящего Леху, спросила: почему он не идет домой.

– Всё, Леша! Каникулы наступили!

Раз – два – три – четыре, раз – два – три – четыре…

Не дождавшись ответа, девочка присела рядом. Поправила упавшую на лоб челку и, коснувшись пальцами его ладони, посоветовала не расстраиваться.

– Во-первых, – она загнула мизинец левой руки. – На газетных снимках все на одно лицо, поэтому совершенно не важно, кто там снят на самом деле. А во-вторых…

Оля глубоко вздохнула и, загнув безымянный палец, добавила, что в отличие от нее самой, ему, Лехе, теперь доподлинно известно: кто является его другом, а кто нет.

– Я и так знаю, кто мне друг, – буркнул Леха.

– Кто?

– Борька из Григорьевки… Говорят, мы с ним чем-то даже похожи.

– Он тоже рисует?

Леха отрицательно покачал головой. Сказал, что Борька придумывает песни, а потом поет их. После чего тяжело вздохнул и отвернулся к окну.

За окном все также падал снег. Он падал так быстро, что в какой-то момент Лехе показалось, будто перед его глазами находился не школьный двор, а зана-вешенная сцена, на которой под звуки траурного марша только что была разыг-рана трагедия одиноких снежинок.

«Представление закончено, – подумал он, – но легче не стало».

Развернувшись всем телом, Леха пристально посмотрел Оле в глаза.

– Скажи: ты тоже считаешь, что меня правильно выгнали из кадра, да?

Оля на секунду замешкалась. Потом, испугавшись, что ее заподозрят в том, что она одобряет решение отличников, энергично замотала головой.

– Конечно, нет! Как ты мог подумать? Они не имели права так поступать с тобой!

Леха отвернулся к окну и снова забарабанил карандашом по крышке парты.

– Ничего, ничего, – сказал он. – Вот приедет папа, купит мне самое лучшее пальто, тогда и посмотрим, кто из нас ходит в обносках.

– А где твой папа?

– На севере, в Сибири… Тебе-то чего?

– Что он там делает?

Леха бросил карандаш на парту. Мучаясь оттого, что ему приходится гово-рить о вещах крайне неприятных, связанных с близкими, и от этого неприятных вдвойне, выпалил:

– Деньги зарабатывает! Маме необходима операция в Москве, платная, до-рогая. Здесь таких денег не заработать, поэтому он уехал на север.

– И когда приедет?

– Как заработает на операцию, так и приедет… Вот только, – вздохнул Лё-ха, – платят там не так много, как нам надо.

– Понятно… А что вы собираетесь делать, если папиных денег будет недо-статочно для оплаты операции?

– Не знаю. Может, мне удастся написать картину, которую кто-нибудь ку-пит, может еще что… Эх! Если бы мои картины продавались. Я бы тогда всё до последней копеечки маме отдал.

Оля схватила обеими руками Лехино запястье и, как можно убедительнее, произнесла:

– Твои картины будут цениться наравне с классиками! Поверь мне. Я знаю, что говорю!

Леха смущенно потупил глаза.

– Ну… – пробормотал он, – не всё так просто.

– Конечно, не просто. Но ты такой талантливый, такой умный, мне так нра-вится, как ты рисуешь!

Леха смущенно улыбнулся. Решив, что девочке будет приятно получить в подарок рисунок, предложил что-нибудь нарисовать для нее. Достал из портфе-ля коробку цветных карандашей, ластик, тетрадь. Вырвал из тетради чистый лист и задумчиво посмотрел в потолок.

Спросил:

– Хочешь, я тебе нарисую Аглаю Револеновну?

– Фу! – поморщилась Оля. – Не хватало еще на эту ведьму бумагу тратить.

– Почему ведьму?

– Ее журналисты так прозвали. Мне об этом бабушка сказала, она у них в редакции гардеробщицей работает.

Потрогав кончиком указательного пальца острие карандаша, Леха согласно кивнул.

– А что, похожа, – согласился он с мнением журналистов. – Знаешь что? Давай, я тебе нарисую настоящую ведьму.

– Такую, как Аглаю Револеновна?

– Такую, как Аглая Револеновна, – сказал Леха. – Точь-в-точь.

Он еще раз потрогал пальцем острие карандаша. Прищурившись, вниматель-но посмотрел на лежащий перед ним чистый лист бумаги и приступил к работе.

Глава третья

Картинки для Оли

Сначала он нарисовал женщину на табурете. Потом добавил к ушам сережки и, после некоторого раздумья, изменил форму губ, сделав их чуть тоньше и злее.

Увидев перед собой портрет Аглаи Револеновны, Оля восхищенно прошеп-тала: «Здорово! Но точь-в-точь не получилось». Цвет лица у ведьмы на портре-те, по ее мнению, был более темным, чем у оригинала, волосы менее ухожен-ными, а слегка горбатый нос пересекали крест-накрест две неизвестно откуда взявшиеся царапины. И одета она по-другому. Настоящая Аглая Револеновна носила легкую шубку из золотистого меха, высокие белые сапоги, нарисованная – длинную до колен то ли кутку, то ли теплый пиджак – капот, как назвал его Леха – бесформенную юбку и серые валенки.

Осторожно, чтобы не помять, Оля положила листок обратно на парту.

– Но все равно: здорово! – сказала она. – Сразу видно, что это – ведьма. Вот только непонятно, где она находится и что делает.

Леха почесал мочку уха. Подумал несколько секунд и снова взялся за каран-даш.

Через несколько минут над головой ведьмы Аглаи появился потолок, бре-венчатые стены с окном, за которым проступали очертания зимнего леса, пол, лавки вдоль стен, следом – русская печь и деревянный не струганный стол.

– Очень хорошо! – оценила работу Оля. – Только чего-то, на мой взгляд, все же не хватает. Какой-то маленькой детали.

Леха нахмурился и еще раз внимательно посмотрел на свое творение. Не от-рывая взгляда от нарисованного лица ведьмы, взял с парты простой карандаш и нанес под ее глазами два еле заметных штриха.

Оля ахнула:

– Вот! Именно это я и имела в виду! Именно это! – Она восторженно за-хлопала в ладоши. Покачала головой и тихо добавила: – Леша – ты гений!

***

Тем временем где-то посреди безжизненной и чистой, как белый лист бумаги неведомой земли, появилась неподвижно застывшая женщина в капоте. Выста-вив плечи и согнув руки в локтях, она с широко открытыми немигающими гла-зами сидела, не двигаясь, в воздухе. Ее головы касался ветер, но волосы не ше-велились; она опиралась ногами в пустоту и не падала; в ней не было ни капли жизни, однако она была не мертва – женщина просто сидела на табурете, и, ка-залось, чего-то ждала.

И тут, как по мановению волшебной палочки, над ее головой вдруг появился закопченный потолок. Под потолком сами собой воздвиглись стены с некраше-ным полом, за единственным в избе окном поднялся сосновый бор и выпал пер-вый снег. А дальше…

Стоило Лехе нанести под глазами ведьмы два еле заметных штриха, как женщина в капоте глубоко и судорожно вздохнула. В недоумении осмотрев-шись по сторонам, осторожно встала и, словно испытывая ноги на прочность, медленно прошлась по избе. Выглянула в окно, понюхала воздух и, переведя взгляд на свою одежду, глубоко задумалась.

***

– Какой же ты, Леша, все-таки молодец! – глядя на портрет, Оля поправила загнувшийся уголок бумаги. Разгладила листок тыльной стороной ладони и до-бавила: – Не знаю, кого ты рисовал, но нарисовал ты Аглаю Револеновну. Имен-но такой я видела ее, когда она выгоняла тебя из кадра.

– Возможно. Не зря же ее прозвали ведьмой.

– Не зря… Еще бабушка говорила, что Аглая Револеновна хорошо рисует красками, громко поет и что у нее дома живет большой говорящий попугай.

– Предлагаешь и его нарисовать? – засмеялся Леха. – Пожалуйста! Как го-ворит мой друг Борька, мне не жалко. Смотри!

Он взял зеленый карандаш и, почти не отрывая его от бумаги, пририсовал к плечу ведьмы Аглаи большую размером с ворону птицу.

***

Увидев внезапно появившегося на плече попугая, женщина в капоте вздрог-нула. Осторожно двумя руками сняла его с себя, поставила на стол и, проглотив комок в горле, спросила:

– Как… – она поперхнулась, – как тебя зовут, птичка?

Попугай отряхнул сначала одну лапку, потом другую. Засунул голову под крыло и принялся с невозмутимым видом чистить перышки.

– Попка? – прислушиваясь к своему голосу, спросила женщина.

Попугай не отвечал.

– Гоша? Кокоша? Татоша? Как? – женщина вопросительно посмотрела на птицу. Не дождавшись ответа, хлопнула ладонью по столу.

Попугай нехотя вынул голову из-под крыла. Внимательно посмотрел куда-то в сторону печи и, зевнув, опять принялся чистить перышки.

– Хорошо, – злорадно произнесла женщина в капоте. – Не хочешь говорить – молчи. Но за это будешь у меня зваться Попка-дурак.

Попугай задумался.

– Кеша меня зовут, – прохрипел он. И чтобы хозяйка окончательно запом-нила это имя, добавил: – Кеша хочет есть.

***

Осмотрев нарисованную ведьму с попугаем на плече, Оля спросила: чем она занимается.

– Колдует, наверное, – зевнул Леха. – Чем еще может заниматься нормаль-ная ведьма?

– А как она это делает? У нее же, посмотри, в доме абсолютно пусто!

– Сейчас всё будет.

Леха взял с парты карандаш и нарисовал маленькое зеркальце на столе.

Оля спросила: что это.

– Волшебное зеркальце, – ответил Леха, – а это… – он пририсовал к стене полку, заставленную старыми книгами и глиняными горшками различного раз-мера, – справочная литература с химической лабораторией.

Подтерев ластиком широкий рукав капота, он аккуратно положил карандаш на место.

– Ну вот, теперь, кажется, всё… Колдуйте на здоровье, ведьма Аглая!

Глядя на то, с каким удовольствием Леха рассматривает свой рисунок, Оля рассмеялась.

– Да-да! Колдуйте!

***

С изумлением посмотрев на появившуюся в избе полку, женщина в капоте провела ладонью по корешкам книг. Осторожно взяла в руки один из горшков, открыла крышку и, понюхав его содержимое, аккуратно поставила на место. Подвинула к себе стоявшее на столе зеркальце и, коснувшись пальцем царапин на носу, внимательно осмотрела себя со всех сторон.

– Что тут происходит? – спросила свое отражение. – Я не понимаю.

В ответ отражение задрожало, затуманилось, после чего в зеркальце появи-лись фигуры мальчика, увлеченно рисующего карандашом, и девочки, внима-тельно наблюдающей за его работой.

– Сразу видно, что это – ведьма, – сказала девочка. – Именно такой, я виде-ла ее, когда она прогоняла тебя.

– Возможно, – пожал плечами мальчик.

– А как ты думаешь, чем она занимается?

– Колдует, наверное. Чем еще может заниматься нормальная ведь… Чем еще может заниматься нормальная ведь… Чем еще может заниматься…

Женщина в капоте осторожно щелкнула длинным кривым ногтем по краю зеркала.

– Ну вот, теперь, кажется, всё, – довольно произнес мальчик. – Колдуйте на здоровье ведьма Аглая!

– Спасибо, – ошеломленно ответила женщина в капоте.

Удивленно покачала головой и, не отрывая от зеркальца напряженного взгляда, принялась наблюдать за детьми дальше.

***

Взяв в руки рисунок, Оля спросила:

– Леша, скажи, а тебе не жалко?

– Чего?

– Кого. Ведьму Аглаю! Посмотри на нее. Сидит одна-одинешенька с попу-гаем на плече в маленькой избушке, словно в пустой темнице, и никого вокруг себя, бедная, не видит.

– Кого она, простите, должна видеть?

– Ну, не знаю. Людей, наверное. Она же хоть и ведьма, но всё-таки человек. Как ты думаешь?

Леха задумался.

– Предлагаешь нарисовать еще кого-нибудь?

– Если не трудно.

Немного поразмыслив, Леха ответил: не трудно. Взял в руки тетрадь, вырвал из середины двойной лист и, посмотрев на Олю, деловито спросил:

– Кого будем рисовать на этот раз?

– Кого хочешь. Хочешь, какой-нибудь сказочный город с людьми, хочешь, папу ведьмы Аглаи – несчастного старца Револена.

– Что у нас со старцем? – делая первые наброски, спросил Леха.

– Бабушка сказала, что ведьма Аглая… то есть, Аглая Револеновна сдала его в дом престарелых.