Анастасья. Парижский роман
– Понимаете, я десять нет не был в Париже, – издалека начал Левин. – Очень хотелось бы увидеть Анри! Через знакомых нашёл его телефон, но, кажется, он отключён…
– О, это непростая история! – огорчился дядя Антуан. – Я сам не видел моего дорогого племянника больше года. С тех пор как он ушёл из института – ведь он работал в SNRC, но принял решение прекратить свой контракт и уволился… – сокрушённо уточнил он. – В общем, если в двух словах, то Анри решил открыть для себя Бразилию. Или, выражаясь философски, отправился на поиски себя!
– На поиски себя? В Бразилию? – Борис не подозревал, что Анри интересовался этой страной. Кажется, он не владеет португальским?
Дядюшка Антуан сделал неопределённое движение головой: по-видимому, он и сам не до конца понимал, что двигало его племянником.
– Анри давно метало из стороны в сторону… – расплывчато пояснил он. – Наверное, причиной этому русская кровь – ведь его мать, Вероника, из русских. Правда, она никогда не жила в России, её родители эмигрировали ещё в первую волну. Потрясающая община! Вы имели дело с белыми эмигрантами? – живо поинтересовался месье Фурнье, как будто считал это само собой разумеющимся.
– Белые эмигранты?.. Нет, я с ними мало знаком… – честно признался Левин. – А вы не знаете, когда Анри вернётся в Париж?
– Каверзный вопрос! Пару дней назад мой брат, то есть отец Анри, получил странное сообщение. Племянник пишет, что находится в Санкт-Петербурге – то есть в вашей прекрасной стране. Впрочем, никто не гарантирует, что это не очередная шутка. А вы, Борис… Простите за любопытство, какая у вас научная специализация? – вежливо осведомился дядюшка Антуан.
– Сначала занимался современностью – в общем, политологией, – защитил кандидатскую. А потом переключился на новейшую историю – франко-российские отношения. Всё-таки с историческими дисциплинами как-то меньше проблем… – пояснил Левин.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался его собеседник.
Борису казалось, что он говорит очевидные вещи:
– Понимаете, я не хочу лезть в политику. То, что происходит сейчас, мне не то чтобы неинтересно, но… Не хочется быть заложником политической конъюнктуры, – наконец дипломатично сформулировал он свою мысль. Нет, углубляться в эту тему не стоило…
– О да, кажется, понимаю! Впрочем, лично я относился и отношусь к России и русским с уважением и даже любовью…
Левин снова пожалел, что залез в эти дебри, но деваться было некуда:
– Ведь вы как специалист понимаете, что история – это факты. Факты, подтверждённые признанными, проверенными источниками. Можно сколько угодно спорить по поводу текущих событий, оценок, высказываний… Но исторические факты непреложны! Конечно, есть разные толкования…
– Увы, здесь не всё так просто… Впрочем, не будем о сиюминутном, как вы говорите! – Дядя Антуан, по-видимому, тоже не хотел муссировать щекотливые вопросы. – Простите за нескромность: вы, кажется, женаты? Приехали с супругой?
– Нет, жена боится приезжать из-за «жёлтых жилетов». А вы сами что думаете по этому поводу – я имею в виду манифестации? – поинтересовался Левин.
– О, мы, парижане, всегда найдём предлог для недовольства, – улыбнулся дядя Антуан, но тут же принял серьёзный вид. – Этих людей можно понять: в регионах падает уровень жизни, не хватает врачей, безработица… Плюс ещё пенсионная реформа, а ведь французы долго боролись за то, чтобы учителя и другие льготники уходили на пенсию раньше остальных… Но, с другой стороны, у нас нет денег на поддержание такой затратной социальной системы.
– Да-да… Так вы думаете, Анри ещё выйдет на связь? – с надеждой спросил Борис и поспешил добавить: – Я здесь до конца года. Если он вдруг объявится, дайте мне знать, пожалуйста! Вот моя визитка.
– Не волнуйтесь, когда что-то прояснится, обязательно сообщу! – бодро заверил дядюшка Антуан. – Если, конечно, наш дорогой Анри не затеряется где-то в джунглях Амазонки! Кстати, у Батиста де Курзеля есть замечательный роман – «Трансцендентная Амазония»? Не читали?
Услышав имя знаменитого философа-романиста, Борис чуть не пролил кофе на брюки: все как будто сговорились напоминать ему о Насте Белкиной!
Париж – остров Ре (департамент Приморская Шаранта), 2004
«Кафе де Флор»51 считалось невероятно претенциозным местом, поэтому Боря, стыдясь своего скромного студенческого рюкзака и заношенной куртки, робко оглядывался по сторонам и не знал, как привлечь внимание кого-нибудь из персонала: надо было всего лишь сказать, что его ожидают.
Наконец добрая душа провела его на второй этаж, где за круглым столиком у окна сидела типичная француженка средних лет – худая, непричёсанная и одетая во всё серое. Её вытянутое лицо в аккуратных очках выглядело дружелюбным, почти милым, а небрежно повязанный шарф придавал её образу немного богемный вид.
– Мадам Стюарт? – робко поздоровался Боря.
– Месье Левин, здравствуйте! Вы будете кофе или чай? Может быть, минеральной воды? У меня не так много времени, поэтому сразу перейдём к делу.
– Конечно. Правда, я…
– Да, всё это очень странно даже для меня самой, – перебила она. – Но когда мне позвонил Жан – месье де Кортуан, я имею в виду, – и рассказал о вашей ситуации, всё сложилось на редкость удачно. Значит, вы не можете продолжать учёбу в Школе журналистики Ля Гранд-Эколь из-за того, что у вас нет стипендии?
– Именно так, – подтвердил Боря. – Месье де Кортуан предложил мне учиться в Школе журналистики. Это было очень неожиданно, но я согласился. А потом выяснилось, что в Ля Гранд-Эколь дают не стипендию, а лишь субсидию на оплату учёбы.
– Да, я это поняла. Ужасная ситуация… Жан сожалеет, что так получилось, но ничего не может сделать, поскольку Управляющий совет не выделяет дополнительных средств. Вам нравится в Школе журналистики?
Честно говоря, Боря жалел, что согласился на эту авантюру. Он прекрасно писал на французском, но бегать с телекамерой и микрофоном по Парижу – нет, это не для него!
– Кажется, до этого вы подавали документы на участие в исследовательской программе? – подбодрила его мадам Стюарт.
– Да, изначально я думал именно об исследованиях, но потом соблазнился предложением пойти в Школу журналистики, – честно признался Левин, сам не до конца понимавший, как это получилось.
Его ответ явно порадовал добродушную мадам Стюарт, которая, как он уже знал, заведовала одним из исследовательских центров в Paris I Panthéon-Sorbonne52.
– А вы когда-нибудь слышали о cotutelle? – продолжала она. – Это совместная аспирантура французского и русского вуза, в данном случае Сорбонны и МГУ. Вы будете учиться одновременно в двух университетах – интересно, правда?
Он будет учиться… Что она имеет в виду? Складывалось впечатление, что они уже всё за него решили – ему требовалось лишь утвердительно кивать… Боря, не обращая внимания на принесённую ему минеральную воду, с интересом ждал продолжения: что за очередной сюрприз готовит ему Париж?
– Дело в том, что у нас осталось одно место в этой программе, – пояснила его собеседница. – Поэтому я могу предложить его вам. Стипендия рассчитана на три года – правда, только на те шесть месяцев в году, которые вы будете находиться во Франции. А в Москве у вас будет российская стипендия, как у аспиранта.
Мадам Стюарт говорила так, как будто собиралась пристроить неходовой товар: действительно, не каждый согласился бы учиться в двух аспирантурах сразу! Боре ещё не приходилось слышать о таких программах.
– А что я должен делать – писать диссертацию? – на всякий случай решил спросить он, хотя ответ был очевиден: что же ещё можно делать в аспирантуре?
– Две диссертации, – уточнила мадам Стюарт. – Одну вы будете защищать в России, другую – во Франции. К сожалению, не получилось сделать единую защиту – административные сложности… Кстати, вы можете выбрать тему, связанную со средствами массовой информации, – это один из предметов моей специализации.
Положа руку на сердце, всё это выглядело сомнительно: учиться сразу в двух местах, да ещё ездить туда-сюда… Даже Боре, с его наклонностями ботаника, это казалось запредельным. Но Париж… Ещё три, пусть и неполных, года в Париже!
– У вас есть время подумать, – заверила его мадам Стюарт. – Не стесняйтесь, звоните мне, если будут вопросы. Но постарайтесь решить поскорее, потому что… Вы знаете, французская бюрократия – такая штука! Сейчас они должны срочно пристроить эту стипендию, а потом будет поздно!
Ещё вчера Боря по телефону говорил маман, что собирается покупать билет в Москву и готов был паковать чемодан! И вот теперь…
– Я согласен! – неожиданно для самого себя выпалил он.
***
Нина Поярчук считала себя умной, красивой и успешной – и не без основания. Природа наделила её не только бюстом размера DD, но и – редкий случай – не поскупилась на серое вещество. К двадцати трём годам она успела с золотой медалью окончить лучшую школу Тамбова, поступить в московский Иняз, из которого вышла с красным дипломом, и – высшее достижение – отправиться на учёбу в Париж. Кто-то усмотрел бы в этом блат и помощь папаши-бизнесмена, но факт оставался фактом: Нина была исключительно талантлива.
Но всё же кое-что омрачало её французскую жизнь, и это определялось одним словом: Нантер. Да, как и томившаяся в Лионе Настя Белкина, Нина Поярчук мечтала унести ноги из университета, куда попала волей случая!
Через месяц после её приезда учёба, заключавшаяся в посещении лекций в громадных переполненных аудиториях, и вовсе приостановилась: студенты-леваки снесли стену одного из зданий. Предлог для этого выбрали самый никчёмный: студенческим профсоюзам не понравилось введение ограничений на посещения общежитий посторонними.53
Эти плохо одетые, непричёсанные и невоспитанные полуподростки слонялись по кампусу без всякого дела; там и сям возникали какие-то выступления, вывешивались лозунги, выкрикивали ругательства… Поговорить Нине было просто не с кем: в её магистерской программе, где, как предполагалось, преподавали международное право, не нашлось ни одного человека, кто вообще мог поддержать разговор. Все изъяснялись на противном жаргоне, а иностранных студентов было раз-два и обчёлся. Жуткая публика, жуткая атмосфера, никаких знаний и уж тем более полезных знакомств – всё это Нина прекрасно понимала.
«Это мой шанс, – думала она, стоя на входе в амфитеатр54, где только что начал выступать с лекцией директор Ля Гранд-Эколь Жан де Кортуан, редкий в этом убогом заведении гость из элитного парижского мира. – Если только он не задержится со своей дурацкой лекцией… Надо рвать когти!»
Наконец двери открылись, и де Кортуан с каким-то хорошо одетым юнцом быстрым шагом направился к выходу. Студенты оставались внутри, поскольку после де Кортуана должен был выступать какой-то министр, и ему, судя по количеству охранников внутри аудитории, грозил весьма агрессивный приём…
– Месье де Кортуан, извините!
Атака Нины, бюст которой даже из-под пальто рвался наружу, началась.
– Позвольте, – благообразный мальчик-секретарь попробовал принять удар на себя, но Нина отстранила его одним движением руки.
– Месье де Кортуан, я из русской газеты «Ведомости». Пожалуйста!
– Извините, мы должны идти!
– Пожалуйста, один вопрос! – не унималась Нина.
Де Кортуан, не обращая никакого внимания на её отчаянные попытки, продолжал двигаться к выходу.
– Мадам, обратитесь в пресс-службу Ля Гранд-Эколь, – посоветовал Нине секретарь.
– Шарли, дай ей визитку, – бросил де Кортуан, собираясь наконец покинуть этот «вокзал», как он мысленно называл современное здание университета Нантера.
И вдруг из-за угла, как чёрт из табакерки, выскочил патлатый тип с плакатом «Че Гевара, вперёд!» – и ринулся прямо на Жана де Кортуана. Хилый секретарь ошарашенно отпрянул, однако Нина в мгновение ока бросилась наперерез хулигану и поставила ему ловкую подножку. Патлатый тут же оказался на полу, где его, чертыхаясь на все лады, настигли запоздавшие стражи порядка.
Всё-таки в тамбовской спецшколе Нина недаром была чемпионкой по карате!
***
– Итак, вы представились корреспондентом российской газеты, чтобы взять у меня интервью. А затем спасли меня от сумасшедшего троцкиста.
– Совершенно верно!
Поярчук, одетая в эффектный топ, подчёркивавший все достоинства её фигуры, сидела напротив де Кортуана в его кабинете в Ля Гранд-Эколь, приятно отличавшемся от простоватых интерьеров Нантера. Джонни, как про себя называла его Нина, выглядел добродушно и жевал жвачку – она надеялась, что это хороший знак.
– Я всегда восхищалась Ля Гранд-Эколь и теми изменениями, которые произошли в философии и имидже этого института с тех пор, как его возглавили вы. Поэтому для меня большая честь взять у вас интервью – пусть и не для «Ведомостей», но для русско-французской интернет-газеты, которую недавно запустили мои друзья. Она называется «Русский Париж».
– Я к вашим услугам! Впрочем, должен принести извинения: французские службы безопасности оказались не на высоте и подвергли вас неоправданному риску. – В обществе де Кортуан славился галантными фразами, которые он расточал так же легко, как в частной жизни рассыпал ругательства. – Они сосредоточили свои усилия на охране оратора в аудитории – ему, кстати, действительно пришлось туговато. Увы, у него не было такого телохранителя, как вы!
– Итак, вы согласны на интервью? – обрадовалась Нина.
– Приступайте! – Де Кортуан широким жестом показал, что готов отвечать на любые вопросы: в этот день у него было прекрасное настроение.
– В прошлом году в Нью-Йорке вы сказали, что ваша главная мечта – сделать Ля Гранд-Эколь похожим на Гарвард. Вы уже произвели революцию: ввели обязательные курсы на английском, дали возможность каждому студенту год обучаться за рубежом, привлекли новые кадры… Но не кажется ли вам, что этого мало?
– Что вы имеете в виду? – уточнил де Кортуан, слегка подняв брови.
«Эта русская неплохо осведомлена – пожалуй, даже слишком хорошо для рядовой студентки Нантера…» – невольно подумал он.
– Ля Гранд-Эколь не лишён недостатков, – продолжала Нина. – Один из них, например, – элитарность: дорога в эти стены по-прежнему доступна лишь избранным…
– О, это досадное наследие прошлого, увы, – вздохнул Джонни. – Но у меня на этот счёт есть и хорошая новость. Ваше издание будет одним из первых, кто сможет рассказать о новом проекте – запуске программы для наиболее талантливых студентов из неблагополучных кварталов Парижа. Лучшие ученики смогут бесплатно обучаться в Ля Гранд-Эколь и получать стипендию. Будут организованы подготовительные курсы и специальный отбор. Пока этот проект находится на стадии разработки, но, в качестве исключения, вы можете написать о нём. Другие вопросы?..
Джонни по-настоящему оценил напор этой особы: наглецы любого пола вызывали у него смесь восхищения и раздражения. И всё же он надеялся побыстрее отделаться от неё, предвкушая, как на обеде в Guy Savoy, назначенном на два часа дня, в деталях расскажет своему бойфренду Кристофу эту забавную историю…
– А можно… вопрос личного характера? – не унималась Нина. – Вы верите в судьбу?
Что за идиотские вопросы! Де Кортуан явно терял время.
– Я верю в упорный труд, настойчивость и талант, – всё же ответил он. – Это определяет судьбу.
– И вы довольны результатом вашего труда – вашей судьбой? – продолжала неугомонная русская.
– Вряд ли пора подводить итоги. Надеюсь, что у меня ещё будет возможность достичь большего, – лавировал Джонни.
– Например?
Де Кортуан задумался. Разговор, начавшийся с Ля Гранд-Эколь, перетёк на его персону, а эта щекотливая тема не входила в его планы.
– Мои цели – сделать Ля Гранд-Эколь ведущим вузом не только франкоязычного мира, но и всей планеты. Это мой скромный вклад в формирование умов. А вы, такая целеустремлённая и сильная, – каковы ваши цели? Ведь вы учитесь в Нантере? Будете юристом?
Нина, слегка переменив положение, ещё больше приблизилась к де Кортуану и произнесла заранее продуманную сентенцию:
– Университет Нантера – очень… демократичное место, но мои амбиции значительно серьёзнее. Базовое юридическое образование в России я уже получила, а также прекрасно владею иностранными языками. Моя цель – учёба в институте высшего разряда, то есть в Ля Гранд-Эколь. Моё место – здесь!
Такого поворота он не ожидал. Всё-таки эти русские много о себе возомнили!
– И что же вам мешает? – холодно спросил де Кортуан. – Вы имеете право подать документы.
– Но в этом году конкурс уже закончился… – многозначительно заявила Нина, и её декольте, казалось, прямо-таки рвалось в бой.
– Но я не сомневаюсь, что удача улыбнётся вам в следующий раз!
– А я не сомневаюсь, что для вас нет ничего невозможного!
Карие глаза Нины, лишь слегка тронутые тушью и карандашом (жизнь во Франции уже научила её скромности в макияже), смотрели на де Кортуана так, что он невольно отвёл взгляд.
– Мадемуазель… Пояршук, – как все французы не выговаривая звук «ч», произнёс де Кортуан. – Я признателен вам за спасение моей скромной персоны. Но, увы, конкурс завершён. Я ничем не могу вам помочь.
– Ну что же, благодарю за интервью.
Нина поднялась и, не прощаясь, эффектно прошествовала в сторону двери. Её походка, в Москве повергавшая в ступор малочисленную мужскую часть Иняза, как нельзя лучше соответствовала её фигуре и торжественности ситуации.
– Впрочем, подождите, – неожиданно услышала она за спиной. – Вы увлекаетесь журналистикой? Возможно, у нас есть одно вакантное место в магистерской программе…
***
– Ты приедешь на Рождество к нам на остров Ре? – с надеждой спросил Жан-Ив. – Родители сказали, что ты можешь приехать! Боюсь, из Лиона добираться неудобно, но мы что-нибудь придумаем.
Она поедет на Рождество в семью Жан-Ива!
Стоя со своим сотовым телефоном в узком коридоре общежития кармелиток, Настя едва сдерживалась, чтобы не завизжать от восторга. Де Курзели приглашают её в своё загородное имение! Хорошо, пусть не имение, а дом на острове недалеко от Ла-Рошели, на атлантическом побережье…
– Понимаешь, и Флоранс будет с женихом, и Себастьян привезёт очередную подружку, – обстоятельно объяснял Жан-Ив, имея в виду своих брата и сестру, с которыми Настя уже познакомилась в Париже. – Правда, разместить всех в нашем домике невозможно – увидишь, это та ещё лачуга… Но отцу нравится, ведь по соседству живёт Жоспен.
– Жоспен? Политик? – уточнила Настя: кажется, она где-то слышала это имя.
– Да, социалист. Бывший премьер-министр. В общем, Флоранс с Мишелем остановятся в гостевой комнате, а Себ с подружкой – в новой пристройке. Это не совсем справедливо, но, похоже, нам с тобой придётся ночевать в гостинице в Ла-Рошели… Как тебе вариант?
– В гостинице? Хм… Надеюсь, нам будет там так же хорошо, как здесь в Les quatre vents. – Настя имела в виду отель, где обычно останавливался Жан-Ив, приезжая в Лион. – Ты хоть скучаешь там без меня?
– Ещё бы! Правда, с этой работой… Не представляешь, как меня достала Констанс – я тебе говорил, это моя новая начальница, – уныло начал он.
– Начальница? И ты так спокойно об этом говоришь? Наверняка она молодая и красивая! – притворно возмутилась Настя.
– Ну что ты, стерва стервой, лет сорок! Всё время спрашивает, как продвигается мой отчёт – неужели надо это делать каждые пять минут? Кстати, мы с Луи придумали новую штуку! Я тебе говорил, что мы будем делать детектив с ужастиками?..
Настя приготовилась ещё двадцать минут слушать о комиксах. Да, работа в инвестиционном банке, на которую Жан-Ива устроил его блистательный папочка, совершенно не вязалась с его необычным увлечением. Она и сама в глубине душе не воспринимала всерьёз эти крупноформатные книги для подростков, которые Жан-Ив хранил в специальных картонных коробках, занимающих добрую половину спальни, и Настя не сомневалась, что без неё он уже завалил комиксами всю квартиру.
***
Батист де Курзель встречал гостей в полосатой вязаной шапочке: по его словам, только это помогало защититься от неизбежной сырости острова Ре. Невысокий брюнет с вполне заурядной внешностью, он выглядел совсем не по-парижски, немного «мелкотравчато», как какой-нибудь провинциальный учитель или доктор. Его большие глаза непонятного цвета постоянно бегали туда-сюда, но когда останавливались на чьём-то лице, то как будто сверлили собеседника. Нет, Настя совсем не так представляла себе властителя французских умов!
– Знаете, Анастазья, в прошлом году я выступал в Москве с лекцией о Сартре и Раймоне Ароне55, – начал Батист, немного растягивая слова, как будто и сейчас находился перед благодарной аудиторией. – Русские студенты поразили меня своей эрудицией: задавали дельные, острые вопросы, на прекрасном французском. Москва меня эпатировала – да, это именно то слово! И тем не менее я предпочитаю Санкт-Петербург: великий имперский дух, места Достоевского… Ведь вы из Москвы?
– Да, я там училась, но…
– Здесь у нас всё скромно, в традициях этого края, – продолжал знаменитый неоструктуралист. – Я вижу, вас удивляют низкие потолки, голые стены… На острове Ре всё сурово и лаконично! Я постарался максимально сохранить уникальный дух этого жилища. Это дом местного доктора; мой отец приобрёл его случайно, но это истинная жемчужина.
Действительно, морскую резиденцию де Курзелей никто бы не назвал шикарной: как и большинство строений на острове, традиционный белый домик с зелёными ставнями выглядел довольно неказистым, хотя оказался вполне современным внутри.
– Мы специально добавили пристройку, чтобы чувствовать себя в комфортных условиях. Конечно, это стоило кучу денег… – вмешалась Жюльет, мама Жан-Ива, с которой Настя уже успела бегло познакомиться в Париже. – Скажите, Анастазья, а ваши родители не возражают, что вы не приехали в Россию на Рождество?
– Родители? Нет, моя тётя… – начала Анастасья, но Батист снова перебил её:
– Жюльет, дорогая, ты забыла, что по православному календарю Рождество празднуют на две недели позже – кажется, седьмого января?
Не дожидаясь подтверждения своих слов, он протянул Насте бокал с какой-то жидкостью янтарного цвета. Неужели коньяк на аперитив?
– Это пино! – провозгласил Батист де Курзель. – Пино-де-шарант. Вы уже знакомы с этим напитком? Находясь здесь, мы уже не парижане – делаем всё как местные жители…
Глотнув, Настя поняла, что это креплёное вино – довольно приятное, немного напоминающее разбавленный коньяк.
– Кстати, дорогой, вчера доставили подарок от Рафаэля – ящик вина из Сент-Эмильона, я тебе говорила? – обратилась к мужу Жюльет.
Рафаэль? Настя невольно насторожилась. Неужели это тот самый жгучий брюнет во всём чёрном? После памятной вечеринки она осторожно расспросила Жан-Ива, и её догадки подтвердились: даже в продвинутом кругу интеллектуалов этот тип слыл чудаком, «американцем» и, как она сразу почувствовала, безудержным донжуаном. Знаменитая связь с Марианной Обенкур не была единственной: Жан-Ив упоминал о романах и с другими известными женщинами. «И что они только находят в этом пижоне?» – добавлял её бойфренд, ничуть не смущаясь того, что речь идёт о его крёстном.
– О да, щедрая Марианна Обенкур, видимо, присылает ему по ящику в месяц, – благодушно заметил философ, вальяжно расположившись на диване со своим бокалом пино. – Кажется, она купила тот самый шато56, который когда-то хотели заполучить китайцы? А ведь я давно говорил, что надо законодательно запретить передавать французские виноградники в чужие руки!
– Рафаэль – крёстный Жан-Ива, – пояснила Жюльет. – Мы дружим с давних времён, его мать общалась с семьёй Батиста, поэтому мы попросили его быть крёстным, хотя он был слишком молод для этой роли. Ну, вы понимаете…
– Дорогая, Рафаэль – человек с энциклопедическими знаниями и прекрасный специалист по России, – перебил её Батист. – Возможно, Анастазья была бы рада с ним пообщаться. Что из того, что он любовник Марианны Обенкур? Назовём вещи своими именами, мы ведь не в каменном веке?
– Батист, мне кажется… О, я вижу, подъехали Флоранс с Мишелем…
Метнув на мужа многозначительный взгляд, Жюльет поспешила встречать только что прибывшую дочь – маловыразительную особу с вытянутым лицом, которую Насте в прошлый раз не удалось разговорить даже на пару банальных фраз.
Батист, налив ей добавки янтарного пино, доверительно продолжал:
– Жюльет до сих пор считает нас католиками. Впрочем, мы ими, конечно, являемся, но это не мешает нам здраво смотреть на вещи. Нравы изменились, и в этом нет ничего сверхъестественного. Лично я уже не вижу криминала в однополых браках и суррогатном материнстве. То, что раньше делалось тайком, просто признали нормой, вот и всё! Боюсь ошибиться, но, кажется, в России на это смотрят иначе?
– О, нравы меняются везде, – уклончиво ответила Настя, предпочитая сменить тему. – А что изображено на этой картине – кажется, какое-то судно?