Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой
Староста, наверное, всё-таки помышлял о будущей производственной карьере. Для того и поступил в машиностроительный институт, только о своих планах никому не рассказывал, хотя это было шито белыми нитками. Засмеют те же бывшие школяры, не нюхавшие пороха. Да и друзей среди них у него практически не было. Какие могут быть совместные интересы у зрелого, но пока холостого мужика, и у безусых пацанов, у которых молоко на губах не обсохло? Посему и выпивать ни в какие студенческие компании его не приглашали, и это старосту наверняка раздражало больше всего. В студенческой среде приглашение участвовать в совместных разгульных застольях – показатель дружбы, пожалуй, более веский, нежели отметки в зачётке или общественно-полезная деятельность…
Загадочный первый отдел и в самом деле располагался в отдельном институтском крыле, где, по всеобщему студенческому мнению, нормальному человеку появляться не следовало, потому что здесь находились всякие бесполезные и даже вредные для жизнедеятельности студента организации: ректорат, партком, комитет комсомола, профком, бухгалтерия. Все кабинеты здесь были украшены красиво выписанными на стекле табличками с названиями, лишь на двери первого отдела висел скучный квартирный номер «1».
Тяжело вздохнув, Яшка постучал в дверь, и тут же из-за неё раздался жизнерадостный баритон:
– Заходите!
В небольшой комнате за стандартным письменным столом восседал совершенно бесцветный мужчина в сером костюме, белой рубашке и галстучке. Аккуратная стрижка, выбритые до синевы щёки – вот, пожалуй, и всё. Да ещё такие же серые, как костюм, глаза. Из мебели в кабинете был только большой коричневый сейф, стоявший за спиной хозяина кабинета.
– Садитесь, – кивнул мужчина и мельком глянул на листок, полученный Яшкой от старосты. – Как ваша фамилия?
– Яков Рабинович.
– Ага, Рабинович! – почему-то обрадовался мужчина. – Сочинитель песен! Давайте знакомиться. А я – Карасёв.
Яшка покосился на Карасёва, но ответной радости от встречи почему-то не испытал.
– Ну, и как вам у нас в институте? – зачем-то поинтересовался мужчина. – Нравится?
Вопрос был исключительно странный и даже неуместный, потому что Яшке оставалось до окончания меньше года, и любопытствовать, нравится ему здесь или нет, было уже поздно. О таких вещах четыре года не раздумывают. Но он решил не вступать в бесполезную дискуссию и, помня слова Курочки Рябы, только послушно кивнул головой.
– Как ваши оценки? – не отставал от него Карасёв. – Все экзамены сдаёте без пересдач?
– Нет, – Яшка развёл руками. – Всякое бывало…
– Верно! – Карасёв чуть не захлопал в ладоши от радости и вытянул из стопки, лежащей перед ним на столе, листок. – Тут помечено, что у вас была дважды пересдача по высшей математике, потом с физикой на втором курсе были неполадки… Но последние два семестра, вижу, всё сдаёте более или менее нормально. На троечки и иногда даже на четвёрки…
– Ну, это уж как получается. Меня устраивает, – Яшке совсем не нравился разговор про его успеваемость. Кто ему этот жизнерадостный Карасёв – отец родной, что ли, отчитывать за успеваемость?
Но собеседник его недовольства, кажется, не замечал:
– А скажите мне такую вещь: вы собираетесь заканчивать институт и потом работать в народном хозяйстве?
– Не понял… О чём вы?! – Яшкина челюсть отвисла, и он с удивлением принялся разглядывать хозяина кабинета. – Неужели непонятно?!
Мужчина скорчил постную физиономию и проговорил, словно отчитывал неразумное дитя:
– В том-то и дело, что непонятно. Сочиняете какие-то непотребные стишки, делитесь ими с друзьями, а те начинают распевать их при большом стечении народа… Только не говорите мне, что сами не понимали, что делаете! Как нам, скажите, к этому относиться?
– Кому вам?
– Вы ещё не поняли, с кем разговариваете? – он вытащил из кармана какое-то удостоверение и сунул Яшке в нос.
В общем-то нечто подобное Яшка предполагал, но переспросил на всякий случай:
– КГБ, что ли?
– Да, Комитет государственной безопасности СССР.
Об этой печально известной организации Яшке было, конечно, хорошо известно. Разговоров о конторе в студенческой среде ходило немало, но его они не касались, поэтому он чаще всего пропускал мимо ушей упоминания о доблестных чекистах. В беседах с отцом о лагерях он невольно отмечал, что тот тоже старается не упоминать о конторе, наверняка сыгравшей в его судьбе большую, если не главную роль.
– И что же понадобилось от меня… Комитету? – спросил Яшка тихо, уже готовый к гадостям, которые непременно последуют дальше.
– А как сами думаете?
Яшка молча пожал плечами и отвернулся. Но Карасёв от него, как видно, отвязываться не собирался:
– Повторю вопрос: вы планируете заканчивать институт? Ну, чтобы никаких проблем не возникло ни на защите диплома, ни при последующем распределении. Если вас по какой-либо причине отчислят, то вы сразу потеряете всё, что имеете сегодня, и отправитесь в армию. Недавние трёхмесячные сборы в Кантемировке покажутся вам курортом… Что скажете?
– Хотелось бы закончить институт без проблем, – опустив голову, проговорил Яшка. – Если вы имеете в виду песни, которые мы написали с Сладковым, то они, поверьте, шуточные, и ничего вредного в них нет. И подтекста в них нет никакого. Мы их и сочиняли лишь для того, чтобы просто посмеяться…
– Тем не менее ваш друг Григорий Сладков вышел с ними на сцену и исполнил на очень большую аудиторию. Вы знали, что он планировал это сделать?
– Знал… Не знал лишь, что вы это воспримите так…
– Как?
– Ну как песни антисоветского содержания. Негативно… – он и сам не заметил, как стал употреблять какие-то казённые слова, которых раньше никогда не употреблял.
Карасёв удовлетворённо потёр руки:
– Вот видите! Вы умный человек, сами всё прекрасно понимаете и чувствуете, какой нехороший душок исходит от этих ваших песенок! Чем армия перед вами провинилась?
Наступила тягостная пауза. Яшка сидел перед комитетчиком, низко опустив голову и печально размышляя о том, что вот наконец встреча с этой страшной организацией и состоялась, и ему было не по себе уже от одного упоминания про неё. Совсем как отцу, натерпевшемуся от неё ранее.
– Что же мы с вами будем делать дальше? – напомнил о себе Карасёв, всё время пристально наблюдавший за Яшкой.
– Больше такого писать не буду, честное слово! – Яшка преданными собачьими глазами глянул на собеседника, и ему стало крайне противно из-за того, что он словно в чём-то виноват перед этим серым мужиком, и сейчас чуть ли не просит прощения. Однако ничего поделать с собой не мог. Откуда только в нём эта боязнь всесильной конторы? Наследственное, что ли?
Комитетчик вздохнул и посмотрел на часы:
– Через двадцать минут будет звонок на перемену. Первая пара закончится, и я не хочу вас задерживать. Вы сейчас напишите одну бумагу и свободны, можете идти заниматься дальше.
– Что ещё за бумага?
– Кратко изложите, как и когда сочинили эти песни, кто явился настоящим инициатором написания, кто посоветовал устроить концерт в институте. С фамилиями непременно… Короче, всё, что можете сообщить по этому вопросу.
– Но это же… Я не… – Яшка набрал побольше воздуха, чтобы гордо отказаться от написания доноса, но так этого и не сделал. – Давайте бумагу…
Донос – а как это ещё назвать? – он писал почти под диктовку Карасёва, который, оказывается, прекрасно владел ситуацией и знал такие подробности, о которых Яшка уже не помнил. Наверняка кто-то успел подробно доложить ему обо всём. Значит, Яшка был у него в кабинете не первым. Кого-то этот комитетчик уже таскал к себе ещё до концерта. Но кого?
– Молодец! – похвалил Карасёв, бегло просмотрев лист и уложив его в папку перед собой. – Выполнил свой гражданский долг, – он исподлобья глянул на Яшку, но тот сидел отвернувшись. – Приятно иметь дело с умным человеком. Думаю, что это не последняя наша встреча…
– Но я же вам уже всё написал! – взмолился Яшка. – Чего вы от меня ещё хотите?!
– Всё да не всё… У нас есть ещё много тем, по которым мы могли бы побеседовать. Я или кто-то из моих коллег чуть позже свяжемся с вами. Договорились?.. Всё, свободен!
15. Стукач
Настроение было испорчено окончательно, и Яшка решил не оставаться на последние лекции, потому что кто-то обязательно поинтересуется, зачем его вызывали в первый отдел. Курочка Ряба непременно это растрезвонил уже по всему потоку.
Никуда идти не хотелось, поэтому Яшка отправился прямиком домой. Может, любимые битлы хоть как-то развеют навалившуюся тоску. Больше всего ему сейчас не хотелось, чтобы пришёл кто-то из друзей – тот же Гриша или вездесущий Лобзик.
Но никто в тот день так и не пришёл.
Уже позднее Яшка узнал от знакомых, что в первый отдел таскали и Гришу, и всех музыкантов из его ансамбля, но сам Гриша об этом упорно отмалчивался и даже словом не обмолвился о встрече с комитетчиком. Не избежал визита в первый отдел и Лобзик, который наоборот был страшно горд своей причастностью к этому легендарному, по его мнению, бардовскому вечеру.
Новая встреча с Карасёвым не заставила себя долго ждать. Но продолжалась она всего минут десять-пятнадцать, не больше. Комитетчик сразу перешёл в наступление. Начав со стандартных вопросов об учёбе и желании успешно окончить институт, он неожиданно принялся рассыпаться в похвалах аналитическим способностям Яшки и умении верно оценить ситуацию.
– Эту вашу небольшую оплошность с написанием идеологически невыдержанных стишков мы отнесём на временное помрачение рассудка, – иезуитски усмехаясь, рассуждал он, – разве я не прав?
Яшка лишь пожал плечами, но ничего не ответил.
– У вас, Яков, острый глаз и умение подмечать человеческие недостатки, ведь так? – Карасёв встал из-за стола и прошёлся вокруг сидящего Яшки. – Поэтому мне хотелось бы попросить вас о небольшой услуге, которая вам ровным счётом ничего не будет стоить. Если мы с вами станем встречаться, например, один-два раза в месяц, и вы, по моей просьбе, будете анализировать общую обстановку среди ваших друзей и знакомых, как вы это оцените?
– Стукачом предлагаете стать? – мрачно выдавил Яшка.
– Ну, зачем сразу так! – усмехнулся Карасёв и вернулся на свой стул. – Стукачи были в тридцатые годы, при Сталине и Берии, а сегодня…
– Юный друг милиции? – перебил его Яшка обиженно.
– А вот демонстрировать своё остроумие я бы не советовал в моём присутствии! – Карасёв тоже нахмурился, но тут же сменил гнев на милость. – В свою очередь, мы поможем вам без проблем окончить институт. Мы по многим вопросам сможем вам помочь и после института… Ну, что, согласны?
– Дайте мне подумать.
– Хорошо, жду вас завтра в это же время, не опаздывайте. Надеюсь, вы примете верное решение…
По дороге домой Яшка грустно раздумывал о том, что вот и он попал в эти жёсткие жернова. Вернее, даже в какую-то машину, безжалостно перемалывающую чужие судьбы, в том числе и его, только-только начинающуюся. Неужели нельзя было этого избежать? И вообще – способен ли кто-то отказаться от общения с конторой и остаться при этом незапятнанным?!
А ведь этот Карасёв даже не поинтересовался, хочет этого Яшка или нет. Он уверен, что отказаться этот жалкий дрожащий кролик не решится. Кому же захочется рисковать? С всесильной конторой не поспоришь. И ни при чём тут упоминаемые тридцатые годы со Сталиным и Берией. Вывеска сменилась, а вместо сердца по-прежнему остался пламенный мотор…
Вот бы сейчас куда-нибудь исчезнуть, испариться, чтобы никто его найти не смог! В тот же Израиль в конце концов уехать от всех этих карасёвых и его коллег. Но теперь, когда они в тебя вцепились мёртвой хваткой, чего доброго, ещё и не отпустят, если действительно подать документы на выезд. Многих и без всякого общения контора не очень-то выпускает из своих ласковых объятий, а уж его, Яшку, который у них на крючке…
Так ничего и не решив – а что тут решать? – он явился в первый отдел, как и обещал, назавтра. Попробовал бы не явиться! Карасёв, нисколько не сомневаясь в принятом им решении, протянул чистый лист бумаги и заявил:
– Пиши. Надеюсь, знаешь, что нужно писать? Не диктовать же тебе как первокласснику!
– Я никогда раньше ничего подобного не писал…
– Все, – усмехнулся комитетчик и выделил это слово, – все когда-то пишут первый раз. Напиши в произвольной форме, что согласен сотрудничать с областным Управлением государственной безопасности. Мол, обязуюсь выполнять задания, которые поставит передо мной куратор.
– Куратором будете вы? – зачем-то поинтересовался Яшка, хотя ему было совершенно безразлично.
– Нет, не я. Давай пиши, не тяни время. У меня, кроме тебя, ещё есть встречи кое с кем… Да, и ещё прибавь, что будешь впредь подписываться псевдонимом… каким, выбери сам.
Вот и приплыли, очередной раз подумал Яшка: не захотел выбрать себе псевдоним, чтобы писать песни, так тут уже чуть ли не насильно требуют, чтобы взял для того, чтобы писать доносы.
– Не знаю, какой псевдоним выбрать, – мрачно пробурчал он.
– Это простая формальность, – хмыкнул Карасёв. – Ну, тогда я предложу. Будешь ты у нас, к примеру, Абрамовым. Подходит?
– Почему Абрамовым?
– Ну не Ивановым же или Петровым! – уже в полный голос расхохотался Карасёв и покровительственно похлопал его по плечу. – Или Доценко и Прокопенко…
Так Яшка стал «Абрамовым», хоть никто этого, конечно, не знал. С Карасёвым после этого он встречался ещё один раз, когда тот познакомил его с таким же, как и он, бесцветным человеком, чьей фамилии Яшка уже не запомнил, и представил его новым куратором. С ним отныне ему предстоит общаться, но уже вне стен института.
Ну, если это будет происходить где-то в другом месте, легкомысленно решил Яшка, то, наверное, несложно будет как-нибудь от него отвязаться. Разок-другой пообщаюсь, а там посмотрим. И в самом деле, первая встреча с новым куратором произошла почти через месяц, и беседа уже велась не о пресловутом бардовском вечере и друзьях-музыкантах, а о других Яшкиных знакомых и даже совсем незнакомых людях, чьих фамилий он не знал. Но куратор, видимо, прояснял для себя возможности нового стукача, и это Яшка понял сразу. С незнакомыми ему предлагалось познакомиться и постараться завести дружеские отношения.
Встречи с бесцветным человеком происходили на одной из квартир в центре города, и про институт и учёбу разговор больше не заходил. Эти встречи стали повторяться с завидной регулярностью, и с каждым разом от Яшки требовалось всё больше подробностей, притом таких, которые при желании можно было истолковать во вред тому, о ком велась беседа. От этих встреч и бесед уйти было невозможно. Просьбы бесцветного человека со временем стали напоминать приказы, и каждый раз на беседу с ним Яшка шёл с тяжёлым сердцем, словно поднимался на эшафот, если уж не в роли жертвы или палача, то как минимум в роли помощника, несущего топор для усекновения повинной головы.
– Не бойся сказать лишнего, – увещевал его комитетчик, – мы всё анализируем и отделяем семена от плевел. А эти твои друзья, про которых ты что-то скрываешь, думаешь, они ничего нам про тебя не рассказывают? Не будь идеалистом, глупышка. Человек человеку вовсе не друг и не брат…
Наверное, он был в чём-то прав, но продолжать в том же духе Яшке очень не хотелось. Долго он раздумывал, как всё-таки выйти из этой дурацкой игры с наименьшими для себя потерями, и наконец придумал.
Во время очередной встречи он перешёл в наступление. На стандартный затравочный вопрос «что бы ты мог сказать о таком-то?» Яшка изобразил на лице вселенскую скорбь и мрачно сообщил:
– Мало того, что этот ваш фигурант регулярно слушает вражьи голоса, а потом рассказывает об этом окружающим, так он ещё и планирует совершить теракт – пробраться в столовую городской администрации и подсыпать в компот конского возбудителя.
Яшкин собеседник опешил:
– Зачем?! И почему – конского возбудителя?
– Чтобы возбудить нездоровый интерес тамошней администрации друг к другу и тем самым отвлечь их от выполнения поставленных перед ними задач! А жёлтой прессе только этого и надо.
– Ты случаем не приболел сегодня?!
– Здоров как бык.
– Может, ты что-то путаешь? Это… правда?!
– Честное слово! Век воли не видать…
Информация была настолько ошеломляющей, что бесцветный куратор растерялся. Больше никаких вопросов он не задавал, а поскорее удалился, чтобы обсудить с начальством сенсационную информацию, полученную от «Абрамова».
На очередной встрече он сообщил, что информация, к счастью, не подтвердилась, и государственные задачи выполняются городской администрацией, как им и положено выполняться, без морального разложения и прочих грязных делишек. После этого куратор легкомысленно перешёл к следующему из Яшиных знакомых, длинный список которых каждый раз приносил с собой в аккуратной папочке.
– Про этого человека скажу следующее, – не менее мрачно начал Яшка со скорбной миной Павлика Морозова на лице. – У него дома самодельная подпольная типография для изготовления антисоветской литературы и листовок подрывного содержания…
Такая неожиданная и, вероятно, небезопасная игра в кошки-мышки всё больше нравилась Яшке. Будь что будет, отчаянно махнул он рукой, лишь бы развязаться с этими людоедами. Не может же такой идиотизм продолжаться бесконечно!
– Но у нас в городе до последнего времени не обнаружено ни одной враждебной листовки! – жалобно залепетал собеседник. – Может, ты ошибаешься?
– Значит, хорошо маскируется! И ещё скажу: он их копит для того, чтобы сбросить во время первомайской демонстрации на толпы трудящихся с самолёта. У него даже есть сообщник в городском аэроклубе.
Бесцветный человек молча отправился на кухню, выпил залпом два стакана воды, вернулся к Яшке и захлопнул папку:
– Нужно всё это срочно проверить. То, что ты сказал, крайне серьёзно. Я с тобой потом свяжусь…
Яшка отлично понимал, что поступает, мягко говоря, не совсем прилично, выдвигая против ничего не подозревающих людей такие гнусные обвинения, но именно в абсурдности и идиотизме наветов заключался его коварный план. Не такими уж откровенными баранами были эти ребята из госбезопасности, чтобы тотчас сломя голову бежать разыскивать яд для компота или подпольную типографию, и для этого переворачивать вверх дном квартиры своих фигурантов.
Но, как выяснилось, Яшка немного переусердствовал, однако ничего плохого в итоге не произошло. Через пару дней он встретил своего так подло подставленного знакомого, и тот прямо-таки лучился счастьем, будто выиграл в лотерею автомобиль или крупную сумму денег. По великому секрету он делился с каждым встречным-поперечным новостью о том, что к нему вчерашней ночью неожиданно нагрянули люди в штатском, перевернули квартиру вверх дном в поисках множительной техники, но, ничего не найдя, уехали ни с чем. На вопрос, чему он так радуется, приятель гордо сообщал, что теперь уже всем понятно, кто он такой – не сволочь какая-нибудь и не стукач, а вполне приличный человек и, может быть, даже потенциальный диссидент. Приличным людям с ним можно общаться без опаски.
Очередная встреча с бесцветным человеком произошла уже не через две положенные недели, а только через месяц. Не вспоминая о липовой типографии, тот сразу приступил к стандартным вопросам. Про очередного своего знакомого Яшка сообщил, что это человек пьющий и ненадёжный, всячески поносит Советскую власть, в подпитии способен на необдуманные поступки, вплоть до покушения на руководителей партии и правительства, о чём, кстати, уже намекал в редкие часы трезвости, и в качестве доказательства показывал большой финский нож. А может быть, это был кавказский кинжал, купленный в сувенирном магазине.
Собеседник выпучил глаза и поспешно спрятал бумажку с заготовленными, но ещё не озвученными вопросами.
– Ты это серьёзно? Ничего не путаешь?
– Под каждым словом подпишусь! – жёстко выдавил Яшка, стискивая зубы. – Кровью…
Но тот уже ничего не слушал, поспешно натягивая пальто и пряча папку в портфель:
– Я с тобой свяжусь позже…
С тех пор их встречи становились всё реже и реже, а продолжительность этих встреч короче.
Прождав пару месяцев, Яшка почти успокоился, наивно решив, что от него отвязались. Пускай лучше считают помешавшимся на шпиономании, что в те достославные времена было совсем не редкостью, и в конце концов примирятся с мыслью, что ни одному Яшкиному слову верить нельзя.
И, действительно, его, кажется, оставили в покое, однако спустя некоторое время, когда он окончательно успокоился и стал вести прежний образ жизни, поругивая в тёплых компаниях гэбэшников и их подлых приспешников-стукачей, которые ходят к нам в гости, пьют нашу водку и ведут доверительные беседы, а потом слово в слово передают своим кураторам услышанное, в Яшкину дверь постучали.
Два человека, очень похожих на полузабытого бесцветного человека, с вежливой бесцеремонностью сильного и уверенного хозяина жизни, прошли в Яшкину комнату и, помахав в воздухе красными корочками, принялись методично перебирать книги на стеллажах и копаться в рукописях на письменном столе. К тому времени Яшка уже не только вовсю писал стихи, но и пробовал себя в коротких рассказах и новеллах.
– Что ищем, друзья? – поинтересовался он, уже ощущая в животе неприятный знакомый холодок.
– Подрывную литературу, – коротко ответил один из людей. – Солженицына и Сахарова почитываем, небось? А Бродского наверняка наизусть помните?
– Что вы! Как можно?! Я и в глаза таких книг не видел!
– Сомневаюсь… А сам-то что пописываешь? – перешёл на ты второй.
– Стихи. Про любовь, про природу, про Родину…
– Во как! Ну-ка, покажи про Родину. Это уже попахивает…
Яшка пожал плечами и стал искать в папке стихи про Родину, но их оказалось до обидного мало.
– Хренотень какая-то! – подытожил свой литературоведческий анализ первый человек, пробежав стихи по диагонали. – Травка, цветочки, родная сторонка… Есенин хренов! Это не то, что надо…
– А что надо?
– Будто сам не знаешь!
– И среди книг ничего интересного нет, – подал голос второй, – вот только книжка про Джеймса Бонда. Но книжка – нашего, советского, издания. То есть идеологически выдержанная… И где только они умудряются доставать такой дефицит?
– Если хотите, возьмите почитать, только потом верните, – обрадовался Яшка, чувствуя, что поиски подходят к концу и гроза почти миновала.
– Взять, что ли? – загорелся второй и вопросительно посмотрел на первого. – Уж больно много про этого Бонда слышал, а читать пока не доводилось.
– А он потом в Управление настучит, что мы забрали книгу без акта изъятия, а в книге нет никакой антисоветчины! – язвительно заметил первый. – Перебьёшься без читки! Верни на место.
Посмотрев на часы, они направились к выходу, но перед тем, как захлопнуть за собой дверь, первый обернулся и веско заметил:
– В общем, приятель, так. В разговорах с друзьями фильтруй всё, что базаришь. А то недалеко и до неприятностей…
После их ухода Яшка некоторое время приходил в себя, потом философски рассудил: палка, она всегда о двух концах. Поначалу, чтобы отвязаться от своего назойливого куратора, он наговаривал на своих знакомых заведомую абракадабру, а теперь кто-то воспользовался тем же приёмом. Наверняка с той же благой целью – отвязаться. Едва ли он, Яшка, первым изобрёл такую отмазку от гэбэшников.
Взгляд упал на оставленную на столе книжку про Джеймса Бонда, и он твёрдо решил, что теперь обязательно прочтёт и упомянутого Солженицына, и Сахарова, а Бродского просто выучит наизусть. Про шпионов же пускай читают те, кто их ловит. Самое чтиво для них – напрасно гэбэшник не взял её почитать…
16. Начинаем гонки
Чтобы уже закрыть не особенно радостные страницы Яшкиной жизни, связанные с всесильной конторой и заодно с учёбой в машиностроительном вузе, следует, наверное, вспомнить ещё несколько более или менее оптимистических эпизодов, завершающих его студенческую эпопею. Едва ли эти эпизоды оставили значительный след в памяти, но без них, наверное, полноводная и достаточно извилистая река Яшкиной жизни потекла бы совсем по другому руслу… Вот какие красивые поэтические образы всё чаще приходили ему в голову!
Связаны некоторые из этих эпизодов были с итоговыми экзаменами – на военной кафедре и на защите диплома. Кстати, вопреки тайным Яшкиным надеждам, всесильная контора никак не помогла, но и не помешала своему нерадивому информатору в этом щепетильном деле. Может, тамошние кураторы в конце концов раскусили его подлую двуличную сущность и довольно удачные попытки опошлить бессмертное дело стукачества, после чего решили больше ему не надоедать? Хотя… и раньше, кажется, не сильно помогали или вредили, а уж отвязались ли сейчас – большой вопрос. Время покажет.
Итак, перейдём к первому эпизоду, связанному с экзаменом на военной кафедре.