Перемена

Про бабулю

Прошла половина учебной четверти. Казалось, летние каникулы были десятки тысяч лет назад. Наше видео завирусилось. Тогда мобильники были не у всех, ИК-порт был в новинку. Но Марку пришла идея с помощью Лада раздать пять дисков в другие классы. Лад общался со старшеклассниками, и диски утекли туда. Спустя две недели мы узнали, что их переписывают, а один раз смотрели в кабинете ОБЖ, где был DVD-плеер.

– Со мной поздоровались два человека, которых я не знаю, – пожал плечами Лиор, когда мы стояли в очереди в столовой. – Вон, еще один пялится.

– Вы два главных актера, чего такого, – сказал Лад. – Я вот не актер.

Раннее утро пятницы. Снова два урока труда. Мы со Стефаном приходили раньше всех, так что первые пару недель я изучал только его. Он спокойный, тихий, элегантный, лишь очков не хватает. С каким-то легким достоинством. Даже если мы прятали его рюкзак, пока он переодевался в раздевалке, он смеялся с нами совершенно искренне. Нам же становилось стыдно.

Так вот, мы с Стефаном стоим возле закрытой двери слесарной мастерской. Горыныч уже пришёл, сидит в своей каптерке. Спать хотелось безумно, я даже немного вздремнул, прислонившись к стене. У Стефана глаза слипались, но он продолжал стоять. Потом пришли Славик и Лиор, за ними Марк с курткой. Он даже не разделся в гардеробе, боялся опоздать. К трудовику нельзя опаздывать.

– Томаш опять в учительской? – спросил Марк.

– Он в санатории. – Брат и правда в конце сентября уехал в санаторий. – Они там учатся, представляете. Говорит, с золотой медалью приедет.

– Там учеба на отстань, – отмахнулся Марк. – Всё равно, что нам учиться 7 марта. Имитация.

Дверь слесарки открылась, оттуда вышел Горыныч.

– Заходим внутрь.

Прошли в кабинет, сели. Пока трудовик рисовал на доске очередной чертеж, открылась дверь и вошел Лад. Он быстро юркнул к ближайшему столу, но Горыныч резко развернулся:

– Стоять!

Лад не остановился, а сел на место. Трудовик напрягся:

– После занятий убираешь мастерскую.

– Да я на две минуты опоздал. – У Лада это вышло не восклицанием, но максимальным выбросом его сдержанных эмоций.

– Пробки? – хохотнул трудовик.

– Винные, – попытался пошутить Лад.

– Что сказал?

– Что слышали, – не выдержал Лад.

– Убираешь после занятий – подтвердил трудовик. – Все, достаем инструменты.

Лад от злости пнул парту. Но ни звука сам не произнес.

Весь первый урок мы старательно изображали из себя прилежных учеников. Пилили грабельки и чистили их наждачной бумагой. Никита, выпрямив и без того прямую граблю, за десять минут до звонка сел за парту и начал повторять домашнее задание. Ладушка уже закончил и глядел в окно. Горыныч сидел у себя в кабинете.

И вот Лад увидел, как за окном ходит старушка-уборщица.

Я был рядом с окном, на улице уже шел снег. Окна заклеены плотным полиэтиленом, но солнце отсвечивает. Мы видим, нас – нет. Ладушка решил этим воспользоваться.

– Савва, включай. – Ладушка вручил мне мой же портфель.

– Что ты будешь делать?

Лад снова ударил рукой по портфелю – мол, доставай давай. Лиор и Киткат обернулись на доставание камеры, как дети на звук фольги из-под шоколадки. Ладушка приблизился к окну и тихим голосом Фредди Крюгера позвал:

– Бабуля!

Бабка за окном вздрогнула. Бустендорф, стоявший рядом со мной, чуть не заржал, но я вовремя прикрыл ему рот рукой.

– Раздолбаи, ложитесь! – шикнул Ладушка.

Все шестеро тут же полегли вниз, ниже уровня подоконника, и чуть приподнялись вверх, прекрасно наблюдая, как бабулёк оглядывается. Я поднимал камеру, высовываясь из глади потрескавшегося подоконника.

– Ладушка, ты с ума сошёл! – постепенно сходящим на нет голосом отозвался я. – Она же уборщица наша.

– БАБУЛЯ! – заорал Ладислав.

Бабка вздрогнула, и веник выпал из рук. Завертелась, как волчок, оглядывается, даже наверх посмотрела.

– Батюшки, свят-свят, – долетал до нас голос божьего одуванчика.

– Бабуля, давай танцуй! – не унимался Ладушка.

Она замерла и жалела, что лекарств не было в кармане, наверное. Ладушка сам не выдержал, взорвался смехом. Больше не смог сдерживаться никто. Бабуля в этот момент приблизилась к стеклу, а тут перед ней возник статный образ высокого угорающего Ладушки.

– Бабуля, что ж не танцуешь?! – заорал он.

Бедную бабушку пошатнул инсульт, но она удержалась на подобранной метле. Мы вскочили на ноги и выпрыгнули вверх, как проститутки из торта. Бабка бросилась бежать быстрее фальшивых инвалидов. Истеричным гоготом мы привлекли Горыныча, который уже не смог усадить нас за парты.

– Что вы тут орете? – вбежал он.

– Мы это… закончили, – отрапортовал Ладушка. – Разрешите убирать?

После урока, в шуме школьной перемены, у Лада зажурчал адреналин:

– Давайте на озера сходим, до звонка двадцать минут, – не унимался он.

– Озера? – переспросил я.

– Озеро пресвятого Ладислава Катаева, – поддакнул Никита, чуть не врезавшись в пятиклашку. – У нас у каждого есть свое озеро.

Мы вышли на улицу. Напротив школы был небольшой кусок неухоженной территории, бывший парк. В осеннее время она вечно завалена листьями и всяким мусором. С морозным воздухом в легких мы пришли к огромной, никогда не засыхающей луже. Это и было озеро. Таволайнен только что доел свои сухарики:

– Плыви, пакетик! – пожелал он ему и бросил в лужу. Пакетик заскользил по корке льда. Она была тонкой, под ней виднелась вода.

Еще на луже были кочки, выступы земли, будто кроты из них вылезали. Мы стали прыгать с одной на другую, словно на болоте.

– Ну, как кто написал? – отозвался Киткат, перепрыгивая через кочку. – Лично я – ноль.

– Математика всегда так, – подтвердил Стеф, оказавшись в центре лужи.

– А я даже не старался. Я просто открыл тетрадь и…. Славик, а ты что.. Слав! Слава?

Никита уставился на Лиора. А Лиор – на огромную кучу стеклянных пивных бутылок под деревом. Они сиротливо лежали и ждали своих хозяев.

– Ну началось, – с предвкушением улыбнулся я и полез за камерой.

– ДАВАЙТЕ ИХ ПОБЬЕМ! – заорал Киткат.

– Тут вся школа на нас смотрит, – страдал Бустендорф.

Все, кроме Стефана, бросились к бутылкам. Стеф же стоял на кочке посреди огромной лужи, окруженный льдом, и не мог сдвинуться. Бутылки начала бить об дерево с истерическими воплями, я снимал. Ладушка обернулся, увидел Стефана, и вдруг сверкнул глазами.

– Лад, помоги, – вежливо попросил Стеф. – Дай мне руку.

– Лучше держи бутылку.

Лад швырнул бутылку ему под ноги. Она пробила лед, образовав дыру с ледяной водой. Таволайнен обернулся, держа еще две бутылки в руках.

– Стоп, стоп, я же тогда не выйду! – заорал Стефан.

Все начали с диким визгом бить бутылки об лед вокруг мальчика. Вода вырывалась наружу, Стефан жался на кочке, еле балансируя, а рядом падали бутылки. Курившие одиннадцатиклассники с усмешкой смотрели на это. Скоро вокруг Стефа была одна вода. Обессиленные мокрые от пота, парни встали на огромную гору листьев рядом.

– Что же мне делать? – смущенно улыбнулся Бустендорф. – Лад, зачем?

Крупным планом я показал лицо Ладислава. Он был зло доволен. Подростковая жестокость опьянила его тогда окончательно.

– Давай я, щас подойду, – засуетился Никита, который в принципе не любил никакие конфликты. – Бить бутылки, конечно, призвание, но спасение… Сука!

Все отпрыгнули от Никиты, стоявшего на горе листьев, еще вчера убранных с территории. Под листьями была другая лужа. Горка под весом Китката осела, засасывая ноги Таволайнена в кроссовках. Они обе за долю секунды плавно продавили листья и спустились в ледяную воду.

– Быстрее уходим! – скомандовал всегда верный себе Лиор.

– Да, блять, вытащите меня! – заверещал Никита.

– Бросьте, его не спасти, – кивнул Лиор и отдал честь.

В этот момент произошло нечто. Стефан ступил ногой в воду, по щиколотку опустившись вниз. Быстро зашагал к Таволайнену, схватил его, и с ним выбрался на берег. Теперь они оба с промокшими ботинками. Стеф повернулся к камере:

– Меня не спасли, а я спас, уроды, – заключил Стефан. – А Киткат идиот. Кто ж на кучу листьев встает.

Никита еще замочил рукав и испачкал костюм. Мы ждали их на безопасном асфальте. Они еле плелись. Спустя пять минут в классе все наблюдали, как Никита и Стеф с диким хлюпаньем в кроссовке заходят в класс. Мокрые следы оставляли внушительный шлейф.

К Стефу тут же подошел Лад:

– Извини, чего-то нашло, – максимально коротко и спокойно сказал он. – Без обид?

Но Стефан молчал, не смотрел на него, разглядывая батарею.

– Мир? – продолжил Лад.

– КАТАЕВ! – раздался громовой голос Горыныча.

Трудовик ворвался в кабинет. Как порывом ветра всех отбросило в стороны, словно вокруг трудовика была санитарная зона. Сам он подошел к Ладу и схватил его за воротник.

– Ты чего уборщице орал? Ты почему не убрался в слесарке?

– Я… это…

– Это был я, – сказал Стефан, миролюбиво улыбаясь.

Горыныч обернулся к нему, и сам растерялся. Бустендорф улыбался, словно валерьянкой брызгал. Успокаивалось все вокруг.

– Отпустите его воротник, это дорогая рубашка, – сказал Стефан тихо. – Это был я, мы шутили.

– Шутили, – выдохнул трудовик. – Не смешно. Уборщице семьдесят три года.

– Моя вина, – пожал он плечами. – Останусь после следующего урока, уберу мастерскую.

Я, щелкнув кнопкой, прекратил снимать. Все вокруг узрели важность момента, но никто не мог осознать объем важности. А Стефан, взявший чужую вину на себя, улыбался. Тут в кабинет вошла географичка, и трудовик ушел. Стефан и я сели на последней парте, поближе к батарее. На ней Стеф незаметно от урока сушил носки. Ладушка сидел перед Стефаном, и вертелся. Ощущал, видимо, что Стеф сверлит ему спину взглядом. Бустендорф же глядел в тетрадку, потому что он любил географию.

– Стеф, – не выдержал Ладушка, повернувшись к нему. – Ты чего сделал?

– Взял твою вину, – пожал он плечами.

– Я тебя просил?

– Ну так иди и скажи трудовику, что это ты сделал.

Ладушка отвернулся. Терпения хватило на минуту.

– Стеф, что мне сделать? – Ладушка и правда был очень растерянным.

А Стефан, взглядом победителя, с духом Ганди и несопротивлением злу, подпер свою пухлую щеку кулаком:

– Больше не делать так.

С тех пор они никогда не ссорились.

Про месть, которую подают вонючей

Октябрь пришел быстро, и со странно приятными новостями. Вечером мне позвонил Марк:

– Ты прикинь, наши записи по всей школе! – Он радовался в трубку и что-то ел. – Марик из параллельных классов сказал, что видосы про бабулю и бутылки копируют!

– Эмм… Что нам делать?

– Снимать еще! Но профессиональней. А то дерьмо какое-то.

Старые видео стали причиной новых. На следующий день, на урок литературы, пришла Марианна с завучей Бэллой (Бэлла красавица), и публично спросила нас:

– Это вы снимаете все эти видео? Бутылки бьете, бабушкам кричите? Мне показали в старших классах.

– Это не Никита! – заорал Лиор.

Мы вжались в стулья, но потом передумали и расправили плечи.

– Очень остроумно, только я запрещаю, – холодно сказала она. – За пределами школы – что угодно. И распространять больше не смейте. Сюда учиться приходят.

– Марианна Владимировна, это же смешно, – робко, но громко сказал Марк с поднятой рукой.

– Вот это смешно, обхохочешься. – Она швырнула пачку тетрадей на стол. – Называется элементарным бездельем! У вас было две недели – две! – на сочинение. А вы что сделали?

Таволайнен набрал воздух в грудь как перед погружением в бездну.

– Всё списали из сборника сочинений! – Марианна уперлась рукой в собственный бок. – Никаких переписываний. Устала я быть с вами доброй. Сидите по домам, тухнете, а свои шутки идиотские в школу приносите! Бэлла Эдуардовна, засвидетельствуйте, что я запретила этим киношникам снимать

– Да, конечно. – Бэлла кивнула, а потом нам подмигнула.

Видимо, Марианну в школе не любили.

За сочинения нам выставили трояки и двойки. Мы не согласились и попросили пересдать. Марианна не разрешила. Нас задела несправедливость бытия, ведь второй раз мы уж точно не спишем. «Я ваши прихоти исполнять не буду!». Весь первый урок она махала руками, и даже минуту перемены захватила. Лиор, получивший первую двойку за сочинение в жизни, перегородил ей дорогу. Марианна посоветовала ему взяться за ум. И ушла. Лиор стоял посреди класса, слышен нарастающий шум в коридорах.

– Тухнем? – буркнул он. – Тухнем, значит?

– Ребята, вы и правда ерунду снимаете. – Это была Алина, иногда хорошая, иногда плохая.

– Цыц! Тухнет, значит. – Лиора бесило это слово. – Так, никому не уходить, сейчас приду.

– Ты куда?

– За местью.

Через две минуты он вернулся. К жилетке Лиора руками были прижаты главные блюда учителей во время большой перемены. Оливье, селёдка под шубой, ореховый салат, что-то еще майонезное.

Все девчонки уже покинули класс, и Славик довольно оглядел всех пацанов.

– Сав, врубай шарманку.

Я быстро вытащил камеру и включил запись. Таволайнен проснулся.

– Мы считаем категорически недопустимым не давать нам второй шанс, – проговорил Славик, смотря прямо в камеру. – Нам запретили снимать видео и переписать сочинение. Нам сказали, что наши знания тухнут. Мы требуем второй шанс, а пока пусть тухнет что-нибудь другое. Кит, неси ножницы.

Как вы помните, в углу кабинета литературы стояло расстроенное пианино. На нем стояли бесконечно пыльные цветы, какие-то игрушки во главе с огромным плюшевым петухом.

– Ты че, это же… невероятно! – Никита подразумевал другое слово, но в классе не стал его говорить.

Стеф и Марк остолбенели. Тут в класс еще зашел Ладушка, и застыл прямо на пороге.

– Медбрат, закройте дверь, – интеллигентно попросил Лиор, у которого словно очки нарисовались на носу.

– Чего?

– Не пускайте в операционную людей без спецодежды! Ну что за коллектив. Давайте сюда. Так, делаю аккуратный разрез. – Ножницы с учительского стола засквозили по бархатной поверхности. Лиор вскрыл живот плюшевого петуха и вытащил оттуда синтепон.

– Понял, закрываю. – Ладушка включился в игру и закрыл дверь. Она была железная, был засов.

Лиор открыл контейнеры с салатами и стал накладывать пластиковой ложкой в петушка съедобные майонезные жижи.

– Сестра, нитки! – крикнул Лиор.

Сестра была Никитой, а нитки он стащил с книжной полки. В кабинете иногда проходили уроки рукоделия.

– Сестра, вдевайте нитку в иголку, – рявкнул Лиор Никите.

– А сколько, доктор? – Это самая убогая женская интонация из мужского рта в мире.

– Три кубика.

– Это сколько, доктор?

– Ты что, тупая? Дурында, – буркнул Лиор, выливая масло в оставшийся синтепон внутри петушка. – Чему вас только там учат, в училищах.

– Мужа искать.

– Не нашла, а в медицину полезла! Зашивай, чего стоим.

Таволайнен прошелся несколькими стежками, пока Славик выкидывал пластиковые боксы в мусорку и вытирал пятна тряпкой для доски. Нитки были оранжевые, как и пузо петуха. Лиор водрузил его, потяжелевшего, на пианино, Ладушка открыл дверь.

– Теперь мы ждем ответ на наше обращение, – повернулся к камере Славик. – От него не спрячешься. Он заползет в голову, будет отравлять существование, будет…

– Пафосно, – отрезал Марк.

Лиор выгнул средний палец.

– В общем, мы дождемся реакции. Вы тоже дождетесь с нами. А теперь мы прячем камеру.

Следующий урок прошел как обычно, мы получили еще по одной двойке за невыученный монолог. Проблем от петуха не было. Марианна объявила, что сейчас она уезжает на совещание, стихотворение можно пересдать завтра. Нас выгнали в коридор с вещами и закрыли дверь кабинета. Это была идеальная ситуация.

Мы бросились к Томашу, что весь этот день сидел в учительской. Он мог передвинуть все наши занятия в один кабинет.

– Вы чего опять учудили? – железным голосом спросил он.

– Ну надо. – Аргументу Славика закивали остальные пять голов.

Дома мы соорудили специальную конструкцию в рюкзаке. Рюкзак ставился на подоконник. Рядом с подоконником стояла парта первого ряда. Пришлось вырезать дырку, но охват камеры идеальный. Таволайнен принес карту на 512 мегабайт, этого хватало на сто минут беспрерывной записи в среднем качестве.

Утром в коридоре обсуждение было бурным.

– На перемене надо будет сбрасывать на КПК, – предложил Марк, тряся своим новым прибором.

– А если не поведет бровью?

– Как же, не поведет. Мне кажется, я тут эту вонь чую.

И вот появилась она. Марианна, еще в пальто, уже шла по коридору с ключом в руке.

– Привет, ребята. Вы заходите, я сейчас приду.

В прекрасном настроении она вошла в класс, мы за ней. Я первые секунды не дышал, а потом вдохнул. И ничего. Никакого запаха. Лиор тут же подбежал к петуху, принюхался, и вернулся ко мне на первую парту.

– Только начало гнить, – улыбнулся он в рюкзак, что уже стоял на подоконнике.

Марианна начала с пламенных речей. Успеваемость падает по всей школе, но больше всех катимся мы. Вот Славик, и тот уже тройки хватает. Таволайнена вообще исключить надо, лишь играет в свои игры по вечерам, как родители говорят. Стефан по субботам не ходит, а учеба важнее взглядов. Работать, и усиленно работать, ведь язык и литература – важнейшие предметы для выпускных экза…

Она осеклась и принюхалась. Стеф грыз ручку, и так глубоко ее засунул, что подавился.

– Что это за запах?

Лад хотел засмеяться, но рыгнул.

Марианна хотела продолжить проповедь, но сидевшая на первой парте рядом с пианино Элла сделала прекрасный рвотный позыв.

– Марианна Владимировна, тут… вонь откуда-то, – залепетала она.

И тут эту вонь ощутил я.

О, это был тошнотворный, пропахший плесенью майонез, гнилые овощи и еще какой букет. Марианна прошла по классу. Источник вони установить трудно, ведь вся комната уже благоухала.

– Что так воняет? – наконец спросила она. – Еда в рюкзаке у кого есть? Лиор, что в рюкзаке на подоконнике?

– Ничего, тут даже не пахнет, – спохватился он.

– Правда, не пахнет. – У меня на сердце отлегло. – Окна надо открыть, мальчики.

– Они же заклеены! Директор сказал, не открывать до апреля.

– Что ж… Давайте откроем дверь!

Дверь открыли, но ничего не помогло. Вонь усиливалась. Следующие пятнадцать минут игнорирование запаха превратилось в пантомиму, игру лицевых мышц, смущенные улыбки и попытки занять мысли учебой. Пахло натуральным болотом и тухлыми яйцами.

– Так, ребята, нам надо найти этот запах. Что-то гниет, наверное, за пианино. Пока мы все тут не умерли.

В эту минуту Элла смачно извергнула из себя струю завтрака прямо на ковролин.

– Ужас! – вырвалось у Марианны. – Помогите Элле, чего стоите? Там, швабра за классом. Зовите завхоза срочно!

Тут она замерла, подошла к пианино и смахнула все игрушки. Игрушки упали, все – кроме одной. Она была очень тяжелой. Марианна подняла петуха, и отвратный сок полился из его зада. Марианна издала жуткий вопль, отпрыгнула назад, чуть не поскользнувшись на блевотине. Тут учительница разъяренно повернулась к нам и уставилась.

– Вы зачем это сделали? – прорычала она.

– Мы? – Это был хор голосов.

– А КТО Ж ЕЩЕ?!

Дальше нас выгнали всех из класса. Пришли уборщицы, и нам было их так жалко. Марианна ходила по классу, бессильно злилась. Все действо так прекрасно запечатлела камера, стоящая на подоконнике.

Нас опять вызвали к директору, где Марианна бухтела своими старыми аргументами. Учатся ужасно, матерятся на свои камеры, отвратительное поведение, никакого уважения. Мы отрицали любые обвинения. В моих руках был рюкзак, куда попадала Марианна и все остальные участники действа. Нам не смогли объявить выговор, ведь вчера классом пользовались много людей. Стоило им сходить в столовую, они узнали бы о купленных салатах в странном количестве. Или спросить девчонок, они раскрыли бы тайну запертой двери. Или Томаша – с чего менять классы-то? Но нам повезло.

– По острию ножа ходим, джентльмены. – Марианна была недовольна не выходкой а тем, что мы ее не слушаемся. – По острию ножа.

После уроков мы пошли к Лиору и расположились у него в зале, прямо на ковре.

– Мне что-то нехорошо, – вдруг сказал Стефан, разглядывая ногти.

Переглядка доказала, что нехорошо всем.

– Давайте взрослые вещи снимать? – сказал Марк. – Детский сад какой-то. Довели одноклассницу до рвоты.

– Неприятно, согласен, – поддакнул Никита.

– А весело-то как! – Лиор вскочил с кресла и тут же замер. – Вообще да. Давайте больше не будем никому гадить. Телевидение для умных ведь.