О поминовении усопших по уставу православной церкви

Монахине Маргарите (Зуевой)

25 апреля 1954 г.

Дубравлаг

<…> Верю, что для христианской любви ни смерть, ни расстояние не полагают пределов. И я, мысленно христосуясь с вами, живо ощущал Вашу близость, чувствовал близость и дорогих усопших. Но когда будете на их могилках, еще раз похристосуйтесь с ними и от меня. <…>

Монахине Маргарите (Зуевой)

13 июня 1954 г.

Зубово-Полянский дом инвалидов

<…> Приветствую Вас и всех, всех близких, друзей и знакомых с праздником Святой Троицы.

Мысленно праздную вместе с вами и соуслаждаюсь вашим торжеством, вашими убранными зеленью храмами, келейками, комнатками. И мне мои друзья, ходившие в лес, сейчас перед обедом принесли березовых веточек и устроили около моей койки. Один литовец принес мне веночек, сшитый из дубовых листиков, как делают у них в Литве.

Как мог, справил и праздничную службу. На вечерне читал с коленопреклонением три раза одну молитву Святой Троице, положенную на воскресной полунощнице. Утешился и сим немногим. Вспоминал наши служения в Троицком нашем храме. За время моего архиерейства я дважды, в 25 [-м] и 26 гг., служил у Троицы, еще два раза был за церковной службой в Кеми и в Енисейске, но не служил, семь раз совершал Троицкую службу келейно и 22 в узилищах сокращенно, иногда совсем без книг. Сколько лет не видел я полной Триоди!.. Скучаю очень… Но буди воля Господня. За все Ему слава, Он ведает, что делает. Удаляя от храма, Он утешает любовию со стороны друзей моих и заботников, со стороны христиан православных, иногда даже не знающих меня лично. <…>

Председателю Совета Министров СССР Г.М. Маленкову

Июнь 1954 г.

Дом инвалидов

<…> Я знаю, что моя идеология, как верующего человека и служителя Церкви, не соответствует Советской идеологии. Радости об успехах атеизма не могут быть моими радостями. Но за религиозные убеждения советские законы не преследуют. В Советском Союзе – свобода совести. А политическим деятелем я никогда не был, ни в дореволюционное, ни в Советское время, никогда ни в каких политических организациях не участвовал, никаких политических выступлений не делал. Я горячо люблю Родину, и все ее скорби и все ее радости – мои скорби и мои радости. <…>

Монахине Маргарите и другим лицам

23 июня 1954 г. Дом инвалидов

<…> Знаю, что наконец-то началось богослужение в нашем древнем соборе. Теперь могут православные владимирцы лобзать наши святыни. В этом завидую вам. Вспоминаю мое служение в соборе нашем с низших ступеней клира – рипидоносца. Приведет ли когда Господь мне побывать в нашем соборном храме? Многократно повторяю, читая 50-й псалом: аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо… А в жертву надо отдать не то, что малоценно, а что особенно дорого. Моей отрадой было богослужение, служение у родных святынь, и именно это в жертву Господь избрал. Тяжела бывает для нас, грешных, рука Господня, – но… буди на все Его святая воля. Да не дерзнем возроптать на Него. Он ведает то, чего не знаем мы. Он и вздохи и слезы наши примет как жертву, угодную Ему. <…>

Александре Ивановне Бобковой

10 сентября 1954 г.

Дом инвалидов

<…> Вы страшитесь смерти, Вас устрашает грозный суд за грехи. Помятовать о грехах полезно, скорбеть и плакать о них должно. Не должно только христианину унывать, не должно отчаиваться. Божий Суд не таков, как суды человеческие. На человеческих судах чаще всего стараются найти, за что бы можно было зацепиться, чтобы засудить и невинного. На Божием Суде, наоборот, все направлено к тому, чтобы найти (если не грешно так выразиться), за что бы можно было зацепиться, чтобы оправдать и великого грешника… Будем и мы с Вами, в бездне греховной валяющиеся, уповать на неисследную бездну Божия милосердия. <…>

Святейшему Патриарху Алексию (Симанскому)

2 апреля 1955 г. г. Тутаев

<…> Вскоре по вступлении Вашем на Патриаршество в феврале или марте 45 г. я обратился к Вашему Святейшеству с письмом, в котором просил Вас, не найдете ли Вы возможным возбудить ходатайство пред соответствующими правительственными органами о замене мне заключения в лагерях заключением в одной из московских тюрем с предоставлением возможности работать там с богослужебными книгами, под Вашим руководством и наблюдением. Чтобы не нарушать субординации, я направил это мое письмо чрез своего епархиального епископа, преосв [ященного] Онисима, от которого имею сведения, что он это мое письмо доставил Вам.

Допускаю, что моя просьба не могла быть исполнена по не зависящим от Вас обстоятельствам. Но и самый факт моего обращения к Вашему Святейшеству, и выраженное мной желание работать под Вашим наблюдением и руководством сами по себе свидетельствуют, что так не мог поступить епископ, не признающий Вас как своего Патриарха.

В 49 или 50 гг. я посылал Вам письмо с образцами моих «литургических опытов», плодом моих занятий в заключении. Впрочем, я не уверен, что это мое письмо дошло до Вас.

Когда в мае – июне 54 г., незадолго до окончания срока моего заключения, мне было предложено указать моих близких, которые могут взять меня, как инвалида, на свое иждивение, я, указав таковых лиц (у одного из которых нахожусь в настоящее время), высказал еще уверенность, что и Патриарх Всероссийский может дать мне кабинетную работу по моей специальности и принять меня на иждивение на покой в один из подчиненных ему монастырей. В связи с этой уверенностью и по совету лагерной администрации я вновь написал Вам письмо с просьбой о принятии меня на покой в число братии Троице-Сергиевой Лавры, где я мог бы работать в любимой и более или менее известной мне области богослужения и богослужебных книг под Вашим наблюдением и руководством. Это мое заявление было отправлено спецчастью лагеря казенным пакетом. <…>

<…> Но если Господь благословит, я предполагаю и в моем уединении с Божией помощию и за Ваши святые молитвы продолжать ту работу, о которой я писал Вам в 45 [-м] и 51 годах и отцу протопресвитеру в прошлом году и которая, я полагаю, если Господь поможет мне ее сделать, будет не бесполезна для Православной Русской Церкви. <…>

Ольге Александровне Остолоповой

3 апреля 1955 г.

г. Тутаев

<…> Вот какие деловые просьбы у меня к Вам:

1. Если мои «Литургические опыты» переписаны, – пришлите мне, кроме тех экземпляров, которые обещали «азиатам». Пришлите также и черновики.

2. Если можно, организуйте переписку рукописи «О поминовении усопших». Эту рукопись можно переписать не больше, чем в 2–3 [-х] экземплярах, во весь лист, на одной странице. Я думаю эту статью «О поминовении усопших» послать в редакцию [ «] Журнала Московской Патриархии [»]. Посылаемая Вам тетрадь только начало. Если Ваш переписчик не откажется от переписки и этой вещи, буду постепенно высылать Вам продолжение. Условия остаются прежние: должен быть точный и подробный счет, чтобы ни одна буква не осталась неоцененной и за все должно быть полностью до копеечки уплачено. У меня по милости Божией есть деньги, а расходовать их не на что. Я их и имею в виду для оплаты переписки моих бумагомараний.

Сейчас я посылаю Вам переписанное хорошим переписчиком, но мною сильно замаранное. В дальнейшем придется посылать мое собственноручное марание. Постараюсь писать получше, но все же переписчику немало будет лишних трудов. Это должно быть учтено, и тариф переписки должен быть повышен.

Сердечно благодарю Вас и о. Андрея[8] за нелегкий труд корректирования. Особенно умилило меня то, что о. Андрей, совсем не знающий меня, взялся за это. Если его интересуют и мои опыты, подарите и ему один экземпляр. <…>

Священнику Иосифу Потапову

4 мая 1955 г.

г. Тутаев

<…> Я был в Сергиевой Лавре. В Троицком Соборе нет ежедневного богослужения. Гробницам преп. Никона, Дионисия и Вашего святителя Серапиона нельзя было поклониться… Около Академии было академическое кладбище. Его нет уже там. И покойники не оставлены в покое… Часть здания Академии отдана Академии… Но академический храм отдан светской школе, и в бывшем алтаре, может быть, пляшут девицы… Ужасно, ужасно. <…>

<…> Хочется плакать… и нередко плачу. Хочется высказаться… горе, разделенное с другим, становится наполовину меньше.

Вы знаете, как я любил и люблю богослужение, как я любил совершать его. Но я ни разу и в мыслях даже не возроптал о том, что столько лет я лишен этого утешения. Моей отрадой было богослужение, и в жертву Ты, Господь, его избрал. Буди святая воля Твоя. Я ни разу не взгрустнул о том, что мои собратия на воле, а я в заключении. Я вспоминаю слова † преосв [ященного] Кирилла. Когда в 24 г. на свой вопрос: «Зачем Святейший принимает Красницкого?» – услышал ответ: «Я болею сердцем, что столько архипастырей в тюрьмах. А мне обещают освободить их, если я приму Красницкого», Вл [адыко] Кирилл ответил: «Ваше Святейшество, о нас, архиереях, Вы не думайте. Мы теперь только и годны на тюрьмы»…

Как прекрасно сказано…

И по совести скажу: в каких тяжелых обстоятельствах мне ни приходилось быть – и мысли ропота у меня не было.

Теперь я на свободе. Пока меня не трогают. За мной с искренней любовию ухаживают. Меня радуют получаемые мной весточки и от знаемых, и от незнаемых. Столько в них любви, нежности, заботы. Это радует меня не потому, что относится ко мне лично, лично к себе я это не отношу. Меня радует глубокая вера, горячая любовь к Богу, проявляющиеся в добром расположении ко мне, как к хотя и недостойному, но служителю Божию. Это утешает меня, это успокаивает отчасти…

Но сердце кровью обливается, слезы невольно навертываются на глаза при всяком празднике, особенно празднике Русских святых…

Я радуюсь, что хоть немногие мои книжицы сохранились.

Но сколько и горя приносят мне мои книги, сколько тяжелых дум, тайных слез и воздыханий. Когда не было у меня книг, я многое если не забыл, то во всяком случае не так сильно вспоминал. А теперь все живее и ярче встает… Заглянешь в Минеи, посмотришь в месяцеслов, раскроешь Булгакова[9] на отделе о монастырях, начнешь ли читать сочинения по агиологии, по русской истории, по истории богослужения… и сердце сжимается, глаза затуманиваются…

Правоверные евреи едут в Палестину и там в пятницу вечера у развалин храма Иерусалимского плачут о былой славе Израиля. И зовутся у них эти развалины «Стена плача»… У православного Русского народа теперь на каждом шагу и каждый день стена плача!..

Ужасно… Ужасно… Ужасно…

Но довольно об этом. Простите, что и Вас, вероятно, взволновал и расстроил. <…>

Ольге Александровне Остолоповой

22 июня 1955 г.

г. Тутаев

<…> Теперь о плате. Я с Вас требую отчетности только в одном отношении: чтобы каждая переписанная буква, чтобы всякий час и минута, употребленные на проверку, считку, – чтобы все было оплачено полностью, не считаясь с тем, кто тратит на эту работу свои часы и минуты – Ляля ли, отец ли Андрей, Ольга ли Александровна. На эту работу у меня, слава Богу, есть деньги, добрые люди помогают. <…>

Монахине Варваре (Адамсон)

23 июня 1955 г.

г. Тутаев

<…> Я вспоминаю пример Самого Христа Спасителя, Который пришел, чтобы упразднить ветхозаветное прообразовательное богослужение. И, однако, Он во всю Свою жизнь до последнего момента принимал участие в богослужении, совершавшемся иудейскими священниками, несмотря на то что самих священников Он грозно обличал. А святые апостолы, уже после того как было окончательно установлено новое христианское богослужение, долгое время, по-видимому до самого разрушения храма Иерусалимского в 70-м году по Р. X., продолжали ходить в храм, участвовали в отмененном уже ветхозаветном богослужении, склоняли свои главы, когда первосвященник или священники преподавали благословение именем Божиим.

Церковь Христова свята и непорочна. Но до второго пришествия только одна половина ее чад – члены Церкви Небесной – не могут грешить. Другая половина ее – Церковь воинствующая на земле, ища спасения грешников, не изгоняет их из своей ограды.

В Церкви земной божественная благодать изливается на всех чад ее, хранящих общение с нею, чрез облагодатствованных в законно совершенном таинстве священства предстоятелей Церкви – священников и епископов. Каждый отдельный член Церкви земной вступает в действительное таинственное благодатное общение с Нею и со Христом – только чрез своего правомочного духовника, при условии если сей последний находится в общении с правомочным епископом, который, в свою очередь, находится в общении с первоиерархом, признаваемым в качестве такового всеми первоиерархами всех других православных автокефальных Церквей, составляющих в своей совокупности Единую Вселенскую Церковь. Кроме этой иерархической цепи, нет и не может быть иного пути для благодатного единения с Церковью Вселенской и со Христом. Даже великие пустынники, многие десятки лет проводившие в полном одиночестве, – всегда мыслили себя держащимися этой благодатной иерархической цепи и при первой же возможности спешили принять Святые Тайны, освященные благодатными служителями Церкви. А в Церкви Христовой благодать изливается и освящение и спасение совершается не священнослужителями, а Самою Церковию, чрез священнослужителей. Священнослужители – не творцы благодати. Они только раздаятели ее, как бы каналы, по которым изливается на верных божественная благодать и помимо которых нельзя получить божественной благодати.

И иерархи, и священнослужители поставляются из обыкновенных смертных, грешных людей, – на земле нет святых. Священнослужители, даже ведущие явно зазорный образ жизни, продолжают оставаться действенными раздаятелями благодати до тех пор, пока законной церковной властию не будут лишены дарованных им в таинстве священства благодатных полномочий раздавать божественную благодать и возносить к Престолу Божию молитвы верных. За недостойных священнослужителей Господь посылает Ангела Своего совершать Святые Таинства. Таинства, совершаемые недостойными священнослужителями, бывают в суд и осуждение священнослужителям, но в благодатное освящение с верою приемлющим их.

Только одно обстоятельство, – если священнослужитель начнет открыто, всенародно, с церковного амвона проповедовать ересь, уже осужденную Отцами на Вселенских соборах, не только дает право, но и обязует каждого, и клирика и мирянина, не дожидаясь соборного суда, прервать всякое общение с таким проповедником, какой бы высокий пост в церковной иерархии он не занимал. <…>

<…> Много соблазнительного и в наши дни. Но, несмотря на всякие соблазны, у нас нет никакого законного права уклоняться от общения со священнослужителями, состоящими в канонической зависимости от Патриарха Алексия.

Настоящее положение церковного управления совсем не похоже на то, что было в то время, когда делами Русской Церкви ведал митроп [олит] Сергий в качестве заместителя митр [ополита] Петра и по его поручению. Когда м [итрополит] Сергий заявлял, что его полномочия вытекают из полномочий м [итрополита] Петра и что он, м [итрополит] С [ергий], всецело зависит от м [итрополита] Петра, – мы все признавали мит [рополита] Сергия как законного руководителя церковной жизни Прав [ославной] Русск [ой] Церкви, первоиерархом которой остается мит [рополит] Петр.

Когда же м [итрополит] С [ергий], не удовлетворившись тем, что было дано ему и что он мог иметь при жизни законного первоиерарха Рус [ской] Церкви, рядом действий выявил себя как захватчика прав Первоиерарха, когда в своем журнале он всенародно объявил, что ему, м [итрополиту] С [ергию], не только принадлежат права местоблюстителя, но что он, «заместитель, облечен патриаршей властью» (Журнал Москов [ской] Патриархии, [1931,] № 1, стр. 5) и что сам наш законный первоиерарх митр [ополит] Петр не имеет права «вмешиваться в управление и своими распоряжениями исправлять даже ошибки своего заместителя» (там же), – тогда ряд архипастырей, в том числе и я, признали, что такое присвоение м [итрополитом] Сергием всех прав первоиерарха при жизни нашего законного канонического первоиерарха м [итрополита] Петра лишает захватчика и тех прав по ведению дел церковных, какие в свое время даны были ему, и освобождает православных от подчинения м [итрополиту] Сергию и образованному им Синоду Об этом я откровенно, в письменной форме заявил митр [ополиту] Сергию по возвращении моем из ссылки в декабре 33 г. Отказавшись от какого-либо участия в церковной работе под руководством мит [рополита] Сергия, я не уклонялся от посещения храмов, где богослужение совершалось священнослужителями, признававшими митр [ополита] Сергия.

Резкие, ругательные отзывы о так называемых сергианских храмах и о совершаемом там богослужении я считал и считаю «хулою на Духа Святаго».

Истинная ревность о вере не может соединяться со злобой. Где злоба – там нет Христа, там внушение темной силы. Христианская ревность – с любовию, со скорбию, может быть и со гневом, но без греха (гневаясь – не согрешайте). А злоба – величайший грех, непростительный грех, – хула на Духа Святаго, Духа любви, Духа благостыни.

И ревностнейший владыка митр [ополит] Кирилл, в качестве протеста допускавший непосещение Сергиевских храмов, – осуждал хуления неразумных ревнителей и говорил, что он сам в случае смертной нужды исповедуется и причастится у Сергиевского священника.

В настоящее время положение церковных дел совершенно не похоже на то, что было при м [итрополите] Сергии. Митр [ополита] Петра, конечно, нет в живых. Помимо первоиерарха поместной Русской Церкви, никто из нас, ни миряне, ни священники, ни епископы, не может быть в общении со Вселенской Церковию. Не признающие своего первоиерарха остаются вне Церкви, от чего да избавит нас Господь!

Иного первоиерарха, кроме Патр [иарха] Алексия, в Русской Церкви нет. Его признали таковым все восточные патриархи. Его признали все русские иерархи. Не дерзаю уклониться от него я. <…>

<…> Поэтому, когда в 45 г., будучи в заключении, я и бывшие со мною иереи, не поминавшие м [итрополита] С [ергия], узнали об избрании и настоловании П [атриарха] Алексия, мы, обсудивши создавшееся положение, согласно решили, что так как, кроме П [атриарха] А [лексия], признанного всеми вселенскими патриархами, теперь нет иного законного Первоиерарха Русской поместной Церкви, то нам должно возносить на наших молитвах имя Пат [риарха] А [лексия] – как Патриарха нашего, что я и делаю неопустительно с того дня.

Все то, что в деятельности Патриарха и Патриархии смущает и соблазняет ревностных ревнителей, – все это остается на совести Патриарха, и он за это даст отчет Господу А из-за смущающего и соблазняющего, что иногда может быть не совсем таким, каким нам кажется, – только из-за этого лишать себя благодати Святых Таинств – страшно.

Не отделяться – а будем усерднее молить Господа о том, чтобы Он умудрил и помог Патриарху Алексию и всем у кормила церковного сущим право править слово истины и чтобы нас всех Господь наставил так поступать, чтобы совестию не кривить, против единства церковного не погрешать и соблазнов церковных не ублажать.

Утверждение на Тя надеющихся утверди, Господи, Церковь, Юже стяжал еси Честною Твоею Кровию.

Призываю на вас Божие благословение. Спасайтесь о Господе. <…>

Ольге Александровне Остолоповой

3 февраля 1956 г.

пос. Петушки Владимирской обл.

Выписка из «Поучения, сказанного митрополитом Сергием…»

«…Нельзя забывать глубокую разницу между настроением человека, пока он находится в обычной своей житейской обстановке, и настроением того же человека в час смертный. Я разумею при этом не просто страх смерти, часто совсем животный, подавляющий духовные силы человека, делающий его неспособным даже к искреннему вседушевному покаянию. Наоборот, я хочу сказать о том, что в этот великий час разлучения души от тела человеку иногда доступны чрезвычайные постижения, недоступные в другое время, что последние несколько минут и даже мгновений этой жизни оказываются иногда несравненно более значительными для судьбы человека, чем вся прожитая им на земле жизнь. Это не наша догадка. Это засвидетельствовано и в Евангелии. Это нераздельно соединяется в нашем сознании с самыми существенными истинами святой нашей веры.

Значит, как бы человек ни был грешен, как бы далеко он ни был от Христа, повременим произносить о нем наш окончательный приговор. Кто знает, может быть, при последнем издыхании этого грешника Христос предстанет его мысленному взору, протянет ему Свою руку спасения и скажет ему, как Петру: Маловерный, зачем ты усомнился? (Мф. 14, 31). Разве рука Моя стала коротка, чтобы спасать? (Ис. 50, 2). Разве у Меня не достанет милости, чтобы и тебя помиловать?..

Архиепископу Мануилу (Лемешевскому)

29 февраля – 1 марта 1956 г.

пос. Петушки

Принципиально не может быть возражений против составления как вообще новых чинов и последований, так, в частности, еще не бывшего у нас чина архиерейского погребения.

В отношении чинов погребения нельзя не обратить внимания на одно характерное обстоятельство из истории образования сих чинов.

Вначале употреблялся один общий для всех усопших чин погребения. Потом этот чин пополняется только особыми молитвами об усопших: мирянине, младенце, монахе, священнике, епископе. И наконец постепенно складываются особые чинопоследования погребения. Но Православная Церковь приняла и сохранила всего 4 погребальных чинопоследования, тогда как отделившиеся от нее общины, например абиссинская, установили таких последований значительно больше, что дало повод некоторым православным литургистам иронизировать: «аще и неции насеяша устава последование особно, жен, отроков и удивихся, како забыта изобразити и о скопцах особно последование и о царех»[10].

Очевидно, Православная Церковь в период составления особых чинов погребения не считала потребным для того времени иметь особый чин архиерейского погребения. Более того: внеся в сохраняющийся доныне чин иерейского погребения древние молитвы над скончавшимся мирянином[11], монахом[12] и священником[13] и сохранив в чине младенческ [ого] погреб [ения] и молитву над усопшим младенцем[14], не почла нужным сохранить для отличия архиерейского погребения ту краткую молитву: «Великий Архиерей и Праведный, Христе Боже наш, служившаго Тебе с нами и от нас представлыпагося архиерея наследником жизни вечной покойже»[15], которая употреблялась в древности при погребении епископа.

Как известно, в древней Русской Церкви при погребении епископа совершалось последование монашеского погребения. При Патриархе Филарете были внесены в Требник указания об особенностях при погребении архиереев, причем эти особенности касались только приготовления к погребению тела усопшего и некоторых обрядов при совершении последней литургии в день погребения.

То обстоятельство, что именно при Екатерине II было постановлено совершать погребение архиереев не монашеским, а иерейским чином, заставляет особенно насторожиться. Мне представляется, что рискованно утверждать, будто именно в это время церковными людьми почувствовалось несоответствие в совершении погребения архиереев по монашескому чину. Не было ли оно скорее проявлением начавшегося с петровских времен отхождения от Церкви верхушек русского общества, – проявлением начатого при Петре и усилившегося при Екатерине гонения на монастыри и монашество? Не было ли это постановление следствием все усиливавшегося желания поменьше знать и слышать о монахах, поменьше напоминать о монашестве. Ведь в 1767 обер-прокурором Синода был Мелиссино, не тот ли самый, который не только не симпатизировал монахам, но который, отрицая всякое подвижничество, предлагал отменить посты, не считать грехом нарушение 7 [-й] заповеди. А сама Екатерина, конечно, ни в какой степени не могла быть авторитетом в таком исключительно церковном вопросе. Да она едва ли и знала об этом. Ведь в те времена во всех коллегиях, в том числе в Синоде, все постановления, вплоть до самых незначительных, все издавались «по указу Ея Имп [ераторского] Величества». И еще слава Богу, что в те времена не надумали составлять новый чин архиерейского погребения, а взяли древний иерейский чин, глубоко содержательный, умилительный, назидательный, торжественный. Иначе появилось бы что-либо совершенно не соответствующее ни духу, ни строю православного богослужения, вроде невозможных служб на Полтавскую баталию 27 июня или на Ништадтский мир (30 авг [уста]).

С мыслию о том, что в наше время церковные люди испытывают чувство неудовлетворенности, когда над почившим архиереем совершается чин иерейского погребения, я не могу вполне согласиться.