Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

© Р. Ризалити, публикация, 2018

© М.Г. Талалай, редакция, 2018

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2018

От публикатора

В первых двух томах нашей трилогии Л. И. Мечников предстает перед нами как боец, участвующий в итальянском Рисорджименто с энтузиазмом и с отречением – на грани самопожертвования, в итоге «заплативший» за это изгнанием из любимой Италии, так как его борьба за свободу и независимость народа перерасла в опасную для правительства борьбу за социальную справедливость.

Живя вне Италии, Мечников не перестает глубоко интересоваться историей, географией, культурой различных итальянских регионов. Решающими для его комплексного видения процесса освобождения Апеннинского полуострова от отсталости, голода, нищеты, гнета стали путешествия на Ближний Восток, по Европе и Северной Африке, и, особенно, служба в Японии. Кругосветное путешествие 1874–1876 гг. и японский опыт позволили Мечникову окончательно расширить и «глобализировать» свои исторические концепции, и стать одним из основателей новой науки, впоследствии получившей бурное развитие под названием «геополитика».

Первые элементы этой новейшей отрасли истории можно уже отчетливо усмотреть в его очерке «Этрурия» и в «Письмах о тосканских Мареммах»: в них автор четко выводит перипетии Вольтерры из ее геологической конфигурации и из того обстоятельства, что положение города между Флоренцией и морем являлось помехой развитию флорентийской коммерции. Неслучайно Франческо Ферруччи («Гарибальди» XVI столетия, по выражению самого Мечникова) был беспощаден к Вольтерре, почти ее уничтожив…

Публикуемые очерки о тосканской Маремме с ее отличительными геоморфологическими характеристиками являют особый анализ человеческого сообщества, психологические и этнографические черты которого зависят от лесистых и плоских земель, окаймленных лиманами (lagoni).

Статья «Неаполь и Тоскана», открывающая наш сборник и давшая ему название, имеет немалую важность: она показывает, как Гарибальди сумел убедить неаполитанскую каморру встать на сторону объединения Италии – в этом состоит его историческая заслуга, которую не сможет зачеркнуть никакой морализм: ведь таким образом новое государство смогло избежать планы по конфедерации Италии под президентством папы римского (идея Джоберти, затем измененная и вновь предложенная Кавуром), а также проекты по федерализму, выдвинутые Карло Каттанео.

Очерк Мечникова о Сиене – это суровая критика одной отрицательной особенности Италии – ее безудержного местничества, которое часто превращает страну в «бордель», согласно обвинениям Данте. Вместе с тем, автор также позволяет увидеть город не замкнувшимся в своем провинциализме, а полноценно и сознательно участвующим в процессе Рисорджименто, не без реакции папистских сил, всё еще пропагандировавших за папу-короля.

«Письма об итальянских ремесленных братствах» обнаруживают высокий гуманизм Льва Мечникова. Он мечтает о том, чтобы бедные городские и крестьянские слои в Италии избежали пороков ускоренной индустриализации. К сожалению, европейская и мировая история пошла не тем путем, на который уповал автор: теперь периферии больших городов превратились в средоточие нищеты и депрессии, но это уже – вина не нашего бесстрашного борца против пороков общества.

В третьей части сборника мы представили проникновенные суждения Мечникова о современной ему итальянской живописи, хотя в представленную им панораму не попало зарождавшееся тогда движение «маккьяойли», воистину новаторское, предвосхитившее европейский авангард и незаслуженно обойденное искусствоведами. В этой же части – обстоятельные тексты о итальянской литературе, начиная с Уго Фосколо и кончая Джузеппе Джусти. Особенность анализа Мечникова – в том, что справедливо видит главную противоположность в литературе между Леопарди и Джусти, а не между Леопарди и Манцони, на чем ошибочно настаивает итальянское литературоведение.

Льву Мечникову удалось одному из первых, за многие десятилетия до других русских исследователей, охватить развитие итальянской политической мысли, начиная от Данте и Фомы Аквинского и кончая Чезаре Бальбо и другими деятелями Рисорджименто (от Мадзини до Феррари). Мечников и поныне остается единственным – даже в итальянской историографии – кто сумел описать историю политической мысли в Италии с самого ее начала, то есть с Данте и до эпохи объединения страны. А ведь это – родина Макиавелли! Но будем верить, что рано или поздно и какой-нибудь итальянский исследователь, не взирая на местничество и ватиканскую проблему, найдет время для подобного трактата.

Нам же остается поблагодарить этого русского эмигранта и горячего патриота Италии за его бесстрашный труд на службе исторической истины.

Лев Мечников и Италия[1]

Лев Ильич Мечников (1838, С.-Петербург – 1888, Кларан, Швейцария) – одна из ярких фигур истории XIX века, чья деятельность по сей день остается еще мало изученной и далеко не во всем оцененной. Энциклопедические справочники по-прежнему выдвигают на первый план его вклад в географическую науку, а самые новые – в геополитическую. Однако, с не меньшим основанием мы можем говорить о значении его работ для этнографии, социологии, истории, литературоведения, педагогики и т. д. В этом направлении выдержано недавнее переиздание его магистрального трактата «Цивилизация и великие исторические реки» и комментарии к нему.

Неутомимый труженик науки, Мечников, однако вовсе не ассоциируется с традиционным образом кабинетного мыслителя. Он жил жизнью, полной тревог и опасностей, посвященной борьбе с политическим деспотизмом, за права и свободу народов и человеческой личности. Эта борьба тесно переплеталась с его научными занятиями, служила питательной почвой и стимулом для них.

Творческое наследие Льва Мечникова огромно и до сих пор не собрано полностью, оставаясь рассеянным в различных русских и западноевропейских изданиях, в наше время малоизвестных, а то и вовсе забытых. По ориентировочным данным, оно насчитывает около полутысячи печатных произведений. Важное, во многом определяющее будущие направления творчества Мечникова, место среди них занимают работы, посвященные культуре и истории Италии и итальянским событиям, современником которых он был, и которые теперь изданы петербургским издательством «Алетейя» – в форме своеобразной трилогии – трудами историков Ренато Ризалити и Михаила Талалая.

Мечников жил в Италии в 1860–1864 гг. Эти пять лет оказались чрезвычайно насыщенными. Мечников интенсивно учился живописи, принял участие в гарибальдийском походе 1860 г., путешествовал по

Италии, проявил себя в общественной деятельности, в том числе, русских и итальянских конспирациях, устроил личную жизнь, установил обширные знакомства (Дж. Гарибальди, А. Дюма, А. И. Герцен, Н. П. Огарев, М. А. Бакунин и др.), начал писать и сотрудничал во многих русских и итальянских изданиях. Его печатные выступления внесли новую струю в освещение современной действительности Италии прежде всего тем, что представляли «взгляд изнутри» на ее проблемы, выражая позицию общественных сил, солидарных с лозунгами Гарибальди.

Естественно, что главными персонажами журналистских работ становятся близкие автору своими идеалами итальянские патриоты, участники гарибальдийских организаций. Символичной была и подпись, которую избрал Мечников для своих корреспонденций, Гарибальдиец. Она стояла под сообщениями, посылаемые из разных городов Тосканы в редакцию московского еженедельника «Современная летопись». Эти и другие итальянские статьи Мечникова во многом носят автобиографический характер и представляют особую ценность для реконструкции его деятельности в посленеаполитанский период пребывания в Италии.

Первая корреспонденция за подписью Гарибальдиец вышла под названием «Неаполь и Тоскана» (включена в настоящий том). Она была написана во Флоренции и датирована 29 июля 1861 г. Вот как объяснял автор цель статьи:

Я выбрал именно эти две области, потому что, во-первых, я их знаю лучше остальных частей Италии, а во-вторых, потому что они представляют две совершенно противоположные фазы развития. Тоскана, с ее блестящим прошедшим, с ее кроткими и трудолюбивыми жителями, страна промышленности, и Неаполь с его буйными ладзаронами, готовыми на всё, даже поработать полчаса, чтобы продолжать сладкоe far-niente[2], долго еще будут жить своеобычною отдельною внутреннею жизнью, какое не затевайте административное единство. Лишь когда сгладятся эти особенности, тогда только единство Италии будет вполне совершенным, тогда только начнет существовать итальянская нация…[3]

Единство Италии, за которое ратует Лев Мечников, он связывает с созданными под председательством Дж. Гарибальди «Comitati di Provvedimento»[4]. Принимал ли Мечников непосредственное участие в них уже в те первые после возвращения из Неаполя месяцы 1861 г.? Возможно. Очерк «Неаполь и Тоскана» однозначно лишь подтверждает, что он – горячий сторонник этих организаций, защищает их от распространяемых в Италии инсинуаций, будто они состоят «на иждивении венского кабинета». Свою позицию Мечников раскрывает в рассказе о затеянном в королевском суде процессе против журнала «La Nuova Europa» («Новая Европа»), ставшего трибуной движения за объединение Италии. С глубоким уважением он характеризует главного редактора этого издания проф. Монтанелли: «экс-министр 1848 г., другМадзини и горячий приверженец идей его, признаваемый даже врагами за одного из даровитейших людей Италии и за одного из лучших ораторов Тосканы»[5]. Мечников присутствовал на судебном заседании, где выступал Монтанелли, а вынесенный присяжными вердикт в пользу «La Nuova Europa» расценил как выражение поддержки идеи единства страны, которая всё глубже укореняется «в народном сознании».

Для подтверждения огромного авторитета Гарибальди в разных слоях народа бывший гарибальдийский офицер обращается к воспоминаниям о своей военной службе в Неаполе, которые дополняют характеристику, изложенную в «Записках гарибальдийца» (переизданных в первой книге новой трилогии, подготовленной Р. Ризалити и М. Талалаем).

Зловещую картину присутствия каморры в городе Мечников обрисовывает так:

В первое время моего пребывания в Неаполе меня поражали страшные, мрачные фигуры, в живописных лохмотьях, с выразительными, большею частью злыми козлиными физиономиями, которые постоянно замечал я везде, где только собиралась толпа народа. Они неподвижно стояли среди всеобщего движения, ни с кем не говорили и только внимательно посматривали из-под нахлобученных своих sombrero, многозначительно заложив за пазуху руку […]. Я не один раз спрашивал у людей, более знакомых с Неаполем, что означают эти фантастические фигуры. «Гамморист, sono della gamorra»[6], – отвечали мне, почти всегда шепотом и с суеверным страхом оглядываясь во все стороны[7].

Мечников, по собственному свидетельству, встречал Гарибальди при въезде в Неаполь и слышал приветственную речь, которую произнес главарь каморры Гамбарделла «на неаполитанском диалекте»:

Не знаю, понял ли ее Гарибальди, – я же со своей стороны видел только отчаянную мимику. Оратор не мог окончить своей речи. Он с неподдельным волнением бросился на колени и поцеловал руку народного героя. После этого Гарибальди имел с ним много свиданий и между ними бывали продолжительные разговоры. Из этих-то и тому подобных разговоров Гарибальди в несколько дней успел коротко ознакомиться со страной, которую видел первый раз, но которую понял и угадал все нужды, и спешил по возможности удовлетворить им административными распоряжениями[8].

Благодаря ремаркам о датах и местах написания последующих статей мы узнаем, что в ноябре 1861 г. автор «Записок гарибальдийца», то есть уже после выхода их в свет, живет в Сиене. Этот переезд, как выясняется, имел прямое отношение к активизации комитетов за объединение Италии в Тоскане. Не случайно их деятельность занимает центральное место в новых публикациях Мечникова. В Сиене, погруженной «в свои муниципальные интересы», он отмечает признаки отрадного для всей Италии явления настойчивости горожан, связывавших дальнейшую судьбу родины с Гарибальди.

Мечников знакомится с сиенцами, которые в 1860 г. «оставили свои семейства и мастерские и отправились в ряды волонтеров» гарибальдийского войска. Теперь же «главная польза, извлеченная итальянскими городами вообще из последнего переворота, есть появление ремесленных братств и обществ взаимного вспомоществования между рабочими. Они делают «великое общественное дело», к которому Мечников относит выпуск в Сиене еженедельного листка «для народного чтения» – «одну из первых попыток в совершенно новом для Италии роде»[9].

Важным моментом в политической деятельности Мечникова стало его вступление в состав Сиенского комитета за объединение Италии, что говорит прежде всего о продолжении активного участия гарибальдийского волонтера-иностранца в итальянском освободительном движении. Как видно из его корреспонденции, Мечников стал членом этой организации на первом ее заседании в январе 1862 г. в зале Дворца dei Rozzi[10]. С его же слов мы знаем также о втором заседании комитета под председательством профессора университета Феррари, бывшего узника герцогского режима. В корреспонденции «Из Сиены», публикуемой также и в настоящем томе, читаем: «На правах члена, я принимал очень деятельное участие в заседании, бывшем утром 2-го февраля»[11], где бурную дискуссию вызвал вопрос об отношении к готовящейся в тот день в Сиене демонстрации против светской власти папы. Мнения членов комитета разделились. Мечников оказался на стороне тех, кто выступил в поддержку манифестации и вечером принял в ней участие. В своем ответе он сообщал о провозглашавшихся там возгласах «viva[12] королю Италии и Гарибальди» и «вовсе не дружеских пожеланиях папе-государю и сиенским клерикалам»[13].

Еще одно заметное событие в сиенской биографии Мечникова произошло 16 февраля 1862 г., когда общее собрание комитета итальянского единства сформировало свое новое руководство. Сам Мечников по какой-то причине там не присутствовал, хотя комитет и принял решение относительно его нового статуса. Оно было изложено в сохранившейся записке за подписью сиенского демократа Фортунато Фанелли, который уведомлял Мечникова, что он избран в руководящий центр комитета[14]. Свою новую обязанность русский гарибальдиец совмещал с редактированием газеты «Flagello» («Бич»), о чем свидетельствует письмо от 12 июля 1862 г. в Петербург к редактору журнала «Современник» Николаю Чернышевскому[15].

Лев Мечников не ограничивается в своей деятельности делами сиенских общественных организаций. Сторонник идеи Гарибальди о консолидации патриотических обществ, он выезжает в другие города для установления связей между ними. В конце февраля 1862 г. посещает Лукку, чтобы «посмотреть на учреждение ремесленного братства»[16]. Судя по присланной отсюда корреспонденции, его интерес к луккскому братству был вызван общей для подобных организаций задачей. Здесь он рассказывает о генуэзском центре комитетов за объединение Италии, в том числе о «комитетах по делам Рима Венеции», и об одном из ремесленных братств – обществе вольных карабинеров, занимавшемся закупкой оружия и военной подготовкой итальянцев. Мечников цитирует ответ Гарибальди от 18 февраля на обращение студентов: «Вас была тысяча со мной в 1860 году. Пусть вас будет миллион в 1862-м. Готовьтесь, это главное». К этим словам автор луккской корреспонденции многозначительно добавляет: «итальянцы приготовляются и чего-то [подчеркнуто в тексте] ждут»[17].

В ходе подготовительных мероприятий гарибальдийцев Мечников посетил конгресс ремесленных братств и комитетов за объединение Италии, открывшийся 9 марта 1862 г. в Генуе и нашедший отражение в двух его мартовских публикациях в «Современной летописи» и «Современнике». Подробности, сообщаемые в очерке «Капрера»[18], не оставляют сомнения, что их автор присутствовал на заседаниях не только в качестве корреспондента, но и участника конгресса. Он описывает «зал маленького театра Паганини», куда прибыли посланцы местных комитетов: «Около половины двенадцатого громкие рукоплескания с площади дали знать собравшимся о приближении их председателя. Скоро действительно вошел Гарибальди и занял место за президентским столом»[19].

В своем отчете Мечников сосредоточивает внимание на итогах работы конгресса, целях, которые там были определены. В корреспонденции «Из Сиены», публикуемой в настоящем томе и написанной сразу после завершения работы в Генуе, он отметил создание по инициативе Гарибальди центральной комиссии, объединившей «существующие здесь оттенки оппозиционной партии», перечислил персонально ее членов: Дольфи, Монтанелли, Брофферио, Кунео, Кампанелла, Мордини, Карбонелли, Криспи. Здесь же почти полностью была приведена программная речь Гарибальди к представителям «славной Италии» о готовности «выкупить нашей кровью» провинции страны, всё еще находящиеся «под гнетом иностранного деспотизма»[20].

Примечательно, что свой отчет о генуэзском съезде автор закончил публикацией документов, составленных в духе решений конгресса и непосредственно касающихся Сиены. Это письмо тамошнего общества вольных карабинеров к Гарибальди и его ответ в Сиену, где, как мы видели выше, Мечников играл руководящую роль в комитете за объединение Италии. Таким образом, нельзя исключать причастность гарибальдийца к этой переписке, выражавшей и его взгляды на дело освобождения Италии. Сиенцы писали генералу:

Мы уже устроили Общество карабинеров по образцу, одобренному вами для Генуэзского батальона, и скоро будем готовы идти туда, куда вы призовете нас на славные победы, на защиту отечества. Но чтобы не поступить как-либо несогласно с вашими видами мы просим вас стать действительным председателем нашего общества, которому этим вы придадите новую силу и значение[21].

Чего бы ни касался в своих тосканских статьях Мечников, в них неизменно фигурирует имя Гарибальди. Для него Гарибальди – нечто большее, чем действующее лицо текущих событий. В определенном смысле журналистские описания Мечникова – продолжение «Записок гарибальдийца», где он стремился показать в Гарибальди не просто человека, блестяще владеющего военным делом, но и олицетворяющего надежды и волю народа. Понять феномен Гарибальди он пытается и в упомянутом очерке «Капрера» в связи с появлением генерала в Генуе и его выступлениями в зале им. Паганини. Он делает вывод:

Гарибальди во всем мало похож на обыкновенных смертных; в особенности красноречие его очень мало имеет общего с витийством лучших здешних ораторов, очень еще привязанных ко всяким фьоритурам, неожиданным эффектам и неумеренной жестикуляции. Особенности Гарибальди, уменье очень определенно высказать многое в немногих словах простым, разговорным, но чистым итальянским языком, говорить которым здесь имеют очень немногие и которым никто не пишет[22].

Мечникова-журналиста интересует в Гарибальди всё – его манеры и внешность, быт и взаимоотношения с окружающими и конечно ставший легендарным остров Капрера, с тех пор как там поселился прославленный герой. «Теперь, – пишет он о Капрере, – глаза всех обращены на нее, вся Италия у нее ждет решения своей участи. Всё, что есть в Италии смело думающего, горячо преданного благу родины, отправляется на поклонение в Капреру, как правоверные в Мекку»[23]. И автор этих слов представляет панораму острова, его неказистой природы, описывает дом Гарибальди. В очерке мы не находим прямых признаков авторского присутствия на этой земле. Но сама манера описаний свидетельствует, что их представил человек, лично посетивший остров и хорошо знакомый с сельской жизнью. Иначе невозможно объяснить «украинское» сравнение, которое он использовал, детализируя капрерский пейзаж: «Стада волов пасутся на небольшом луге, с совершенно такой же тупой и хорошо всем известной физиономией, как и сотоварищи их в малороссийских степях»[24].

Разумеется, для Мечникова посещение Капреры было вызвано не туристским любопытством, а скорее всего подготовкой генуэзского конгресса комитетов за объединение Италии. Капрерские впечатления дали возможность ему расширить представления о знаменитом обитателе острова. «Гарибальди, – делился Мечников своими размышлениями, – так мало жил личной жизнью частного человека, что в Италии думают, будто у него нет и не было никогда потребности в ней. А между тем многое в нем заставляет предполагать, что он приносит тяжелые жертвы своим убеждениям, когда решался проводить всю свою жизнь то на военных кораблях, то на полях сражений». Его любимое занятие – мирный сельский труд, а его скромность несоизмерима с подвигами, совершенными им. Вспоминая ноябрь 1860 г., Мечников пишет: «Сложив с себя все чины и форменные отличия, распустив свое войско, Гарибальди остался всё же тем, чем был прежде, то есть главою и центром итальянского движения, выступившего теперь в совершено иной форме своего развития»[25].

То, что Мечников называл новой формой итальянского движения, продемонстрировал в Генуе съезд сторонников Гарибальди, ставший отправной точкой также и для дальнейшей деятельности волонтера-гарибальдийца. Он объезжает разные местности Тосканы, о чем можно судить по его статьям. В майской книжке журнала «Современник» за 1862 г. появились его путевые заметки, собранные под общим названием «Этрурия» и подписанные псевдонимом Леон Бранди.

Вся поездка Мечникова, пролегавшая через Вольтерру, Монтекатини, Помаранче, Лардерелло, проходила под знаком имени Гарибальди. Их историко-географические описания автор сопроводил отчетом о своих встречах и беседах с местными жителями. Среди них он находит тех, кто как и он, сражался в 1860 г. против неаполитанских Бурбонов. В Вольтерре стал свидетелем того, как, услышав звуки оркестра, скотоводы, пришедшие из Мареммы, дружным хором запели вдруг гимн Гарибальди, а музыканты подхватили его мотив. Из разговоров с рабочими медного рудника Мечников выясняет, что отсюда приверженцы Гарибальди уходили добровольцами в его армию. А о господствующих среди населения настроениях автору путевых заметок постоянно напоминали стены домов, испещренные «патриотическими надписями»[26]. Там же на древней земле Этрурии, Лев Мечников познакомился с человеком, спасшим Гарибальди от австрийских оккупантов в драматические дни после падения Римской республики в 1849 г. Имя его – Джироламо Мартини, воспоминаниями которого завершаются путевые заметки.

Еще об одной поездке Мечникова узнаем из его «Писем о тосканских Мареммах», опубликованных в упомянутом «Современнике» и переизданных в данном томе. Она также была обусловлена подготовкой гарибальдийцев к новым походам. В г. Масса Мечников провел время в обществе вольных карабинеров, председателем которого оказался его сослуживец по Южной армии в боях под Капуей в 1860 г. В «Письмах» называется его имя – Аполлонио. На встрече с вольными карабинерами Мечников увидел и других знакомых по гарибальдийской армии. «Вся эта молодежь, – сообщал он, – требовала, чтобы ее непременно вели на австрийскую границу, где, по носившимся тогда слухам, Гарибальди снова собирал волонтеров». И далее цитировал их заявление: «Довольно уже мы парадировали в саду да стреляли в цель. Или пусть распустят общество, или ведут нас к Гарибальди»[27].

Нетерпение, которое проявляли сторонники Гарибальди, уже в мае 1862 г. обернулось столкновением между ними и правительственными войсками в Брешии, преградившими путь волонтерам в Венецианскую область. В Сиене эти события отозвались репрессивными мерами властей против Мечникова. В попавшем в руки российской полиции письме от 12 июня 1862 г., отправленном из Сиены в Петербург на имя Н. Чернышевского, он так характеризовал свое положение: «Дело мое по поводу Брешии окончилось, хотя и не так худо, как можно было ожидать, судя по самовластию здешних префектов и министерских чиновников с эмигрантами; тем не менее тоже положение очень дурно. У меня отобрали редакцию “Flagello”, и для личной безопасности я должен уехать из Италии, где не могу жить, не действуя»[28].

Обратим внимание на последние слова письма, подтверждающие, что Лев Мечников не представлял своей жизни в Италии без участия в ее национальном движении. Хотя после мая месяца над ним сгустились тучи, он не уехал из страны. Но Сиену пришлось покинуть. На некоторое время гонимый эмигрант переселяется в Ливорно. Отсюда 20 июня он адресует в редакцию «Современника» первую часть своего биографического повествования о Джузеппе Мадзини[29]. Этот очерк, однако, не увидел свет в связи с арестом российской полицией редактора журнала Н. Чернышевского.