Настоящее чудо

3

Все свои мысли, что возникали от общения со своей «подругой», он долгое время относил к кризису среднего возраста и, держась за эту мысль как за спасательный круг, продолжал жить своей жизнью.

Хорошая работа, хорошая квартира, отличный послужной список, всего этого он добился исключительно своим трудом, – убеждал себя. Хороший противовес разного рода лишним мыслям в голове, и он обращался к перечислению нажитого всякий раз, когда в голове возникало что-либо противоречащее привычному. И был, в своем роде, прав.

Он закончил университет, не самый престижный, но очень практичный, инженерный. Пока другие, став историками, философами или математиками, шли, по окончании учебы, продавать телефоны, поскольку на одно вакантное место историка приходится десять вакантных мест продавцов разного рода гаджетов и, впоследствии, ломали голову над тем, зачем им вообще понадобилось высшее образование, он отправился работать по специальности. Инженеров в стране как раз не хватало – слишком долго это считалось куда менее престижным способом добыть себе кусок хлеба, нежели разные полузаконные методы владельцев собственного бизнеса, так что по окончанию учебы его с радостью взяли на не очень высокооплачиваемую, но перспективную работу. Набравшись некоторого опыта в строительном деле, за пять лет он докарабкался со статуса ведущего специалиста, потом до руководящей должности, а после ушел в строительный надзор, где стал курировать то, что еще недавно строил. Через три года нашел место получше и уехал работать сюда – из небольшого провинциального города в мегаполис, где стройки не прекращались и жаловаться на отсутствие работы или низкие зарплаты, при серьезной потребности в строительстве, не приходилось. А через год и здесь стал начальником отдела и на том пока остановился. Таким я его и застал.

Умный, авторитетный, с большим опытом и хорошими отношениями с подчиненными, на хорошем счету у руководства и профильных организаций, требовательный, но справедливый, без лишней придирчивости – вот то, что он слышал от своих коллег на каждый свой день рождения. Можно было еще добавить, что он ни при каких обстоятельствах не берет взяток и ни разу не воспользовался служебным положением в личных целях. Просто идеальный работник, которому не за что краснеть.

Ты знаешь теперь, Жонглер, как я отношусь к таким людям.

– Нам нужно развестись, – сказала его жена спустя три года после свадьбы, ровно на годовщину.

– В чем причина такого решения? – он не то, чтобы удивился, все к тому шло уже давно, думал он позже: весь последний год жена становилась все холоднее и отстраненнее с каждым месяцем, – но все ведь было неприятно.

– Ни в чем, – ответила она чересчур спокойным голосом для человека, который только что доломал свою личную жизнь.

Потом жена куда-то ушла, а он остался сидеть на диване и думать о ней, попивая коньяк. А следующим утром, когда супруга вернулась, сказал:

– Хорошо, если тебе так хочется – давай разводиться. Можешь забрать из дома все что захочешь.

Если ей от этого будет лучше, – убеждал он себя, втайне надеясь, что она передумает – пусть так и будет.

Но жена не передумала.

В тот же день они написали заявление о разводе и месяц до получения свидетельства о расторжении брака почти не разговаривали, ходили по квартире, как призраки семьи, на которую три года назад все смотрели с завистью и пророчили прекрасное будущее. Спустя месяц она исчезла из его жизни, забрав из нее все, что хотела. Не так уж и много, между прочим, если не считать семейных накоплений.

Супруга обычно преподносила себя человеком с большим талантом к фотографии и повсюду таскалась с камерой, снимая все подряд, а после кое-что выкладывая в интернет. Работать она не работала, но он не особо беспокоился на этот счет, так как к тому моменту вполне мог обеспечить хорошую жизнь и двум людям, и даже трем, в том случае, если бы они решили завести ребенка.

Признаться, я и сам обманулся, когда копался в его воспоминаниях, воспринимая бывшую жену этаким гедонистом с завышенным самомнением и сильно удивился, когда увидел ее настоящую.

Приехав на работу в день нашей настоящей встречи, через год после того, как я ему впервые написал от лица бывшей полузнакомой, он, привычно поздоровавшись со всеми коллегами и сходив на ежедневную планерку, налил себе кофе, открыл почту и обнаружил там уведомление, что страница с фотографиями его жены, на которую он все еще был подписан, удалена владельцем.

– Интересно… – пробормотал он и полез изучать жизнь супруги в интернете, быстро выяснив, что то же самое касалось многочисленных социальных сетей, блогов, форумов, где она была зарегистрирована и писала или, чаще, не писала в них, просто присутствуя.

Он залез даже на Тот Самый Сайт, Жонглер, несмотря на то, что системный администратор за такое вполне мог бы его сдать, и тогда он получил бы замечание от руководства. Но и там бывшей супруги не оказалось.

Он безуспешно набрал в поисковике ее имя – интернет ничего не выдавал. О бывшей жене теперь напоминали лишь два штампа в паспорте – о заключении брака и о его расторжении.

4

«Никогда не обращал внимание на уборщиков? Я однажды вот о чем подумала: все здание обслуживается минимум десятком человек. Уборщицы и уборщики, электрики, слесари, охрана… впрочем, охрану можно не считать. А еще есть дворники, вентиляционщики… все те люди, без которых здание не будет жизнеспособным. Как полезные микроорганизмы, они приводят все в порядок, следят за тем, чтобы здание работало как надо. Системные администраторы, повара в столовых… признайся, большую часть этих людей ты даже не помнишь в лицо. Человек моет пол рядом с твоим компьютером, а ты не обращаешь на него внимания. А между тем, у них есть ключи от всех дверей и, вероятно, доступ ко многим важным документам. Кинут они какой-нибудь отравы в вентиляцию и все. И все».

Это я написал одиннадцать месяцев назад.

Он как раз вернулся из командировки. Ездил проходить аттестацию и вез назад очередное удостоверение доказывающее, что идеально подходит для своей работы.

– Здравствуйте, – сказал через минуту в трубку телефона технический директор – совершенно никчемная, с его точки зрения, профессия, задача которой подписывать письма, делая вид, будто в них разбираешься. На его работе техническим директором был сын одного из учредителей, на два года его младше, с восполняющей недостаток опыта значительной важностью. Во всяком случае в тех ситуациях, когда не требовалась консультация, – а вы уже приехали? У нас тут небольшая проблема…

Небольшая проблема означала необходимость проверить результаты комиссии по расследованию несчастного случая на производстве: Сорвавшаяся с крана бетонная плита упала на самосвал с песком, водитель остался жив, но сломал себе несколько костей, ударившись о дверцу, когда машина завалилась на бок. Для технического директора проблема заключалось не столько в самом факте покалеченного водителя, сколько в том, что строительный надзор может за это нести ответственность. Что, естественно, сказывалось на репутации компании, не говоря уже о сумме на лечение пострадавшего.

– Регламентный срок заключения комиссии завтра. От вас требуется оценка деятельности наших людей на объекте и подпись. Они уже написали отчет…

Также это означало, что теперь придется ехать на работу, а не домой.

Майская погода – особенная для городов, что на зиму оказываются под снегом. Март – это грязь и лужи. В апреле город слишком серый, лишь к концу месяца начинающий зеленеть первой, жалкой, урбанизированной растительностью, растущей сквозь антропогенный слой из похороненного под тонкой старой почвой человеческого мусора. А май – уже полноценное торжество зелени и жизни. Люди чувствуют это и начинают больше улыбаться, по городу начинают сновать парочки влюбленных, не пытаясь поскорее укрыться в какой-нибудь кофейне от неприглядных городских пейзажей, а прочие жители перестают куда-либо торопиться и просто гуляют, наслаждаясь этим промежуточным временем между грядущей бетонной, летней, городской духотой и ушедшей слякотью.

– Все изменилось. Надо ехать в промзону, – коротко сказал он ранее вызванному таксисту и, упав на заднее сиденье, раздраженно бросил сумку на соседнее место.

Мимо проносились деревья, в их молодой листве играло, будто дразня, яркое солнце. Чем дальше в промзону – тем больше зелени. Мало кто знает, Жонглер, но, вопреки воплям разного рода экологов, требования к окружающей среде на промышленных объектах гораздо выше требований к остальной городской застройке и потому там гораздо чище, чем на любой из улиц. Гуляя в промзоне, можно легко представить, будто заводы и заводики, промышленные комплексы и административные здания, где принимаются все решения о строительстве новых заводов, разбросаны в парках. Разве что, вместо уютных пешеходных дорожек, проложены дороги обычные, по которым катятся тяжелые грузовики. Территория промышленности, где все природное переделывается в новое и очеловеченное – одно из наиболее близких к природе мест из всех, где люди бывают постоянно и в больших количествах. Мне хочется верить, что в этом проявляется двойственность человека – с одной стороны заскорузлая практичность, как следствие создания надежных инструментов для выживания, с другой – тяга к некоторой творческой натуралистической эстетике, нарушающая практичность. Они свойственны всем людям, хотя в выбранном вами пути, последнее всплывает все реже, и это заметно хотя бы в том, что эстетики в ваших творениях становится все меньше.

В тот день кое-что произошло. Какая-то обида на ограничение своей свободы работой или теплый майский день что-то пробудили в его голове, заставив написать мне, в ответ, следующее:

«А я сегодня это проверю,» – чрезвычайно тем меня удивив.

Времени было шесть часов вечера; официальный рабочий день как раз закончился и встретить того же технического директора на работе, нивелирующего последствия сложившейся небольшой проблемы, было уже невозможно. Зато встретить обслуживающий персонал, убирающий за теми, кто принимает такие важные решения – запросто.

– Что-то вы поздно, – неудачно пошутил охранник у турникета, когда он пересек пустеющую, на глазах, парковку перед зданием и вошел в фойе.

– Угу, – ответил он и нажал на кнопку вызова лифта.

На его этаже как раз мыли пол. Молодая женщина в синей спецодежде, обставившись знаками, сигнализирующими о мокрой поверхности, елозила шваброй по дорогой, песчаного цвета, плитке. Светлые волосы собраны в хвост, на руках – синие же перчатки. В воздухе едва заметно пахло каким-то моющим средством с хлором.

Видел ли он ее раньше, или она работает здесь недавно? Уборщица была похожа на всех уборщиц разом, которых он когда либо видел. Почувствовав на себе взгляд, женщина повернула голову в его сторону – в одном ухе был наушник, кабелем уходящий в карман.

– Здравствуйте, – сказала она, чуть растерянно, будто не понимая, что ему нужно, будто она только что была невидимой, а он все равно увидел.

– Здравствуйте, – ответил он, сразу почувствовав себя неловко и толкнул дверь в свой кабинет.

Вот и проверил.

Внутри никого не было. Вообще, надо сказать, в его отделе большая часть столов всегда пустовала – только начальник, то есть он, здесь бывал часто, остальные разъезжались по объектам, появляясь только тогда, когда было необходимо заняться подписью каких-нибудь документов, или когда требовалось официально оформить очередную поездку.

Он открыл компьютер, почту, сел изучать материалы, направленные его же людьми. Ничего сложного: «Нарушение техники безопасности и производственных процессов носило случайный характер и не может быть квалифицировано просчетом в работе строительного надзора…» Обычная бюрократическая вода, предназначенная для того, чтобы потом, если вдруг начнут разбираться следователи, виновным назначили кого угодно, только не его работников. Да и незачем было грузовику проезжать под работающим краном, а строительный надзор не может контролировать каждое крепление на стройке. Для этого есть другие люди.

Вся оценка ситуации заняла десять минут. Составление отчета – еще пятнадцать. За это время я успел прислать еще одно сообщение:

«А ты знаешь, где располагается подсобка в твоем офисе?»

Он и правда не знал. Но когда с работой было покончено, и компьютер погас, подхватил сумку, вышел в коридор и внимательно его оглядел. Уборщица уже ушла, оставив после себя чистый пол и звенящую тишину. Он сделал пару шагов, прислушиваясь: звуки были чуть иными, будто сейчас он вступил в незнакомое пространство, с виду похожее на его офис; будто он попал в другой мир, о котором, среди прочего, думал в юности; будто спишь и снится работа, в которой почему-то не шелестят принтеры и никто не разговаривает по телефону.

Я ждал.

Он осторожно прошел по коридору в поисках какой-нибудь двери, назначения комнаты которой бы не знал. Таковых, только на этом этаже, оказалось две. Он всегда проходил мимо них, не обращая внимания, но в тот день он повернул ручку первой, потом второй – обе двери предсказуемо были заперты, на них не имелось ни номеров, ни табличек. Я могу тебе рассказать, что было за ними – в одной располагалась неиспользуемая душевая, в которой все та же уборщица хранила свои тряпки. В другой размещалась венткамера. Он и сам мог бы догадаться – многолетний опыт строительства общественных зданий подсказывал верные ответы, но в тот момент в нем пробудился юношеский интерес к неведомому, таинственное детское «а вдруг», заслонившее профессиональное знание, превращавшее банальный мир в непредсказуемый и таинственный.

Я ждал, когда в нем пробудится свет.

Этот интерес заставил подняться на этаж выше и там подергать ручки у незнакомых дверей. И этажом выше тоже. И дальше тоже.

– Вы что-то ищете? – раздался голос охранника на лестничной клетке, когда он добрался до шестого.

Посмотрев вниз, он увидел, как тот, запрокинув голову, заглядывает между перилами.

– Нет, просто гуляю – ответил, – а что, это запрещено?

Охранник открыл было рот для хлесткого ответа, но официальной причины для запрета подобного рода подозрительной деятельности в тот раз не нашлось, и поэтому он сказал то, что полагалось говорить людям, которые оказались не там, где им должно находиться:

– Вы закончили работать? Если да, давайте я вас провожу вниз.

Свет так и не появился, но мне еще хотелось верить, будто дорогая подруга подбросила стоящего человека.

5

Кризис среднего возраста пройдет, а достижения останутся, – убеждал он себя тот день на работе.

«Подруга» совершенно не вписывалась в его образ жизни, за последний год это понял бы даже самый глупый из людей, а он таковым не был. Но он понимал также и то, что мог закончить их общение, если бы хотел: удалил бы из друзей, свел бы общение к нулю, ушел с головой в свое комфортное одиночество, где есть работа, алкоголь и обязательное прочтение новостей, приправленное хорошей жизнью уважаемого человека.

Но он этого не делал – не дали те самые остатки любопытства, что заставили его одиннадцать месяцев назад дергать ручки у дверей на работе. Пустота внутри еще не была абсолютной, и крошечные лучи света, если позволишь такую аллегорию, еще кололи, напоминая, какую сделку он совершил со своей жизнью, расходясь с логикой, не позволяя на сто процентов нырнуть с головой в пучину инертной жизни, пока, пусть и в интернете, имеется кто-то, еще способный это любопытство вызвать. Люди неосознанно тянутся к свету, ты это помнишь, и его проявлениям, ведь это часть их сути, пусть во многом и потерянная.

Подруга занималась, как он верил из переписки, то иллюстрациями, то журналистикой, то танцами. Чем-то творческим, как и его бывшая жена. А он считал, после развода, что слово «творческое» всего лишь дает людям моральное право задирать нос перед другими, в то же время не делая ничего по настоящему полезного или грандиозного.

Творческое – сиречь неэффективное. Создать шедевр возможно лишь тем, кто привык работать, достигать результатов, а не вложив усилий – ничего и не добьешься. То есть, сделать слово «творческое» не образом жизни, но целью. Подруга же, – убеждал он себя, – как и бывшая жена, не имела достаточно мотивации, чтобы устойчиво держать один вектор, и ее жизненный курс менялся слишком часто, чтобы успеть сделать что-то значимое в одном направлении.

И если насчет жены он фатально ошибался, думая таким образом, то насчет той, кого он называл своей подругой оказался полностью прав: она действительно была слишком поверхностной, да и умерла глупо, отравившись поддельным коньяком из полуподпольного магазина, продававшего алкоголь в те часы, в которые продавать было запрещено.

В тот день он задавался и другими вопросами, которые назойливо лезли ему в голову, мешая нормально выполнять свои обязанности. Например, об исчезнувшей отовсюду бывшей жене. И о зомби. И о многом еще, на первый взгляд очень косвенно с этим связанным. Например: любит ли он свою работу? И что это вообще означает – любить свою работу?

Предположим, электрик, – рассуждал он, – что работает в здании, зашедший утром в кабинет, чтобы прозвонить розетки. В отличие от многих своих коллег, этот ходил в чистой форменной одежде и с хорошими инструментами. На вид ему было лет тридцать или чуть больше – его ровесник. Возможно даже имеет высшее образование, просто жизнь, в свое время, повернулась к нему такой своей стороной, что оказалось выгоднее работать электриком, нежели каким-нибудь офис-менеджером. Любил ли он свою работу?

Электрик никогда, во всяком случае при нем, на работу не жаловался. С другой стороны, нельзя сказать также, чтобы делал свое дело с энтузиазмом, от которого заражались окружающие и становилось понятно, что выбранная профессия ему по душе. Обычный электрик, разве что чище многих; сделал свое дело и ушел.

Точно так же поступали и его подчиненные. Никто особо не рвался делать свою работу – оформлять бумажки или ездить по стройкам и ругаться со строителями из-за неправильно уложенных труб на складе и отсутствия необходимых документов у сварщиков. Да и в офисе, когда они там появлялись – мужики в спецовках, с белыми касками, как и положено строительному надзору, разговаривали между собой и с ним разговаривали о предстоящем отпуске, произошедших терактах, политических кризисах, спорте или других делах, мало связанных с работой; о семье, детях, или о том, как сходили куда-нибудь в бар. При этом все знали свое дело и никто не жаловался, и он не мог жаловаться на своих подчиненных. Любили ли они свою работу?

В тот день, обедая, он внимательно разглядывал убранство столовой. Обеденный зал был оформлен с претензией на уют: нежно-персиковые стены, украшенные клубничками и цветочками, пестрые занавесочки на окнах, солонки в виде грибочков на столиках. Безвкусица, рассчитанная скорее на детский сад, нежели на серьезное учреждение, будто специально сделанная в пику черно-белому офисному окружению. Место для отдыха, вызывавшее желание поскорее сбежать отсюда назад, на рабочее место. Раньше он не обращал на это внимания, а теперь вдруг резануло. И в этой абсурдной аляповатости питались люди – еда здесь была не самого лучшего качества, но в округе найти другую столовую было непросто – все-таки промзона, и на многие объекты со столовыми просто так не запускали.

В очереди на раздаче стояли коллеги: несколько умудренных опытом и сединами человек из отдела экспертизы документации, и с ними один юноша, которого туда впихнули влиятельные родители, столь же бесполезный, сколь и заносчивый; коллеги постарше относились к нему снисходительно, но ничего серьезного не доверяли; за ними стояла стайка девушек из бухгалтерии, курируемая главным бухгалтером – солидной дамой в очках и кудрявым каштановым париком на голове; пара мужчин в костюмах из отдела планирования прятались за ее телесами, а возле них стоял человек в спецодежде из отдела механизации, так тут называли место, где в свободное время сидели водители. Обычные люди с самой обычной работы. Были ли они рады, что находятся здесь?

А он был? Да, он хорошо делает свое дело, многочисленные премии и грамоты от руководства тому свидетельство. Но любит ли он свою работу?

Он достал телефон, чтобы написать своей подруге пришедшую в голову важную мысль насчет этого, но не смог ее правильно сформулировать.

Так и вернулся, в задумчивости, в свой кабинет.

Уборщица, не та, которую он встретил несколько месяцев назад, другая, убирала пол, отмывая комья грязи, которые принес на своих сапогах со стройки один из его людей. Обслуживающий персонал регулярно жаловался руководству, что его отдел не ценит их труд, а руководство, в лице все того же технического директора, регулярно высказывало ему, почти всегда в одинаковой манере:

– Нельзя ли не посещать офис в рабочей одежде? У нас тут вообще-то дресс-код, а ваши люди его нарушают, что влияет на общую дисциплину.

Как влияют люди в грязных сапогах на дисциплину, технический директор ни разу не пояснил, но правда была на его стороне. Корпоративная книга, с яркими, глянцевыми фотографиями, где изображались улыбчивые лица работников компании и которую полагалось знать, едва ли не наизусть, что проверялось на каждой аттестации, недвусмысленно гласила, что в офис нужно одеваться как на похороны – никаких украшений, никаких ярких цветов, но нарядно и чисто.

Он, хоть и в целом, был согласен с этими постулатами, спорил исключительно из чувства профессионального братства с подчиненными и, естественно, отсутствия такового с техническим директором.

– Я предлагаю нам с вами завтра съездить на какой-нибудь наш объект, – сказал он в последний раз, – как раз идут дожди и строительная техника все разворотила. Грязи по колено. Съездим на оперативное совещание, а потом посмотрим, в каком состоянии будет ваш костюм.

И добавил, на случай дальнейших возражений:

– Надзор приезжает со строек. Специальных раздевалок там нет, душей тоже. Где им переодеваться? В машине, что ли, на парковке?

– Мы подумаем над этим вопросом, но и вы тоже подумайте, – директор несколько побаивался его авторитета но отступать не позволяло положение – сложные человеческие социальные игры. Само собой, никаких дальнейших действий или санкций за этим разговором не следовало, и никто ни о чем не думал.

– Сильно испачкали? – спросил он в тот день у уборщицы, но та даже не повернулась в его сторону, и неловкое желание извиниться повисло в воздухе.

А ей нравится работа?

Чтобы не мешать, он встал у окна, где уже было чисто, и оглядел серое апрельское небо и парковку под ним, ограниченную аккуратными пирамидальными тополями, за которыми начиналась дорога в город. А потом, когда уборщица ушла, все-таки достал телефон и написал:

«Знаешь, мне кажется, будто я и сам немного зомби. Сложно сказать, какие у меня глаза, но такое ощущение, будто я уже давно ничего, кроме того что привык, не делал».

И свет внутри него чуть всколыхнулся. Представляешь, Жонглер? Год работы ради этого момента!

6

Десять месяцев назад ему исполнилось тридцать три года, которые он отметил, как и многое в своей жизни, с равнодушным спокойствием, наперед зная, что будет происходить в этот день:

Позвонила мама и поздравила от себя и от отца, пожелала счастья, любви и здоровья.

– Главное, конечно, любви, – сказала она от всей души, в лучших же чувствах надавив на больную мозоль.

На работе, куда он, естественно, принес тортик, коньяк и чай, пришли поздравлять люди из разных отделов и конечно же сказали, что им очень повезло вместе работать. Появился директор, произнеся дежурную речь о ценности таких сотрудников.

Пить на работе запрещалось все той же глянцевой корпоративной брошюркой, но это правило соблюдалось примерно также, как и запрет ходить в рабочей обуви с налипшими на ней пластами грязи. Сильно все равно никто не напивался – одна бутылка коньяка на десяток человек.

Потом он ехал домой, примерно на час раньше официального конца дня – подарок от компании. Пока был женат – дома ждала супруга с каким-нибудь заранее оговоренным подарком. Он вообще, надо сказать, не очень любил подарки, так как почти все что хотел и было доступно – уже имел, а недоступное все равно не дарили. Они ужинали едой, привезенной из ресторана под негромкую музыку, потом занимались скучноватым сексом и засыпали. Вот и весь день рождения.

После развода, день рождения стал еще больше походить на обычный: не зная, чем себя развлечь, он просто возвращался домой раньше на час, включал музыку, наливал себе на три пальца коньяка (а в обычные дни – на два), насыпал льда побольше и цедил, глядя в окно на потемневший, с одной стороны, город, но сияющий, с другой стороны, многоцветными огнями: внизу фонари, реклама и автомобили; на его уровне горящие окна других квартир; сверху красные предупредительные огни, ориентир для заблудившихся вертолетов. Все вместе, если не приглядываться, сливалось в особую городскую палитру, огни жизни, ощущение, будто весь город пульсирует и дышит. Он и не приглядывался, медленно растворяясь в окружающем мире, пока коньяк растворялся в нем. А растворившись окончательно – засыпал.