Корабли с Востока

4. Рыцарь и дракон

Наоэ Канэцугу был очень добрым человеком. Кроме того, он был человеком доброжелательным, что не всегда совпадает, а на должности стратега в природе почти не встречается. Окружающие обычно поначалу видели в его поведении хитрый тактический ход, ибо счесть его глупостью было невозможно – будь Наоэ глуп, он бы до своих лет не дожил. И когда до людей доходило, что к ним действительно обращаются с открытой душой и чистым сердцем, это, как правило, обезоруживало похлеще любой хитрости. Даже Исида Мицунари не устоял, а уж он-то был известен скверным характером не меньше, чем острым умом.

Но было исключение, о которое доброжелательность Наоэ разбивалась, как капли дождя о каменную стену. Исключение смотрело на мир единственным близоруким глазом – при этом умудряясь все замечать, одевалось с вызовом традициям и просто хорошему вкусу, носило непристойно короткую стрижку и нагло усмехалось в лицо мирозданию – и самому Наоэ. Тогда Наоэ забывал о своих обычных манерах и правилах хорошего тона и начинал говорить такое, что впору доброму другу Мицунари отвести его в сторону и напомнить все многолетние нотации, что надо-де следить за языком, сдерживать себя и не наживать лишних врагов. Наоэ и сам это прекрасно понимал. И тем не менее.

Самого себя старший советник отнюдь не считал безупречным, но умел отличать хорошее от плохого, а добро от зла. Уэсуги – добро, Датэ – зло, это совершенно ясно и сомнению не подлежит. Мы несем справедливость по заветам великого Кэнсина, мы защищаем крестьян и горожан, кои не в силах защитить себя сами, мы даем возможность бедным избавиться от голода – с помощью мягких и разумных законов. Мы заботимся о процветании наук и искусств, ибо Уэсуги так же чтут книгу, как и меч. И это непреложная истина.

Такая же истина, что Датэ Масамунэ есть воплощение зла. Наоэ понял это еще тринадцать лет назад, когда молодой хозяин тогда еще Ёнедзавы вышел на оперативный простор и его стали называть уже не Этот Щенок Датэ, а Дракон. Очень быстро стали называть. Советник собирал сведения о нем и раньше, это входило в его обязанности – в конце концов, владения Датэ располагались на север от Этиго и с отцом Дракона людям Уэсуги доводилось встречаться в бою, но одно дело привычка знать о соседях все, а другое – грозовая туча, потихоньку складывающаяся из облаков над твоей границей.

Сведения были не из приятных. Война – жестокое дело, Наоэ не любил ее. На войне даже самые лучшие люди не всегда могут себе позволить брать пленных и щадить сдавшихся. Как бы ни хотелось, не всегда. Но даже князь Ода, которого не зря называли Демоном Шестого Неба, не приказывал снести с лица земли вражеский замок со всеми обитателями, всего лишь чтобы послать сообщение. Ему – а Ода тоже был врагом Уэсуги, а также врагом богов и будд – для таких распоряжений все же требовались более существенные причины. Личные привычки Масамунэ отличались от его способов вести войну в худшую сторону. Рассказывали, что он пишет стихи свежей кровью пытаемых пленников, а разрубленное тело владетеля замка Нихонмацу приказал сшить стеблями своей родовой глицинии и в таком виде распять. Дракон, как есть дракон. Которому всегда и всего мало, который стремится захватить как можно больше земель, угнетает беззащитных и все тащит в свое логово. Как это произошло с провинцией Айдзу, которую он захватил под предлогом мести за отца. Он не заслуживает права на доброе отношение.

Но Наоэ был добр и не желал Масамунэ смерти. Это недостойно человека, начертавшего девиз «любовь» на своем шлеме. Только справедливого наказания хотел он, как требуют традиции Уэсуги. Каковое и было осуществлено господином регентом. Дракон смирился перед законом, Айдзу у него отобрали. Справедливость восторжествовала.

Только освобожденные крестьяне не должны поднимать восстаний, требуя, чтоб им вернули угнетателя. Но это происходило – и это было неправильно.

Госпожа Мэго-химэ, жена Датэ, была вытребована в Киото в качестве заложницы, равно как жены и дети других даймё, ради обеспечения лояльности. Исключений не должно быть ни для кого, сказал господин регент, даже для самых верных соратников, таких как Уэсуги. Это уничтожит подозрения в фаворитизме, все окажутся в равном положении, и так будет достигнуто спокойствие в стране. Скрепя сердце, Наоэ должен признать правоту Хидэёси. Его приказы порой устрашали – или повергали в уныние, но именно Хидэёси удалось сделать то, чего никому не удавалось уже столетиями: объединить и умиротворить страну. И с меньшими, надобно признать, жертвами, чем это сделал бы тот самый Ода Нобунага, былой господин Хидэёси.

Но княгиню Датэ вызвали в столицу совершенно правильно. И не только потому, что ее мужа никак нельзя было назвать верным соратником регента. То есть приходилось признавать, но с очень большой осторожностью. Нет, дело не только в этом. Мэго-химэ – это не то, что госпожа О-Кику, княгиня Уэсуги, которая заливалась слезами, расставаясь с возлюбленным супругом, и пребывала в полном отчаянии из-за предстоящей разлуки.

Советник только раз видел княгиню во время переговоров. Тогда она не произнесла ни слова. От страха, решил он. Юная прекрасная женщина, с отрочества отданная во власть чудовища. Несомненно, разлучить ее с таким мужем было благим делом. В столице она вздохнет свободно.

Что там произошло по приезде Мэго-химэ в столицу, сам Наоэ не видел. А дословно пересказать то, что госпожа наговорила регенту, окружающие не решались. Отводя глаза, сообщали, что дама была крайне невежлива, и не вдавались в подробности. Сам же регент, когда вышел из ступора, пришел то ли в ужас, то ли в совершеннейший восторг от подобных манер, а госпожа Кита-но-Мандокоро, супруга регента, немедля сдружилась с княгиней Датэ.

И это было только начало. Дальше дела пошли вообще поперек всех понятий. Спасенные принцессы не должны заседать в государственном совете от имени дракона и в его интересах. А именно это и произошло, при полном попрании традиций.

А при ближайшем рассмотрении оказывалось, что Датэ устанавливает на своих землях – и тех землях, которые считает своими, – законы, которые обеспечивают благоденствие этих земель. И науки и искусства насаждает. Внедряет новые способы хозяйствования. Собирает библиотеки. То есть делает то же, что и Уэсуги. А это неправильно. Ведь Уэсуги – добро, а зло не может быть таким же.

Умом Наоэ давно понял, что значительную часть жутких слухов о Масамунэ сам же Масамунэ и распускает. Это ему выгодно. Как выгодно внушить людям, будто бы его интересует только война, а во всем прочем он ничего не смыслит и действует, руководствуясь чем угодно, кроме разума. Даже сам тайко способен был на это повестись – и на этом споткнуться. И Гамо Удзисато, получивший от регента во владение многострадальное княжество Айдзу и попытавшийся подвести неудобного соседа под обвинение в государственной измене. Тем более что у него были для это все основания. Казалось бы, ящеру в лучшем случае позволят вспороть себе живот, а скорее, казнят позорной смертью. Но ящер вывернулся – чешуя, она скользкая, а Гамо остался с репутацией интригана, да еще и неумелого. И Наоэ так и не сумел для себя решить – позволил ли тайко себя обмануть, или получал удовольствие от представления.

И не будем вспоминать фигуры помельче – тех, кто пытался играть на этом поле и потерял войска, земли, саму жизнь, тела, отданные на прокорм глициниям. Все, все понимал Наоэ, но ничего не мог с собой поделать. Потому что человека, который полностью рушит твою картину мира, можно только ненавидеть.

Да полно, человек ли он? Здесь любят навешивать сколько-нибудь заметным фигурам хлесткие прозвища. Не продохнуть от лисов, псов и прочего зверья. Но касательно Дата… иногда казалось, что Дракон – и не прозвище вовсе. Он и есть. А человеческий облик носит для отвода глаз. И всякому известно: с драконом нельзя сосуществовать как с равным. Его нужно убить или изгнать – или поклониться ему. Последнее неприемлемо.

Все решится здесь, на этих землях, где когда-то был вбит крест, обвитый родовой глицинией Фудзивара.

И, в конце концов, что бы там ни было начертано на шлеме, разве это не достойное предназначение для воина – сразить дракона?

При всем том, на заведомо безнадежную битву Наоэ бы не вышел. Даже ради справедливости Уэсуги. Многим в Присолнечной пресловутое письмо-вызов могло показаться проявлением отчаянной храбрости, граничащей с безумием. Однако Наоэ не действовал необдуманно и в восемнадцать лет, сейчас же ему было сорок. Да, он не любил войну и по возможности старался решить дело миром. Но в стране, столетиями живущей войной, избежать столкновений невозможно. За плечами у него было четыре крупных кампании, множество стычек и сражений – и ни одного из них, по большому счету, Наоэ не проиграл.

На самом деле пощечина в лицо Иэясу полетела лишь после того, как они с Кагэкацу многократно просчитали все ходы. Воевать за справедливость – это правильно, но воевать за нее надобно, когда есть шанс победить. И рассмотревши все варианты, они пришли к выводу: возможность не просто есть. Она есть только у них. Они не могут проиграть.

Лучше всего было бы выманить Токугаву на север. Но ловушка оказалось слишком проста для старого барсука, он в нее не попался. Что ж, они это предусмотрели. С узурпатором должен был схватиться Исида Мицунари. И как бы ни желал Наоэ как можно скорее отправиться на юг, сражаться ему предстояло на севере. Только так он окажет наилучшую помощь и правому делу, и своим друзьям Исиде и Санаде. (Вопрос: «дело правое, потому что на его стороне сражаются мои друзья» или «мои друзья сражаются на его стороне, потому что дело правое» – даже не стоял.) Предстояло разобраться со здешними союзниками Токугавы, а из них стоило принимать во внимание Могами и Датэ. В том, что Датэ выступит, сомневаться не приходилось. Не потому что он такой уж друг Иэясу и обручил с его сыном свою малолетнюю дочь. Ему нужен предлог. Вряд ли он забыл, что в юности без труда завоевал Айдзу, и если он не тешит себя мечтами вернуть завоеванное, то расширить земли своего княжества возможности не упустит.

Получалось так, что необходимо было разделить силы. Князь должен прежде всего заботиться о своей земле – значит, ему следует остаться и оборонять ее в случае опасности. Датэ взял замок Курокава, когда ему было немногим более двадцати. С тех пор Гамо Удзиса-то, получивший Айдзу во владение от господина регента, основательно перестроил и укрепил замок. Но и Датэ уже не мальчишка. Нет, оставлять замок и земли Айдзу без армии решительно не годилось. Ничего, у Уэсуги достаточно людей – отлично вооруженных и обученных. Они не зря закупали оружие эти годы, из-за чего Хори и написал свой донос, и не только закупали, но и производили, в том числе и пушки, о чем дураку Хори было неведомо.

Необходимо было нанести упреждающий удар – и это была задача Наоэ. Сложности могли возникнуть, разве что если бы Могами и Датэ объединились. Но объединиться они могли только в случае, если б не были Могами и Датэ. Вражда между кланами длилась без малого столетие. Что важнее, в замке Ямагата, принадлежавшем ее старшему брату Могами Ёсиаки, проживала госпожа Ёси-химэ. Демоница, мать Дракона.

Любой сын, узнав, что его матери угрожает смертельная опасность, поспешил бы матери на помощь. Но опять же – только не этот сын. И не этой матери.

Вышла ли принцесса Ёси, впоследствии прозванная Демоницей из Оу, за Датэ Тэрумунэ исключительно с целью шпионить в пользу своего клана – кто сейчас узнает. Не подлежало сомнению одно: своего старшего сына она ненавидела. Причем с раннего детства, передав попечение о нем семейству Катакура. Каким монстром надо быть, чтоб вызывать подобные чувства у родной матери, Наоэ не мог даже и представить. Хотя, вероятно, все в этом гнезде рептилий стоили друг друга, как уже доказала история с Мэго-химэ.

Насколько Ёси ненавидела старшего сына, настолько обожала младшего и только его видела во главе клана. Впрочем, пока был жив Тэрумунэ, Демоница еще как-то сдерживала свои порывы. Зато после…

Это случилось, когда Масамунэ должен был отбыть под Одавару к Хидэёси. Как именно произошло, говорили разное: это уже был обычай, передавать и всячески переиначивать страшные рассказы о доме Датэ.

Говорили, будто Ёси своими руками подала сыну отравленное блюдо, но он, почувствовав неладное, успел принять противоядие. Говорили еще, будто случилось это на пиру и отравленное кушанье прежде хозяина успел попробовать кто-то из гостей и тут же пал замертво.

Наоэ не задумывался над тем, какая из версий подлинная. Какой смысл потчевать Дракона ядом? На такую тварь отрава не подействует, и даже противоядия не нужно. Человек бы умер, а этот жив, здоров и вершит суд и расправу. Младшему брату приказано было совершить сэппуку. На родную мать не поднялась рука даже у Датэ, но, когда тот по приказу регента отбыл воевать в Корею, Ёси бежала, опасаясь уже не столько сына, сколько его вассалов, и нашла приют – и полное понимание – у брата Ёсиаки в его княжестве Дэва.

Так что не приходилось ждать, что Одноглазый кинется выручать матушку и дядю. Как и предвидел Наоэ, сидеть на месте он не стал, но действовал, как и ожидалось, исключительно в своих интересах, отхватывая от соседских владений разные куски вроде замка Сироиси. Последнее так воодушевило Могами Ёсиаки, что тот, вообразив, будто Уэсуги сдались не вступая в сражение, послал Кагэкацу письмо, предлагая тому стать вассалом Токугавы, и тем дал князю формальный повод к началу действий. Пятидесятитысячная армия под командованием Наоэ вторглась в Дэва. Люди Могами сражались отважно, но и числом, и умением они уступали войскам Уэсуги, а главное – дело, которое они защищали, было несправедливым. А потому клан Мотами терпел одно поражение за другим.

Наоэ, во главе основных сил, приказал окружить замки Хосоя и Ямагата. В последнем и находилась Демоница. До падения замков оставались считанные дни, и Наоэ надеялся, что госпожа Ёси сумеет умереть как подобает. Ему бы не хотелось убивать женщину.

Новости, доходившие с юга, также воодушевляли. Да уж, не Хидэтаде было искать победы там, где когда-то потерпел поражение его отец. Победа Санады под Уэдой в очередной раз доказывала: Уэсуги не ошиблись в расчетах. Они не проиграют. Они не могут проиграть.

Правда, численный перевес Мицунари оказался не таким большим, как предполагалось. Не потому, что Исида собрал недостаточно значительную армию. Но было бы разумно ожидать, что Токугава оставит крупный гарнизон для защиты Эдо, города, который он сделал своей столицей. Но нет. Старый и отяжелевший Иэясу не проявил обычной осторожности. «Как опасался когда-то тайко, – сообщал Мицунари, – барсук расправил крылья и пытается лететь. Но я укорочу эти крылья».

Пока на юге тануки изображал собою летучую тварь, на севере своя тварь сделала неожиданный ход. Смирил ли Могами гордость, запросив помощи у племянника, или тот действовал из каких-то своих соображений – последнее вероятней, но помощь подошла.

Однако и к Наоэ дошли подкрепления – вспомогательная армия под командованием Онодэры Ясимити. Так что полтысячи конников Датэ, как бы отчаянно они ни сражались, ничего изменить не могли.

Подкреплению можно было оставить замок Хосоя. А Наоэ предстояла задача потруднее. И он бы ее уже решил. Если бы не туман. Если бы не проклятый туман, упавший в последние сутки. Осень, что поделать. Конечно, от того тумана есть и польза – можно подойти к Ямагате незаметно. От любых условий погоды может быть выгода, если пользоваться ими с умом. Так учил господин Кэнсин. И они сами научились тому в Этиго, – с его суровыми и долгими зимами, обильными снегопадами и пронзительными ветрами. Теперь, по прошествии лет, ему казалось, что пусть в Этиго были снегопады, преграждавшие перевалы, отрезавшие врагам путь, однако никогда не было подобного тумана. Хотя туман был, конечно. Он бывает везде. Но худший, чем здесь, Наоэ видел только в Корее. Страна утренней свежести и вечной сырости, будь она неладна. Здесь хворобы из-за дурного климата воинам не грозят, но неудобства в виде отсыревшего пороха он доставить может. Впрочем, это и к врагу также относится, так что нечего сетовать. Плотный, мутный, глушащий все звуки туман позволит приблизиться к Ямагате на расстояние пушечного выстрела, чего прежде не удавалось. А дальше все решится в считанные часы. У Ямагаты крепкие стены, но даже самые лучшие не устоят перед пушечными ударами. Этому он тоже научился в Корее – так что и от того похода была польза.

Выдвинулись быстро, шли, ориентируясь по реке. Без проводников. Каким бы ни был Могами владетелем, люди Уэсуги здесь были чужаками и захватчиками и местным не доверяли. Так даже и лучше. Не стоит опасаться, что тебя заманят в ловушку. Медлить было нельзя и потому, что Дата тоже мог воспользоваться моментом. Кто знает, как туман ударит ему в голову.

Наоэ был готов к тому, что Могами, доведенный до отчаяния, решится на вылазку. Он был готов к тому, что Онодэра застрянет под Хосоя и Дата удастся его смести. Не был он готов, как выяснилось, к самому простому.

По его расчетам, они должны были уже достигнуть Ямагаты, но высланные разведчики сообщили, что замка впереди нет. Чудотворцев, а также святых отшельников, способных сделать замок невидимым, во владениях Могами сроду не водилось. Подходило единственное объяснение. Двигая ускоренным маршем, армия прошла мимо Ямагаты, не заметив замка за этой мутной пеленой.

Это было плохо. Это было глупо. Но не безнадежно. Он знал, что на войне далеко не всегда все идет по плану и подобные нелепости в ней случаются чаще, чем геройские подвиги. Наоэ приказал стать лагерем – все равно уже темнело, и видимость стала еще хуже, хотя до того казалось, что хуже быть не может. Разослал разведчиков по всем направлениям. И, учитывая обстановку, приказал занять круговую оборону.

Что, по всей вероятности, и спасло людей Уэсуги. По крайней мере, определенную их часть. Потому что среди ночи враги обрушились на них отовсюду. И если б не принятые заранее меры, лагерь бы просто смели.

Это не мог быть только Могами – у него не хватило бы сил, даже при поддержке кавалеристов Датэ. Остальные союзники Токугавы не успели бы подойти, да и не рвались сюда, согласно данным разведки. И это означало одно: с Могами объединились основные силы клана Датэ. Что было невозможно по всем статьям, но явило себя в полной мере. Так мог действовать только Одноглазый – Наоэ достаточно изучил его методы, хотя до этой кампании никогда с ним не сражался. Ставка на мощный огневой удар, потом в дело вступит кавалерия. Уэсуги также имели в достатке аркебузиров и артиллеристов, но сейчас преимущество было за нападавшими. На руку им была не столько неожиданность – возможность нападения Наоэ как раз принимал в расчет, – сколько проклятые тьма и туман и знание местности. Главная задача сейчас была не допустить паники, не дать бою превратиться в бойню. После этого можно будет контратаковать.

Только контратака без сведений о количестве противостоящих войск превратится в ту же бойню. До сих пор за Уэсуги было численное преимущество. Сейчас противник был везде, исчислить его не представлялось возможным. Тьма, озаряемая сполохами огня и вспышками выстрелов, искажала видимость до невероятия. Ясно было лишь, что передовая армия Уэсуги полностью окружена.

Ничего, ночь не бесконечна. С приходом рассвета все может измениться. Одноглазый всегда рвется вперед, забываясь в горячке битвы. До сих пор ему везло, стратег всегда его прикрывал. Хорошо, что собственный князь Наоэ гораздо разумнее, не рвется сражаться в первых рядах. И сейчас Наоэ может быть за него спокоен, а Катакура не сможет поспеть везде. Дракон еще может быть повержен.

Но утром не изменилось ничего. Стало ясно: произошедшее ночью – не просто налет с целью запугать противника, сбить его с толку. Враги и не подумали отойти, намеренно и плотно берут в клещи. Откуда они выкопали резерв, непонятно, но давать передышку Уэсуги не намерены.

Видимость улучшилась ненамного, но, по крайней мере, стало ясно, что Наоэ не ошибся в своих предположениях. В тумане можно было различить на латниках черные с золотом доспехи, какие носила гвардия Датэ, а над полем – бело-синие знамена клана. Самого Масамунэ по-прежнему не было видно. А Наоэ не мальчишка, чтобы требовать одиночного поединка. Собственно, он и мальчишкой не совершил бы такой глупости. Но намерения Датэ ясны. Змей залег вокруг армии Уэсуги и постепенно сжимает кольца. И будь здесь кто-то другой, раздавил бы.

Только люди у Наоэ опытные, толковые и понимающие дисциплину. Их перемолоть не так-то легко. И командир их не станет идти на бесполезные жертвы. Если чем-то и кем-то жертвовать, то ради того, чтоб выиграть. Насколько это возможно.