Ставропольский писатель. Коллективный сборник. Том 2

И Тихон, краснея в смущении, поднял взгляд к целомудренному взору стоящего напротив него Клима, который сразу ответил, воздохнув тяжело, но добродушно:

– Brevis esse laboro, obscurus fio13, – и после латыни ласково посмотрел на всех, словно отец на чад. – Братия, знайте, любовь братскую я к вам имею, оттого не желаю расслабления душ ваших, дабы вас не покинул Дух, и враг не сломил вас; arcum intensio frangit, animum remissio14. А напряжение рождает сражение; сражение есть война. Война, словно механизм, поршнями своими переломит неготовые противостоянию кости, и не узнаете их в конце, ибо обезображены будут. Так да укрепите остовы свои грозным оружием, и мечи Слова обретите, воссияв духом кротким и смиренным; тогда гордыня врага не уничижит вас, и Дух не отступит от вас; и возвратитесь с сечи невредимы. И Deo juvante и Deo volente15, предварите в познание врага; ибо знание есть Свет, а Он есть силу Имущий; и свет ваш да светит пред всем сущим в мирозданиях, сотворённых Богом, и остановит крах, и вступим, братия, очистившимися от скверн в обитель блаженства и радости. Не будем же невеждами и возьмём Крест спасения, и не побережём души своей за Него; и познаем, что honesta mors turpi vita potior!16

– Климент, послушай, эти заветы Бога чрез твои уста трудны и невозможны в исполнении…

Но Силуана перебил Селафиил, ощутимо проникшийся словами, словно копьё поражающими сомнения, обретя новое желанное чувство, сменившее так тяготившее его страдание, сказав с юношеской пламенностью:

– Ad impossibilia Deus non cogit!17 Так желает Господь во спасение наше. И двинемся молитвенно на врага; и не возможет сокрушить и задуть пламя Истиной веры Православных чад Господних! Братия, прекратим дремать в чувствах, ибо зло, не дремля, надвигается бесконечной ратью; оно побеждаемо и бессильно, и вредоносна Правда ему; обличим сущность его и познаем противоестественность пустого глагола тьмы. Отнятая сила и Свет Истины от него им же самим, подобно огню, ожигает тленную сущность смрадного духа. И поникших в тёмных стезях разве убоимся или возможем примкнуть к павшим и отлучённым от Десницы Предвечного Бога? И клокочет зло в неимоверном бессилии, и власть обретает от страха склонившихся пред ним в бессмысленной боязни. О братия! Неразумие наше забавляет демонскую рать. Доколе мы не престанем прикрываться от Света занавесью и не признавать светоносного сиянья Светила Всеопаляющего и Окормляющего сущее в мире – не достигнем полного бессмертия, не освободимся от бренности духа мира, не вкусим пищи чертога изначально предуготовленного и предусмотренного нам и не познаем радостного прозрения очёс духовных. И утроим мольбы за отлучённых в неверии, строящих искания Истины, укреплённые не верой, но шатким основанием логических домыслов. Оные без Богопознания не приведут к иному пути, кроме как к тупику неясных толков и извращений Правды, зависимых от умозрения, нелепых заключений, навеваемых дьяволом отдельным личностям из сборища безымянных людей, сталкиваемых в заразное скудоумие. Где наша Deo gratias?18 Так, братия, будем сильны, и грянем с молитвою на врага, и примемся ab haedis segregare oves!19

– Benedicat vos omnipotens Deus, Pater et Filius et Spiritus Sanctus et Benediction Domini sit vobiscum20, – красиво, стройно и властно проговорил Клим, стоя на возвышении посреди дороги, как бы плавно скользящей под уклон от монастыря; и позади него купол, возглавляющий храм, сиял, выделяясь величественностью и красотою. Монахи восторженными взглядами смотрели на их премудрого настоятеля в земной жизни, сопричтённого им по возвышении. Его суровый к злу и добрый к Истине взгляд излучал чрез необыкновенную младость образа познания, накопленные в опыте труда и подвигов, исполненных горячей любовью к Богу. Виденное и пройденное им неизгладимо отражалось в чертах его. И только слепец мог не заметить сокрытой в нём высокой духовности и силы.

Селафиил, стоя ниже настоятеля, всматривался, находя в его образе опровержение домыслам об ограниченности человеческого естества, познавая изменчивость сущности пребывающего непрестанно в содружестве с Творцом, противоборствуя уничижённой стороне человеческой природы, тянущей в бездну погибели. Его лицо озарялось детскою восторженностью, и небесного цвета глаза ликовали; волосы, светлые, будто солнечные лучи, заплетены были в три толстые косы, перевитые, как бесконечные спирали. Он улыбнулся и, перекрестившись, запел воинственные кафизмы из Псалтыря, обратившие его прекрасный, мощный голос в правое и непобедимое орудие. И голоса братии снова сплочённо разлились, наполняя воздух и землю мотивом несказанно вечного и прекрасного.

И, Духом исполненные, шли они на врага.

II

Божья коровка, маленький интересный жучок, взбиралась вверх по тоненькому росточку травы. Она, глядя на безграничный воздушный океан, утративший живописную притягательность и живость, не утруждалась обдумыванием этого изменения в сей промежуток её не особо многозначительной жизни. Надлежало бы заметить одну важную деталь, составляющую бытие насекомого, никогда не отдававшего себе отчёта в своих действиях. Она счастье обрела в насыщении утробы, и остальное просто не вписывалось в рамки свойственного ей низменного мировоззрения. Божья коровка тривиально ползла наверх, разумеется, карабкаясь, будучи ведома вожделенным желанием вкусить то, что из-за нежно-зелёного вида казалось свежим и посему мягким и сладостно-упоительным. Она прожила много и не помнила ни рождения, ни жизни, будто утопшей невозвратно в пучинах бурлящей и пустой суеты, и единственной целью её было живиться безрассудно и безостановочно. Снова вспыхивал на горизонте обрастающий новыми мифами усеянный мелкими каплями росы листок; и она стремилась вкусить его, не помышляя ни меры, ни причины напрасного пресыщения; и не терзаясь действиями, приносившими временную пользу только ей. Она достигла желанного, и… бессмысленное существование прервала пята мощного демона. Он переступал горящими, как и остов, лапами, выжигая беспечную жизнь природы. За ним следовали люди, и чрез десятки вооружённых воинов тянулись новые и новые линии врага, сменяющегося иными существами.

Оживала картина ужаса, et tam multae scelerum facies21, так что безнадёжный трепет охватывал не ведающих Божия предстательства. Сатана, стоя впереди и представляя собою nervus belli22, имел лишь единственную цель, непрестанно воплощавшуюся в стремлении людей отправить самих себя ad patres23.

Демоны, видя чёрные фигуры безмолвных монахов, вооруженных духовными мечами, представляющимися сему миру как чётки, старались смутить воинов, сохраняющих Божьим словом пастбища православных овец, такими избитыми методами, как выкрикиванием хулы и оглашением своей силы, вложенной изначально, но, безусловно, утаивая неполноценность возможностей. Ибо ангелы, отвратившие зло, удерживали и сковывали демоническую волю. И странно усердие Тьмы, облёкшейся в стараниях подчинения живого и властвовавшей над Разумным, оттого что сама сдерживаема величием веры Истиной, оную в ненависти алчет извести, разрознив мракобесным расколом, приведя к расторжению сплочённого церковного единства, существовавшего несмотря ни на что в добрых сердцах.

В сердцах, наполненных верой и красноречивым пением, славословящим Господа, не могло оказаться пустоты: в оной тогда бы поселилось беспочвенное зло, рассыпающее горстки пепла в закромах души. И демоны-десятники, ведая величие и мужество монахов, старались сломить их единственным имеющимся в арсенале орудием, обладающим мощным психическим накалом, равно и действенно срабатывающим на колеблющихся и малодушно считающих силы свои не свыше ниспосылаемыми Всемогущим, но как бы исходящим от врождённой предрасположенности естества. И Тьма использовала самолюбивых как рабов, пресмыкающихся в реалиях скудоумного мышления, вообразивших целостность личности без предначального Вершителя мироздания. Посему полки Тьмы и грохотали, и чёрной пеленой застилали горизонт, пополняясь новою и новою силой. Хаос ликовал в необъемлемой бесконечности своей пред ста сорока четырьмя воинами вышних светочей Истины, шествовавшими скромно, беззвучно слагая великие хваления Отцу. Легионы Тьмы не возмущали ни Дух, пребывавший в правых, ни мысль, устремлённую благому движенью всепознанья Вечного. Пролетали, позабыв прошлую беспечность, настороженные облака, разглядывая свысока точку, неуклонно надвигавшуюся на бесформенный сгусток, словно неотмываемо запятнавший чистую равнину. Простираясь над землёю, пушистые овцы поднебесья не ведали, что столкнутся с опасной случайностью, преждевременно приведшей к стенаниям по поводу опасения за жизнь сущего. Так и зеленолиственные стражи обескураженно внимали нашёптываниям спутника дальних дорог – ветра, чувствуя угрозу предпоследней битвы, изгнанных с земли монахов, яро противостоящих взбесившемуся Злу.

Верховный демон, возвышаясь первым в ряду, привстав на огромный валун песчаного камня, возгласил во всю силу лёгких, сотрясая твердыню земную:

– Я сильнейший! – от этого раската рёва многие демоны и нечестивые существа, спохватившись, заткнули уши, еле удержавшись на лапах и ногах. – И что худого нам сделаете? Как персты сложить поспеете, если длани рук ваших изгрызём? Мы начало конца жизни вашей! И, водворившись повсеместно, испробуем кровь человеческую! Взирайте и обращайтесь к нам, покуда не истекло время ваше. Денница, глава сущностей тьмы, освобождённым станется и, водворившись на престоле, посмеётся роду человеческому и весь мир погубит яростью своей! Отвратитесь и узрите силу нераболепную! Служите себе, и пусть каждый свершит иное зло, превзошедши другого! Прекословьте иным! И хулите Предавшего тлению вас! И законы не блюсти научайтесь, служа нам! И пощада ждёт вас! И обратитесь в нас. А высших из вас разите мечами возмездия, проникновенно, мстительно!

– Eloquentia canina24 свойственно тебе, дьявол! – гневно прервал Клим и сурово парировал противоречивым словесам демона: – Deus deposuit potentes de sede et exaltavit humiles!25 Ведая сокрушительную силу Слова Божьего, смеешь забвению предаваться пустых иллюзий, вовлекая неверных в бездну бессилия твоего, проистёкшего последствием падения! Прекрати внушать страх! Qui terret, plus ipse timet!26 И не увещевай, будто змея способна превратиться в верёвку! И что привёл неприкрытых дев с собой? Сколько обличий ни сменишь, нрав твой пребудет неизменным! Apage, satanas!27 Укройся во тьме, не вздымаясь никогда в ополчение на души людские! Падёшь ведь сражённым снова служащими Богу, ибо Сильнейшего избрали мы.

– Величия сколько потаено в тебе, монах! Отринь Управителя, и мы в сплочении низвергнем славою своей главы всех ниц пред нами!

– Я только прах и тень без Бога моего! А ты ничтожный есть: смерть и погибель! И сражён, падёшь ты, ибо поразил себя безумием, безумным грехотворством! И битва наша длится от прошлого и будущего, и да пребудет поныне в безвременье сущем! Да услышь славословие Господу Вездесущему! И убойся, и трепещи, дьявол, ибо связан будешь цепями смиренных!

– Уничтожить! – прокричал демон сильнее и яростнее прежнего.

И черёд битвы настал. Страх обуял сотрясшиеся земли от неисчислимых ног и оглушительных гласов. Копья! Стрелы! Мечи! Орудия! О, бесчисленно и невообразимо количество врага, двинувшегося на монахов.

Грохочет снаряжение, сталкиваются несметные полки меж собой. И искажённые гневом лица жаждут крови, предвкушают смерть и безумно визжат. Ноги в тяжёлых саларетах топчут земли, обращая траву в комья грязи.

Всюду дух войны!

Запах пота и затхлости, и нехватка воздуха средь многочисленных рядов. Беспорядочность и анархия мир поглотили, подчинив законам своим.

А в беспросветном водовороте – спокойные и вдумчивые монахи, словно благой контраст, как живительная влага, обращённая на иссохшие земли. Клобуки безмятежно вздымаемы на их светлых главах, глаза ясны, и взоры устремлены неведомо куда, будто сквозь недоступные низменным умам реалии. Деревянные чётки потихоньку перебираются в руках; пальцы заботливо перекатывают каждую бусинку духовного меча. Многие монахи опустили веки, и все сосредоточенно читают молитвы. Но вот прочтена последняя строчка, и они, приподняв головы и устремив лица навстречу надвигающейся буре, резким движением чуть протянув руки с чётками вперёд, совершают искромётно два вращательных движенья запястьями; и снова, словно резким толчком подав ладони вперед, дают чёткам обернуться округ запястий. И, сложив персты десниц в крестном знамении, означающем первоначальные буквы имени Христова, сотворяют крест пред собой. Затем, резко взявшись за невидимые дуги, вспыхнувшие серебряно-синим сияньем, сжали появившиеся рукояти огромных стальных мечей, начав немедля разить врага насмерть.

Мир крушению подвластен будет с последним молитвенным гласом, посему нескончаем век, ибо отрёкшиеся от лжи и тления жизни скоротечной обрели нескончаемый родник Истины, непрестанно насыщающей дарованный дух живительной силой и Правдой. Оная освобождает от тёмных оков и предвозвещает возрождение личности, изначально предопределенной апогею Божьего творения – человеку.

И только раменам сильнейших посильно, водрузив, претерпеть сие бремя извечной брани; тако первостепенны монахи, светоносные столпы лучезарной веры Христовой. Нескончаемо мужество, сопутствующее жизни сих воинов.

Молниеносное перестроение, детально и чётко совершённое монахами, ознаменовало небывалую решительность пред неумолимо надвигающимся врагом.

Исполненные мужества и веры глаза сурово взирают на обступающие чёрные ряды безжалостного войска, которое стирает и рассеивает оружие Крестного знамения.

Монахи воздействуют на восставших, яростно сжимая ладонями мечи. Другие замерли, приготовившись к обстрелу из луков. Третьи просто отвели острия распрямленными полностью руками назад к мерклому солнцу. Это объяснялось разносторонним и одновременно объединяющим началом битвы и важностью первоначального удара, дающего позицию лидерства в битве.

Ринулся ярый супостат, скрежеща клыками, вознёс мечи и копия, и настала кровопролитная сеча. Клим каждым ударом меча убивал врага, нанося смертоносные раны. Под его мечом преломлялись орудия, щиты и сталь; яростный звук безжалостного крика сменялся отчаянным ревом; звенья кольчуг разрывались, словно шёлк, от праведных ударов; и демонские двулезвийные топоры крошились подобно иссохшей ветви, как только монах отражал мощные удары.

Истинно, истинно воинственные мужи! Не убоявшиеся неисчислимых полчищ, застлавших живительные и светозарные дары земле – Зиждителем – клубами мрака и пустоты.

Огромный полыхающий пламенем демон вышел в образованную разрозненными полками брешь к Климу, стоящему и взирающему на столкновение двух ипостасей вещественного и невещественного. Топот копытных ног сотряс и без этого содрогавшуюся землю.

Монах, резко обернувшись в сторону этого колоссального и могучего существа, воззрился на витые, поражающие своей длиной два рога, на безобразно выступающую вперёд разинутую пасть, на трехпалые руки, на порезы и цепи на остове, на горящие, как угли, зрачки в глазницах, на немыслимые в величине ноги с налитыми мускулами и вздутыми венами (будто в них текла испепеляющая кровь из лавы), на большие с заострениями наплечники, на горжет, меч на левом боку, и в правой лапище – огромная булава с множеством ржавых лезвий, с запёкшейся на них кровью убиенных сим страшным существом.

Биение сердца затмило и заглушило грохот сражения, изначально противного прежде всего логике человеческого естества, ибо сражение есть война – питающая свои корни в смерти и разрушении, коим не пристало вливаться в предначертанное бытие Жизни.

Жесточайшая сеча времён осуществлялась смиренными сплочёнными монахами. Враги наседали неудержимым натиском, стремясь разделить монахов. Если такое и удавалось, то сплочённости не разрушало, ибо та происходила из веры, посрамляющей иллюзии нашёптываемых демонами измышлений, обращённых к еретическому соисканию премудрости в ответвлённых от Истины ложных мировоззрениях.

Река битвы бурлила потоками, перебрасывающими монахов поодиночке в гуще зла, разлившегося чёрным пятном.

Фыркающий ноздрями демон жаждал расправы над ненавистным ему Климом. Он, перестукивая копытами, пристально смотрел на человека, намеревавшегося противостоять ему, невещественному, не имеющему плоти и крови.

Неподалёку вздымались воронки ужасающих смерчей. Вихриды рассеивались и, вновь собираясь, наносили удары монахам.

Обнажённые воительницы с небывалой жестокостью и рёвом атаковали.

Сто сорок четыре монаха и… беспросветное, неубывающее, вновь возрождающееся грехотворством, происходящим в миру – полчища зла, неиссякающие, но бессильные в противостоянии сильнейшим.

Багряные реки омывали истерзанную сражением землю; всё было застлано серой пеленой тумана и отрывающими от земли смерчами.

Шум смертоносных воронок трепал одежды и волосы монахов.

Демон воздел лапищи к небу и исторг оглушительный гремящий рёв, повергший ополченцев тьмы наземь, но только не упорного монаха, принявшего боевую стойку и сжавшего рукоять меча обеими руками.

Духовного воина и предводителя нечисти разделял десяток человеческих шагов. Бесчисленно заполонивший пространство враг не дерзал нарушить образовавшийся круг, в коем противостояли два существа взаимно чуждых ипостасей. Блещущий меч и заржавленная булава столкнулись, равно как и неотлучно взирающие друг на друга глаза. Четырёхметровое существо, отпрянув от удара Клима, чрез мгновенье испытало второй удар… Цепи разорвались, но жизнь не прекратилась, посему последовала череда ответных ожесточённых ударов.

В отдалении загнанный четырьмя смерчами в кольцо Селафиил отступал назад. Из завесы тумана внезапно вылетел устремлённый в него клинок, от которого он, к счастью, успел резко уклониться вбок. Тако же непрестанно наступающие враги не заставили себя ждать, будто не выйдя, а явившись как призраки из серой черни со злорадно перекошенными гримасами, думая, что застигли монаха врасплох. Но Селафиил, осеняя их Крестным знамением, претворил всех в прах выхваченным из вспыхнувших дуг мечом.

Демон, тяжело дыша, вопросил, обращаясь к Климу и сотрясая землю:

– Возделывает земли пахарь, и пожинает плоды его работы господин его; неужели быть пахарем сладостнее, чем господином, вкушающим власть и силу?

Примечания