Тоннель желаний

– Где Игорь? – разлепил он сухой рот.

– Я не знаю, где он. – Беременная женщина дрожала всем телом, младенец поддерживал мать голосом.

        Егору показалось, что он смотрит фильм про войну, эпизод «фрицы заняли село», где роль фрица досталась ему.

        Игоря Завьялова он вычеркнет из своей жидкой записной книжки, чтобы больше никогда не вспоминать. И долг вычеркнет вместе с именем.

Девчонок тогда прокормил окорочками: стал торговать гуманитарными «ножками Буша». Чем торговал, то и домой волок. Так и выкрутился.

        Это в последнее время в его усталости появилась какая-то обреченность, а тогда адреналин бил фонтаном, был чем-то вроде заместительной терапии – никакая хворь не брала.

        Сейчас, только чтобы избавиться от усталости, приходилось накатить граммов сто пятьдесят – от алкоголя ледяная глыба в груди становилась пористой, проседала и таяла. Егор чувствовал, как расслабляются мышцы, отпускают мысли.

        Абсолютный монарх на короткое время покидал престол, как мальчишка у футбольного поля сбрасывает школьный ранец, так и он клал на трон жезл и скипетр, снимал корону и превращался в веселого и шумного шеф-повара.

        Нажив седины и статусный животик – соцнакопления, как говаривал дед, – Егор готов был поделиться властью с домашними, только им это даром было не нужно. Они не хотели власти. Никакой.

        Их устраивало все как есть. Они носили вещи, которые он покупал, ехали туда, куда он их вез, ели то, что он предпочитал.

        Откинув голову на спинку кресла, Егор блуждал взглядом по небу, пока не почувствовал, как успокаиваются нервы, – звезды его всегда умиротворяли.

        Прямо над головой в бездонном небе плавали Большая и Малая Медведицы – их Егор нашел без усилий. Потом дал себе задание посложней: найти созвездие Кассиопеи, Цефея и Лиры.

        Цефей с Кассиопеей отыскались почти сразу, а вот Лира ускользала, и от этого Егор почувствовал обиду и без всякой логической связи снова вспомнил двух куриц – Светку и Наташку. С первого дня замужества Таисия пыталась навязать подружек в качестве придатка к самой себе.

– Они хорошие, – агитировала она мужа, – они добрые. Они беззлобные. Просто к ним нужно привыкнуть.

        Как же, как же. Хорошие они… Когда спят. А когда бодрствуют, становятся злобными неудачницами. Привыкнешь к таким, как же. Можно привыкнуть к пираньям?

        Избегая кислотных мыслей, Егор снова уставился в небо и попытался вспомнить, какая звезда болтается над ним: Вега или Полярная?

        Кажется, Полярной оканчивается ручка ковша какой-то из Медведиц. Большой или Малой? Ага, вот она, Большая: семь звезд, и все одинаковые. Значит, у Малой.

        Едва Егор добрался до ручки ковша Малой Медведицы, в прихожей раздался необычайно резкий по ночному времени звонок телефона.

        Ответить на звонок было, как всегда, некому: бабуля еще в те времена, когда со слухом у нее был полный порядок, не подходила к аппарату принципиально, считая, что она, как старослужащий солдат, может себе это позволить.

        Настена ест, пьет, моется в наушниках, к которым подключено все, что только можно подключить, и тоже игнорирует телефон. Оставались две боеспособные единицы – Егор и Таисия, но Таисия была при деле, выходило, что кроме Егора снять трубку некому.

        Дожил, блин. Полный дом народу, а он бегай, как мальчишка.

        Телефон не унимался.

        С сожалением пристроив в пепельницу только что прикуренную сигарету и гадая, кто бы это мог быть (никаких деловых звонков в это время он не ждал), Егор вытащил себя из кресла и направился в прихожую.

        Обессилев от слез, Таська зарылась в подушках и мирно посвистывала заложенным от слез носом. Эта способность засыпать от усталости всегда поражала Егора: он как раз от усталости спать не мог. Наверное, разная у них с Тасюсиком усталость.

– Егор, привет. – Это был Славка Морозан. Собственно, никаких вариантов, кроме Морозана, не было.

        Славка Морозан – друг и партнер, единственный человек, кто мог звонить практически в любое время суток: понятия «поздно» для него не существовало.

– Привет. – Забрав с собой трубку, Егор вернулся на балкон, умостился в кресле и сделал затяжку.

– Можно у тебя переночевать? – не стал ходить кругами Славка.

…Из двух имеющихся в наличии диванов один – в столовой, как почтительно именовала кухню Яга, – не раскладывался, и друзья трижды тянули жребий – трижды выбрасывали пальцы.

        Волею судьбы кухня досталась Вячеславу, а Егор устроился в гостиной на шикарном итальянском диване, который ловким движением руки превращался… в двуспальную раскладушку.

        Под весом Егора пружины на раскладушке растянулись и немыслимо скрипели, за что Егор ненавидел ее всей душой.

        Покрутившись без сна около часа и прокляв все на свете, Егор поднялся и осторожно, стараясь ничего не зацепить в темноте и не наступить на вездесущего Барончика, пробрался на кухню.

– Это ты? – встретил его Славкин шепот. Именно на это Егор и рассчитывал.

– Я. Не спишь? – глупо спросил он.

– Не могу.

        Щелкнул выключатель, Егор скорбно улыбнулся:

– Водку будешь?

– А есть? – Другого ответа от Славки Егор не ждал.

        Организм у Морозана был устроен весьма и весьма оригинально: без алкоголя сахар в крови повышался, портил всю картину. Алкоголь же проникал сквозь мембрану клетки, прицепом перетягивая за собой инсулин. На радостях Славка беззастенчиво злоупотреблял алкоголем.

        Через десять минут был накрыт холостяцкий ужин, на столе появилась кета горячего копчения, красная икра, гребешки в кляре и баночка тресковой печени.

        Предвкушая славный межсобойчик, друзья наполнили рюмки.

        Совершенно не ко времени в коридоре раздался грохот – так Яга, не рассчитав силушку, обычно распахивала дверь своей комнаты, – послышались шаркающие шаги, и в дверном проеме нарисовалась согбенная бабуля.

        Тонкие, как младенческий пух, остриженные под горшок, подкрашенные хной волосенки торчали в разные стороны, под ночной рубашкой болталась отвисшая грудь.

– Добрый вечер, – с претензией на светскость поздоровалась Яга и переваливающейся походкой перетекла на кухню.

– Слуховой аппарат Яга игнорировала, в разговоре с ней приходилось повышать голос.

– Привет, ба,– громко ответил Егор.

– О, как у вас тут. – Яга неодобрительным взглядом окинула сервированный на скорую руку стол. – Развод отмечаете? – Тугая на ухо бабуля в самые неожиданные моменты жизни поражала прозорливостью.

        Иногда домашние терялись в догадках: это проявление редкой мудрости или на самом деле тугоухости никакой не существует, а есть чистой воды симуляция?

– Точно, – отозвался Славка. К бабуле он относился снисходительно, нежелание носить слуховой аппарат объяснял пушкинской строкой «он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог».

– Ба, а ты чё не спишь? – опрометчиво поинтересовался Егор.

        Яга тотчас пустилась в подробности:

– Ой, не спрашивай. Какая в этом году весна тяжелая. Погода туда-сюда, туда-сюда, никак не установится, ветер без конца меняется. То был западный, то стал юго-восточный, потом еще какой-нибудь. Вот давление и скачет. Утром было сто пятьдесят на восемьдесят, вечером – сто восемьдесят на девяносто. Как бы скорую не пришлось вызывать, – оптимистично завершила свое спонтанное выступление она.

        Друзья переглянулись, и Егор невнятно пробормотал:

– Держись, ба, ты у нас этот… оплот.

        На лице у бабули появилось загадочное выражение, которое появлялось, когда она или не хотела слышать, или не понимала, о чем речь.

        С этим загадочным выражением на лице бабуля направилась к святая святых – шкафу, в котором хранила самое дорогое: зачехленный стетоскоп и шкатулку для рукоделия. Шкатулка, вопреки ожиданиям, являлась филиалом круглосуточной аптеки.

        С аппаратом в одной руке, с аптечкой в другой, Яга проковыляла к столу, устроилась на одном из стульев и вся сосредоточилась на стетоскопе.

– Покурим? – предложил Вячеслав, с некоторым сожалением поглядывая на полную рюмку.

        Мужики поднялись, заняв сразу все пространство, и вымелись на балкон.

        Привороженная содержимым аптечки, Яга и через десять минут все еще торчала за столом.

        Наконец под отчаянными взглядами друзей старушка покинула кухню, и рюмки сомкнулись.

– За нас.

– За нас. – Краткость тоста объяснялась его зрелостью.

        После первой закусили в полном молчании – слишком много всего было на душе, чтобы сразу выбрать тему для разговора.

        Неожиданно Егора повело с двух глотков и потянуло на откровенность.

– Слушай, Слав, – пугаясь того, что хочет сказать, начал он, – меня мысли о вечном посещать стали. Даже купил Таське еще брюликов: если со мной что случится, хоть первое время не будет бедствовать.

        На лице Вячеслава отразилась целая гамма чувств. Победило удивление.

– Откуда такие мрачные мысли?

– Как тебе сказать? Перелеты, поездки – все в жизни бывает. Она же совершенно неприспособленная. Пропадет без меня.

        Над столом воцарилось молчание.

        Признание повергло Славку в недоумение: он категорически не был согласен с утверждением, что Таська неприспособленная. Неприспособленная – это вообще не о Таське. Таська как раз редкая приспособленка. Или это только со стороны видно?

        Кроме того, Вячеслав пытался лихорадочно сообразить, как себя вести при новом, незнакомом Егоре.

– Я слышал, – совершенно не в тему отозвался Славик, – что если родители благословили сына иконой Чудотворца, то он будет главой семьи. Признайся, тебя благословляли Чудотворцем?

        После того как у Морозана обнаружили сахарный диабет, он перестал себе отказывать: не только стал впадать в запои, но еще ударился в религию.

        Сбитый с толку, Егор растерянно посмотрел на гостя.

– А фиг его знает. – Далекий от православия и веры в целом, Егор как-то вяло усмехнулся.– Интересно, а если женщину благословить Чудотворцем?

– Тогда она будет как Ленка у меня.

«Как Ленка – это, конечно, перебор», – быстро подумал Егор. Тасе хватило бы и десятой доли Ленкиной экспрессии.

– Да-а? – заинтригованно протянул он. – А что, Ленку благословляли какой-то иконой?

– Это я так, к слову. Но ты сам видишь: Ленка – не баба, а конь в юбке. Вот ты можешь представить, чтобы Таисия взяла швабру и расхреначила лобовое стекло в твоей машине?

– Только в порядке бреда, – подумав, согласился Егор. – Честно, Слав, я не знаю, что лучше, а что хуже. Мне иногда хочется, чтобы Таська хоть что-нибудь предприняла. Нельзя же до конца дней такой паразиткой оставаться. Ну, я в том смысле: обвиться и висеть.

        Теперь молчание стало прямо-таки драматичным.

– А давай съездим в Бари, – вышел с внезапным предложением Вячеслав. – Поклонимся мощам Николая Угодника.

– Зачем это?

        Захваченный идеей, Слава отодвинул тарелку и устроил локти на столе.

– Слушай, как это я раньше не додумался? Нам с тобой обязательно нужно съездить и поклониться мощам Чудотворца. Можешь не верить, но все получают просимое у святого Николая. Все, без исключения. Ты попросишь Николая за Таську, а я за себя. – Он постучал пальцем по бутылке. – Скажу тебе по большому секрету: если мне Угодник не поможет, мне уже никто и ничто не поможет.

        Славик говорил с такой искренней верой в глазах, с такой силой убеждения, что Егор на мгновение поддался:

– Бари – это где?

        Отдающая религиозным фанатизмом, идея съездить к Чудотворцу приобрела в его глазах совсем другое звучание. Ради того, чтобы Таська без него не пропала, Егор, пожалуй, поклонился бы каким угодно мощам.

– Это побережье Италии.

– Зачем так далеко переться? – уставился на своего гуру Егор, – мало в Москве церквей Николая Чудотворца?

– Э-э, – досадливо поморщился «гуру», – ничего ты не понимаешь. Там мощи. Они мироточат. И святыни, которым несколько веков. Они намолены. К ним прикоснешься – и желание, считай, исполнилось.

– Намолены? – удивился странному слову Егор.

        В этот момент он увидел их с Морозаном со стороны.

        Ночь. Двое здоровых мужиков сидят за рюмкой и ведут странный разговор.

        В бесконечной звездной ночи, в которой они волею случая оказались вдвоем, в этом бредовом разговоре, в том, что они рассиропились и устроили душевный стриптиз, – во всем была какая-то ненормальность, какое-то помешательство.

        Не говоря о том, что лететь специально в Италию за какой-то мифической благодатью – полный идиотизм. Совсем другое дело – как бы невзначай, как бы мимоходом оказаться перед какой-нибудь мироточивой, намоленной, или как там у них это называется, иконой. Совместить приятное с полезным – почему нет?

        В этом году Егор планировал Турцию, и отступать от планов было не в его привычках. Мысль об этом придала уверенности.

        К Егору вернулся его всегдашний скептицизм, он совершенно пришел в себя и разлил еще по одной.

– А в Турции, случайно, нет каких-нибудь мощей?

– В Турции? – Славик так изумился, что не донес рюмку до рта.

– Да. Я хотел свозить Таську в Турцию в этом году. Так что поищи мощи в Турции.

        Славка помрачнел и насупился:

– Откуда в Турции быть мощам? Хотя, – озарило его, – я как-то смотрел передачу о святых по ТВ3, там что-то было про Турцию. Да! Точно. Вроде бы там родился Чудотворец. Вроде турки сперли мощи святого, а потом у турок мощи выкрали итальянцы – короче, мутная история. Но в передаче показали храм Святого Николая в горах. Раз есть храм, то наверняка есть и святыни. Можно рвануть и туда, – не очень уверенно закончил Славик и хотел уже опрокинуть сто граммов, но Егор остановил друга:

– Подожди.

        Канули в Лету времена, когда он рисковал всем, что имел. Теперь Егор был очень чувствителен к своему статусу и не любил попадать впросак.

– Надо узнать все точно, поискать в Интернете, позвонить в туристические агентства. Короче, собрать информацию.

– Точно-точно! – загорелся Славик, – я наведу справки и доложу оперативную обстановку.

        За это они и выпили.

 * *

        …Тезис о том, что сила женщины в ее слабости, Ленка считала шовинистическим. Как это сила может быть в слабости? Одно из двух.

        Либо ты слабый, либо ты сильный. Если слабый, тобой все помыкают. Если сильный, помыкаешь ты.

        Она, Елена Федосеева, сильная. Егор Бинч тоже сильный, вот и подмял под себя Таисию. Раздавил. Елена бы тоже раздавила Славку, если бы захотела. Просто цель считала недостойной.

        А так – воля у нее несгибаемая.

        Благодаря своей несгибаемой воле в начале девяностых она получила серебро на первенстве России по лыжному спорту среди юниоров, благодаря характеру не потерялась, когда Федерация лыжных гонок развалилась и надежное, стабильное будущее сделало ручкой.

        Собрала волю в кулак, окончила торговый техникум и до последнего тащила маму-инвалида и брата-наркомана.

        Сначала брата, а потом и маму Лена похоронила незадолго до встречи с Морозаном, так что на данный момент жизни Славка был ее семьей, ее самым родным человеком – это Ленка обнаружила неожиданно и страшно удивилась, когда поняла, что привязалась к этому сучьему потроху, к пьяни гидролизной, к этому слюнтяю и размазне.

        Единственное, что было у них общего, – любовь к лыжам. Благо на Сахалине с этим никаких проблем.

        Логично, что единственным местом, где они переставали собачиться и заключали перемирие, была лыжня – хоть не снимай лыжи, так и ходи по квартире.

        Превращать жизнь в лыжню, при всей ее любви к лыжному спорту, Ленка не желала. Ну, в конце концов, в природе не всегда зима, случается и лето.

        Бывают ведь и женские недомогания там, и разные обстоятельства… Например, малогабаритная квартира. Или, может, она когда-нибудь (невероятно, но вдруг) решится родить кого-то этому недотепе Морозану. Когда он переедет на Сахалин, что маловероятно. Или когда она решится переехать к нему в Москву – что еще менее вероятно.

        А пока слишком все зыбко.

        Морозан практически живет на два дома. Каждый рыболовецкий сезон они по очереди с Бинчем торчат на Сахалине.  Полгода на Сахалине – полгода в Москве. Кстати, Ленка со Славкой на Сахалине и познакомились.

        Заканчивается у Морозана сезон – Ленка прилетает за товаром в Москву. Так и мечутся оба между Дальним Востоком и столицей.

        Одни разговоры по телефону чего стоят.

– Нужна тебе эта лавка в твоем Задрыщенске? – орал Славка.

– Не в Задрыщенске, а в Корсакове, – надменно возражала Ленка, – а тебе? Нужна тебе эта помойка – Москва?

        Каждый раз намечали дату, когда сядут, все взвесят, обсудят и решат. Дата проходила, решения не было. Несмотря на всю силу воли, несгибаемую и железобетонную, Ленка панически, до кишечной колики, до тошноты, до ломоты в висках боялась потерь. А Славка был прогнозируемой потерей: сахарный диабет.

        …Воткнутый в держатель телефон разрывался, но Егор звонки сбрасывал – новый бухгалтер Алексей Цупров, на редкость прилипчивый малый, доставал идиотским вопросом:

– Егор Александрович, когда вы приедете?

        Ему, видите ли, приспичило оплатить налоги в первой половине дня. Чем вторая половина дня не устраивает бухгалтера, Егор не понимал и злился.

– Когда закончу, тогда и приеду, – буркнул он в трубку и нажал отбой.

        В пять утра они с Морозаном разъехались по делам: Егор укатил выручать застрявший на станции Москва-Товарная-Павелецкая контейнер с морепродуктами из Ванино, а Славик отправился на базу – отгружать продукцию клиентам.

        Закончить быстро не получилось.

        Бумаги были лучше, чем настоящие, но в договоре и в счете-фактуре мелькало два разных наименования, и инспектор Россельхознадзора («Россельхознавоза», как прозвали ведомство предприниматели и рыбаки) Дмитрий Васильевич – приятный мужчинка средних лет, по виду добряк и балагур – чуть не час выклевывал Егору печень. Лишенное фискальных полномочий, ведомство тихо цвело пышным цветом на злоупотреблениях в икорном бизнесе.

        Видно было, что этот малый с ясными, чистыми, как у младенца, глазами считал предпринимателя перспективным на предмет взятки и просто не мог с ним расстаться. «Вымогатель хренов, – злился Егор. Скулы свело, улыбка уже превратилась в оскал. – Нюх у прохвоста – как у таксы».

        Очень не хотелось пользоваться «телефонным правом», но, если этот иезуит не отстанет, он просто вынужден будет позвонить своей «крыше».

        Егор достал из пачки последнюю сигарету и прилепил к спекшимся губам (пачку распечатал утром, во дворе дома, когда разъезжался с Морозаном). Во рту уже было горько от никотина.

        А Дмитрий Васильевич мучился сомнениями.

        Уличить предпринимателя в мошенничестве ему было не по силам, с одной стороны, с другой стороны, он рассчитывал раскрутить жертву на взятку. Взятка была предпочтительней: Василич мечтал пересесть с «форда» на что-то более приличествующее его должности. Пока что жертва выскальзывала, прикидывалась валенком.

        Поклонник Пикуля, Дмитрий Васильевич поглядывал на предпринимателя с нежной грустью: «Баязет, блин, из себя корчит. У нас и не такие выбрасывали белые флаги».

        Предприниматель Егор Александрович Бинч был действительно перспективным предпринимателем, настолько перспективным, что мелким чинушам взятки не давал – мордой не вышли.

– Дмитрий Василич, ну хлопни штамп уже, – с нервным смешком попросил Егор, когда вышло всякое разумное время на аудиенцию.

– Не могу, Егор Александрович. Не-мо-гу. – Такса скуксилась, изображая глубокую непритворную скорбь.

– Почему? Все же в порядке.

– Да ничего не в порядке, – сердечно воскликнул Дмитрий Васильевич. – Да ты сам все знаешь.

– Что я знаю?

– Как бы контейнер не пришлось вскрывать. У тебя в инвойсе икра от ООО «Берег», а договор с ООО «Берег» и ООО «Наутилус». Контрабас гонишь.

– Такими объемами? Шутишь? – играя по правилам, оскорбился Егор Александрович.

        Разговор зашел в тупик.

«Если сейчас он не поставит штамп, я окажусь в полной заднице», – уныло подумал Егор, и небеса в этот момент явили божескую милость.

        Где-то в глубинах форменного зеленого кителя зазвонил мобильный телефон, и, едва взглянув на высветившийся номер, чинуша подобрался:

– Да, Константин Иванович. Да, – последовал короткий взгляд в сторону Бинча, – да. Да. Понял. Есть.

        Сразу после разговора благообразная физиономия подернулась обидой.

– Что ж ты, Егор Александрович, молчишь? О тебе такие люди беспокоятся, а ты молчишь.

– А ты что, первый день на службе? – Егор не собирался распространяться на эту тему. Он вообще предпочитал меньше говорить в чужих кабинетах.

* * *

        …Первую половину дня Славик разжигал в себе обиду и жажду мести, упустив из виду, что еще ночью строил планы, как с помощью святых угодников окоротить Ленку.

«Попытка создать семью провалилась, – с угрюмым видом убеждал себя Морозан, – примирение невозможно».

        Если он помирится с Ленкой, то она окончательно распоясается.

«Это ей с рук не сойдет. Совсем свихнулась, дура. «Жигули» я так не оставлю, – растравлял себя Славка. – «Жигули» – это ни в какие ворота. Такое не прощается».

        Растравлял себя Славка искусственно. Внешняя суровость воина на поверку оказывалась напускной – сердце у воина было мягким, по этой причине у них с Ленкой всегда первым мирился он.

        Задавал себе вопрос: кому я нужен, инвалид? Жить осталось три пятницы, а я кочевряжусь. И мирился.

        Всегда мирился, а сейчас не станет.

        Сейчас пришло время сломать несправедливую, непонятно кем и когда заведенную традицию.

        К обеду Вячеслав Морозан почувствовал, что накопил достаточно желчи и презрения, чтобы покончить со своей слабостью раз и навсегда и указать Ленке ее место.

        В качестве меры унижения даже составил список литературы, которую ей нужно прочитать; список пьес, которые нужно посмотреть; музеев, которые нужно посетить, и так далее. А то это дитя природы даже в Третьяковку не удосужилось сходить, а гонору-то, а гонору… Махровая провинция, разговаривать бы научилась, а то «ложит»,

«звонит» пересыпают речь, и это еще далеко не все перлы.

        В этом месте Славка хмыкнул, поняв, что примеряет на себя роль великого просветителя. Он, конечно, может воображать себя хоть Вольтером, хоть Монтескье и Жан-Жаком Руссо в одном лице, только Ленке фиолетово.

        Она сама себе просветитель и с тем же успехом может составить длинный список, куда следует отправиться ему, Вячеславу Морозану.

        От него требуется только одно: выдержать характер. «Короче, – сказал себе Морозан, – мужик ты или где? Пора решать».

        Но Ленка и тут его переиграла.

        Позвонила первая (случай беспрецедентный в их практике), застала врасплох, смяла оборону противника и предложила ничью:

– Ладно, Вячик, сознаю: погорячилась. Прости. Давай поедем за телевизором вечером?

        Как православный христианин, Славка уже готов был согласиться, но бес попутал.

– Думаешь, ты так легко отделаешься?

– Ну, хорошо, – медленно произнесла на другом конце мегаполиса Ленка, – я оплачу лобовое стекло в твоем драндулете.

– Я и сам в состоянии оплатить, – оскорбился Славик – слаб человек.

        Ленка помолчала, потом бодро произнесла:

– Тебе уже давно пора поменять тачку.

– А-а, – сообразил Славик, – так это ты так поспособствовала?