«Orbi Universo». Править всем миром

Глава Третья, Мы встречаем Якова Самуиловича, он грызёт печать и рассказывает как пил кровь молодого фельдегеря

Двадцать второе декабря две тысячи двенадцатого года, суббота, около десяти утра

…Яков Самуилович появился в доме Петровых как плесень – тихо, незаметно, и навсегда. Избавиться от него было практически невозможно, да никто и не пытался. Тем более, что старичок-то был забавный.

Странности в доме, впрочем, начались ещё до прихода Якова Самуиловича. Не успела Зоя Павловна выскочить из-под края одеяла – того самого, прижимающего, спалось под которым, как оказалось, слаще сладкого, и не нужен ночник, так как оно распространяло какой—то янтарный свет, очень приятный и так слегка-слегка, как ноги сразу нащупали кота Мардана, а под ним – (Мя-у!) -теплые тапочки, которые не пришлось, как обычно, по утрам, собирать по всей акватории, удивляясь, как и кому могла придти в голову мысль разместить их вечером в такой странной конфигурации, что само по себе было необычно, хотя, конечно, пустяк. Такими же пустяками, впрочем, было и всё остальное. На кухне расцвел кактус, который не цвел все последние четыре года, с тех пор, как был в шутку подарен на свадьбу дальним родственником из Саратова, дядей Женей, ничего больше не сделавшего заметного для Истории, а в доме стоял полный и идеальный порядок, который не смог порушить даже уехавший с утра по делам муж, что само по себе было странно, так как Зоя любила наводить а он нарушать и убежать потом, потому что работа. Размышлять над приятностями, впрочем, проще, чем чахнуть над неприятностями, особенно с утра, тем более таких мелких пустяков в это утро было предостаточно, и Зоя приняла все это с чувством человека заслужившего всякие мелкие радости потому что жизнь сложная и почему бы нет.

Зоя Павловна вдумчиво полила разродившиеся сразу семью роскошными цветами колючее растение, поощряя его к дальнейшим славным свершениям словами (один цветок наверху, и по три с каждого края, ровной лесенкой, совершенно роскошно, словно садовник, в которого наконец-то влюбились, решил сделать даме приятное), когда её занятие икибаной прервала мелодия домофона.

– Откройте, Зоя Павловна, вам пакет, – раздался в трубке слегка грассирующий голос, настолько приторно вежливый, что было понятно, что с его обладателем лучше не связываться, себе дороже. Зоя, которая, в общем, привыкла, что последние годы ей по почте ничего, кроме рекламы не приходит (и ведь шлют, заразы, заказными письмами, денег им не жалко) решила было отказать, и вообще пусть кидают в ящик, но вместо почему-то этого ответила: «Входите» и нажала белую перламутровую кнопочку.

План «Взять, расписаться, и закрыть дверь» также провалился. Во-первых, запропастилась ручка. Во вторых, пакета, при ближайшем рассмотрении, оказалось два, причём один из них был перечеркнут по диагонали красной полосой, с надписью «Правительственное», и скреплён большими сургучными печатями Фельдъегерской службы, почему-то сломанными, и даже какие то верёвочки болтались, а второй конверт, серого пергамента, оказался на иностранном языке, весьма лохмато обклеенный марками очень странных государств и княжеств, на котором острый Зоин глаз, просканировав первый ряд, успел обнаружить марки Ватикана, Княжества Лихтенштейн, Герцогства Швабия, изображение Его Светлости принца Монако Альбера Второго из дома Гримальди на Северном Полюсе в окружении семи собак, и марку, повещенную пятой победе Михаэля Шумахера на Гран-при Монако в 2001 году.

Подивившись богатству филателической мысли, Зоя Павловна не углядела, как утренний гость, словно растворившись из прихожей, материализовался за её спиной, в гостиной, расположившись в её любимом кресле у камина.

– Проходите, проходите, Зоя Павловна, – наглейшим образом програссировал незнакомец сзади, из гулкого зала, с потолками ростом в три этажа, камином и лепниной, из которого отрывался вид на можжевеловый сад и каменную горку с фонтаном и водопадом, замёрзшим по причине зимы.

Зоя, теперь уже совершенно уверенная, что сейчас вышвырнет непрошеного гостя вон, пришпорила коней, и решительными шагами – цок-цок-цок (муж бы точно понял зловещее значение именно этого цок-цок) – в общем, шагами, от которых, как от шквала в полдень, не стоило ждать ничего хорошего, влетела в гостиную. Яков Самуилович – а звали его именно так – нагло, и причём удобно расположился в её любимом насиженном месте, широко закинув ногу на ногу.

– Я попросила бы вас! – решительно начала слегка взбешенная хозяйка, но замолкла на полуслове, словно приклеившись взглядом к подошве ботинка утреннего гостя, где, вместо протектора обнаружились горельефы древнейших средневековых орденов и стертые надписи вокруг них.

Как большой любитель старины и магии Зоя не могла не спросить, что за…

– Я вижу вы немного удивлены, Зоя Павловна, – не спеша начал гость, – Я должен вам кое-что объяснить. Так что же вы меня попгОсите… простИте?

Тут следует остановиться и описать его наряд, несколько необычный для наших последних времён. Вышеупомянутые башмаки светлой кожи с тиснеными мелкими рисунками каких-то мистических сюжетов покоились на довольно толстой резной сандаловой подошве, обитой по контуру золочеными гвоздиками, как банкетка в цирке, а сюртук, напоминающий костюм Петра Первого надетый им утром 4 января 1700 года, открывал в портном несомненный талант ретродизайнера. Это был скорее камзол, из камлота ангорской шерсти, глубокого темно-вишневого, почти черного цвета, заметно приталенный, с небольшим раструбом на рукавах и длиной почти до колен. Рукава и карманы, были пришиты к данному камзолу тесьмой из конопляной бечевки прошитой толстой золотой нитью.

На коленях гостя лежала кожаная папка с гербом, на котором в центре угадывалась стилизованная свастика левого вращения, обрамленная золоченой звездой Давида, и слегка стертым девизом «Imperare Orbi Universo» набранным готическим шрифтом.

– Я буду курировать вас от Мирового Правительства, Зоя Павловна, – будничным голосом, как о чём-то само собой разумеющемся произнёс гость, – Чтобы по первости Вы не наделали глупостей. Да, в конверте – Указ о назначении вас заместителем Министра Финансов, и руководителем Комитета по ценным бумагам и финансовым рынкам.

– Что-то я не виду фельдъегеря. Который должен был это принести. А не вы, – обнаружила знание процедур Зоя.

– Фельдъегеря? Ах, фельдъегеря… Мы его убили. Это раньше, знаете, ли мы по старинке пили кровь христианских младенцев. А сейчас мы на Хануку и Песах отлавливаем по фельдъегерю, иногда двух, и выпиваем их кровь.

Яков Самуилович взял конверт и погрыз на неё печать, показывая, как они пили кровь молодого румяного фельдъегеря.

– Это молодые крепкие парни. Вы не представляете, как это полезно!

Выдержав звенящую театральную паузу, Яша (позвольте его теперь так называть) рассмеялся своим неподражаемым грассирующим смехом.

– Это шутка. Фельдъегерь к вам придет на работу, в понедельник. Здесь копия, которая пришла нашему человеку в Правительство. Да вы присядьте, присядьте, Зоя, право… «В ногах-то правды нет, но нет её и выше», как у вас говорят?

Выяснить, где нет правды в этом сеансе удивительных историй не удалось, так как в калитку снова позвонили.

«Шумел, горел пожар московский, – запел звонок мелодию забытой песни, – Зачем я шел к тебе, Россия, Европу всю держа в руках…»

Но отвечать на наполеоновский вопрос было некогда – шторы пришли.

– Ах, – засуетилась Зоя, – Это же мастер…

– «Судьба играет человеком, – проявил удивительное знание русской песенной культуры ранний гость, – То вознесёт его высоко, – внимательно посмотрел он в зелёно-голубые глаза Зои Павловны, словно не договаривая главного, – То в бездну бросит без следа»…

Но Зое некогда было на намёки. Как раз в это странное утро в её уютный особняк должен был наведаться обмерщик, так как на окна Главного каминного зала (был ещё и Малый) были задуманы новые шторы. Зал этот, надо сказать, соединял разом все три этажа здания, а заканчивался наверху стеклянным фонарем в форме египетской пирамиды. Семь высоких окон, из которых то что по центру было выше остальных, а потом пониже и ещё пониже, выходили в можжевеловый сад (только розы и можжевельники, среди каменных горок красного гранита и мраморных дорожек, и более ничего, скромный минимализм). В проёмах между окнами на массивных позолоченных цепях были повешены подсвешники и светильники из страусиных яиц покоящиеся в резной золотой оправе, точно такие, как Зоя видела в монастыре Святой Екатерины на Синае, в одном из самых древних на Земле православных храмов. В храме этом, где растёт Неопалимая Купина и до сих под действует колодец Моисея, из которого тот поил свои стада случился также случай, позволяющий лучше понять за кого Зоя вышла замуж. Муж тогда на минуту исчез, и вскоре появился с блеском в глазах, как у пятнадцатилетнего мальчишки. Зоя подозрительно посмотрела на него косым супружеским взглядом.

«Что-то стырил, – подумала она, – Точно что-то стырил. По глазам вижу».

Оказалось, что лучше бы стырил. Петров наклонился к её завиткам на виске и громко-громко зашептал:

«Я в колодец Моисея плюнул».

Почему после этого нехорошего поступка следовало так радоваться Зое было не понять, так как она была девочка, причем послушная. Но – следует это признать – её всегда почему-то влекло к нехорошим дворовым мальчишкам сотворяющим всякие хулиганства, и она даже прыгала с ними с гаражей, а ещё потом со стройки с третьего этажа в кучу песка где оказался камень, отчего у неё на голове навсегда осталась отметина заботливо прикрываемая челкой.

«Так что ты, Петров, у меня не первый лежачий камень в жизни», – говорила она мужу, когда была в хорошем настроении.

Муж, который был тот ещё хулиган, и, несомненно, ободрал бы и растущую там же Купину Неопалимую на букеты, но умные монахи предусмотрительно огородили это место, и бдили.

– Будешь наказан, – сказала она мужу строго, – Тебя накажут за это.

– Кто?! – удивился муж, – Никто ж не видел.

– Кто надо, – ответила жена, – Кто надо видел. Будешь гореть, а тебя черти будут смолой поливать. Хочешь, фреску покажу? Там ты есть.

И они пошли смотреть фреску, а после и совершенно забыли об этом случае. Но тут вдруг вспомнилось все разом, и даже то, что с привезенного тогда с Синая барабана ни разу не стиралась пыль, и надо бы стряхнуть.

Посмотрев вверх мастер поцокал языком и достал лазерный дальномер.

– Двенадцать метров в высоту, – пояснил он, щёлкая что-то на калькуляторе, – Семь окон… Это будут … – Он показал получившуюся сумму хозяйке. Сумма эта, равная цене небольшого авто слегка удивила заказчицу, Но при госте торговаться было неудобно.

– Это же натуральный шелк, – попытался развеять сомнения хозяйки мастер, – Это дорого.

– Хорошо, пишите счёт, но муж его проверит, – холодным голосом сообщила она.

Утренний гость, кажется, только и ждал случая подать голос.

– Не кажется ли вам, Зоя Павловна, что натуральное золотое шитьё было бы более уместно в вашем нынешнем высоком положении?

Старичок опрометчиво вторгся в ту заветную область отношений жён и штор, куда вторгаться не позволялось никому. Право выбирать шторы было отвоёвано женщинами в тяжелых классовых боях, и такой стратегический плацдарм затак не сдают.

Зоя смерила наглеца взглядом, который мог бы удавить удава, и постаралась промолчать, но не вышло.

– Вы играете с огнём, – предупредила она не в меру распоясавшегося гостя подтвердив сказанное движением ладони левой руки сверху вниз рассекающей голову нахала пополам как арбуз.

– Ах нет, Зоя Павловна, увольте, с огнём на этот раз играете вы… Но кто же знает, что порох, пока не упала свеча.

Зоя не нашлась, что ответить.

– Мы бы, конечно, клали соломки погуще, там, где бы упали, если бы знали заранее, где упадем, но тогда, увы, нас в этом месте ждал бы не лёд, а пожар… Бог у нас большой шутник, верно? Впрочем, что это я разговорился. Разговоры пустое. Запал и порох, Зоя Павловна, нельзя разлучить, можно лишь отсрочить это свидание.

Яша ненадолго замолчал, что всегда давалось ему с большим трудом, и грустно покивал головой, словно зная что-то такое, о чем не мог говорить.

– Я хорошо знал вашу прабабушку, Фамарь Моисеевну – наконец продолжил Яков скомканною шторами беседу, – Очень хорошо знал.

Зоя, которая помнила, что прабабку вообще-то всегда завали Тамара Михайловна, не стала возражать. Фамарь Моисеевна, так Фамарь Моисеевна – по сравнению со всем, что случилось в это утро это были такие пустяки.

– Фамарь Моисеевна, зачем же вы сомневаетесь, родом из Польши, львовская мещанка, крещеная в Саратове для своего замужества с дворянским сыном, от которого была тяжела уже вашей бабушкой, нашедшая счастье с этим очаровательный чернобровым юношей, названного за этот брак отцом Иудой сраным, и проклятого за их помолвку, и затем лишенного отцом всякого наследства…

Всё совпадало, кроме имени. Решив пока не связываться с разбором туманной саратовской генеалогии, Зоя наконец поняла, что её беспокоило в этом визите, кроме гербов на подошвах незнакомца, о которых она решила спросить позже и отдельно.

– Вы мне вот что объясните. Яков. Как же вы сюда прошли, в наш посёлок, без пропуска?

Зоя Павловна склонила голову ожидая объяснений.

– О, это так просто, Зоя Павловна. Вы конечно помните Вольфа Григорьевича Мессинга, уроженца Голгофы, Кальварии, и великого представителя гурских хасидов. Нашего человека, который работал с Эйштейном, Фрейдом, Ганди, с Марлен Дитрих, через которою знал весьма многое, с маршалом Пилсудским, и наконец, со Сталиным. Помните тот самый случай когда он прошел к Иосифу без пропуска?

Это не сложно, все мы умеем это, возможно, без такого блеска, с каким это делал Вольф. Как? Вы смотрите человеку в глаза – важно чтобы он оторвался от своих бумажек и наконец посмотрел вам в глаза, вот так смотрите – (Яша показал глазами как) – и после этого он верит во все, что вы ему скажете. Вы протягиваете ладонь и он видит пропуск. Вы велите военному отдать вам честь как генералу – и он отдаёт вам честь как генералу. Наконец, вы велите женщине раздеться – и она таки раздевается!!!

Яша торжественно воздвиг руки к небу намекая что на то тоже есть воля Всевышнего.

– Шучу, шучу, шучу, – опять засмеялся он своим неподражаемым слегка картавым смехом, – Шучу. Ох уж, эта молодость…

Зоя Павловна умерила строгость взгляда.

– Итак, Мессинг… Впрочем, вы вскоре встретитесь с ним и спросите всё сами. Он научит вас таким вещам!

– Мессинг? Он же умер сто лет назад?!

– Я вас умоляю Зоя Павловна, такие люди не умирают. Они лишь уходят в тень.

Глава Четвёртая, Где появляется Иван Егорович Светлогоров, Бомж и Мыслитель

Двадцать второе декабря две тысячи двенадцатого года, суббота, около полудня

День определённо был беспокойным. Не успела осесть пыль, поднятая с половика золочёными туфлями Якова Самуиловича, как в огромное 12 метровое окно каминного зала прилетел снежок и налип на нем на уровне второго этажа. Тут сомнений быть не могло: у ворот стоял известный на всю округу бомж и мыслитель Иван Светлогоров. Бомж он был вполне условный, где-то он всё таки жил, просто никто не знал где. «Где нальют, там и Родина» – любил повторять Иван, выказывая знание пьес пролетарского писателя, и был готов заснуть после угощения хоть на коврике.

Зоя даже обрадовалась – хоть кому-то надо было выплеснуть её переполнявшее, а подруги на это категорически не годились, ибо чем выше взбиралась Зоя по лестнице, идущей вверх наискосок тем более понимала какие тупые курицы окружали её добрую половину жизни. Однако муж мудро пояснил ей, в ответ на открывшийся ей ужас жизни, что это нормальная и типичная ситуация, что менять одних тупых куриц на других тупых куриц – это неправильная кадровая политика и следует работать с тем персоналом который есть, и Зоя смирилась. Курицы остались на своих местах, и всегда готовы были выслушать монолог под заголовком: «Какой муж гад, и как он ничего не ценит, что я ему», но не рассказывать же им, право, про Мировое Правительство, Якова Самуиловича со свастикой на золочёных туфлях и Власть над всем Миром.

А любовника у Зои-то и не было, чтобы терпел её рассказки не запоминая, вот какая незадача.

Бомж Иван Егорович чудесным образом подходил на роль собеседника, особенно про Мировое Правительство, так как слыл изрядным философом и знатоком геополитики. Поговаривали, что это именно он писал лидерам наших парламентских партий их патриотические книги, объясняющие каким образом и насколько глубоко их партии любят Русский народ, и почему он, народ, должен быть им за это благодарен. После гонораров Светлогоров исчезал на полгода-год, обретаясь по Парижу, Риму, Лондону, Мадриду, а также по Афинам и прочим Венециям и Флоренциям. Истратив там все деньги Иван возвращался и снова становился популярным вип-бомжом – до следующего гонорара.

О своих путешествиях Иван был готов говорить часами, рассказывая о своих разговорах с людьми, которые в обычной жизни окружены тремя рядами охраны. Вершиной этих историй была его беседа с папой Римским, с которым они говорили более часа, вместе с ещё одним бомжом, который их и познакомил, так как он был ватиканский и всех там знал, и прием у Английской Королевы в Букингемском дворце, где та лично показывала ему предметы старины и сакральные символы Британской Империи в тех залах, куда обычных людей не пускают вовсе, а необычных – только по праздникам. После этих рассказов, разумеется, слушатели переставали верить и во все остальные истории, но Ивана это нисколько не смущало.