Альманах «Истоки». Выпуск 14

Влюблённым тайны приоткрыты, или Всемирная исповедь Волошина и Русское счастье Некрасова

«О, Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь!»

Ирина Егорова-Нерли

Эссе

Ничто так не живо в России, как – необъяснимое, глубоко посаженное в сознании народов, пространное, как сама необъятная земля – РУССКОЕ СЛОВО. Действие его находит новых сподвижников и нежданно-негаданно прорастает откровением из плодовито закрученных корней… Что бы ни чувствовала душа человеческая, но каждая эпоха, как суд истории, продолжает вдохновенного мыслителя и поэта: требует ответа – непосильного для наблюдателя и горячего для участника.

Каждый состоявшийся поэт в затишье разыгравшейся личной драмы и в горниле народных бедствий льёт свой звук и живёт под его защитой.

В 2021 году любители поэзии отметили 200 лет со дня рождения Николая Алексеевича Некрасова (1821–1877), а теперь в 2022 году мы вспоминаем Максимилиана Волошина (1877–1932), ведь 145-летие со дня рождения – долгожданный повод для тревожных раздумий и живых импровизаций.

Две памятных даты, два лирических явления! Если Некрасов «проповедует любовь враждебным словом отрицанья», то Волошин, будто отстраняясь от случайных вопросов, с пугающей прямотой обращается к читателю:

Даже эти, выхваченные для сопоставления, знаменитые строчки наших поэтов сразу предопределяют значительность, протяжённость и точность оценки творческого пути в своём времени и в двух столетиях русской литературы.

Кем же был и остался для нас Николай Алексеевич Некрасов?.. Что и сейчас не оставляет нас равнодушными, определяя не только общественное значение, но и вневременную суть его дара?

С малолетства, пребывая в центре волжских просторов (село Грешнево), Некрасов был приобщён к сельскому быту и помещичьим нравам – к порядку веками сложившихся сословных взаимоотношений. Казалось бы, его дворянское происхождение гарантировало необходимый достаток и привилегии, но одержимость литературой, недопускающей иного выбора, через крайнюю нужду и унижения (петербургские годы молодости) настойчиво вела его к писательскому подвигу. Семинарист и сочинитель, гимназист и вольный слушатель Петербургского университета (1839–1841), критик и журналист, сатирик и автор водевилей, издатель «Современника» (1846–1866) и с 1868 года редактор журнала «Отечественные записки»… Таков длинный и неполный перечень учёбы и работы Некрасова. Но основным его поприщем, живущим в памяти с юных лет, конечно, была роль поэта-трибуна – осуждающего дикую жестокость крепостного права:

«Карающая лира», «муза мести и печали», «кнутом иссечённая муза»…

Но одновременно с грозовыми раскатами строчек расширялся такой сказочный, всепобеждающий поток любви:

Так отдельной, сокровенной темой возвышаются женские образы Некрасова, в которых переливаются нежные страсти и его собственная певучая многострадальная интонация любви к своей матери, предположительно непокорной и печальной варшавянке:

Воспоминание? Потрясение или источник памяти священной? – Написано в последний год жизни поэта (1877 год!), когда женившись на милой его сердцу простолюдинке Фёкле Анисимовне Викторовой (его Зинаиде) и уже тяжко болея, в посеребрённом луной томительном безлюдии ночи, в чутких к случайному шороху липовых аллеях поэт «бродил» – воображая себя наедине с молодой матушкой, читающей тайные письма. Может, её плач и был заклинанием его музы? Родились строчки его души:

Любовь уходила и возвращалась! Рядом были и неприступная Авдотья Панаева, и расчётливая француженка Селина, и разнаряженная вдовушка Прасковья Мейшен… Но – на грани очевидного безумства и даже почти самоубийства – в бойком огне влюблённости Некрасов не изменил своей поэтической сути! А когда появились «женщины в русских селеньях, с походкой, со взглядом цариц…», то среди обстановки убогой гордая романтика юности нарисовала статных крестьянок, настоящих красавиц, наливающихся полнокровным теплом, как райские бутоны средней полосы – его Карабихи. Даже мимолётные сцены из жизни («Тройка») его поэтическая сила развернула в эпический песенный эпос – в пронизывающее каждого, свободного застольное многоголосье и предсказание судьбы. Так же – не изменяя таинству человеческих чувств – языческий дух поэмы, символ владычицы-природы «Мороз, Красный нос», облегчая страдания любящей вдовы, принимает её в свои объятия и забирает в иной мир, где Дарью ждёт её муж Прокл. Или – в реальной жизни не найти счастья обычной крестьянской семье и только смерть вправе подарить им свидание и сладостную отраду утешения? Замысел поэта стал неожиданно близок европейскому литературному источнику XIII века, ведь и на русской почве могли быть свои Тристан и Изольда.

Как трактовать жизнь? – Думал ли об этом Некрасов, споря и соглашаясь – замыкаясь в себе и требуя истины? Может, само собой родилось:

«Кому на Руси жить хорошо?..» кажется, более меткого и мудрого названия трудно придумать! Завязалась поэма как путешествие и возвращение из фольклорного пролога да на свою Родину, где выстроилась чёткая вертикаль власти, где и до сих пор «высоко Бог, далёко царь…», где и бывшие крепостники тоже не считают себя благополучными господами («Теперь не та уж Русь!»).

Ирония поэта не щадит никого! Только заступничество и народная доля вызывают его сочувствие. Так и «просто мужик» Ермил Гирин посажен в острог за пособничество в крестьянских бунтах «Испуганной губернии, уезда Недыханьева, деревни Столбняки». Даже такие богатырские натуры, как крестьянин Савелий («клеймённый, да не раб!») тоже обречены на горькую участь:

Будто, растворяясь в народном хоре своих героев, со страниц поэмы держит круговую оборону – от грешных невзгод и обид людских – поэт и барин Николай Алексеевич Некрасов. Отсюда и несокрушимая широта его волжского характера, презрение к «песням рабским и музыке холопской». Отсюда и ожидание – его поэтическое воззвание к родному краю и «силы необъятные» Гриши Добросклонова, главного ответчика его поэмы:

Глава «Пир на весь мир» – уверенный отсчёт поэта и путь общенародного действа. Именно ПЕСЕННОЕ СЛОВО и есть ЦЕЛЬ ПОЭМЫ, а «звуки лучезарного гимна» – СЧАСТЬЕ ТВОРЧЕСТВА и оружие в некрасовской «войне» с несправедливостью.

Как это не покажется случайным, но год смерти Некрасова стал и годом рождения Волошина. Парадоксально и промыслительно служение ищущего духа! А можно ли спустя век, не нарушая внутренней логики развития личности, страстно и убедительно написать о Максимилиане Волошине – несоизмерим в своей человечности и планетарности художественного видения?.. Он поэт и художник, переводчик и публицист, мыслитель – типичный представитель Серебряного века. По рождению – киевлянин, по привычкам и дружелюбию – крымчанин, облюбовавший прибрежный посёлок Коктебель для творческой радости и поэтического труда. Мастер пейзажа, воспевший в своих акварелях изысканную гармонию Крыма, по сути вдумчивый археолог и неутомимый путешественник по Средней Азии и Средиземноморью – Волошин сам стал неотъемлемой частью Коктебеля, плотью плодоносящего Слова, мысом бухты, напоминающей его профиль: повторяющей, по его наблюдению, «некое подобье» могучих черт лица… Его мироощущение – первобытно по цельности, христианское по вере, историческое по идее, гармоничное по выбору. Преемственность к всечеловеческому Бытию он высказал в 1921 году в своём цикле «Усобица»:

Волошина, осмысливающего государственные пути России, характеризует связь со всей мировой культурой и укоренённость в традиции, благоволение к человеку – «ближнему своему» – независимо от его происхождения и статуса. Как и многие из его сверстников, он неоднократно был исключён из Московского университета за революционные взгляды. В ранних стихах поэта преобладает некрасовская нота необратимых предчувствий революции («Уж занавес дрожит перед началом драмы…») и его стихотворение «Предвестия» – отклик на 9 января 1905 года.

Душа поэта металась между желанием «ветхозаветной тишины» (прочувствованной Мариной Цветаевой) и «ужасом разъявшихся времён» войны, между отрицанием политики и общественным признанием, пророчеством («Ангел мщения») и воззванием («Доблесть поэта») – между монументальной по форме лирикой, теософией, мистикой и антропософскими учениями Рудольфа Штейнера, среди последователей которого была и его первая жена Маргарита Васильевна Сабашникова. В отличии от Некрасова Волошин был «над схваткой» и внутри трагедии – считал, что сам должен остаться между белыми и красными: «В дни революции быть Человеком, а не Гражданином».

Ссылаясь на послание Иоанна Богослова в статье «Россия распятая», Волошин понимает неизбежность Страшного Суда, завершающего Апокалипсис войны и революции, ибо, по его мнению, государство и народ – как и Богоматерь с неопалимой купиной – прошедшие через муки и смерть, воскресают, чтобы спасти мир. Не потому ли и вселенская тревога Волошина («Я и Германского дуба не предал, Кельтской омеле не изменил») всё же созвучна упованию в слове Некрасова, горячо уверовавшего в свою выстраданную правду, которая не только пригодится человечеству, но и поможет России стать счастливой страной.

Оттого ли, может быть, у поколения детей Серебряного века, как и на письменном профессорском столе моего дела Николая Ивановича Егорова (члена Русского географического общества), могли соседствовать, сохраняя непоколебимую надёжность, классический бюст Н. А. Некрасова и отшлифованные морской волной осколки камней из глубин Сердоликовой бухты Коктебеля… «Всеобщая связь явлений!» – наверное, с восторгом мог бы воскликнуть Максимилиан Волошин. В судьбоносные годы нет ничего прошлого и призрачного для безжалостного горя и милосердных чувств.

Как художник, сроднившийся в оттенках и мелочах со всей многовековой жизнью российских пространств – Волошин, подобно Александру Блоку, упивается красотой земли:

Это его «Дикое поле» – его Россия, где время от времени, как неуправляемая стихия, летят «Скифы» и вдруг возрождается «Святая Русь». Отсюда мессианизм – предназначение России, испытавшей на себе адское пламя революции во имя спасения человечества. Так, убеждённый в своей правоте, в стихотворении «Русская революция» Волошин утверждает:

Да, в литературном процессе всегда существуют философско-религиозный анализ своего времени и незатихающая жажда обретения своей доли в постоянно обновляющемся мире.

Волошин сумел простить белых и красных, сопереживал уже признанным и начинающим авторам. Встречая его юбилей, мы ещё больше осознаём необходимость собирающей пристани, ведь поэту, как бескорыстному скитальцу, важен тот, кто мог бы любить творчество и, как Волошин, заботиться о людях искусства, чтобы блаженные и неуправляемые носители великого языка тоже могли почувствовать себя нужными для той страны – той России, которая впоследствии сможет ими гордиться.

Максимилиан Волошин был щедро одарён сам и отзывчив на истинную поэзию, соединял и творил судьбы – жил по своим законам. Юной Марине Цветаевой он преподнёс берег дружбы, своё сердце – бьющееся в ритме её первых стихов. Это «равенство известного с безвестным» (цветаевское открытие!) бесценно во все времена. «Событийный человек», – спустя годы писала Марина Ивановна. Подтверждая это божественное право, мы по-иному воспринимаем Волошина (титана среди людей!) и обращаемся к его интригующему мифу – Черубине де Габриак: Елизавете Ивановне Дмитриевой… Разве эта его мистификация – не тонкий упрёк и насмешка над теми, кто славит прославленное, не имея художественного чутья и собственного мнения – кто, гоняясь за внешней красотой, забывает о головокружительном аромате таланта.

Проникновенные стихи Волошина, запечатлевшие полынные луга, выжженные солнцем предгорья Киммерии и напевные поэмы Некрасова, охватившие крестьянскую жизнь витиеватым лубком и бойким рисунком метафор, слились в одном узле нашей цивилизации. Некрасов и Волошин – по сути два живописца, заглянувшие палитрой поэтического письма в любимые ими уголки огромной страны и подарившие нам их вторую жизнь в литературе. Лиризм и красочность их стихов прошли огневой обжиг прозрения, ведь ни двойные стандарты крепостничества, ни братоубийственное злодейство Гражданской войны не могли обойти их сердечную открытость – дали трагическую энергию вольному течению мысли. Будто не в XIX веке, а здесь и сейчас за нами наблюдает Некрасов. Его ясный и вопрошающий взор подчёркивает белая рубаха и не застилаемая кровать вблизи круглого столика, книг и листков бумаги…

Что это, как не признание «сына лежащего» Родине («Мать-отчизне!») и любящей его, преданной Зине.

А каким величественным и родным предстаёт Волошин, словно сошедший с античных ваз бог (по описанию Марины Цветаевой – Зевс). Кажется, он сам полон гомеровских дум… Однако – одеяние библейского покроя (его парусиновый балахон), меняя времена, моим воображением переносит поэта на грандиозное полотно Александра Иванова…

Конечно, и в XXI веке волошинские стихи излучает земля Киммерии, его обетованное убежище – место, притягивающее художников, писателей и музыкантов: площадка для джазовых фестивалей, пленэров и выставок. Его дом, завещанный союзу писателей, многие годы оберегала его вторая жена – верная помощница, писатель и медсестра – Мария Степановна Заболоцкая (1887–1976). И поныне в «Доме Поэта» волошинская смелость пробуждает творческий отклик и зазывает его почитателей:

Да, Волошин сострадал любому в нужде и горе – всем предлагая кров и заботу: отдавал всего себя и свой «Дом Поэта», что «памятью насыщен, как земля», где и

И в наше время, переживая противоречивые итоги очередного этапа перемен, мы склоняемся перед писательским мужеством классика Серебряного века Максимилиана Волошина и чувствуем беспредельную жертвенность в стихах Николая Алексеевича Некрасова:

Пушкин дал слову жизнь, Некрасов ощутил песенную природу русской речи – писал за народ и от имени народа. В его поэтическом голосе проявилось загадочное единство с той, заповедной – не прорвавшейся в печать и существующей столетиями – народной жизнью. Кажется, и по-некрасовски точно говорит нам о России Волошин! И его «земля взыскующей любви» – «подводный Китеж» – живёт как «наш неосуществимый сон»; его Русь Святую и грешную волнуют русские вопросы Н. А. Некрасова середины XIX века! И по-новому звучат строчки Николая Алексеевича:

Продолжая исторический вывод Некрасова, с кроткой самоотдачей верующего Волошин, будто обращаясь к потомкам, пишет в 1922 году:

Так преодолевает искушения и смуты Россия Волошина – его знак в истории человечества и судьба русского поэта в его эпоху. Так – не случайно и мои стихи тоже описывают его зримое присутствие на крымской земле и в нашей культуре:

Волошин и Некрасов! – Объединены братством, не подразумевающим прямого родства – связаны темпераментом протеста и надмирным ответом художника. Один – через отчаяние и неизбежные беды I-ой мировой войны, незаживающую рану революции; другой – через тяжкую ношу сочувствия народу и непереносимые страдания болезни… Каждый в свой час – они пригубили чашу невзгод человеческих и в своём творчестве оставили нам поэтическую боль и бессмертие любви. Можно ли устоять, не написать свои стихи, посвящённые Н. А. Некрасову? – молчать в присутствии наших поэтов?..

Так неразрывно живут, развивая диалог, европейское и русское, университетская планида и народная воля, философские приключения и крестьянский задор, исповедальное чаепитие в Коктебеле и зелёный Шум в Карабихе…

Некрасов и Волошин – два поэтических мира, как две летящие планеты, встретились в одной тайне, соударились в грозном открытии «страшных лет России», столкнулись и разошлись: каждый – на своё законное место в русской литературе. Так в бесконечных просторах Руси велик путь ХУДОЖНИКА СЛОВА, ведь краски и музыка, заключённые в строки, нам и через столетия говорят о любви к Отечеству и вере в достойное будущее России, прошедшей свою Голгофу.

23 февраля 2022 года

Обращаясь к традициям нашей культуры, не могу не отметить, что и графическое содружество Н. А. Некрасова и М. Волошина в иллюстрациях и заставках возможно поможет полнее раскрыть их подвижническую суть и озвученное взаимодействие на страницах альманаха «Истоки».

С уважением Ирина Егорова-Нерли

Коктебель

Как в раковине малой – Океана

Великое дыхание гудит,

Как плоть её мерцает и горит

Отливами и серебром тумана,

А выгибы её повторены

В движении и завитке волны, —

Так вся душа моя в твоих заливах,

О, Киммерии тёмная страна,

Заключена и преображена.

С тех пор как отроком у молчаливых

Торжественно-пустынных берегов

Очнулся я – душа моя разъялась,

И мысль росла, лепилась и ваялась

По складкам гор, по выгибам холмов.

Огнь древних недр и дождевая влага

Двойным резцом ваяли облик твой, —

И сих холмов однообразный строй,

И напряжённый пафос Карадага,

Сосредоточенность и теснота

Зубчатых скал, а рядом широта

Степных равнин и мреющие дали

Стиху – разбег, а мысли – меру дали.

Моей мечтой с тех пор напоены

Предгорий героические сны

И Коктебеля каменная грива;

Его полынь хмельна моей тоской,

Мой стих поёт в волнах его прилива,

И на скале, замкнувшей зыбь залива,

Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

Максимилиан Волошин

«В столицах шум, гремят витии…»

В столицах шум, гремят витии,

Кипит словесная война,

А там, во глубине России, —

Там вековая тишина.

Лишь ветер не дает покою

Вершинам придорожных ив,

И выгибаются дугою,

Целуясь с матерью землею,

Колосья бесконечных нив…

Николай Алексеевич Некрасов

Пока стоит Россия…

Ирина Егорова-Нерли

Кто ждёт – непременно дождётся!

Кто любит – не сможет забыть…

Так в сердце навек остаётся

Та жизнь, что не дали прожить.

И в этом – война виновата:

Её отвести не смогли!

Но всё понимает, как надо,

Берёзовый плач от земли.

Невольно с печалью в обнимку,

В проталинах вешних дождей

Мы снова находим тропинку

От старых военных путей.

Там слёз целый век не отплакать,

Наш мир до конца не понять!

И снится под утро атака,

И маленькой девочкой Мать…

23 февраля 2022 года

Расчеловечить – цель фашизма,

Чтоб узаконить геноцид!

А после – чёрный морок дыма

ров, что жертвами покрыт.

А после – сумки детской кожи

И кровь для будущих лекарств.

Как то допущено! О, Боже!

Иль нет преград для адских прав?..

А город двигался до яра —

Толпа рекой, где млад и стар:

Когда настигнет Божья кара

Всех сотворивших Бабий яр?

Названье – скорбь, как память капищ,

Как холм, обугленный пальбой!

А после – трав густая затишь

И шёпот лет между собой.

Земля жива – по-женски дышит…

Любовь родит, вручая дар.

Но кто нацизм в словах опишет —

Прошёл живым свой Бабий яр.

29 сентября 2021 года

Снега сорок первого года,

Как намертво вставший отряд —

В ледовых окопах пехота

И танков последний парад.

В объятьях жестокой метели

Безлюдие истринских сёл,

Винтовки у малой траншеи,

Замёрзшей картошки подол.

Шаги осторожной разведки

И немцев прицельный огонь:

То ночь в самолётной подсветке,

То взрывов слепящий разгон.

В поту керосиновой лампы

Иконка, что в храме жила…

С тяжёлыми вилами бабы,

Дом предков, сожжённый дотла!

Такое – морозом по коже…

Рассвет в придорожной пыли:

Хруст снега от женских сапожек

И гром эшелонов вдали.

19 декабря 2021 года

Нам войны бесконечные беды —

Отзвук боли, что просится в крик:

Белый гриб обжигающей бездны

И скорбящего Ангела лик.

Эти слёзы, летящие росы,

Прибывающий хлад облаков —

Отражений немые вопросы

И подлунный поток голосов.

Обнажённое поле в покосе,

Горизонт чёрно-белых полос…

Огневая в безумии осень

И готовые свечи берёз.

18 октября 2021 года

К. Г. Шахназарову

Пока стоит Россия,

Тысячелетний бой

Проходит с новой силой

Над жизнью и судьбой.

Давно, в иные лета

Захоронился враг:

Опять, поправ запреты

Ползёт фашистский танк.

Из мрака вылезает

Нацеленный снаряд,

Война конца не знает,

Пока стоит солдат.

По выжженной морщинке

Не катится слеза.

Как две бесцветных льдинки,

Бездонные глаза.

Туман тот взгляд не застит

И время не сотрёт —

В зрачках спасенья ради

«Бессметный полк» пройдёт.