Ловцы книг
Короче, двое сидят в шезлонгах на безымянном пляже на окраине Фано, бывшего Храма Фортуны, а теперь просто курортного городка. Они с прошлой весны не виделись и страшно соскучились; они вместе шатались по барам в Лейне всего неделю назад. Просто это абсолютно разные вещи – видеться дома и здесь. Одно не заменяет другое, вот натурально, сидишь рядом с другом и одновременно продолжаешь без него тосковать, настолько в разных реальностях всё по-разному ощущается. Поэтому в пятом по счёту баре – тогда, неделю назад – Та Ола спросил: «Какого чёрта мы больше не собираемся в Фано?» Шала Хан напомнил: «Так там сейчас сплошные карантины, локдауны, фиговый получится отпуск, мне кажется, – всё закрыто, заперто, запрещено». А Та Ола пожал плечами: «Нас это не касается. Мы это всё-таки мы. Где закрыто – откроем, что запрещено – разрешим».
• Что мы знаем о Ловцах книг?
Что впервые услышав о существовании этой профессии, люди обычно насмешливо спрашивают: «А что, книги от них убегают?» Но книги, конечно, не убегают. Нет.
С книгами другая проблема: в Сообществе Девяноста Иллюзий нет художественной литературы. С научно-технической всё в порядке, учебники, справочники, энциклопедии, документальные хроники – всё это есть. Но сочинять истории о том, чего не было, жители Сообщества не способны. Не потому, что все они напрочь лишены воображения и фантазии, дело в самом языке. Природа его такова, что невозможно говорить и писать о том, чего не случилось. Каждое слово этого языка тождественно делу, поэтому всякая произнесённая вслух или записанная на бумаге ложь будет пытаться стать правдой. И непременно станет, если у солгавшего достаточно сил. А если нет, бедняга свалится замертво, и привет.
На самом деле, соврать по мелочи (и слегка изменить своей выдумкой мир) в момент вдохновения может почти любой; другое дело, что каждый сто раз подумает и скорее всего не станет, поскольку всегда есть риск, что изменение тебе не по силам, а умирать раньше времени нет дураков.
• Что мы знаем о Ловцах книг?
Что иногда в Сообществе Девяноста Иллюзий (в Лейне, видимо по причине высокой степени его достоверности, это случается чаще, чем в других городах) рождаются люди исключительной силы, способные словом изменять окружающий мир. Их называют «адрэле»; при официальном общении принято прибавлять это слово к имени, не из какой-то особой почтительности, а просто чтобы сразу становилось понятно, с кем имеешь дело. Адрэле не имеют никаких привилегий, кроме естественной привилегии любого таланта развивать и применять свои способности, но по вполне понятным причинам окружающие стараются беречь их нервы, и сами адрэле тоже стараются беречь от своего всемогущества окружающих и весь остальной мир.
Но сочинять истории о том, чего не было, даже они не возьмутся. Слишком много пришлось бы создать с нуля или до неузнаваемости изменить. Пишешь: «Жили-были дед и баба», и в этот момент где-то в мире действительно появляются прежде не существовавшие бабка и дед, дом, в котором они жили-были, улица, на которой их дом стоит, и соседи, которые помнят, как с ними ежедневно здоровались. А также предки деда и бабы до чёрт знает какого колена и последствия их бесчисленных дел.
Попытки сочинять истории всё равно, конечно же, были, нет такого невозможного дела, которое не попытается совершить наперекор его невозможности какой-нибудь человек. Но ни одна из попыток добром не закончилась. Причём неизбежная на каком-то этапе сочинительства смерть автора от переутомления – ещё наименьшая из сопровождающих творческий процесс катастроф.
• Что мы знаем о Ловцах книг?
Что эта профессия возникла примерно восемьсот лет назад, вскоре после того как профессор Перемещений Тио Орли Ай из Лейна экспериментально доказал, что вымысел, сочинённый в другой реальности, может быть переведён и воспроизведён в письменном виде без каких-либо последствий. Главное, чтобы переводчик начал работу с обязательного вступления: «В этой книге написано, что…» – а потом не отклонялся от оригинала и ничего от себя не добавлял.
Первую книгу – «Мы сегодня вместо заката», бесхитростный любовный роман, как этот жанр себе представляют д-гоххи из Хой-Брохха, Мира Четвёртой Радости (положа руку на сердце, редкий современный любитель чтения, избалованный шедеврами из разных реальностей, станет такое читать, там герои на первых трёхстах страницах мечтают спать вместе, то есть именно спать и смотреть сны друг друга, а потом примерно ещё на трёхстах действительно спят и смотрят свои чёртовы сны) – так вот, эту книгу профессор сам притащил из бесплатной книжной лавки в Хахханье, глухой хой-броххской провинции, где любил отдыхать. Сам её перевёл и давал почитать всем желающим, сначала ради эксперимента, а после – потому, что не видел причин отказать. Желающих оказалось так много, что небольшое издательство «Ах∆рас» (приблизительный перевод названия «Сила»), специализировавшееся на издании популярных иллюстрированных книг про изобразительное искусство, попросило разрешения напечатать хой-броххский роман; темпы продаж потрясли издателей, так что роман немедленно переиздали стотысячным тиражом, а профессор Тио Орли Ай притащил из внеочередного отпуска целый чемодан хой-броххских романов и усадил студентов-лингвистов их переводить.
Ну и дальше понятно, что было. Мастеров Перемещений в Сообществе Девяноста Иллюзий не сказать чтобы очень много – примерно как выдающихся музыкантов, или певцов. Довольно редкий талант, но всё-таки не уникальный. А интересные книги есть во многих мирах. Как ни странно, разные формы сознания на определённом этапе развития непременно приходят к идее сочинять истории о том, чего не было, в стремлении (чаще неосознанном, чем намеренном) подражать непознаваемому Творцу. Уже через пару лет одно за другим стали появляться издательства, специализирующиеся только на художественной литературе. А ещё лет через двадцать наступило такое книжное изобилие, что издательства перестали переводить всё подряд, и Ловцам книг пришлось спешно учиться (на своих и чужих ошибках) не просто таскать из других реальностей книги, но и правильно их выбирать.
• Что мы знаем о Ловцах книг?
Что примерно полвека спустя после первых экспериментов с романами стало окончательно ясно (то есть было научно доказано то, что все уже понимали и так): для жителей Сообщества Девяноста Иллюзий чтение вымышленных историй – гораздо больше, чем просто развлечение на досуге, оно изменило качество бытия.
Во-первых, чтение существенно продлевает жизнь – собственно на проведённые за чтением годы. То есть пока человек увлечённо читает, он как бы исключает себя из реальности, время над ним не властно, он не становится старше на потраченные на чтение часы. Заметили этот эффект почти сразу – на детях. Те, кто много читали, почти перестали взрослеть. Сперва испугались, но быстро поняли, что с детьми всё в порядке, учатся и умнеют, как прежде, просто физически дольше остаются детьми. Теперь-то уже все привыкли, что детство в норме растягивается на два-три десятилетия, и студентов-старшекурсников с виду от школьников не отличить. И стареть стали медленно, даже пятисотлетним юбилеем никого особо не удивишь. При этом чтение неинтересной книги время не останавливает, работает только полное погружение, организм не обманешь, он точно знает, захватила тебя изложенная в книге история или нет.
А во-вторых, чтение повлияло на качество сновидений, и это оказалось даже важнее, чем долгая жизнь. Раньше жителям Сообщества Девяноста Иллюзий снились обычные, запутанные, не особо интересные сны, которые сразу забывают, проснувшись, потому что вспоминать толком нечего, бессвязная, бессмысленная ерунда. Исключения из этого правила (как из любого другого), естественно, были всегда, но общей картины эти единичные случаи не меняли, разве что породили общую несбыточную, как тогда всем казалось, мечту о дополнительной интересной, ни на что не похожей жизни, прожить которую любой был бы рад, даже если совершенно доволен той, что есть у него наяву. И вдруг выяснилось, что естественным следствием регулярного чтения становится качественное изменение характера сновидений, словно бы под влиянием чужих интересных историй человеческий мозг обучается сочинять их сам; собственно, не «словно», а именно так и есть. Другое дело, что это не единственная причина, но кратко и внятно объяснить остальные гораздо трудней.
• Что мы знаем о Ловцах книг?
Что в силу всего вышесказанного их профессия считается очень важной, почётной, полезной обществу, и что ещё обычно в таких случаях говорят (а ещё профессии переводчиков и издателей, но Ловцы в книжном бизнесе главные, без их добычи ничего не будет, это понятно всем). К тому же профессия Ловца книг окружена романтическим ореолом; собственно, и не зря: они же действительно постоянно посещают чужие реальности и вовсю развлекаются там.
Естественно, почти каждый житель Сообщества Девяноста Иллюзий в детстве мечтает стать Ловцом книг, но удаётся это очень немногим. Потому что, во-первых, перемещаться в иные реальности способны только адрэле, да и то не все, а самые талантливые из них. Понятно же, что оказаться в другой реальности невозможно. Для нормального человека, даже если он уроженец Сообщества Девяноста Иллюзий, никаких «иных реальностей» как бы и нет, только рассказы о них и принесённые оттуда предметы, но по сравнению с личным опытом это совершенно не то. А всё невозможное осуществляется только силой слова адрэле. Скажет: «я сейчас там-то», – и если силы достаточно, оказывается в названном месте. Ну или падает замертво, если нет. Но таких несчастий уже давно не случается, потому что на старте проводят очень строгий отбор, с многократными тщательными проверками возможностей каждого, а те немногие, кому удалось пройти испытания, получают отличную подготовку; короче, эпоха, когда Перемещения считались делом рискованным, закончилась задолго до появления профессии Ловцов книг.
• Что мы знаем о Ловцах книг?
Вы – ничего (вы в них вообще не верите, мало ли что в книжке написано, наш-то язык позволяет сколько угодно врать), а я – очень много. Но для начала, я считаю, достаточно. Потом может быть, если к слову придётся, расскажу что-нибудь ещё.
Фано,
Ноябрь 2020
Сидели в шезлонгах у самой кромки прибоя, зарывшись босыми ногами во влажный песок. Тёплый в этом году ноябрь, море ещё не остыло, можно наверное искупаться, – время от времени думал Тим. Но было лень. Так за последние дни набегался – домой и обратно, по здешним делам, по тамошним, а напоследок квест «доберись до Фано из Вены, когда перекрыты дороги и отменены автобусы и поезда» – что теперь хотелось только неподвижно сидеть в шезлонге, смотреть в густую винно-красную темноту под закрытыми веками и бессмысленно, сладко молчать. Сам не заметил, как задремал, и то ли сквозь сон, то ли всё-таки прямо во сне услышал, что Самуил говорит: «Как же я это люблю». И спросил, тоже то ли сквозь сон, то ли собственный голос ему приснился: «Что именно? Море?» Самуил ответил: «И море тоже. Его и тебя, и нашу работу, и своё дурацкое настроение, которое скачет, как мяч на резинке, и круассаны, которые были на завтрак, и кофе в термосе, за которым мне сейчас лень тянуться, и…»
– Ещё котят и бабушку, – добавил Тим. На этом месте он точно проснулся, потому что цитата, как ни крути, часть работы, а работа не может быть сном.
– Рад, что помнишь, – улыбнулся Самуил; Тим не видел его лица, но чувствовал, что тот улыбается. – Сколько лет прошло, сколько я с тех пор сделал, а радуюсь, когда кто-то эту книгу цитирует. Каждый раз, до сих пор.
Детская книжка, из которой Тим вспомнил цитату[7], лет сорок назад была очень модной, так что все – и дети, и взрослые – говорили цитатами из неё; впрочем, любят её до сих пор, переиздают чуть ли не ежегодно, с новыми иллюстрациями, и расхватывают быстрее любой новинки, вечный неумирающий хит. Это Самуил её когда-то нашёл и сам перевёл, никому не доверил; правильно сделал, он лучший в профессии, как он не перевёл бы никто.
– Ты был прав, – вдруг сказал Самуил.
– В чём именно? Я, знаешь, часто бываю прав.
– Вот же наглая морда! – фыркнул тот и потянулся за термосом с кофе. Видимо от возмущения лень как рукой сняло.
– Мне оставь, – попросил Тим. – Я сегодня бедняжка без термоса. Где-то его пролюбил.
– Ещё чего.
Но, конечно, налил кофе в крышку и протянул ему. Сказал:
– Правда твоя, на моей памяти ты был прав, как минимум, трижды.
– Трижды? Ого. Когда?
– Когда говорил, что мне не идёт синий цвет; я с тобой, конечно, не соглашался, но посмотрелся в зеркало повнимательней, понял, что рожа действительно приобретает оттенок здешней антитабачной рекламы, и носить его перестал. Это раз. Второе – когда предложил встретиться в Фано, как прежде, а что сейчас здесь устроиться сложно – так именно ради таких приключений мы все когда-то пришли в профессию, а остальные смыслы обрели или просто сочинили потом. И самое главное – когда ещё во время учёбы сделал ставку на интернет, где сейчас всё самое интересное. Непризнанные гении и весь этот их самиздат. Лично я искать в интернете так и не научился. У меня чутьё включается, когда я вижу отпечатанные в типографии книги, могу их потрогать, взять в руки, запах вдохнуть. Сразу становится ясно, что хватать, не раздумывая, они меня натурально зовут. А от текстов на экране компьютера только настроение портится и трещит голова. Закономерно, что ничего интересного я до сих пор там не отыскал, только груды такой унылой графомании, что хоть из профессии уходи. Но я слежу за твоими находками. Завидую тебе. Очень. Как никому из коллег не завидовал. Вот так обстоят дела.
Тим не стал говорить, что это просто дело привычки. Ещё бы я не научился искать в интернете, если занимаюсь этим со студенческих лет. А в магазинах, кстати, теряюсь среди пёстрых обложек, которые редко хоть как-то соответствуют содержанию, и с полок особо никто меня не зовёт. Чутьё Ловцов книг, о котором секретарши издательств слагают мистические легенды, в большой степени следствие опыта. Я почти двадцать лет рыскаю в интернете, ты полвека ходишь по книжным лавкам, ясно, кто в чём сильней. Всё это Самуил и так знает. Сто раз уже обсуждали. Поэтому он сразу спросил:
– Хочешь, помогу тебе освоиться с интернетом? Чтобы стало легко искать? Там на самом деле есть и метод, и логика, и ориентиры, не надо тыкаться наугад. Я же только первые пару лет выезжал на чистом везении, как собственно все новички выезжают, а потом…
– Да ну, – отмахнулся Самуил. – Хотел бы как следует разобраться, давным-давно попросил бы. Но я не люблю компьютеры. Говорю же, у меня от них болит голова. А если от работы не получать удовольствие, зачем она, скажи на милость, нужна?
Тоже верно. Настолько, что смысла нет возражать: «а ты попробуй», «а вдруг понравится». Чего зря воду в ступе толочь.
– У меня другая просьба, – сказал Самуил. – Поищи там что-нибудь для меня. Чтобы я прочитал и ахнул. И захотел сам перевести. Языки, в идеале, славянской группы. Я их лучше чувствую. Как, кстати, и ты.
– Чтобы ты ахнул, значит, – повторил Тим. – Не представляю, что это может быть. Но если увижу, сразу пойму… наверное. Ну или не пойму. Ужас, конечно!
– Да почему сразу «ужас»?
– Потому что тебя ничем не проймёшь. Такая уж у тебя репутация. Стрёмно для тебя выбирать!
– Ладно тебе, – улыбнулся Самуил. – Меня ещё как проймёшь. Просто морда невозмутимая. Это считалось модным, когда я был молодым.
– Серьёзно? Была специальная мода на выражения лиц?
– Да чего только не было. Мода такое дело. Никогда не знаешь, как она завтра взбрыкнёт. А я был шикарный парень. Что умел, то умел. Однажды пальто обшил зеркалами. В смысле, осколками. Дырки в них сам сверлил, а потом пришивал. Неделю на это угрохал, пальто было длинное, почти до пят. И весило со всеми этими зеркалами восемь с половиной кило. Как вспомню, так вздрогну. Но я не сдавался. Почти до лета в нём стойко гулял. А с лицом ещё проще. Даже дырки сверлить не надо. И, тем более, пришивать.
– Убедительно у тебя получилось.
– И потом не раз пригодилось. В любых обстоятельствах делаешь морду тяпкой, и все сразу думают, ты серьёзный чувак.
– И я тоже так думаю, – признался Тим. – Столько лет тебя знаю, а всё равно уверен, что ты очень серьёзный. И трепещу, прикинь.
– Ладно, облегчу тебе задачу. Я знаю, чего мне в последнее время не хватает в объективно хороших книгах. Смысла, который оправдывает существование этой цивилизации, делает здешнюю жизнь священной. Непостижимого и неопределённого, как у Линдгрена[8] – помнишь? Не помнишь? Неважно… то есть как раз очень важно, перечитай. Когда-то я хорошо понимал, как, почему, в силу каких особенностей эта искажённая ложью реальность смогла стать причиной нашего воплощения. Больше не понимаю. То есть, теоретически знаю, я не дурак, ничего не забыл, но сердцем не чувствую. А так нельзя. Культуру, создающую книги, которые мы приносим читателям, недостаточно уважать, её надо любить.
– Ясно, – вздохнул Тим. Да так тяжко, словно заранее переживал грядущий провал.
– Я же не наобум кого попало прошу, – сказал Самуил. – А тебя. Потому что читал все твои находки. Они не в точности то, что мне надо, но примерно в ту сторону. Собственно из-за них я и понял, чего на самом деле мне не хватает. Почувствовал в них тень высокого смысла. Надежду на этот смысл.
– А. Ладно. Так уже легче. Если в главном мы с тобой совпадаем, есть от чего плясать.
– Вот и пляши, пожалуйста, – попросил Самуил. – И не стесняйся показывать всё подряд, что отыщешь. Никогда не знаешь, что тебя в книге зацепит. Я уже, вроде, опытный. А всё равно – никогда!
Какое-то время они умиротворённо молчали, пока не услышали шум мотора приближающегося автомобиля и обернулись к шоссе. Естественно полиция, другие машины сейчас почти не ездят, в стране карантин, все сидят взаперти. А эти рыскают с утра до ночи, ищут, кого бы оштрафовать за незаконное пребывание на свежем воздухе. Хотя в таком крошечном городе плохи должны быть их дела.
– Проедут мимо, – уверенно сказал Самуил на их общем родном языке, который делает любое утверждение правдой; так-то Ловцы, оказавшись в чужой реальности, стараются без особой нужды его не использовать, даже друг с другом говорят на каком-нибудь местном наречии, не ради конспирации, а потому что чертовски приятно безответственно болтать что попало, не обдумывая каждую формулировку, не подбирая аккуратно слова.
– Спасибо, – улыбнулся Тим. – Я сегодня по дороге сюда уже раз десять от них избавлялся. Устал ужасно. Хотя вроде бы не слабак.
– Ты совсем не слабак, – согласился с ним Самуил, снова на родном языке.
(Долг адрэле – ободрять и хвалить других при всякой возможности, дополнительно утверждая, усиливая их достоинства. И, конечно, ни в коем случае не ругать. Единственное оскорбление, которое адрэле могут себе позволить: «не хочу о тебе говорить».)
– И ещё раз спасибо.
– Да не за что. Ты же действительно не слабак. Говорить правду легко и приятно. Не то что полицейских гонять… Ты лучше скажи, где ночуешь сегодня?
– Пока понятия не имею.
– Эх, молодёжь. В твои годы я на такие вопросы отвечал: «естественно у тебя!»
– Серьёзно? А можно?
– Нет. Но сегодня – да. Здесь сейчас навалом пустого жилья, но снять ничего не получится, люди боятся полиции, им нельзя приезжих пускать. А я вчера занял отличный просторный дом. Хозяева не приедут, пока карантин не закончится, и соседей поблизости нет.
– Так я тоже могу. Сам говоришь, пустого жилья полный город.
– Конечно ты можешь. Но сперва отдохни с дороги. Хватит пока с тебя. Завтра ещё наши приедут, станет гораздо проще захватывать территорию. Можно будет легко занять хоть целый квартал. Ты вообще когда уезжать планируешь?
– Я пока вообще ничего не планирую. Если уж в кои-то веки добрался до моря, глупо сразу же уезжать.
– Да, – кивнул Самуил. – Я сюда с другими мыслями шёл. Думал, повидаюсь с тобой, раз уж договорились, и сразу домой. Здесь атмосфера стала тяжёлая. Не только в Фано, в целом в ТХ-19. Ну её. А сейчас сижу здесь с тобой и думаю: как же тут хорошо! Осталось понять, дело в море, или всё-таки в тебе? Как считаешь? Может быть мне просто всюду таскать тебя за собой?
– А может быть дело в доме? – в тон ему ответил Тим. – Что ты его самовольно взломал? Может ты бандит по призванию? И для хорошего самочувствия должен периодически занимать чужие дома?
– Тема, – хмыкнул Самуил. – Надо будет попробовать. До сих пор я жильё только за деньги снимал.
– И я. Скучно жили. Но теперь-то мы развернёмся.
– Это да, – зевнул Самуил. И мечтательно повторил: – Это да.
Вильнюс,
Ноябрь 2020
Я иду по улице Швенто Игното, сворачиваю на Тоторю и сразу же за углом вижу объявление на фонарном столбе – от руки, на страничке, вырванной из ежедневника, старательным школьным почерком. Интернет интернетом, а такие у нас ещё иногда встречаются: «Сниму квартиру в этом районе», «Репетитор – литовский язык, история», «Отдам в хорошие руки котят».
Но тут не объявление, а записка. «Съездили на море, всю неделю провели на пустом пляже», – написано там. И всё, больше никакой информации – кто, зачем, для кого это написал? Только в левом верхнем углу отпечатана дата: «27 июня 2023 года». С учётом того, что сейчас на дворе ноябрь двадцатого, совсем хорошо.
Ясно, что эта записка – послание для меня. По большому счёту, всё всегда для меня, но «всё» – это слишком много. У меня вполне обычная человеческая голова с двумя глазами, двумя ушами и – что там ещё положено? – ну, предположим, носом, но непонятно, чем тут поможет нос. Короче, моя голова, при всём уважении к её несомненным достоинствам, так себе инструмент восприятия и обработки сразу всего. Чтобы не чокнуться от обилия необработанной информации, мы с головой решили: самое странное, что я замечу в городе, будет считаться посланием для меня, а всё остальное пока перебьётся, я подумаю о нём завтра, или не подумаю никогда.
Что конкретно это послание означает, что именно следует из его содержания, кто, с кем, где, когда, и чем успокоится сердце, я конечно же знаю. Но это знание не конвертируется в слова. Мне, собственно, и не надо. Достаточно видеть, чувствовать, осязать, как на горячем луче судьбы, исходящем из точки, в которой я вот прямо сейчас стою у столба, завязываются новые, необычной, удивительной формы, красивые, как звёзды и розы, узлы.
• Что мы знаем обо мне?
Вот прямо сейчас даже я – почти ничего.
Вильнюс,
Ноябрь 2020
Я говорю:
– Наша с вами задача-минимум – справиться с навязчивым страхом, который чем дальше, тем больше сгущается в атмосфере, спасибо средствам массовой информации и соцсетям. Невозможно не ощущать страх, который разлит повсюду, будь ты сам хоть сто раз герой.
Группа молчит, но все согласно кивают, одни – просто так, головами, другие – внутренне, как бы всеми собой. Ух, какие крутые! У нас всего второе занятие, а они уже научились правильно мне отвечать.
Я говорю:
– Испытывать страх нормально. Стыдиться его не надо. Вы не какие-то исключительные слабаки. Этот страх – естественное следствие жизни человека в человеческом мире, утратившем утешительный миф о бессмертии если не тела, то хотя бы души. Современному человеку страшно находиться в собственном теле, оно кажется хлипким неисправным скафандром, за пределами которого нас поджидает ледяной ужас небытия. Страх перед неизбежностью выхода в этот космос лишает нас радости, сил, способности рассуждать, понуждает к нелепым поступкам. Страх, извините за излишнюю точность, недоброкачественная опухоль бессмертной души. Которая, кстати, всё-таки существует. Вне зависимости от того, верите вы в неё, или нет.
В этот момент раздаётся шипение, переходящее в свист, и над набережной Нерис с грохотом расцветает огромный, в полнеба ослепительный зелёно-малиновый фейерверк. По уму, для фейерверка нет никаких причин: день сегодня не праздничный; собственно, в городе вообще карантин, любые зрелища и увеселения строго запрещены. Словом, здесь и сейчас фейерверк невозможен, поэтому он выглядит подтверждением сказанного, этакой сияющей небесной печатью, заверившей мои слова. Лично мне и без печатей неплохо живётся, но группе отличный вышел подарок. Везёт новичкам! Вон как уставились в небо. И на каждом лице написано: «Так получается, действительно есть душа».
Я говорю: