Отдельные аномалии
Ближе к вечеру позвонили. Сказали: приходите…
К несчастью… Несовместимые с жизнью… Примите наши соболезнования…
Она приходила в сознание, спросил Сергей? Нет, не приходила, ответили ему. Ей не было больно, заверили его.
Господи, как жить дальше, спрашивал себя – или не себя? – он.
… – Тост! Да тише же, сволочи! – надрывался Никита, извечный тамада и разводящий, душа компании. – Тост!
Наконец, установилась тишина.
– Ну вот, – сказал Никита, поднимая рюмку с водкой, – мы тут за юбиляршу, за Валентину, выпили уже, наверно, цистерну.
За столом загудели, засмеялись, кто-то сказал: «А тебе жалко?»
– Ради Вали нашей мне ничего не жалко, – повысил голос Никита. – Я за нее целый железнодорожный состав выпью. И ради Сереги, которого мы все любим, тоже ничего не жалко. С поправкой, конечно, на его… эээ… половую принадлежность.
Снова засмеялись.
– Хватит ржать! – гаркнул Никита. – Я серьезно говорю! За Сергея мы тоже уже пили. А вот я предлагаю выпить за них, как за пару. Я хочу всем вам напомнить, – он сделал паузу и многозначительно воздел вилку с нацепленным огурчиком, – что с этими двумя судьба обошлась круто. Ох, как круто!
Собравшиеся притихли, а Сергей почувствовал себя неловко.
– Семь лет назад, – продолжил Никита, – скоропостижно скончался Андрей, которого все мы опять же знали. Я хорошо помню этот шок: тридцати пяти еще не было парню, здоров как буйвол, и просто ни с чего – инфаркт…
Валины тонкие пальцы нашли под столом руку Сергея. Он сжал ее ладонь. Осторожно покосился на жену. Ах, этот точеный профиль… Зря Никита свой тост затеял, зря…
– А три года назад, – Никита никакой неловкости не чувствовал, – трагически ушла из жизни Ольга. Пьяный подонок на машине, и нет человека.
Снова, как в ту ночь, волна холода прошла вдоль позвоночника Сергея. И, он знал, Валя испытывала то же самое.
– Но! – провозгласил Никита. – Судьба берет, но она же и дает! Закон сохранения! Эти двое, Валентина и Сергей, все преодолели, они нашли друг друга, и, признаюсь, я никогда в своей некороткой уже теперь жизни не видел такой подходящей друг к другу пары. Выпьем же именно за них двоих! За пару! Ура!
Стали чокаться. У кого-то достало ума крикнуть: «Горько!»
Сергей, не отпуская Валиной руки, встал. К нему потянулись с рюмками.
– Стоп! – сказал он и поставил рюмку на стол.
Народ примолк. Валентина, чуткая душа – все-таки Никита, как бы ни был толстокож, не сильно ошибся – мгновенно поняла движение мужа и тоже встала.
– Стоп! – повторил Сергей, наполняя водкой большой фужер. – Извини, Никита, я знаю, что не положено корректировать тост, но сейчас иначе нельзя. Мы иначе не можем. Так, Валюша?
Валентина медленно кивнула.
Сергей кинул взгляд на Катюху, сидевшую слева от него, и на Сашку, сына Вали и покойного Андрея, теперь – его приемного сына.
– Выпьем не чокаясь, – сказал он. – В память Андрея, в память Ольги.
Никита что-то сконфуженно и неразборчиво пробормотал. Все словно протрезвели. Выпили молча.
– Я пойду покурю, – шепнул Сергей жене.
Вышел на балкон, зажег сигарету, облокотился на перила, уставился на двор. Господи, какая же я мразь, безнадежно подумал он. Погоревал неделю… ну, месяц… это не важно, сколько в точности… а потом в глубине души радовался, что так все вышло… Да что себе-то врать – с самого начала радовался, пусть и в самых темных глубинах этой самой души… душонки…
Ушла Ольга, слава Богу, безболезненно ушла, и освободила его, а за четыре года до того так же, в одночасье, Андрей освободил Валентину, и не осталось никаких препятствий, и они теперь вместе…
Да, Никита – вот он, рядом, тоже закурил, и что-то басит извиняющимся тоном, и по плечу похлопывает, – Никита прав, они пара, что называется, Божьей милостью, только не забыть ту ночь в пустой квартире и не избавиться от этого убийственного чувства: я предатель и мразь.
Катюха тоже тут, на балконе. Тронула отца за локоть. Еще народ подтянулся, дымят все, что-то говорят ободряющее, негромко так, сочувственно.
Это особенно мерзко – все им восхищаются, его душевную тонкость и силу ценят. Только не знают, какая он на самом деле тварь.
Даже Валя, его Валюша, и та, наверное, не знает. Немыслимо с ней говорить о той своей радости… Впрочем, она-то, может быть, и понимает. Чувствует.
Сергей докурил, тряхнул головой, взял себя в руки.
– Ну, продолжим! – провозгласил он, хохотнув. – Пошли теперь, Никитин тост выпьем.
Садясь на свое место, он поймал взгляд жены – печальный, как в тот вечер, будто опрокинутый в себя.
…Господи, вздрогнул он, о чем я?! Ольга-то где?!
Раздалась трель мобильного – эсэмэска пришла.
Сергей лихорадочно разблокировал клавиатуру, открыл сообщение – «Этот абонент звонил вам 6 раз. Последний раз…» – и время. Около полуночи. И номер жены.
И еще одно сообщение: «Я у Кати. Телефон отключаю».
Он набрал номер дочери. Руки немного дрожали. Ответила Ольга:
– Алло!
– Что случилось? – закричал он.
– Случилось то, что Катерина заболела, Максим беспомощен, как не знаю кто, а тебя носит черт знает где! – шепотом закричала жена.
– Это тебя носит… – закричал было он в ответ, но осекся. – Что с Катюхой?! – И крепко зажмурился, как в детстве, когда пытался отогнать от себя дурные мысли.
– Жить будет, – сухо сказала Ольга. – И все. Не мешай спать.
– Мне приехать?
– Очень ты тут нужен! – отрезала она и заключила. – Отстань.
Гудки отбоя.
Сергей положил трубку на стол, подошел к окну, бездумно вгляделся в вертикали окон соседних домов. Темно, почти везде темно, лишь кое-где свет.
Потом открыл холодильник, достал початую бутылку водки, взял из сушилки стакан, налил до краев, медленно выцедил. Перевел дух.
Прошел на балкон, закурил, облокотился на перила, уставился на двор. Господи, подумал он, как же мне теперь со всем этим?..
Закрыл глаза, увидел, как наяву, лица – Валентины, Ольги, снова Валентины, Кати, Сашки, Андрея, опять Валентины и опять Ольги…
А за что же это я выпил там, на кухне? – спросил он себя. Ведь наверняка не просто так…
Это я выпил, объяснил он себе, в память о том, что было. И о том, что будет.
Вернее – чего не будет.
День Хачика
– Стаканьё давай! – потребовал гость, свинчивая колпачок с бутылки ноль семь.
Хозяин обвел взглядом стол. Немудрящая закусь: килограммчик помидорчиков, полкило огурчиков, охапка лучку зеленого, неуклюжая пластина копченых свиных ребер. Два стопаря. Отодвинутая в сторону бутылка хорошего коньяку.
– Так вот же… – он показал на стопки.
– Совсем от рук отбился… – гость сощурил и без того узкие глаза. – Андрюх, ты чо?! Наперстки бы еще выставил!
Андрей вздрогнул, сконфузился и, неразборчиво бормоча о полнейшей затраханности текучкой, кинулся за стаканами. Действительно, кто ж спирт из рюмок или там стопочек пьет? Вытащил из шкафчика пару вискарных стаканов, торопливо сполоснул, поставил на стол. Вода еще нужна же… Перелил из пятилитрового баллона в стеклянный кувшин. Тоже бы сполоснуть его, кувшин-то, да заторопился что-то… Ладно, сойдет.
– Эх, – вздохнул гость. – Граненых-то у тебя нету, что ли?
– Не привередничай, Вадька, – огрызнулся Андрей. – Наливай уже.
Усмехнувшись, Вадим налил себе полстакана спирта, добавил воды. Андрей сделал то же самое. Известное дело – спирт каждый наливает себе сам, разводящих тут не полагается.
Взялись за стаканы с помутневшей смесью. Кивнули разом. Выпили не чокаясь, молча. Знали, за что пьют, слов не требовалось.
Закусывать не стали, сразу налили по второй.
– Семнадцать лет… – тихо произнес Андрей.
– Земля ему пухом, – отозвался Вадим.
Выпили, опять не чокаясь, но теперь уж и закусили – лучком для начала. Андрей сразу закурил, откинулся на спинку стула, расслабился. Вадим тоже сделался менее… бронзовым, что ли? Смежив веки, он стал похож теперь на маленького деревянного идола в маленьком буддийском храме. Теплое что-то такое, уютное…
Впрочем, в буддийских храмах Андрею бывать не доводилось. Ни в больших, ни в маленьких. Да и кореец Вадик к буддизму никакого отношения не имел.
– А ты знаешь, Андрэ, – проговорил он, не открывая глаз, – как Хачик в Ростов-то распределился?
– Да уж как-нибудь знаю, – откликнулся Андрей. – Он со мной перед тем советовался.
– Со мной тоже.
– Да мы с тобой об этом сколько раз терли…
– Угу…
Странная дружба, подумал Андрей. И была странная, и стала еще страннее. Собственно, в институте как-то особенно и не дружили. Общались много, пили вместе много, по девкам ходили, стройотряды, картошка, сборы военные – это да. В лаборатории при кафедре что-то вместе кропали с юношеским энтузиазмом. Знали один о другом, можно сказать, всё. Вот только дружба ли это? Андрей сомневался. Компания хорошая, по случаю слепившаяся, не более того. Да и не трое их было – гораздо больше.
А распределились по разным городам – и, собственно, всё. Поначалу раз в два – три года встречались всей группой, потом реже и реже. У каждого своя жизнь, свои новые друзья. И опять же – друзья ли?
А вот как Хачик погиб, так с Вадькой и настоящая дружба началась. Из всей группы только они двое в Ростов на похороны примчались: Андрей – из Москвы, Вадим – из Казани. Потому, возможно, что ответственность чувствовали – действительно, спрашивал Хачик у них совета насчет распределения. Очень в Ереван хотел распределиться, просто мечтал о Ереване. И предлагали ему туда. Не решился.
«Боюсь, – говорил он Андрею с сильным своим акцентом. – Ничего не боюсь, а этого боюсь, понимаешь, ара, э? Я армянин, а армянский неправильно знаю, у меня армянский бакинский, мне в Баку армянский армянский зачем был? А в Ереване ты, Андро-джан, можешь армянский вообще не знать, он может не знать, она может не знать, – он неопределенно кивал в сторону совершенно посторонних людей. – Вам за это ничего не будет. А мне позор. Ты как думаешь, э? Может, лучше в Ростов?»
Пожалуй, лучше, согласился тогда Андрей. А то действительно нехорошо как-то.
И Вадик, как потом оказалось, тоже с этим согласился. И поехал Хачик в Ростов. Решился бы в Ереван – глядишь, и не поминали бы его сейчас. Все же по-другому сложилось бы.
Сплошные неизвестные. Может, так и так, без их советов, Хачик сделал бы выбор, оказавшийся для него роковым. А может, в Ереване, которым он бредил, как правоверный еврей бредит об Иерусалиме, его тоже ждала гибель – ибо судьба…
Но неизвестные, они неизвестные и есть, гадай – не гадай, толку-то…
Андрей вспомнил те похороны. Черно-белая, с траурной лентой, фотография Хачика, сверкающего улыбкой – все тридцать два зуба наружу. А рядом гроб на табуретках. Закрытый, потому что от головы Хачика ничего не осталось. Попасть под вращающийся хвостовой винт вертолета – это… это слов не найти…
На заводе – там, конечно, оргвыводы страшные состоялись, и уголовные дела были, да только по-настоящему – сам виноват. Темперамент его… Господи…
Вот компенсация, что ли, такая – эта их дружба в память покойного? Андрей точно знал, что понадобись ему – Вадик посреди ночи с места сорвется и примчится на помощь. Откуда угодно и куда угодно. И Вадим про Андрюху знал то же самое.
А больше-то друзей, если по-настоящему, и нету.
Андрей махнул рукой, налил себе, кивнул Вадиму – давай, мол, и ты наливай.
– Ну, – сказал Андрей, – все же за авиацию!
– За авиацию, – повторил Вадим.
Чокнулись, выпили, поглодали ребрышки.
– А помнишь, – засмеялся вдруг Вадим, – как он имя менял и фамилию?
Андрей тоже засмеялся. Как не помнить? Все тогда ржали. Он ведь изначально был Рубен Хачикян. Когда в армию призывался, стал Роберт Хачиков. Вроде как русский, объяснял он. Ага, очень по-русски звучит, покатывался со смеху Андрей. Да еще с его-то внешностью и акцентом… После армии поступил в институт тоже как Роберт Хачиков. А на пятом курсе снова стал Рубеном Хачикяном – о Ереване уже задумывался.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги