В состоянии необходимой обороны
Прежняя секретарша, Нина Андреевна, была тут же уволена, что вызвало упреки жены и скрытое недовольство тещи. Дело в том, что именно теща устроила к нему на работу эту Нину, она приходилась многочисленному семейству дальней родственницей. Кем именно, Тихонов не интересовался, его всегда раздражали бесчисленные родственники жены, которыми ему приходилось заниматься, устраивать в институты, на работу, вникать в их бесконечные финансовые проблемы.
А дальше все шло так, как и должно было идти. Тихонов задерживался на работе, врал жене, иногда «работа» затягивалась до утра, порой даже продолжалась в выходные дни. Лена оказалась на удивление страстной, чуткой и деликатной девушкой, к тому же неплохой секретаршей.
Иногда Вячеслав Тихонович задумывался о том, а не пора ли ему сменить жену, которая, безусловно, проигрывала секретарше и в годах, и во внешности, и даже в умении общаться с людьми, находить особый подход к каждому клиенту. Одним словом, жена проигрывала Лене во всем, кроме одного — своих влиятельных родителей, которых Вячеслав Карпович, честно говоря, немного побаивался. Да и чувство вины, таившееся где-то в глубине его души, не позволило бы этого сделать. Тихонов уже давно испытывал к жене странные родственные чувства, причем иногда совершенно полярные: от нежности до «убил бы!». Причем эти чувства к любви не имели никакого отношения, но делали ее частью его самого. В последнее время Тихонов все чаще и чаще задумывался об этом, словно подводя всем своим отношениям с окружающими его людьми некий итог, черту, за которой должна была стоять оценка. Оценка всей его жизни. Причем почему-то во все отношения, во все ситуации хотелось привлечь жену, то ли спросить у нее совета, то ли спрятаться, то ли просто пожаловаться — Тихонов сам не осознавал.
Вот и сейчас ему захотелось позвонить жене. Вячеслав Карпович набрал домашний номер своего телефона… Длинные гудки… Свободно…
Неожиданно дверь распахнулась, точнее, не распахнулась, а едва не сорвалась с петель. В комнату втолкнули насмерть перепуганную Лену. Некто — кто именно, Тихонов не успел сразу разглядеть лица — держал ее сзади за горло. «Вооружен, — успел отметить про себя Тихонов, — но при чем тут секретарша?»
— Чтоб молчала! — приказал незнакомец Лене, словно отвечая на непоставленный вопрос директора таксопарка, и бросил ее в свободное кресло рядом с журнальным столиком, сам же вольготно расположился в другом.
«Что делать?» — глазами спрашивала шефа Лена.
— Все в порядке, не волнуйся, — удивился собственной выдержке Тихонов, — может, приготовишь нам кофе?
— Сидеть! — рявкнул на движение поднимающейся с кресла Лены незнакомец.
Вячеслав Карпович усмехнулся. Он уже понял, кто перед ним. Тот самый Трофим, которого должны были привезти его люди. Но как он оказался здесь? Где моя охрана? Он один или там, за дверью, его люди? А может, эта смелость бандита — дешевый наезд, своего рода трюк, рассчитанный на лоха? Тихонов решил выдержать паузу, стараясь не выражать страха, смотрел в глаза Трофиму. Трофим демонстративно с ног до головы разглядывал Лену, словно раздевая ее, очевидно решив тем самым вызвать ярость Тихонова.
Вячеслав Карпович казался беспристрастным. Он уже понял, зачем пожаловал к нему Трофим — за деньгами; что касается Лены, то, честно говоря, Тихонова этот вопрос не слишком беспокоил.
Трофим молчал, достав из кармана пачку «Беломора», закурил, жестом предложил «Беломор» Тихонову и Лене, выразил бровями крайнее удивление: «Как, неужели вы не курите «Беломор»?» Всем своим видом и поведением Трофим давал понять, что он хозяин положения и от него зависит, что произойдет в ближайшие минуты в кабинете директора таксопарка. Трофим курил, роняя пепел на пол. В глазах Лены был ужас. Тихонов ободряюще улыбнулся ей, подмигнул: мол, спокойно, девочка, все о'кей.
Зазвонил телефон. Тихонов потянулся к трубке, но, остановленный взглядом Трофима, положил руки на стол. Напряжение нагнеталось, Вячеслав Карпович подумал, что Трофим явно кого-то ждет, но профессиональной закалки и спокойствия пока хватало.
«Ждет моей реакции, надеется, что я испугаюсь, — думал директор таксопарка, — стараясь всем своим видом выражать спокойствие и хладнокровие, — не дождешься, голубчик».
Трофим прокашлялся:
— В горле першит, сегодня сухой воздух, вы не находите?.. — Ему никто не ответил, он продолжил: — Недавно прочел в газете одну заметку: крупные бизнесмены, известные люди стали заключать страховые договоры на совершенно фантастические суммы. Причем страховались на случай именно трагической или насильственной смерти.
«Откуда он знает, что застрахован на случай трагической смерти?» — удивился Тихонов, но внешне ничем не выразил своего удивления, пожав плечами: ну и что?
— А через месяц погибали: автомобильные катастрофы, бомбы, террористы, — продолжил Трофим. — Представляете? Следственным органам не удалось опротестовать ни одного договора, потому что клиенты погибали действительно случайно… Интересный случай. Правда? — Он помолчал пару секунд. — Так как насчет случайной смерти, Вячеслав Карпович?
— А вы уверены в том, что с вами не может произойти ничего подобного? — Тихонов решил, что сейчас лучший способ обороны — это нападение.
— По крайней мере в ближайшее время, пока я нахожусь здесь, нет. — Трофим послал Лене воздушный поцелуй: — Ты моя ласточка!
Терпение Тихонова подходило к концу. Это не укрылось от Трофима.
— Итак, — сказал он.
— Итак? — переспросил Тихонов, явно нервничая. — Чего вы хотите? Денег? Сколько?
— Мы хотим, чтобы у таксопарка был другой директор. Если вы будете возражать, то прежнего директора просто не станет… Случайная катастрофа. Знаете, в последнее время с людьми это так часто происходит…
— И сколько вы мне предлагаете? — спросил Вячеслав Карпович.
Трофим рассмеялся:
— Сколько? Да вы с ума сошли! Я предлагаю вам жизнь! Взамен какой-то там мелкой должности…
— Мелкой… — повторил автоматически Тихонов, — мелкой… — Он просто оттягивал время, может быть, чтобы оценить ситуацию, или ждал, что кто-нибудь войдет.
Вячеслав Карпович не подозревал о том, что у входа стояли двое людей Трофима, сообщая всем, что директора таксопарка неожиданно увезли в больницу: «Случайная катастрофа, знаете ли, в последнее время это часто бывает…»
Снова раздался телефонный звонок. Тихонов был почти уверен, что звонила жена. Теперь ему стали понятны ее бесконечные упреки, что он задерживается на работе, не говорит ей о том, где пропадает днями и ночами. Он думал раньше, что это глупая женская ревность, и только теперь понял, как она переживала за него. Каждый раз, когда он возвращался утром, не предупредив, она не спала, сидела в столовой с заплаканными глазами и, встретив его, осыпала градом упреков. Все это вело к тому, что он задерживался «на работе» все дольше и дольше обычного, жена все больше раздражалась и плакала…
Последний раз он вернулся домой, проводив Леночку, около пяти часов утра. Жена, как всегда, не спала. Приготовившись к очередному скандалу, Тихонов по звуку журчащей воды без труда определил, где она. Конечно, в ванной. «Что за дурацкая привычка часами занимать ванную», — думал он, слушая красивую, убаюкивающую музыку. Музыка переливалась морскими волнами, глухие удары, очевидно, имитировали звук материнского сердца… Как все это раздражало Тихонова! Это ее вечное пристрастие ко всему восточному, мистическому — запахам, палочкам, птичкам и травкам… Выключив музыку, Тихонов заглянул в ванную. Жена лежала в ванне, свернувшись калачиком, прижав колени к подбородку, и плакала. Разумеется, был скандал.
Она осыпала его упреками, говоря, что обзвонила всех знакомых, пытаясь узнать, где он и что с ним, что на работе ей сказали, что «они уехали» в шесть часов вечера…
— Жена должна быть прежде всего веселой, потом красивой, а не такой зареванной, как ты, и только потом умной! И если ты догадываешься о чем-то, то это твои проблемы, нечего мне демонстрировать свою наблюдательность и детективные способности!
Она что-то говорила о дурных снах, связанных с ним, о каких-то предчувствиях, о собственных страхах за него, просила оставить ради нее «эту работу». Тихонов не стал уточнять, что именно она имела под «этой работой» — должность директора таксопарка или роман с Леночкой, ему это было неважно. Весь ужас для него заключался в том, что от него требовали каких-то жертв!
— Ради тебя! — Тихонов разошелся не на шутку, он не привык делать ничего ради кого бы то ни было, тем более — ради нее.
Он кричал, что жена должна всегда встречать его ласковой улыбкой, а не упреками, что ее обязанность — радоваться тому, что он вообще пришел… А мог бы и не прийти…
Чем громче он кричал, тем тише и тише она плакала, все больше и больше сворачиваясь в калачик. Тихонов распалялся все больше, чувство жалости, которое он испытывал к ней в те минуты, раздражало его самого. Оставив ее лежать в ванной, он хлопнул дверью и ушел спать в гостиную, демонстративно игнорируя совместную спальню…
В тот вечер он решил ее бросить.
«Бедная моя, бедная, боже мой, какой я дурак», — думал теперь Вячеслав Карпович, испытывая сейчас, скорее, чувство вины перед женой, чем чувство страха. Телефон надрывался от звонков. «Шишков?» — прикидывал, кто бы это мог звонить, Тихонов. Он еще не знал, что Шишков в это время звонить уже не мог. Тихонову и в голову не могло прийти, что «взятие» Трофима было всего-навсего ловушкой, которую подстроили Шишкову и Тихонову братья Трофимовы, чтобы заманить одного из них на бензоколонку, а другого взять прямо в кабинете.
План был разработан Антоном, Жора, как всегда казался скептически настроенным, но вынужден был признать, что план неплохой. Обмануть Шишкова оказалось не так уж сложно, но больше всего удовольствия братья получили, прослушивая разговор Шишкова с Тихоновым…
«Я везу с собой Трофима…»
«Как тебе это удалось?..»
«Бензин кончился… На бензоколонке…» — слушая эти слова, братья покатывались со смеху.
— Ну бараны, ну лохи! — восторгался собственной выдумкой Антон. — Клевая идея, правда, Жор?
Жора вел себя сдержаннее, все-таки придумал это не он, ущемленное самолюбие давало о себе знать.
Тихонов чувствовал, что проиграл. Противник оказался гораздо хитрее и опаснее, чем можно было предположить.
«Кто бы мог подумать, — скорее удивлялся, чем переживал Тихонов, — что все так обернется…»
Глава 4
Я сидел на работе и скучал. День обещал быть довольно спокойным. Может, погода навевала меланхолию; не знаю, как другие, но я лично чувствовал себя осенней мухой. Да и любой, кто посмотрел бы за окно сегодня, вынужден был бы признать, что «плохой погоды у природы» — есть. В избытке…
По тридцатому разу я объяснял сидевшей напротив меня древней старушке ее права в отношении собственности на квартиру. Бабуся собиралась на старости лет съехаться вместе со своей старой в прямом и переносном смысле подругой, чтобы провести вместе остаток дней суровых. И та, и другая бабушка благополучно похоронили своих мужей. (Иногда все-таки, как подумаешь, хорошо, что я до сих пор так и не женился.) А вот теперь им, видите ли, легче вместе жить. Ну я понимаю, и жили бы, а кто им, не родственницам, даст оформить совместную собственность на квартиру да и прописаться вместе? И главное — я здесь совершенно ни при чем. Отправить ее, что ли, в ЖЭК, там пускай мозги пудрит, все равно она моих слов не понимает…
И почему эта старушенция, к тому же глухая на одно ухо, притащилась ко мне, а не к нотариусу? Ее визит не сулил мне никакой прибыли — что взять с пенсионерки? — а только потерю времени, но я впал в такую апатию, что совершенно не раздражался по этому поводу — монотонно повторял бабке, что возможности съехаться с подругой она не имеет, и даже при этом слегка ее жалел: что поделать, законы у нас в государстве покамест оставляют желать лучшего, есть в них еще довольно много белых пятен, которые давно, если честно, пора заполнить… Не делопроизводство, а дырки в сыре, в лабиринте которых шныряют как мыши ушлые и умелые адвокаты, подобные мне. С одной стороны, это для нас хорошо, с другой — плохо. Иногда на такую глупость наткнешься, что… А людей жалко.
Следующей в очереди ко мне была записана гражданка Рожкина, я определил это, взглянув в ежедневник на столе. Выпроводив бабушку (кажется, она так ничего и не поняла, — хорошо же ей живется), я направился к столу, намереваясь выложить на видное место папку с бумагами по делу Рожкиной. С теми самыми бумагами, добыть которые стоило мне такого труда.
М-да, скучноватый денек. Без огонька… Если б не мое утреннее приключение…
А интересно все же с этими бабками получается, думал я, разыскивая папку… Должно быть, хорошо старухам. Где-то. Отчасти… Со старухами обычно предпочитают не связываться. И вовсе не из вежливости и не по моральным соображениям, — видимо, пугает зрелище женщины, столь близко подошедшей к смерти, так изуродованной временем. К тому же посторонний заранее предполагает в попавшейся ему на пути бабке старческое слабоумие, маразм и т. д. Потому бабка может спокойно, не опасаясь за себя, вступаться за добро и справедливость, на все корки распекать хулигана в троллейбусе или на улице, цепляться к молодежи (иногда они тоже меня раздражают, эти раскрашенные, как индейцы, шестнадцатилетние), бить зонтиком на улице человека, обидевшего собаку… К сожалению, они не так часто пользуются удобствами своего положения и предпочитают два занятия — нищенство, прямое и завуалированное под продажу каких-нибудь дрянных мелочей, и торговлю наркотиками. Если бы я был бабкой, я бы вел жизнь, достойную моих седин…
Обшарив кабинет в поисках папки, я, похолодев от предчувствия, вспомнил, что, кажется, пришел на работу с пустыми руками. Ну да, я еще так вольготно засунул их в карманы, когда проходил мимо швейцара…
Черт! Вспомнил! Конечно, где еще я мог ее забыть?.. В такси этом распроклятом, что за день, все кувырком! Правильно — обрадовался, что выпала возможность кулаками помахать, героем себя почувствовал, настоящим мачо, конечно, тут уже не до папки… Однако что же делать сейчас? Хорошо хоть, это был таксист, а не частник. Ищи теперь его…
Я быстренько раскидал по столу малозначимые бумажки, создавая видимость кипучей деятельности, а папку перед собой открыл совершенно другого клиента — не буду же я признаваться клиентам в собственной рассеянности, у меня всегда должно быть все четко и прекрасно, имидж преуспевающего и довольного жизнью человека. Это сейчас модно. К другому и люди не пойдут… Только вот убейте меня — улыбаться во все тридцать два зуба я сам никогда не научусь, да и вообще никому в России не советую. Не знаю, в чем тут дело, может, особенности анатомии, только у нас широкая улыбка все больше на оскал похожа.
Когда вошла Рожкина, я постарался побыстрее ее спровадить, тем более что у нас не было ничего особо нового сообщить друг другу. Мне вообще по роду профессии случается сталкиваться с самыми разными людьми, и большинство из них выносить невозможно. Есть такая надоедливая порода людей, которые очень любят казаться самому себе и всем окружающим чертовски деловыми. Для этого им постоянно требуется с жутко важным видом вести с вами бесконечные малозначимые переговоры и лично, и по телефону. Они от этого чувствуют себя лучше. И сами себя уважать начинают. При этом еще постоянно посматривают на часы, а также неожиданно прерывают разговор без всякой надобности, чтобы кому-то позвонить по телефону: «Юрия можно? Нет его? Передайте, Шнурков звонил»… Женщины же отличаются поразительной непонятливостью, скандальностью, стремлением смотреть на все только со своей колокольни, животным мелким эгоизмом, суетливостью, склонностью к запутыванию следов, лживостью… Ф-фу… Иногда я думаю — у меня прямо-таки ангельское терпение.
Пока мне надоедала своими слезными рассказами Рожкина, которой, видимо, больше не с кем было горем поделиться — наверняка подруги уже слышали все это не по одному разу и больше не хотят, — я прикрыл глаза, изображая глубочайшее раздумье и внимание, но на самом деле задумался о другом: я пытался вызвать у себя в памяти какую-нибудь характерную деталь, которая могла бы помочь мне отыскать таксиста.
К сожалению, у меня нет привычки запоминать номера машин случайных знакомых. Я не Шерлок Холмс. А зря. Сейчас бы пригодилось… А что там за табличка у него была, с фамилией и ай-ди — идентификационным номером то есть? Номер я, пожалуй, не вспомню… Хотя… по-моему, Шашков его звали, вспомнил я и обрадовался. Я еще тогда, утром, подумал: как ассоциативно, Шашков — шашечки на такси, таксист… Потом внезапно на меня снизошло вдохновение и я понял, что помню номер таксопарка! Он был написан на удостоверении жирным шрифтом. Нет, все-таки я еще на что-то гожусь! От радости я открыл глаза и улыбнулся, чем слегка напугал Рожкину.
Разделавшись с ней, я кинулся листать справочник. Нужный мне таксопарк находился за тридевять земель, за городом. И кто придумал? Тоже нашли место. Пока доедешь до Москвы — сколько бензину вылетит! Хотя, наверно, аренда дешевле… В наши времена каких только контор и где не встретишь.
Не повезло. Я попробовал туда позвонить, но трубку почему-то никто не брал. Что, в самом деле, за халатность у наших администраторов! Вот вроде бы и рыночные отношения ввели, а им всем хоть трава не расти: ведут себя как и раньше — безответственно и лениво. А если бы и подошла она к телефону — я почему-то был уверен, что на телефоне в данном заведении обязательно какая-нибудь дама солидных габаритов, с перманентом, в зеленом шерстяном платье, и даже, может, с золотым зубом… так сказать, местная королева бензоколонки… — так вот, если бы и подошла, так ничего бы мне не сказала, обхамила бы противным голосом и трубку бы после каждой фразы бросала, сиди перезванивай ей… Ну нет у нас пока сервиса.
По всему выходило так, что придется мне ехать в таксопарк самому. День пропадал на глазах. Ненавижу досадные проволочки в делах, ненавижу ждать, ненавижу мелкие необходимые бытовые дела. Ничто не отнимает столько времени и сил, как, скажем, ожидание в очереди у врача, или заполнение бумаг в ЖЭКе, или уплата по счетам в сберкассу…
Чтобы добраться до пригорода, мне пришлось опять брать такси, по причине все той же несчастной неработающей машины. Так и разориться недолго! Впрочем, деньги, захваченные мною с утра, чтобы доехать до работы, по известным причинам так и не были потрачены — я, можно сказать, заплатил натурой… Но, с другой стороны, теперь-то мне придется потратить в два раза больше, чтобы вообще разыскать этого таксиста и свою растреклятую папку. Так что сэкономить не выходило… Значит, я не просто совершил хороший поступок, но и, как настоящий порядочный человек, не поимел с него никакой для себя выгоды…
Такси я поймал довольно быстро, и доехали мы с ветерком. Поднимаясь по ступенькам, ведущим в длинное строение, похожее скорее на амбар, и являющееся главным и единственным административным корпусом таксопарка, я думал, что таксистов с меня на сегодня, пожалуй, достаточно… Как бы не так! Я еще не знал, что мне предстоит. До конца дней своих, кажется, ездить на такси не буду! Уж лучше пешком ходить… Но об этом позже.
Итак, я зашел в здание и осмотрелся. Пыльные гераньки на подоконниках, занавесочки тюлевые… Линолеум желтый, все обшито обшарпанным ДСП по старинке — типичное госучреждение средней руки времен Советского Союза. Интересно, что здесь раньше было, на отшибе?
Наугад я свернул в коридорчик, выискивая дверь, по виду похожую на кабинет начальства. И тотчас же был сильно поражен: навстречу мне по коридорчику неслись огромными скачками два громадных мужика в черных масках, размахивая оружием и топоча сапогами! Первый размахнулся, чтобы звездануть мне по виску, промазал и решил не останавливаться. Инстинктивно я прижался к стене, и они пролетели по инерции мимо меня, лишь один, обернувшись, на бегу стрельнул, но попал, слава богу, в древесную стену рядом с моим ухом. Деревяшку сильно разворотило…
Они вылетели, оставив дверь на улицу распахнутой. Я стоял, прижавшись к стене, и старался справиться с дрожащими коленями. Поймите меня правильно, я не трус, но когда вот так, неожиданно… Без предупредительного выстрела в воздух…
Ворвавшийся в помещение сырой осенний воздух немало способствовал тому, чтобы я очухался.
Вздохнув, на негнущихся ногах я отправился дальше по коридору, предчувствуя что-то весьма нехорошее. И почему я вечно попадаю в историю?
Распахнув солидную дверь находящегося прямо по ходу кабинета, обитую войлоком и кожзаменителем, я попал именно туда, куда и собирался пройти, — к начальству. Однако картина, представшая перед моими глазами, явно свидетельствовала, что ни начальство мне, ни тем более я ему ничем не можем помочь. Седой и лысоватый человек сидел в кресле за столом свесив голову и обильно укапывал яркожелтый паркет собственной кровью. Я осторожно вышел из кабинета, прикрыв дверь. Навстречу мне неслась следующая порция неприятностей — та самая королева бензоколонки, как я ее определил еще в Москве, только намного моложе и гораздо симпатичнее, чем нарисовало ее мое раздраженное воображение. Дама, однако, оказалась на редкость реальна и настойчива.
— Что? Кто?! — начала она сразу с наиболее скандального тона. — Что случилось? Вы кто? Как сюда попали?
— Спокойно, милая, — сказал я, внимательно наблюдая за ее реакцией, — звони, вызывай «скорую», а потом милицию, хотя, может, «скорая» ему уже и не понадобится.
Симпатичная административная дама, очевидно секретарша, вскрикнув, попыталась меня протаранить и ворваться в кабинет, но я стоял как скала.
— Нечего, нечего тут женщине делать. Да иди же, звони, говори, нападение было… Теряем время. Может, начальник твой дуба еще не дал…
Всплеснув пухлыми руками, умчалась на каблуках, дробно стуча ими, как скаковая лошадь копытами.
Я приоткрыл дверь и с сомнением посмотрел на тело. Было сильное искушение пойти и порыться на столе в бумажках, но это профессиональное. Я устоял. Эта оголтелая прискачет обратно с минуты на минуту, а мне бы не хотелось выглядеть подозрительно…
Милиция, несмотря на провинцию, прибыла довольно оперативно. Происшествий, знать, у них тут мало, по делу небось стосковались… А может, наоборот — много. Не знаю, в общем.
Старания врачей оказались напрасны — директор подстрелен был весьма грамотно и скончался почти сразу. А я, значит, выходил единственным свидетелем убийства! Вот чего мне в жизни не хватало, так это острых ощущений. Чтобы я еще хоть раз заикнулся, что день проходит скучно!..
Во дворе хмуро гудели, переговариваясь тихо между собой, таксисты. Сходку устроили, тоже мне, народное вече… Небось решают, работать им сегодня или нет. Моего таксиста, как я успел убедиться, среди них не было.
Мне, как свидетелю, естественно, пришлось проследовать в отделение. Ну а местные блюстители порядка оказались не лучше и не хуже московских — и внешне, и по манерам. В сущности, приятных людей меж ними мало, да и пойдет ли приятный человек на такую работу! А ведь известно, что человек, обладающий мелкой властью, страшнее любого тирана. А как он ею упивается! Меня не очень спасало и удостоверение адвоката, тем более что я был не местный, а столичная штучка. Моя профессия вкупе с местожительством не способна была вызвать у них ничего, кроме презрения.
— Ну-с, рассказывайте, гражданин Гордеев, какими судьбами? — спросил тот толстый мент, которого остальные менты называли «дядя Леша». Похож он был на комика Бенни Хилла, но, конечно, не такой жизнерадостный и холеный.
Я поведал грустную судьбу моей папки, умолчав об утреннем инциденте.
Затем потянулась длительная, мучительно нудная процедура допроса меня как свидетеля — хотя кое-кто, кажется, не отказался бы сделать меня обвиняемым. Но из своих наблюдений я заключил, что им известно гораздо больше меня, мои показания никого не удивили, наоборот, все милиционеры как-то заговорщицки переглядывались и вообще, по своему обыкновению, совершенно неизвестно, чего от меня хотели. Создавалось впечатление, что они прекрасно знали, кто убил директора таксопарка и за что. Потерзав меня тем не менее как мальчишки гусеницу, назадавав кучу двусмысленных и каверзных вопросов, они наконец отступились. Дали подписать показания, я подмахнул, прочитав конечно, и пулей вылетел на улицу. Я мог бы, конечно, мстительно над ними поиздеваться, на то я и адвокат, права свои знаю, потянуть резину, понервировать… Но игра в данном случае не стоила свеч — да и здорово мне надоело в этой убогой ментовке с нездорово-синим цветом крашеных стен.
Моего мужества еще хватило на то, чтобы вернуться в таксопарк, разыскать взволнованную и заплаканную административную женщину и вытрясти из нее домашний адрес нужного мне таксиста. Женщина от потрясения сделалась чрезвычайно подозрительной, долго сличала мою личность по документу, недоверчиво слушала мою историю про папку, явно сочтя ее неудачно выдуманной, потом, вздыхая, долго копалась в карточках и бумагах и, наконец, скрепя сердце соизволила адрес выдать.