Добрыня Никитич. За Землю Русскую!

Добрыня, насмотревшийся всякого на народных сходках в Новгороде, лишь пренебрежительно усмехнулся, слушая Регнвальда.

– Всякий закон можно истолковать по-разному, ежели постараться, – хмуро обронил он. – Эмунд и Торд отсыплют злата-серебра этим законоговорителям и лишат вас с Харальдом родового наследства. Вот ведь как может обернуться, приятель. – Добрыня тяжело вздохнул и мрачно добавил: – Как говорится, от чего мы ушли, к тому и пришли.

Регнвальд промолчал.

– Спать ложитесь, нечего раньше времени беспокоиться! – раздался негромкий голос Харальда с соседней кровати.

Свои народные собрания варяжские общины Готланда проводили в местечке под названием Браттахлид, что переводится как «Крутой яр». На варяжский тинг допускались только взрослые мужчины, женщинам и детям доступ на эти собрания был запрещен. После того, как старейшины-годи принимали решение созвать народ на сходку, во все города, селения и хутора рассылались гонцы с известием об этом. Обычно тинг собирался дважды в месяц.

Глядя на бондов, живущих в окрестностях Велинга и Висбю, Добрыня обратил внимание, что большинство здешних селян-общинников независимы от конунгов и ярлов. Это были, как правило, зажиточные крестьяне, имеющие в достатке землю и скот. У зажиточных бондов имелись свои выборные предводители – хевдинги, которые отстаивали их интересы на тинге перед высшей варяжской знатью.

На службу к ярлам и конунгам чаще всего поступали обедневшие или разорившиеся бонды либо младшие сыновья, лишенные наследства. Из таких людей состояла небольшая дружина покойного ярла Халльфреда, живущая в усадьбе Велинг вместе с прочими домочадцами Теодхильды. Впрочем, среди бондов имелась небольшая прослойка лендрманов, так назывались люди, получившие земельный надел в личную собственность от конунга или ярла. Лендрманы тоже состояли на службе у знатных варягов, выступая с ними в поход по первому зову. Среди лендрманов было немало пришлых чужаков и бывших невольников, поэтому зажиточные бонды их сторонились.

Добрыня был в недоумении, видя, что Теодхильда отправляет на тинг не всех своих лендрманов, а лишь тех из них, кому перевалило за сорок лет. Несмотря на то, что все дружинники покойного Халльфреда имели право голоса, на тинг был отправлен из них лишь рыжеволосый Гудмунд. Такова была воля Теодхильды.

Добрыня спросил у Теодхильды, почему она так поступает, ведь на народном собрании при голосовании важен каждый голос. В ответ Теодхильда сказала Добрыне, что у варягов нет обычая решать важные вопросы простым поднятием рук. «У нас существуют законы, исходя из которых на тинге выносится наилучшее решение по любому спору, – промолвила Теодхильда. – Если бы все решалось обычным большинством голосов, тогда на всяком тинге окончательное слово оставалось бы за Эриком Сегерселем, конунгом Уппленда, ибо у него великое множество дружинников и лендрманов».

Проводив Регнвальда и Харальда на тинг в Браттахлид, Добрыня тоже не задержался в Велинге. Он отправился в Висбю по просьбе Теодхильды, которая очень хотела повидаться с Тюрой, сестрой Харальда. Добрыня должен был привезти Тюру в Велинг. Заодно Добрыня пообещал представить пред очи Теодхильды Кейлу, жену Харальда.

Если Кейла мигом согласилась поехать в Велинг, чтобы повидаться с бабкой Харальда, то Тюра заупрямилась, узнав, что ее муж Добровук с нею не поедет. По воле Добрыни Добровуку надлежало опекать княжича Владимира и следить за порядком в стане русской дружины. Два дня потребовалось Добрыне, чтобы уговорить Тюру съездить в Велинг без супруга. Тюра уступила Добрыне лишь после уговоров Кейлы и Добровука.

В честь приезда Тюры и Кейлы в доме Теодхильды вновь состоялось застолье. На этот раз в пиршественном зале собрались в основном женщины, подруги и соседки Теодхильды. Сидевший на почетном месте Добрыня с интересом прислушивался к разговорам жен и дочерей здешних бондов и хевдингов. По внешнему виду и по поведению подруг Теодхильды было видно, что эти женщины не испытывают никаких притеснений со стороны мужей и братьев. В здешних краях было в обычае, что любой мужчина может спокойно покинуть свой дом на какой угодно срок, оставив детей и хозяйство на попечение жены.

Слушая Теодхильду и ее соседок, Добрыня поражался их сметливости, рачительности и осведомленности в делах по уходу за скотом, домашней птицей, пчелиными ульями, хлебными нивами и огородами. При этом на плечах этих сильных духом женщин лежали еще заботы по воспитанию детей и по надзору за рабами, без которых не обходилось ни одно хозяйство местных бондов.

Все женщины, собравшиеся на застолье у Теодхильды, были очень привлекательны внешне. Все они были светловолосы и голубоглазы, стройны и белокожи, с правильными чертами лица. Теодхильда превосходила по знатности всех своих соседок, но по богатству одежд ни одна из ее подруг тем не менее ей не уступала. Жены местных бондов носили платья ярких расцветок из дорогой заморской ткани, которая на варяжском наречии называлась вадмал. Эта ткань обычно была с различными узорами, сочетая в себе радужное соцветие из оттенков синего, голубого, желтого, розового и зеленого. Из местной и тонкой привозной шерсти здешние мастерицы ткали очень мягкую ткань, полосатую или в клетку, под названием моренд. Эта шерстяная материя, как правило, имела более темные расцветки, от фиолетового до буро-коричневого. Одежды в полоску или клетчатые были в ходу у местных модниц.