Иван Миролюбов
Династическая политика императора Константина Великого
Рецензенты:
доктор исторических наук, доцент А. М. Сморчков (РГГУ)
кандидат исторических наук, доцент А. Д. Пантелеев (СПбГУ)
© И. А. Миролюбов, 2021
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021
Введение
Правление императора Константина Великого (306–337 гг.) признается в науке временем окончательного утверждения домината – принципиально новой социально-политической организации Римской империи[1]. Наиболее яркая черта в политической жизни этого периода – превращение императора из «первого среди равных» (принципат) в абсолютного монарха (собственно, господина – dominus). Эта трансформация, берущая начало еще со времен появления института императорской власти, связывается с именами двух императоров – Диоклетиана и, как уже было сказано, Константина. Если опыты Диоклетиана в деле организации власти (создание четверной императорской коллегии – тетрархии) неоднократно привлекали внимание исследователей (в том числе – и благодаря своей уникальности), то деятельность Константина в этом направлении изучена значительно меньше. Аксиоматичным стало признание императора твердым сторонником кровнородственной династической модели[2], утвердившего
у власти представителей своего семейства, которые правили Римской империей еще 26 лет после его смерти[3] (337–363 гг.). Проблема организации Константином кровнородственной династии затрагивалась учеными, но специального исследования по этому вопросу проведено не было.
Династическая политика Константина, вынесенная в заглавие настоящей работы, являет собой сложный комплекс мер, направленных на формирование династии из членов императорской семьи. Ее понимание станет возможно после решения ряда задач. Это и степень усвоения Константином предшествующего политического опыта, в том числе императоров, при которых прошли его молодые годы, и причины, обусловившие выбор Константином модели кровнородственного династизма, и отношения внутри семьи, которая была одновременно инструментом и объектом династической политики, и, наконец, цель императора и степень ее реализации на практике. Соответственно, эти и смежные с ними вопросы в значительной степени определяют структуру работы, которой предшествуют также пространный экскурс по источникам, рассказывающим нам об эпохе Константина, и общие замечания о состоянии изученности вопроса.
Мы намеренно соотносим хронологические границы нашего исследования со временем жизни самого Константина (270-е – 337 гг.), так как, с одной стороны, необходимо учесть время его становления как политического деятеля, с другой – важно понимать, что после смерти Константина 22 мая 337 г. произошел политический кризис, в результате которого было убито множество родственников императора. Данный кризис, до сих пор не получивший в историографии точного определения[4], не отняв власти из рук представителей семьи Константина, тем не менее стал зримой чертой, подведшей итог династической политики императора, после которого руководство государством перешло в руки его сыновей. Их деятельность является отдельной темой для перспективного научного исследования.
Автор завершает настоящее введение словами благодарности. Исследование было написано автором по итогам обучения на кафедре истории Древнего мира исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. Ее преподавательскому составу во главе с заведующим кафедрой д.и.н., проф. С. Ю. Сапрыкиным автор адресует благодарность за все полученные им знания и внимательное к нему отношение. Многими своими аспектами работа обязана вдумчивым и тонким замечаниям научного руководителя автора, д.и.н., проф. И. Л. Маяк (1922–2018 гг.). Во многом именно ее памяти эта работа и должна быть посвящена.
На всем протяжении работы над исследованием автора поддерживали его родители – А. А. Миролюбов и В. В. Миролюбова, а также его друг А. Г. Сергиенко. Особые слова благодарности автор адресует всем, кто прочел настоящее исследование на этапе его подготовки и высказал свои замечания, – В. П. Будановой, М. А. Ведешкину, П. В. Кузенкову, И. А. Ладынину, В. О. Никишину, А. Д. Пантелееву, А. В. Подосинову, А. М. Сморчкову, Н. Н. Трухиной. Конечно, далеко не все из них (особенно концептуального характера) удалось учесть при подготовке работы к печати. Однако автор хотел бы отметить, что многие из высказанных пожеланий являются серьезной пищей для размышления и основой для новых научных работ.
Источниковая база исследования
Р. Ван Дам отмечал[5], что Константин Великий – один из «наиболее задокументированных» римских императоров; однако же, по мнению Т. Д. Барнса, исследователь жизни и личности этого императора сталкивается с невозможностью представить целостную картину[6]. Столь противоречивые мнения, на наш взгляд, прекрасно характеризуют источниковую базу для изучения личности и эпохи Константина. В нашем распоряжении нет целостного повествования за авторством непредвзятого биографа, но эта лакуна, как замечал Б. Блекманн, компенсируется самой многочисленностью источников, сосредоточенных, и весьма подробно, на частных проблемах[7].
Источники, освещающие жизнь и деятельность Константина и членов его семьи, действительно многообразны. В первом приближении мы можем выделить следующие категории: testimonia Constantini и официальные источники (панегирики, данные нумизматики и эпиграфики), а также обширная нарративная традиция, подразделяемая на множество мелких и частных групп.
§ 1. Источники, имеющие официальное происхождение
При изучении династической политики Константина Вели кого необходимо отметить, что сам Константин выступал как auctor, потому, разумеется, мы должны в первую очередь иметь в виду его testimonia, а также источники, имеющие официальное происхождение: панегирики в честь императора и перед ним произнесенные; данные нумизматики и эпиграфики; памятники изобразительного искусства (статуарные портреты членов императорской семьи) и архитектуры (постройки Константина и/или связанные с именем членов его семьи).
а) Testimonia Константина Великого. Что касается этой категории источников, то в нашем распоряжении имеются нормативные акты, письма и речи императора, т. е. материал документального характера, который имеет разнообразное происхождение. Нормативные акты содержатся по большей части в двух сборниках более позднего по сравнению с эпохой Константина времени – Кодексе Феодосия (438 г.) и Кодексе Юстиниана (534 г.). Знаменитый «Миланский эдикт» зафиксирован авторами, современными Константину – это Лактанций (латинский текст) и Евсевий Кесарийский (греческий перевод)[8]. Рескрипты Константина жителям Гиспеллума и Оркиста (330-е гг.) сохранились в виде эпиграфических памятников и издавались[9] неоднократно. Сложнее обстоит дело с письмами и речами императора, которые зафиксированы в нарративной традиции – преимущественно у Евсевия Кесарийского, а также у следующих за ним церковных авторов. Проблема достоверности цитируемых Евсевием материалов уже привлекала к себе внимание исследователей[10], обнаруживая полярность мнений, хотя на сегодняшний день вопрос о подлинности этих документов решается скорее положительно[11]. Для нас, впрочем, эта дискуссия, часто сосредоточенная вокруг религиозных воззрений Константина и их влияния на его законотворчество, имеет второстепенное значение. В силу нашего интереса к династической политике Константина и, как следствие, к его семье, для нас важно упоминание в текстах этих документов родных императора. Отметим, что упоминание их имен с указанием их титулатуры и возможного рода занятий (подтверждение чему несложно найти в эпиграфическом материале) может служить в перспективе дополнительной основой для определения подлинности данных документов.
b) Панегирики. Что касается речей в честь императоров (панегириков), то здесь мы имеем дело с источниками, в которых отразились официальные установки, происходящие от самого Константина и его двора. Категория панегириков представлена латинскими речами галльских ораторов, чьи сочинения сохранились в составе сборника Panegyrici Latini, а также греческой «Речью по случаю тридцатилетия правления Константина» за авторством опять же Евсевия Кесарийского.
Латинские панегирики давно стали достоянием науки и привлекают внимание как зарубежных, так и отечественных исследователей[12]. Пять речей адресованы самому императору Константину, демонстрируя процесс его трансформации из сына знаменитого отца в императора-августа[13]. В панегириках отразился ряд династических идеологем Константина: его преемственность по отношению к отцу, родственная связь с Клавдием Готским, а также положение внутри династических конструкций сыновей императора. Четыре панегирика посвящены тетрархам (из них два – отцу Константина). Являясь современными тетрархам сочинениями, они отражают климат при дворе того времени и помогают понять, в какой атмосфере формировался сам Константин (это тем более важно, что в нашем распоряжении нет нарративной традиции, современной эпохе тетрархии).
В «Речи по случаю тридцатилетия правления Константина» (далее – «Речь 336 года») Евсевий Кесарийский подводит итог правления Константина и, что немаловажно, фиксирует коллегию наследников императора по ситуации на последний год его жизни (336/337 гг.). В контексте вопроса о том, как Константин, тяготеющий к династическому принципу организации власти, видел ситуацию со своими преемниками, этот источник приобретает едва ли не первостепенное значение, так как он мог содержать в себе положения, которые затем могли бы отразиться в завещании самого императора.
с) Данные нумизматики вызывали интерес у многих исследователей эпохи Константина. Первую подборку монет «дома Константина» составил Ш. Дюканж в конце XVII столетия. Наиболее полное собрание монет этой эпохи содержится в соответствующих томах издания «The Roman Imperial Coinage» (далее – RIC)[14]. Имеющиеся археологические находки позволяют говорить, что после провозглашения Константин немедленно приступил к чеканке на своей территории монет. Монеты, содержащие портреты императора (и – позже – членов его семьи, привлеченных к власти) и снабженные легендами, отражают официальные установки самого Константина. Как убедительно показывает статья Д. Райта, монетные портреты Константина имеют большое значение для изучения иконографии этого императора и его династии[15]; в контексте поиска характерных черт внешности, «роднящих» членов «дома Константина», это может стать основой для дискуссии о наличии выработанной династической иконографии[16]. Чествование монетными легендами и изображениями тех или иных событий (побед, посещений императором городов, основания Константинополя) позволяет также уточнить хронологию. Большое значение монеты имеют для ономастики, так как легенды содержат полные формы (в сокращении – по причине ограниченности длины монетной легенды) имен изображенных на монетах людей. Таким образом, в деле изучения династической ономастики монеты играют большую роль – наравне с…
d) …данными эпиграфики, которые содержат часто более полные формы имен, развернутое перечисление титулов и эпитетов. Немаловажно, что некоторые надписи несут на себе следы вмешательства, имеющего целью стереть то или иное имя, что позволяет говорить о наглядном доказательстве использования в династической политике Константина механизма damnatio memoriae («проклятие памяти»). Ценность надписей для изучения деятельности Константина отмечал еще неоднократно обращавшийся к ним в курсе своих лекций по истории римских императоров Т. Моммзен. Отметим интерес к эпиграфике и среди современных исследователей: Т. Грюневальд собрал колоссальный массив эпиграфических свидетельств об этом императоре[17]; надписи, посвященные матери Константина, Елене, собраны в монографии Я. В. Дрейверса[18]. При работе с этой категорией источников ориентируемся на публикации в Corpus Inscriptionum Latinarum (далее – CIL) и в сборнике Г. Дессау Inscriptiones Latinae Selectae (далее – ILS)[19].
е) Эпоха Константина Великого известна своими монументальными сооружениями, поэтому памятники скульптуры и архитектуры справедливо рассматривать как один из важнейших источников для понимания этой эпохи. Скульптурные портреты запечатлели членов династии Константина (включая его самого); нарративная традиция также фиксирует, что ряд родных Константиина (мать Елена, сестра Анастасия etc.) были связаны с крупными строительными проектами в Риме, Константинополе и других городах. При работе с подобным специфическим видом источника мы опираемся на исследовательские работы по истории искусств и топографии городов. Отметим, прежде всего, ставшую классической работу Д. Клейнер по римской скульптуре[20], где рассмотрены многочисленные памятники эпохи Константина. Для знакомства с постройками Рима и Константинополя большое значение имеют топографические словари Л. Ричардсона[21] и В. Мюллера-Винера[22] соответственно. Отметим и очерк М. Джонсона, посвященный строительной деятельности Константина[23].
Весь этот массив источников позволяет составить некоторое представление о династической политике Константина: он знакомит нас с собственно членами династии, династической ономастикой и иконографией, позволяет составить представление о том, каково было – в динамике – положение того или иного лица в составе правящего дома на основании титулатуры. Однако данные источники знакомят нас только с конкретными решениями Константина, никак не объясняя причин, побудивших императора к тому или иному выдвижению члена своей семьи. Потому, разумеется, этот массив источников, документально фиксирующих развитие династии Константина, должен изучаться в комплексе с нарративной традицией, воссоздающей исторический фон эпохи.
§ 2. Нарративная традиция
Нарративная традиция о Константине огромна и может стать предметом отдельного перспективного исследовательского направления, так как сочетает внутри себя колоссальное количество авторов, распределенных на множество внутренних традиций и охватывающих почти девять столетий (IV–XII вв.). В настоящем очерке, имея в виду его обзорный характер[24], мы ставим своей целью распределить авторов по группам, чтобы лучше понять эти самые идейные направления, внутри которых авторы рассматривали деятельность Константина. На наш взгляд, при выделении данных направлений большее внимание исследователь должен обращать на языковые предпочтения авторов и их конфессиональный выбор. Хронологическая ситуация, как кажется, играет меньшую роль: хронологически более близкие к Константину Евтропий и Аврелий Виктор (середина IV века) менее информативны, чем ряд византийских авторов, сохранивших осколки традиции, до нас не дошедшей. Однако внутри направлений хронология имеет определенное значение.
Таким образом, чтобы перейти собственно к рассмотрению нарративной традиции, нам представляется возможным выделить следующие ее направления: достаточно емкая и лаконичная латинская нарративная традиция; более широкая традиция – греческая, разделяемая на христианское (церковное) и, соответственно, языческое направления; а также miscellanea – фрагментированные источники, сохранившиеся в переработке позднейших (византийских) эпитоматоров.
а) Латинская нарративная традиция. У истоков нарративной традиции о Константине стоит трактат Лактанция[25]De mortibus persecutorum («О смерти гонителей»)[26]. Автор – ритор и христианский апологет; известно, что он был наставником сына Константина, Криспа. Данное известие позволяет быть уверенным в близости Лактанция ко двору Константина, что делает его ценным источником информации. Время написания сочинения – весна 314 года или, самое позднее, последующая зима 314/315 гг.[27]; изложение доведено до осени 313 года. Таким образом, это произведение показывает нам Константина не ретроспективно, а с позиции современника. В центре внимания трактата – гонения на христиан в эпоху тетрархии и воздаяние за них. Условно произведение можно поделить на две части: первая – обзорная история гонений до Аврелиана; вторая, более подробная, рассматривает историю правления последних императоров-гонителей (тетрархов) и приход к власти Константина и Лициния, которые выступают в роли исполнителей Божественной воли. Из особенностей этого апологетического по своему характеру сочинения стоит отметить политическую сатиру – Лактанций нередко критикует тетрархов (Диоклетиана, Галерия, Максимина Дазу) не только за преследование христиан, но и за провалы во внутренней, в частности, в экономической политике. Лактанций выступает нашим информатором о взаимоотношении Константина с противниками и (на тот момент) соправителем – Лицинием, с которым император оформил династический альянс (выдав за него свою сестру, Констанцию).
Особняком в латинской нарративной традиции о Константине стоит его анонимное жизнеописание (т. н. Аноним Валезия[28]), известное под заглавием Origo Constantini imperatoris («Происхождение императора Константина»). Датировать это произведение не представляется возможным, так как никаких указаний на этот счет сам текст не дает; более того, он испорчен довольно неуклюжими интерполяциями из позднего автора – Орозия, что выдает позднейшую редактуру. Большинство интерполяций характеризуют Константина как «христианского императора»; самому Анониму религиозная политика императора неинтересна. Исследователи предлагают даты внутри всего IV столетия, подозревая неоднократные редакции[29]. На наш взгляд, обилие уникальных и живых подробностей о ранней жизни Константина говорит скорее в пользу того, что в основе трактата действительно лежит некое сочинение, написанное современником императора. Сочинение Анонима Валезия уникально тем, что это – единственная (из сохранившихся в нашем распоряжении текстов) латинская биография Константина.
В 60-е годы IV века интерес к фигуре Константина обусловлен критикой со стороны императора Юлиана (что мы рассмотрим далее). Латинская традиция о Константине этого времени представлена такими авторами, как Секст Аврелий Виктор и Флавий Евтропий. Их сближает род занятий (они были представителями римской администрации[30]), религиозная индифферентность (умеренное язычество?) и общность жанра – оба пишут краткую историю (бревиарий), опираясь на сходный круг источников.
Секст Аврелий Виктор написал свое произведение De caesa-ribus («О цезарях»)[31] на исходе правления Констанция II в эпоху его противостояния с кузеном Юлианом (360 год). Его сочинение разделено на 42 краткие главы, каждая из которых посвящена императору или группе императоров (соправителей или противников). Жанр бревиария заставляет его урезать материал, обобщать частности (что заметно на примере тех императоров, чьи биографии написаны были Светонием), однако в некоторых случаях он допускает отступления и анекдоты. Упоминания языческих божеств и вместе с тем игнорирование современной ему христианизации выдают в нем скорее религиозную индифферентность[32]. Сочинение Евтропия[33] Breviarium ab Urbe con-dita («Бревиарий от основания Города») является конспектом по римской истории для императора Валента. Его религиозная позиция кажется схожей с тем, что мы видим у Аврелия Виктора. Оба автора обнаруживают сходство и в оценке Константина: они свободны от панегирического тона, допускают критику, но в целом оценивают его как великого правителя. Подчеркнем, что замечания о своей жизни обоих авторов позволяют датировать их осознанное детство и отрочество временами правления этого императора, так что какие-то оценочные суждения могут быть основаны на их личных воспоминаниях о климате той эпохи. В целом же их главным источником по времени эпохе Константина считается гипотетический труд, т. н. Kaisergeschichte[34], существование которой в 1889 году предположил А. Ф. Энманн[35] на основе сопоставления трудов Секста Аврелия Виктора, Евтропия и императорских биографий за авторством некоего коллектива, известного как Scriptores His-toriae Augustae (далее – SHA)[36].
В конце IV века сочинение Аврелия Виктора послужило одним из источников (и – в плане структуры – образцом) для создания сочинения Epitome de caesaribus («Извлечения о цезарях»). Сочинение включалось в круг трудов Аврелия Виктора, но принадлежит некоему компилятору[37], потому далее будем именовать его Псевдо-Аврелием Виктором. Этот автор, опиравшийся на те же источники и самих этих авторов, довел канву повествования до современного ему императора Феодосия Великого. Изложение здесь иногда весьма запутано (особенно применительно к интересующему нас периоду), отсутствует характерное для Аврелия Виктора морализаторство, акцентирован интерес к анекдотам. Как и указанные выше авторы, Псевдо-Аврелий Виктор не интересуется вопросами религии, что выдает в нем религиозно – индифферентного (формального) язычника.
В конце IV века к истории обратился Иероним Стридонский. Ему принадлежит перевод на латинский язык и продолжение всемирной хроники Евсевия Кесарийского, которая была доведена до 325 года. Компилируя сведения из светских источников (в частности – Евтропия) и материалы своих собственных наработок, он довел изложение до 378 года. Это произведение страдает от многочисленных неточностей и хронологических ошибок[38]. Труд Иеронима, попытавшегося составить своего рода всемирную историю, куда был бы вписан и исторический путь христианства, чрезвычайно важен для понимания другого историка, Орозия. Павел Орозий творил в первые два десятилетия V века. Ему принадлежит монументальная Historia adversus paganos («История против язычников»)[39] – первая всемирная история с христианской точки зрения. Сочинение стало ответом языческой оппозиции на обвинения в том, что кризисное положение империи при императоре Гонории (395 – 423 гг.) есть следствие отказа от языческих культов. Христианин Орозий не отказывается от своих римских корней. Он пишет о себе: «среди римлян я римлянин, среди христиан – христианин, среди людей я – человек» (Hist. V.2.6). При работе с источниками Орозий обращается не только к христианским апологетам II–III века, но и к собственно римским авторам[40]. Важнейшими источниками для Орозия применительно к интересующему нас периоду являются сочинения Евтропия и Иеронима. При создании своего образа Константина Орозий столкнулся с рядом сложностей. Ему необходимо было примирить мрачные моменты биографии Константина (в том числе – и ситуацию внутри семьи) с его славой первого христианского императора. Обращаясь к враждебной, языческой аудитории, которая буквально могла ловить христианского историка за руку, Орозий был лишен возможности искажать факты, поэтому он очень тонко оперирует акцентами и грамотно компилирует факты[41]. Примечательно, что, следуя устоявшемуся в латинской традиции принципу, он довольно скупо освещает религиозную деятельность[42] Константина.
В заключение отметим, что все латинские авторы представляют собой условный срез образованного общества IV века: это ритор (Лактанций), государственные чиновники (Аврелий Виктор и Евтропий; возможно – и Аноним Валезия[43]) и клирики (Иероним и Орозий). Время их жизни охватывает ровно столетие: от 313/314 гг. (время написания трактата Лактанция) до 417 года (когда была готова «История…» Орозия).
b) Греческая нарративная традиция. Грекоязычная традиция о Константине представлена обширными произведениями; в отличие от традиции латинской, она не едина, а подразделяется на две большие группы, которые определяются по четко выраженному конфессиональному признаку – это христиане и язычники.
– Греческие христианские (церковные) авторы. Одним из наиболее важных авторов для изучения эпохи и личности Константина, несмотря на исследовательские обвинения в льстивости и искажении фактов в угоду конфессиональным предпочтениям[44], был и остается[45] Евсевий Памфил, епископ Кесарии Палестинской. Его наследию принадлежат такие исторические труды, как «Церковная история», пространная «Жизнь Константина» и «Хроника» (описание всемирной истории от сотворения мира до 20-х гг. IV века). Первые два сочинения дошли до нас полностью, «Хроника» уцелела в армянском переводе и переложении на латинский язык за авторством Иеронима (о котором мы уже говорили выше).
Евсевий сам пережил гонения на христиан эпохи тетрархии и около 313 года стал епископом Кесарии Палестинской[46]. При Константине он набирает влияние и входит в круг советников и корреспондентов императора. Его «Церковная история» в десяти книгах была первым всеобъемлющим сочинением по истории христианской церкви; книги VIII–X, в которых описаны гонения, приход к власти Константина и стабилизация религиозной ситуации в империи, являются свидетельством очевидца. Повествование доведено до 324 года, дальнейшие события правления Константина, с более подробным рассказом о его молодости и приходе к власти, содержатся в «Жизни Константина», дописанной вскоре после 337 года. Этот труд был начат Евсевием еще при жизни императора и, что самое примечательное, частично с его слов. Так, Евсевий ссылается на беседу с императором как источник информации о видении Константина в 312 году (Vita Const. I.28). Сочинение разделено на четыре книги, внутри которых слабо действуют хронологический и тематический принципы, и совмещает жанры панегирика и биографии. Труды Евсевия насыщены документами, что представляет для исследователя отдельную проблему (о чем было сказано выше). При работе с текстами Евсевия следует учитывать то обстоятельство, что Константин в них прославляется. Неудобные моменты – к примеру, убийства родственников, что немаловажно для нашей темы, – здесь затушевываются, что имеет два следствия. С одной стороны, мы должны согласиться с тем, что Евсевий – источник некритический. С другой стороны, само по себе умолчание о тех или иных сложных моментах является показательным, так как помогает понять, каким образом конструировалась официальная биография Константина при его жизни.