Штука
– А кто вас знает… – Крот окончательно скис, сложил руки на груди и как-то жалобно сжался.
Вот так. На слабака никогда нельзя положиться. Будь он даже опытным Блюстителем, хоть самим Владыкой. Он, может, и хороший человек, и не желает подвести товарищей. Да только в один прекрасный момент что-то в нем может вдруг выключится, перегореть, как предохранитель. И ничего с этим не поделаешь. Еще одна причина, отчего нам никогда не быть на равных с анималами.
Так и ехали молча до самого города. Только у Московской Кольцевой Крот зашевелился и крикнул водиле:
– Эй, Баян! Въезжаешь на МКАД – и направо поворачивай!
– А? – донеслось с водительского места.
Автобус натужно влезал вверх по эстакаде.
– На МКАДе, говорю, сразу направо!
– А раньше нельзя, что ли, было сказать?! – огрызнулся Баян, и автобус нервно задергался. – Все, проскочили поворот!
– И когда же ты проскочить успел, Шумахер?! Мы ж сорок километров час едем!
– А ты сам порули этим корытом, я на тебя посмотрю…
Баян продолжал что-то ворчать, время от времени раздраженно вскрикивая.
– Правда, Крот, чего до этого ты молчал? – спросил я.
– Да, думал, может, «хвост» какой увязался. Так, чтобы оторваться порезче… – совершенно серьезно сказал Крот.
Это после я узнал, что мой приятель Крот не так прост, как предпочитает казаться. Во-первых, он всерьез воображает себя великим сыщиком. Во-вторых, действительно, не был лишен определенных способностей. Правда, есть у него и серьезный недостаток: чрезмерная подозрительность. За какой из недостатков его в свое время уволили из уголовного розыска – даже гадать боюсь…
– Ладно, раз проскочили «развязку», лучше не крутиться, – решил я. – Поехали, сначала Хиляка подберем…
– Нет, – помотал головой Крот. – Театр закроется, надо Клоуна забрать.
– Театр? – удивился я. – Он актер?
Крот покосился на меня, и сказал загадочно:
– Что-то в этом роде…
Загадочные рожи Крот корчил не зря.
Театр оказался кукольным.
Зашли мы не с центрального входа, а с проходной для персонала. Мой коллега о чем-то пошептался с хмурой вахтершей – и нас пропустили через вращающийся турникет. Вахтерша проводила Крота подозрительным взглядом, но мне отчего-то улыбнулась. Я улыбнулся в ответ – кто его знает, что там наболтал ей Крот.
Разбирало любопытство: что же это за Клоун? Работник сцены, осветитель? Известный кукловод? Хотя слабак по определению не может быть известным. Тем более, если он состоит в Клане.
Крот повел меня не в фойе и даже не за кулисы. Мы пробирались через узкие коридоры мимо многочисленных дверей, за которыми, наверное, находились «гримерки». Хотя кто может гримироваться в театре кукольном – совершенно не ясно. Спустились куда-то по узкой крутой лестнице, снова поднялись. И очутились перед дверью с табличкой «Мастерская».
– Ты только веди себя спокойно, – сказал зачем-то Крот. – Он не любит, когда психуют или проявляют слишком много внимания.
Я только пожал плечами. Подумаешь – какой нервный Клоун!
Крот открыл дверь и поманил меня за собой. Мы вошли.
Первое, что ощутил – это запах. Я помнил его – такой исходил от сундука с древними бабушкиными нарядами: затхлость, к которой примешивалась какая-то химия. А потом в глаза ударило фантасмагорическое буйство форм и красок.
Здесь, как в гардеробе какого-нибудь сумасшедшего дома, висело на длинных вешалках, чудовищное множество кукол: люди, животные, принцы, нищие, львы, зайцы, птицы, старухи, царевны, щуки, медведи, коньки-горбунки… Огромные стеклянные глаза смотрели во все стороны – но мне сразу почудилось, что они просто делают вид – что в сторону, на деле же вся эта орава тайком наблюдает за моей реакцией…
– Здравствуйте, – из-за повешенных непонятно, за какие преступления, Трех богатырей донесся голос Крота. – Ну, как, готово?
Кроту что-то невнятно ответили. А я стоял и заворожено смотрел, как покачивают сафьяновыми сапогами несчастные богатыри…
В сопровождении какой-то женщины появился Крот.
– Вот, – сказал он. – Знакомься. Это Клоун. Клоун, это Близнец…
Снова стою с выпученными глазами, не зная, как себя вести. И в голове только тупой вопрос: почему эту миловидную полную женщину называют Клоуном?!
– Здравствуйте, – говорю и протягиваю руку. – Очень приятно…
– Близнец! – укоризненно произнес Крот. – Вот Клоун!
Действительно, в руках у женщины небольшая кукла. И вправду – клоун. Если точнее – шут – на голове колпак с бубенчиками, размалеванный рот. Маленькие ручки врастопырку…
Клоун смотрит на меня, медленно склоняет голову на бок. Вроде бы даже прищуривается. И холодок пробегает между лопатками: я чувствую, что он видит меня насквозь…
– Все готово, – говорит женщина. – Латку вот здесь поставила, глазик пришила. Смотрите – как новенький!
Клоун закривлялся, замахал ручками, и я понял, что он сидит верхом на правой руке женщины, а она ловко управляет игрушкой…
– Привет! – сказал Клоун искаженным голосом женщины. – Ну, чего язык проглотил? Клоунов не видел, что ли?
Крот толкнул меня локтем в бок.
– Здравствуй, Клоун… – сказал я деревянным голосом.
– Спасибо, удостоил вниманием! – сварливо сказал Клоун, но в следующий момент соскользнул с руки женщины, смялся, сник, будто жизнь вдруг покинула его. Теперь он простой тряпкой болтался в руках Крота.
Это чудесное превращение ошеломило меня. Наверное, я так и стоял бы столбом, если б Крот не окликнул меня:
– Пойдем, пойдем! Хиляк нас ждет.
6
Баян притормозил на автобусной остановке. Дверь зашипела и открылась. В нее немедленно полезла какая-то старуха.
– Куда, бабуля! – крикнул Баян. – Нам не по пути!
– Тогда сам и слазь! – довольно бодро отозвалась старуха. – Мне всего две остановки проехать!
– Да пусть прокатится! – вслед за старухой в автобус поднялся довольно ухмыляющийся Хиляк.
– Как скажете, – пробурчал Баян, неприязненно поглядывая на нежданную пассажирку.
Меня старухино поведение сначала ошеломило. Но я быстро понял: мы, слабаки просто не силах были что-то противопоставить этой сильной женщине, которая, небось и войну прошла, и репрессии пережила. Вот, даже говорить в ее присутствии как-то робеем…
Старуха будто нутром почуяла слабину и потребовала – ласково, заискивающе – но именно потребовала:
– Сынок, сверни здесь, ага. Вот-вот, замечательно… И у магазина притормози, милок! Ой, дай бог тебе здоровья!
– И вам не болеть! – весело сказал Хиляк, приподнимая шляпу.
Старуха с достоинством сошла на тротуар, и Баян торопливо захлопнул за ней двери.
– Забрали Клоуна? – поинтересовался Хиляк.
Вместо ответа Крот приподнял странную куклу и покачал ей в воздухе.
– Хиляк, я так и не понял этого прикола с куклой, – признался я. – Зачем она нужна?
– Сам ты кукла, – усмехнулся Хиляк. – Хорошо, что он тебя сейчас не слышит…
– Вы что, действительно верите, что у куклы… у этого Клоуна есть что-то в голове? – я недоуменно пожал плечами.
– Близнец, не вникай, – сказал Хиляк и обратился к водиле. – Где Кум живет, знаешь?
– Это который Кум? У которого глаз дергается? Тогда знаю. Я ж его давеча из больницы забирал. Припадочный он какой-то… Так куда сейчас – в больницу или к нему домой?
– Домой, – сказал Хиляк. – Наверное…
Кум жил в ветхой пятиэтажке в окружении рахитичных деревьев. Автобус с трудом втиснулся в маленький тихий дворик, откашлялся и затих. Баяна мы оставили в одиночестве, сами же отправились в гости. Когда заходили в тесный подъезд, я поинтересовался:
– Хиляк, а разве этот Кум имеет доступ к нашей операции? Что-то мне про него не говорили…
– Кум не имеет. Клоун имеет, – загадочно ответил Хиляк.
Крот деликатно кашлянул в кулак.
Дурдом какой-то, честное слово…
Когда открылась дверь, в нос ударил характерный холостяцкий запах. Да еще потянуло дымом дешевых сигарет. Облик открывшего дверь в потемках разобрать не удалось.
– Здоров, Кум, – сказал Хиляк. – Клоун вернулся.
– Скажите, какая радость… – сипло отозвался хозяин и раскрыл дверь шире, пропуская нас. – А то мне без него плохо было…
Мы вошли. Кум чуть попятился и теперь стоял в сторонке, лениво почесываясь, отставив в сторону пятерню, в которой дымилась сигарета без фильтра. Был он тощий, кожа грязного цвета, вся в дряблых складках, в которых теряли всякий смысл многочисленные «наколки». Голова непропорционально крупная, лишенная всякой растительности, в таких же бульдожьих складках. Из одежды на нем была затасканная майка с перекрутившимися лямками, да трико с протертыми коленками.
Больше всего он напоминал тоскующего по «зоне» зэка.
– Вот… – Крот протянул Куму куклу.
Тот неприязненно посмотрел на Клоуна и буркнул:
– Что, даже докурить не дадите?
– Ты же знаешь, Клоун не любит, когда накурено, – заметил Хиляк.
Кум исподлобья глянул на меня и поинтересовался:
– А этот чего оскалился? В цирк пришел, что ли?
– Близнец, прекрати! – строго сказал мне Хиляк.
Я только плечами пожал: что прекращать, если мы ничего не начинали? Странные поездки, туманные разговоры, куклы какие-то, загаженные конспиративные квартиры. Я иначе представлял себе работу суперагента Клана.
– Ладно, – тоскливо сказал Кум. Бросил окурок прямо на паркет, задавил его тапком. – Пошли на кухню…
На древней газовой плите закипал чайник. Хиляк открывал форточку, Крот с брезгливостью мыл чашки. Кум же сидел в уголке, задумчиво разглядывая лежащую на столе куклу, и скреб тощую грудь грязными узловатыми пальцами. От этого зрелища мне самому захотелось чесаться. Тут, главное, не сосредотачиваться на этих мыслях.
– Ладно, Кум, приступай! – мягко сказал Хиляк и осторожно снял шляпу. Без шляпы я видел его впервые. Наверное, предстояло что-то нешуточное.
– Э-эх… – просипел Кум, беря в руки куклу. – Сколько на «химии» протрубил, сколько намаялся по жизни так и тут покоя не дают… Ну, наконец-то, сколько можно?!
Наверное, я никогда к этому не привыкну. Последнюю фразу Кум произнес совершенно другим голосом – без сипа и характерного тюремного говорка. Этот голос я уже слышал – правда, немного другого тембра – там, в мастерской кукольного театра.
Так говорил Клоун.
Я пытался ухватиться за кусочки реальности, но реальность упорно ускользала, оставляя меня наедине с тем, что видели глаза: притихший, будто уснувший с открытыми глазами, Кум, и вновь оживший Клоун на его руке. Здесь, вроде, не было ничего сверхъестественного – Клоун говорил устами Кума. Но я-то понимал, что Кум сейчас совершенно ни при чем! Похоже, его, действительно сейчас не было в этой кухне…
– Привет, Клоун, – сказал Хиляк. – Тебя здорово подлатали.
– А что, вообще, с тобой приключилось? – поинтересовался Крот, разливая кипяток по чашкам. В них он уже успел насыпать по ложке какого-то найденного у Кума кофезаменителя.
– Спасибо за лечение, – вздохнул Клоун. – Этот идиот умудрился спьяну наступить на меня. Глаз раздавил и чуть не убил. Спасибо Хиляку – отвез в реанимацию…
Клоун приблизился к Куму и сердито отвесил тому оплеуху.
Я хихикнул. Все это, действительно, походило на забавную любительскую постановку.
– Так это и есть наш новый ферзь в рукаве? – теперь Клоун откровенно разглядывал меня. – Да, на первый взгляд, вроде, то, что надо…
И тут я не выдержал. В конце-концов, почему я должен терпеть издевательства со стороны этих убогих?! Иногда меня заносит, и потом бывает стыдно – но ничего не могу с собой поделать.
– Слушай, ты, Кум, – довольно надменно сказал я. – Кончай ломать комедию! У себя на химии сокамерников куклами развлекай! А здесь давай по делу!
Хиляк посмотрел на меня со страхом, Крот начал медленно съезжать под стол.
– По делу? – вкрадчиво поинтересовался Клоун. – Давай по делу… Ты, ничтожество, на которое пал выбор, какое ты право имеешь прикрикивать на тех, кто ждет от тебя защиты, кто вложил в тебя все остатки своей надежды? Ты, кому судьба подарила всего лишь защитную окраску, отчего ты считаешь, что стал умнее, справедливее, выше нас? Ты сам – человеческий обрубок, разбитый на кусочки ударом почтового штемпеля! Чем ты, живущий и умирающий на почтовой карточке, лучше меня, живущего в этой кукле?!
Стеклянные глаза сверкают огнем, проникают в самые тайные уголки души. Мне страшно – но некуда бежать, негде скрыться. Я оступаюсь – и с воплем лечу в бездонную пропасть…
– Эй, эй! Близнец, очнись! С тобой все в порядке?
Все-таки, я никуда не летел. Я так и сижу на скрипучем стуле, на грязной кухне Кума, меня держит Крот, а Хиляк несильно шлепает по щекам.
Отмахиваюсь. Делаю глубокий вдох.
– Ну, слава богу, отошел! – бодро говорит Хиляк. – Близнец, надо, все-таки, быть повежливее. Особенно с теми, кого знаешь недостаточно хорошо. Ты уж прости его, Клоун!
– Я-то что? – как ни в чем не бывало, говорит Клоун, и колокольчики на его колпаке мелко позванивают. – Меня-то нечего бояться. Пусть других боится. Я просто показал ему, как это бывает. А он пусть делает выводы. Клоуны не всегда смешные, правда?
Медленно прихожу в себя. Теперь смотрю на Клоуна совсем другими глазами.
Куда там – теперь я на все сморю другими глазами. Конечно, дело не кукле. Или не совсем в ней. Трудно объяснить – я смог это всего лишь почувствовать, и когда это ощущал, мне казалось, я подошел к разгадке самого себя. Конечно же, это иллюзия. Как и то, что с нами говорит кукла.
Клоун – это всего лишь воплощение. Только чье? «Второго я» Кума? Вселившихся в него духов?
Это не важно. По крайней мере, не важно сейчас. В мире слабаков вообще не важно «почему» – у нас просто нет ни знаний, ни сил, ни воли на разгадку тайн бытия.
Зато мы умеем верить.
Ведь только вера помогает нам, изначально обреченным на проигрыш, жить. И править миром.
Не похоже, чтобы Баян особо скучал без нас. Уже выходя из подъезда, я услышал звуки, совершенно чужеродные для этого тихого дворика. Неподалеку, на лавочках сидели вездесущие старухи и настороженно глядели в сторону нашего штабного автобуса.
Подошли поближе – так и есть: водила наш сидит на ступеньке автобусной двери и согревался растягиванием мехов своего инструмента. Не знаю, есть ли такое понятие – «расстроенный баян» – но звучало все именно так. И мелодия, вроде, знакомая, только никак не желала она складываться в нечто цельное. Музыка вздрагивала, спотыкалась, взвизгивала, чем-то напоминая манеру исполнителя водить автобус. Сразу стало жаль несчастных детей, да и самого Баяна – уж больно он старался…
– Сигнализация в порядке, – хихикнул Хиляк.
– Только не смейтесь над ним, – сказал Крот. – Не то в аварию попадем.
– По дереву, по дереву постучи! – воскликнул Клоун.
Я вжал голову в плечи и посмотрел на старух: каково им зрелище небритого лысого аутиста, играющего с куклой. Но бабки не смотрели на нас: они были увлечены баянистом.
Увидев нас, Баян встал, нехотя отложил инструмент и полез на водительское место. Мы погрузились. Автобус откашлялся и завелся. Старухи проводили нас долгими взглядами.
В ответ, прильнув к стеклу, пялился и кривлялся Клоун.
7
Некоторое время кружили по городу: подозрительный Крот запутывал следы. В конце-концов, все-таки, умудрились вляпаться в «пробку». Теперь из окон открывался прекрасный вид на все многообразие мирового автопрома: от любовно украшенного наклейками и занавесками «ушастого» «запорожца» до «хаммеров» и «ягуаров». Жаль, отсюда не видно, как в салонах и тех, и других одинаково закипает человеческая ярость…
– Доигрались! – ворчал Баян, под яростный скрежет коробки передач. – Теперь часа полтора будем дергаться, как параличные!
– Не драматизируй, – спокойно сказал Хиляк. – Мы никуда не торопимся. Заглуши мотор и включи «аварийки». Хороший повод, чтобы провести совещание…
Что еще хорошо в нашем автобусе, помимо мощности двигателя и водителя – так это плотные черные шторки на окнах. Всегда можно скрыться от назойливых картинок улицы и быстро организовать вполне рабочий интим.
Так поступили и на этот раз. Зажглись над головой тусклые электрические лампочки. Говорить о зловещих и темных вещах лучше в полумраке.
Хиляк, Крот и я уселись за стол. К нам присоединился… По инерции я продолжал думать, что Кум. Но странная правда заключается в том, что пока на руке его паразитирует кукла – о существовании Кума можно забыть. Он пребывает в полусонном состоянии, и рот открывает только тогда, когда есть что сказать Клоуну.
Итак, Хиляк, Крот и Клоун – моя странная команда по спасению уродов от нормальных людей.
Такая уж мне досталась судьба. Неожиданно посетила тоска по дому, по, телевизору и уютной Томе. Суетливо прогнал вредные мысли прочь. Дело – прежде всего.
В стороне что-то тихонько наигрывал Баян – на этот раз, как ни странно, не столько раздражающе. Мы же, склонившись над столом, пытались составить картину происходящего и вывести собственную роль в намечающемся пасьянсе.
– Для начала, – говорил Хиляк, – нам нужно ограничить зону поиска. Клоун быстро выведет нашего анимала на чистую воду…
Он выложил на стол тонкую стопку листков и щелкнул авторучкой.
– Ну, во-первых, давайте отсечем высших и средних иерархов, – сказал Крот. – Клоун всех их прекрасно знает.
– О, я их очень хорошо знаю, – сказал Клоун язвительно. – Иногда думаю – лучше бы я их не знал! Столько амбиций смешенных с подавленными комплексами неполноценности… Столько пороков, помноженных на несостоятельность…
– Клоун, мы знаем, что пороки слабаков – твой конек. Однако, давайте-ка конкретнее… – скривился Хиляк. Он принялся выводить на листке какую-то схему.
– Итак, вероятнее всего, враг прячется на низовом уровне. Скорее – в «лягушатнике» – сказал Крот.
– «Лягушатнике»? – я вздрогнул, вспомнив бассейн.
– Уровень тех, кто не прошел инициацию или прошел ее частично, – быстро пояснил Хиляк. – Таких большинство. Считай, что это наш планктон. Он же – основа Контура…
Схема на его листке становилась все сложнее, но от этого не более понятной. Какие-то кружочки, квадратики, стрелочки…
– То есть, те, кто уже знает о Клане, но только стремится туда попасть… – предположил я.
– Именно, – кивнул Крот. – Из этих надо отсечь давних и проверенных. Это, может, и не очень правильно, но для начала необходимо. Тогда остаются самые «свежие», в основном Собиратели…
– Собиратели Жалости, – пояснил мне Хиляк.
И принялся мелко вписывать что-то в свои кружечки и прямоугольнички, подписывать стрелки и создавать все более запутанные связи. Я со страхом ждал, когда он предъявит эту абракадабру для всеобщего ознакомления.
– И из них в первую очередь – Подсевшие, – вставил Клоун.
Наступила пауза, словно болтливая кукла ляпнула невесть какую бестактность.
– Подсевшие? Кто это такие? – поинтересовался я.
– Те, кто попал в зависимость от жалости, – неохотно сказал Хиляк, хмуро глянув на Клоуна. – Не люблю говорить на эту тему.
– В зависимость? – повторил я. – А как можно «подсесть» на жалость?
– Ха-ха – проще простого! – язвительно сказал Клоун. – Даже сильные становятся жертвами жалости. Что может быть приятнее, чем порыдать тайком от жалости к самому себе? жалость – наркотик покруче героина! И особенно – концентрат жалости!
– Вот это да… – пораженно произнес я. – Хиляк, а почему ты мне об этом не рассказывал?
– Не было времени, – буркнул Хиляк. – И чего бы я стал тебя запугивать? Мне нужно, чтобы ты работал на Клан… То есть… Клоун, черт, ну зачем ты эту тему вообще поднял?!
Он раздраженно скомкал свою схему и кинул в угол, где валялось запасное колесо.
Крот смущенно опустил взгляд. Видимо, с этой проблемой у Хиляка что-то связано. Иначе, отчего такая болезненная реакция?
– Прости, друг, – примирительно сказал Клоун. – Но от фактов не скроешься. Может, дело именно в концентрате?
– Это вариант, – признал Крот. – Наркоконроль уже напрягался темой концентрата. Правда, там тогда не поняли, о чем идет речь. Может, ветер оттуда дует?
– Ладно, проверим, – сказал Хиляк. Он уже успокоился. Вроде как забыл уже про недавнюю неловкость.
– Все это здорово, – говорю. – Но как вы представляете – собрать данные на стольких людей?
– На этот случай и существует информационный центр, – сказал Крот.
– Клан же, вроде, не пользуется компьютерами? – усомнился я.
– Клан – нет, – признал Хиляк. – А контурные метки – да.
Контурные метки – это люди, составляющие Контур. Вроде того прокурора, которого я завербовал в качестве Ловца.
В этих рассуждениях есть определенная логика. Хотя я больше полагаюсь на опыт старых вояк Клана. Но у меня есть вопрос, который давно не дает мне покоя:
– Ну, ладно. Допустим, обнаружили мы вражеского лазутчика, нашли анимала в наших рядах. И что с ним, с этим анималом, делать? На куски его порезать и в унитаз смыть?
– Звучит, конечно, образно! – обрадовался Клоун. – И наверняка эффективно! Только это не наш метод, парень!
– Это потому, что мы такие благородные? – устало спросил я. Слишком много информации за столь коротко время, я не привык к таком графику.
– Мы просто слабые, – грустно сказал Хиляк. – А потому наши способы борьбы отталкиваются от нашей же слабости. Обнаружив опасность, мы просто обрубаем связи – как ящерица, которая отбрасывает хвост. И пусть там разбираются – кто такие, что за Клан…
– Конечно, и милиция, и ФСБ знают, что есть где-то какой-то Клан, – Крот принялся терпеливо объяснять. Теперь уже он взял ручку и принялся задумчиво выводить на бумаге бессмысленные круги и спирали. – Но не забывай – Контур захватывает и эти организацию. И дела, где мы упоминаемся – мягко, бесшумно сливаются в архив. Ведь мы ни за что не боремся, ни на что не претендуем, ничего не пытаемся отобрать у сильных. Мы даже не пытаемся где-либо ставить «своих» людей. Все, кто становится членами Клана – это их собственное порождение, мусор, сточные воды самих этих структур и организаций. Мы им настолько НЕ ИНТЕРЕСНЫ, что на нас жаль тратить время. И мы, как тараканы, доедаем объедки….
– Мне больше нравится формулировка – «как санитары», – обиженно сказал Клоун. – Так приятнее думать!
– Конечно, это же из нашей официальной доктрины, – усмехнулся Хиляк.
– У Клана есть доктрина? – мне стало любопытно.
– И собственные идеологи. Более того – у нас свои ученые, научные работы, дискуссии… Очень бурная внутренняя политика.
– Не даром Владыка так секретничает с нашей проблемкой, – заметил я.
– Думаю, он всерьез не доверят Кругу, – хихикнул Клоун.
– В чем?
– В чем угодно. Ты так мало знаешь… А ведь жизнь Клана – это калька мировой политики сильных. Только ущербная, а оттого еще более извращенная и мерзкая. У нас все, как у сильных – заговоры, перевороты, революции. Случаются и убийства, в том числе на политической почве.
– У слабаков?!
– Ты даже не представляешь, какая жестокость просыпается в слабаках, когда они чуют себе ровню, или, того хуже – более слабого, – Клоун, казалось, смаковал подробности, закатывал глаза и потирал маленькие лапки. – Об этом, конечно, не принято говорить, но…Среди слабаков время от времени просыпается такое зверство, что позавидовали б и анималы.
Клоун расхохотался мелким неприятным смехом, и в такт ему затряслись, зазвенели бубенчики на маленьком колпаке.
– Но это ужасно!
– Это расплата за плюсы, которые дает Клан, – философски заметил Клоун. – Апартеид в любых его формах всегда требует расплаты…
Стеклянные глаза сверкнули недобрым блеском. Глядя в них, я понимал, что все глубже погружаюсь в странный, болезненный мир слабаков. Не могу сказать, чтобы это было приятно. Но, я чувствовал, как все это затягивает меня, суля новые возможности, дразня невиданными раньше перспективами.
Мир гадких утят, навсегда оставшихся гадкими, но выбравших друг из друга собственных лебедей и клюющих собственных, еще более гадких утят…
Клан создал собственную вселенную, с собственной системой координат, собственной моралью, собственными целями существования. Я многого еще не понял, но чувствую, как мне становится все уютнее среди слабаков, и с какой настороженностью я начинаю относиться к сильным.
Говоря прямо – к нормальным людям.
Стеклянные глаза продолжали гипнотизировать меня, обещая ответы на все вопросы, подталкивая меня вперед – наверное, к новым, непознанным вершинам.
Или к новому краю.
8
Как я и предполагал, информационный центр Клана мало походил на то, что принято называть этим словом в наше динамичное время. Ни модерновых плоских мониторов, ни пугающих, как змеи, клубков кабелей, ни гула вентиляторов, ни копающихся в компьютерных кишках инженеров и прочих системных администраторов. Напротив – тишина и мертвенный покой, как в недрах египетской гробницы.