Доказательство одиночества

Впереди показалась вышка с прожекторами – это был стадион. Еще каких-нибудь два квартала и он будет совсем свободен, если не сказать больше. Дмитрий Сергеевич шел уже не так быстро, как в начале, выйдя из подъезда, поскольку цель была более чем обозрима. Он, скорее, шагал. И теперь можно позволить себе закурить. Он и закурил, глубоко затягиваясь. Даже жадно. Так, как будто не курил несколько часов кряду и теперь наверстывал упущенное удовольствие. Так бывало, когда он был увлечен каким-нибудь делом и на перекуры совсем не было времени. Сейчас же он так затягивался, потому что это была его первая сигарета, выкуренная на свободе. И от этого она казалась замечательной, и даже не горчило во рту, как обычно. Приближение границы, а именно так он определил стадион – граница, переступив которую, попадаешь в новую, неведомую жизнь – пьянило. Ощущение было новым и от того странным. Святозарову хотелось закричать от нахлынувшего на него волнения, но он себя сдержал – границу он еще не пересек.

На стадионе, действительно, никого не было. Т. е. не совсем, что бы никого – где-то внизу маячил одинокий бегун, но больше он никого не видел, а может быть, просто не обратил внимания. Стадион пах свежей, только что родившейся травой, а не мертвой, как это бывает осенью, когда и без того ужасная игра местной команды омрачалась еще и этим запахом. И хотя Дмитрий Сергеевич больше всего любил зиму, этот гниющий запах всегда, год за годом, омрачал ее первые дни, и требовалось некоторое усилие, чтобы отрешиться от этого «знойного аромата», и насладиться в полной мере приходом зимы. Снегом и сопутствующими ему изменениями в пейзаже. Сейчас же Святозаров порадовался этим весенним изменениям, и его любовь к зиме на время уступила место созерцательному настроению. Ему нравилось то, что было вокруг, и предчувствие того, что еще могло бы случиться в ближайшее время. Хотя ничего из ряда вон выходящего Дмитрий Сергеевич не ожидал, по крайней мере, сегодня, да и в ближайшие дни тоже.

Святозаров достал бутерброд и принялся жадно его жевать. Так, как будто после завтрака прошло не сорок минут, а целая вечность и голод был единственное, что его занимало. Не прошло и нескольких минут после того, как он занялся бутербродом – рядом появилась женщина. Она не подошла к Святозарову, не подъехала, не подползла – она именно появилась. Ниоткуда. Из ничего.

«Че расселся, мудила! Здесь я околачиваюсь, и те здесь не место». «Я не знал, что здесь занято, простите.» «Ты че – новенький?» Вопрос несколько озадачил Дмитрия Сергеевича, но не смутил. «В каком-то смысле… наверно… да – я новенький…» «Ясно, жена из дома поперла». «Никто меня ниоткуда не попер. И жены у меня нет». «Значит детки родные. Выблядки сраные». «Нет у меня никаких детей. Я сам ушел». «Ладно, не свисти. Сам он ушел. Это с каких же таких херов сейчас сами из дома уходят!». «Ни с каких… Просто ушел». «Ты точно – мудила».

Ее слова не обидели Дмитрия Сергеевича – это была та сермяжная правда, высказанная прямо в глаза, на которую не обижаются. Кем он был всю свою жизнь? Инженер с копеечным окладом, боящийся всего и вся, к своим пятидесяти годам дождавшийся квартиры-скворечника. И не способный, да и не желавший что-либо менять. Он был – мудила. «Мудила…»

С его последними словами незнакомка достала непонятно откуда, из каких-то немыслимых недр своих многочисленных карманов бутылку водки.

«Давай выпьем, мудила. За знакомство. Я теть Дуся». «Святозаров Дмитрий Сергеевич». «Ну, ты хватил, Дмитрий Сергеевич! Митрий будешь. Держи». И протянула ему бутылку, которую она уже успела откупорить. «А стаканчика у вас не будет?» «Ну, еб, мудила. Стаканчик ему. Пей уже».

Дмитрий Сергеевич, или Митрий, как его окрестила теть Дуся, брезгливо вытер горлышко бутылки и сделал небольшой глоток. Теть Дуся, тем временем извлекла из своих карманов еще одну бутылку и приложилась к ней сама. Тепло внутри Митрия разливалось быстро и уверенно. Он хлебнул еще – на этот раз побольше и закурил. «Как же это тя угораздило-то?» «Да никак, просто вот ушел. Надоело все». «Ну, твое здоровье, Митрий. Да ты пей, не бойся – не отравишься». «Я и не боюсь».

День перешагнул полдень и солнце, не смотря на довольно прохладный ветер, пригревало. Дмитрий Сергеевич разомлел и от теплого солнца, и от выпитого, но больше от новой жизни, которая была вокруг. Как она замечательна. Не нужно никуда спешить, кому-то что-то объяснять и т. д. «Когда допьешь – бутылку не выбрасывай. Сдадим».

Митрий залпом допил то, что оставалось в бутылке. Оставалось еще много, и он поперхнулся, но аккуратно поставил бутылку рядом со своей сумкой. «Бутылки – да! Бутылки нужно беречь – это всегда востребованный товар, за который платят, хоть и небольшие, но, все-таки деньги. А деньги могут всегда пригодиться». Мысли Дмитрия Сергеевича заплетались, как язык после хорошей попойки… Он хотел расстегнуть куртку, так как ему стало нестерпимо жарко, даже душно, но замок заел и нивкакую не хотел открываться. Руки не слушались. Становилось все труднее дышать. «Это уже совсем ни к чему… Это совсем не вовремя…» «Че, ты бормочешь?» Но Святозаров не слышал ни вопроса теть Дуси, ни своих последних слов, ничего вообще…

Митрий… Дмитрий Сергеевич Святозаров очнулся, когда уже совсем стемнело. Ничего не болело. Просто ничего не было. Ни рук, ни ног, ни головы. Он ничего не чувствовал. Ничего из того, что могло бы напомнить ему о его собственном существовании. Вокруг тоже никого не было. Дмитрий Сергеевич судорожно пробовал вспомнить или понять, что он делает один на этом стадионе. Что это был стадион – он каким-то образом сообразил – увидел. Несколько больших фонарей освещали футбольное поле и беговые дорожки. Как он сюда попал после работы, ведь он, судя по времени, уже давно должен был сидеть дома, смотреть телевизор и наслаждаться вечерним кофе? Что с ним произошло? И только теперь Святозаров заметил, что он совершенно голый… «Меня раздели. Избили и обобрали… Но почему тогда ничего не болит? Значит, не били, значит, я сам все отдал. Наверно мне угрожали… А может, это был какой-нибудь нищий, которому я сам все отдал? Но почему тогда я ничего не помню?»

Дмитрий Сергеевич пробовал так и эдак объяснить самому себе, что с ним произошло, но все получалось как-то вяло и неубедительно, даже для себя. Он пробовал трясти головой, стучал по ней, но все было тщетно. «Как же теперь домой идти? Мои вещи… А ключи!» Некое подобие паники охватило Святозарова. Его даже начало трясти, но это было скорее от холода. При этом он вспомнил, что запасные ключи есть у соседа Кирилла, которые он оставил давно – так, на всякий случай. Но случай так и не представлялся. До сегодняшнего вечера.

«Где же это тебя угораздило так нализаться, Дмитрий?» «Ключи,» – процедил сквозь зубы Святозаров – его не на шутку бил мандраж. «Кто там, Кирилл?» «Дмитрий за ключами, на – держи. Везет же некоторым. Завтра расскажешь». Последние слова Кирилл произнес почти шепотом, чтобы не слышала жена. Дмитрий Сергеевич, пряча глаза и прикрывая одной рукой срам, быстро открыл дверь и скрылся в своей квартире, которую, как ему казалось утром, он покинул навсегда. Но об этом он не помнил – ни сейчас, ни когда-либо после. Никогда… Он не включал свет, не стелил постель – просто упал на пол. Упал и уснул крепким сном. Сном смертельно уставшего человека. Так и закончился это день. День начала новой жизни Дмитрия Сергеевича Святозарова.

Примечания