Право бурной ночи
В общем, распаренные и расслабленные, потягиваем мы с Таньским пиво, треплемся обо всем и ни о чем, и не нужны нам никакие психотерапевты. Уходит, смывается весь напряг, и наступает полный релакс. Можно и опять на баррикады.
Но сегодня Таньского нет, она нежится на пляжах Турции, а я сижу тут одна-одинешенька. Может, поэтому так отвратно на душе. Даже почему-то захотелось всплакнуть, чего не делала даже в период развода с мужем. «Эй, эй, ты чего, – возмутилась я, – а ну, брысь, хандра! Еще не хватало! Может, пора начинать сериалы смотреть и рыдать по ходу действия, положив рядом пачку бумажных платков, чтобы было куда сморкаться во время особенно трогательных сцен. Пошла, пошла, не дождешься!» Хандра гаденько ухмыльнулась и показала мне… Нехороший, в общем, жест показала, неприличный. Я уже собиралась снять тапку и запустить этой сволочи в лоб, но тут запиликал мобильный телефон, воспроизводя мелодию одного из хитов Майорова. Победно показав хандре язык, я схватила трубку:
– Да, слушаю.
– Привет, надежда русской поэзии, – теплый Лешкин голос был так кстати, – ну как ты? Что-то мне неспокойно, у тебя все в порядке?
– Ой, Лешик, как же я рада тебя слышать! – этот предатель-голос почему-то задрожал. Хандра оживилась и высунулась из-под плинтуса, тапка смачно шлепнула ее по голове. Хандра взвизгнула и спряталась. – У меня все нормально, просто устала очень, сегодня статью сдала.
– Что, опять Людочка тебя очаровывала? – Лешка ведь был в курсе всех моих дел.
– Она, родная, она. Да еще Таньский в отпуске, не с кем душу отвести. Как-то тяжко ей, душе.
– Глупости, это у тебя аллергия на излишек яда, не грусти. Позвони этой своей однокласснице, как ее – Жанне.
– Лешка, о чем ты? Жанка – современная бизнес-леди, у нас с ней и в школе особо теплых отношений не было, так – учились в одном классе, да и не виделись сто лет – какие откровения. Она – моя работа, я же говорила тебе, – ну конечно же, я рассказала все Лешке, он ведь не живет в нашем городе, поэтому уговор с Жанкой на него не распространяется.
– Слушай, что-то не так. Ты еще меня ни разу не укусила. Не узнаю тебя, – Лешка заметно волновался, – немедленно говори, что произошло?
– Я же говорю – ничего. Просто, – я не знала, как объяснить свое настроение, потому что и сама не понимала ничего, – просто давит что-то, словно беда какая-то случится. У меня похожее чувство было незадолго до папиной смерти. Вроде все хорошо, а дышать нечем.
– Не пугай меня, слышишь? Черт возьми, ведь я даже не могу к тебе приехать, связан гастрольным графиком по рукам и ногам, но ведь до июля осталось всего три недели, дай мне слово, что никуда не влезешь, папарацци безумная, – таким я Лешку еще не слышала, он почти кричал.
И я не выдержала. Я отвыкла от мужской заботы, я привыкла сама справляться со своими проблемами, к чему меня приучил мой бывший муж. Он терпеть не мог выслушивать мои жалобы. «Не дури мне голову» – один ответ. И я улыбаюсь теперь всегда, даже когда очень плохо. В общем, разрешите представиться – королева. Снежная. Очень холодная. Бывшая. Потому что сейчас от нее, от королевы, осталась теплая лужица. Растаяла самым постыдным образом, не подобающим для куска льда. И почему? ПОЖАЛЕЛИ. Нельзя так. Нечестно. Сижу вот теперь, хлюпаю носом, реву в три ручья. А на том конце провода Лешка рычит, как раненый тигр:
– Ты можешь мне сказать, что происходит? Отвечай немедленно! Я ведь сейчас все брошу, заплачу неустойку и рвану к тебе! Я полгода тебя знаю, и никогда такого не было! – трубка просто раскалилась от его натиска.
– Ну прости, разнюнилась. Просто никто никогда так за меня не волновался, только папа. Ты, если не хочешь еще раз услышать унылое хлюпанье, не жалей меня больше, не надо. Я вот сейчас успокоюсь, пойду возьму у соседского мальчишки водяной пистолет и безжалостно расстреляю эту подлюгу-хандру, которая не только сама из-под плинтуса вылезла, но и всякие бабские штучки типа нытья, хныканья и тоски зеленой приволокла. Пусть не ждут пощады, я теперь опять суровая и холодная, – прохрюкала я в трубку, тщетно пытаясь не всхлипывать.
– Ну ладно, суровая, – постепенно успокаивался Лешка, – слышу знакомые нотки. Скажите пожалуйста, не жалейте ее! У тебя забыл спросить. Запомни – я всегда делал и буду делать то, что считаю нужным. И всякие тут суровые и холодные дамочки мне не указ. А если еще раз доведешь звезду до предынфарктного состояния, будешь отвечать перед толпами фанаток, потому что, умирая, я найду силы прошептать посиневшими губами имя негодяйки, лишившей их счастья лицезреть меня, любимого.
– Вай, баюс, баюс, как минэ сытрашна, – совсем развеселилась я, – а я сделаю пластическую операцию, сменю пол и имя – фиг твои поклонницы меня найдут. О, идея! Я переделаю внешность под тебя и скажу всем, что я твой сын! Как, изощренно я придумала? Мой больной разум еще и не так порезвится, ты там, в раю, все арфы от злости переломаешь, попомни.
– Это кто-то тут намекает на крохотную разницу в возрасте, или я чего не понял? – светским тоном осведомился Лешка.
– Ничего себе, крохотная! Целых десять лет, да еще если учесть, что кое-кто выглядит просто затертым и гнутым пятаком рядом с новенькой блестящей копеечкой-Анечкой.
– Ну слава богу! – рассмеялся Лешка, – наконец-то ты в форме опять, золотая моя копеечка-Анечка. Ты давай там, завершай дела свои нудные со статьями, с Жанной этой – и ко мне. Поговорим тут по поводу затертых и гнутых, и вообще… Пока, плакса!
– Пока, скандалист! – не осталась в долгу я и положила трубку.
Все-таки здорово, что ты у меня есть, Лешка!
Глава 5
Наверное, Лешка перезвонил Рискину и настоятельно порекомендовал этому обалдую окружить вниманием и заботой не очень молодого, но очень перспективного автора, потому что буквально на следующий день Илюха приперся ко мне в гости, да еще не один, а с очередной подружкой. Я даже не стала напрягаться и запоминать ее имя, поскольку прекрасно знаю, что в следующую нашу с Илюхой встречу рядом с ним будет уже другая киса. Причем похожи его пассии одна на другую до изумления – высокие (выше кавалера, как правило, сантиметров на 10–15), аппетитные, но не подумайте, что с параметрами 90–60 – 90. Нет, не так прост Рискин! Его эксклюзивчики обычно 120 – 80—120. И, разумеется, блондинки, здесь Илюхин вкус прост и безыскусен. Само собой разумеется, что интеллект этих дам занимает последнюю строчку в списке их достоинств. Не любит наш бонвиван напрягаться с утонченными эстетками, ему милы жизнерадостные тетки, обожающие солдатские анекдоты, вкусную пищу, обильную выпивку и незатейливый секс.
Обычно я с Илюхиными подружками пересекалась только на немногочисленных тусовках, которые приходилось посещать в случае острой необходимости, и никогда Рискин не являлся с этим счастьем ко мне в гости. Спасибо, хоть позвонил, предупредил, что придет всячески меня развлекать. Я попыталась оказать сопротивление, но мои доводы в пользу одинокого уютного вечера с книжкой были отвергнуты, как меньшевистские и в корне оппортунистические. Даже мое признание в полной и безоговорочной капитуляции на кулинарном фронте не произвело на Илюху ровно никакого впечатления. «Разберемся», – буркнул он и повесил трубку. Повешенная была казнена ни за что, погибла безвинно.
И вот он, мой вечерний глюк – сияющий Рискин с бутылкой моей любимой «Хванчкары» в руках и большущая деваха, навьюченная всевозможными пакетами. Теперь я поняла, почему Илюха предпочитает дам такого калибра – помимо всех обычных удовольствий у них еще и грузоподъемность большая. Ну Рискин, ну жучара!
Илюха подтолкнул свой бронетранспортер ко мне и радостно завопил:
– Ну вот и дождалась ты, Аннушка, своего праздника! Знакомься, это моя птичка, мой воробушек с ангельским именем Анжела.
Я слегка обалдела. Анжела! Этому воробушку скорее подошло бы имя, скажем, Афиноген, уж очень могучего птенчика отловил в этот раз Рискин. Едва сдерживая рвущийся из меня смех, я лихорадочно порылась в запасниках разнообразных выражений лица, выбирая соответствующее моменту. Наспех выхватила первое попавшееся и натянула на физиономию. М-да, поторопилась. Мельком взглянув на себя в зеркало, обнаружила там слегка взъерошенную дамочку, готовую скончаться от невыразимого восторга и благоговения. Перебор. Но отступать было поздно, поскольку в прихожую вплыл крейсер «Анжела».
– Здрасьти, – непринужденно прогудел крейсер.
– Добрый вечер, очень приятно, – начала было пляску вежливости я, но тут меня чуть не сшиб с ног аромат, издаваемый Илюхиным бутончиком.
Нет, нет, не подумайте, она не пахла собой. Она пахла духами, правда, из-за повышенной концентрации сложно было угадать, какими. Господа военные ученые, колдующие в своих лабораториях над изобретением новейших видов оружия массового поражения, не изобретайте велосипед! Все уже создано специалистами другой области, парфюмерами. Правда, они не ожидали такого побочного эффекта, но факт есть факт – Анжела могла запросто уложить роту противника, просто пройдясь перед ними.
– Э-э, Анжелочка, сочувствую, вы, вероятно, случайно разбили пузырек с любимыми духами? – стараясь дышать ртом, просипела я.
– Да нет, что вы. Это я просто для встречи с вами надзьмухалася, – радостно сообщила нежная козочка, резво поскакав в сторону кухни.
От ее легкой поступи зеркало в прихожей затряслось и попыталось спрыгнуть с крючка, на котором висело. Но стоявший рядом Илюха поймал трусливое создание и водворил на место, горделиво поглядывая на меня. Да, умом Илюху не понять, аршином общим не измерить.
– Рискин, у тебя что, насморк? – ноги сами внесли меня в комнату и, роняя тапки, ломанулись к окну, которое я и распахнула настежь, пытаясь хоть чуть-чуть уменьшить убойную силу Анжелиных духов.
– Да ладно тебе придираться, ну перестаралась чуток Анжелка, так она ж хотела как лучше, хотела тебе понравиться, – Илюха развалился в кресле, даже не пытаясь помочь своему воробушку, который вовсю осваивался на моей кухне, периодически что-то с грохотом роняя.
– Анна, а где у вас посуда лежит? – протрубил птенчик с кухни.
– В шкафчике над мойкой.
– А ты что, хозяйка, гостье помочь накрыть на стол не собираешься? – слегка изумился Илюха.
– Знаешь, родной, у меня, возможно, слишком развито обоняние, но находиться в моей крохотной кухоньке рядом с твоей феминой? Нет уж, извини. Хочешь, сам иди и помогай, ты же мне должен праздник жизни устраивать в конце концов, а не я тебе. Сам вызвался! – я не двинулась с места.
– Злая ты, неблагодарная, – горестно вздохнул Рискин и поплелся на кухню, где воробушек звенел посудой и издавал монотонное гудение, в котором с трудом, но можно было узнать нетленку Кати Лель «Муси-пуси».
– Эй, Илюха, учти, что питаться будем здесь, в комнате, поэтому тащите все сюда, в том числе и стол, – предательски выстрелила я гостю в спину.
Рискин посмотрел на меня взором мученика и страстотерпца, безнадежно махнул рукой и ушел на кухню.
Через полчаса в моей единственной комнате появилось новое украшение – стол, щедро уставленный разнообразными закусками. Надо отдать ангелочку должное, она с блеском справилась с возложенной на нее задачей. Стандартную закусь по-быстрому: курицу гриль, нарезки ветчины и колбасы, шпроты, салаты, зелень, огурчики с помидорчиками Анжела умудрилась превратить в чудо кулинарного искусства. Все было изумительно красиво разложено, салатики из баночек перекочевали в вазочки и кокетливо украсились зеленью, россыпь затейливых бутербродиков вызывала обильное слюноотделение, курица красиво разделана (у меня так никогда не получается, вечно какие-то неопрятные куски в лохмотьях выходят) и обложена исходящей паром картошечкой. Венчала все это великолепие принесенная Илюхой бутылка вина.
– Феноменально! – выдохнула я. – Анжела, вы – волшебница.
– Да чего там, – кокетливо махнул лапкой воробушек, – я ж в кафе поваром работаю, у нас часто банкеты всякие устраивают, вот я и наловчилась, ничего тут хитрого нет.
– Нет, нет, не скромничайте, – увлеклась пением дифирамбов я, но тут Илюхе осточертело наблюдать за нашими реверансами, и он рявкнул:
– А ну, геть к столу, хватит приседать!
– Хам, – не осталась в долгу я и бодро побежала к столу.
Разумеется, вскоре обнаружилось, что одна бутылка вина – это просто насмешка, особенно если учитывать габариты птенца. Уговорили последнюю из моих запасов – им опять оказалось мало. Лично мне было уже вполне достаточно, но Илюха уперся – мало! И погнал за добавкой Анжелу, аргументируя тем, что она трезвее его. Не посылать же хозяйку дома, тем более что он по горькому опыту знает, что хозяйка сама может так послать! Воробушек полетел беспрекословно.
Пока Илюхиной дамы не было, мы с Рискиным какое-то время попустозвонили, а потом я спросила, знает ли он Жанну Карманову.
– Знаю. Редкая гнида, – неожиданно резко ответил Илья. Обычно он о женщинах так не отзывался.
– Ты чего, Илюха, белены объелся? – удивилась я. – Почему вдруг такая агрессия к светской даме?
– А тебе зачем эта Карманова понадобилась? – вопросом на вопрос ответил Рискин.
– Да так. Это ведь моя одноклассница, правда, я знала ее как Евсееву и не видела с выпускного, а тут недавно встретились, поболтали.
– Знаешь, подруга, держись от нее подальше, – мрачно сказал Илюха, – целее будешь.
– Да ладно тебе. Нормальная баба, веселая. Не знаю, какие там у вас терки вышли, а мне с ней делить нечего. Вот пообщаться приятно, школу вспомнить. – Я не восприняла слова полупьяного Рискина всерьез. У него бывает такое, когда выпьет – все плохо, все гады, не жизнь – тоска.
– Как хочешь, не веришь – не надо. Но о ее муже в городе разное говорят. Вроде даже он на бомжах новые лекарства испытывает, у него где-то в лесу целый закрытый исследовательский комплекс есть.
– Знаешь, Илюха, очень уж похоже на обычные сплетни завистников, насмотревшихся всяких там «Секретных материалов», – скептически ответила я. – Это же надо придумать – закрытый центр, бомжи. Бред! Да и, в конце-то концов, даже если и есть в этом доля правды, Жанка-то при чем? Она в своем магазине вошкается, Карманов, как мне говорили, ее в свои дела не посвящает.
– Ну-ну, как хочешь. А давай-ка я тебе одну историйку расскажу про твою Жанночку, тогда, может, перестанешь тупо упираться, – и Илюха приготовился поведать мне страшную рассказку про Жанку Крюгера с улицы Вязов, но тут вернулась Анжела с божественным нектаром, при виде которого Рискин забыл обо всем и с радостным гиканьем убежал на кухню откупоривать сосуды с блаженством.
– Знаешь, Илюшенька, я, когда возвращалась, от твоей машины каких-то бомжар шуганула, – прощебетал птенчик, игриво потягиваясь, отчего арбузные груди воздушного создания едва не прорвали тонкую ткань блузки.
– Они хоть живы остались, нежная моя? – вышедший из кухни Илюха засмотрелся на свое счастье, предвкушая изысканнейшие утехи.
– А че им сделается, по уху получили и убежали, – гордо ответила Анжела.
– Стоп, стоп, друзья, минуточку. Я не поняла, ты что, Рискин, на машине приперся? – удивилась я. – Ты что, с ума сошел? Ты же нажракался, куда тебе за руль?
– Подумаешь, да я в любом состоянии доеду! – пыжился Илюха.
– Да-да, конечно, доедешь, только на такси, – согласилась я.
Праздник жизни покатился дальше по накатанной и завершился ожидаемо – полностью отрубившегося Илюху его птенчик легко вскинул на хрупкое плечико и понес к вызванному мною такси. Илюхина «Мазда» осталась ждать своего хозяина у моего подъезда.
Из загула Рискин вынырнул через два дня. Пришел ко мне опухший, но веселый. Я потащила его на кухню пить кофе и стала изводить вопросами о Жанке, уж очень заинтриговал меня Илюха на нашем празднике жизни своим карканьем по поводу Кармановых. Но этот гад лишь шумно хлебал кофе, вытягивая губы трубочкой и отфыркиваясь. При этом делал вид, что меня не слышит абсолютно.
Тогда я встала, сходила в комнату, принесла оттуда большое банное полотенце, вытащила из кухонного шкафчика огромную литровую подарочную чашку с не менее гигантским блюдцем, выкопала в закромах завалявшуюся коробку с сахаром-рафинадом. Затем налила в чашку весь сваренный кофе, высыпала в тарелочку рафинад и подала с поясным поклоном все это Рискину:
– Не побрезгуйте, благодетель вы наш, откушайте кофеечку, да с полотенчиком, чтобы было чем личико ваше светлое вытирать, когда взопреете. Только не отказывайте мне, убогой, во внимании, посвятите девицу красную в тайны ваши страшные про Бабу-ягу Жанну Карманову.
– Кончай дурить, красная девица, – заржал Илюха, – мало ли что я по пьяни болтаю, всего не упомнишь. Но с Кармановой ты все-таки поосторожнее, гадкая она.
– Ну вот опять, здрасьте-приехали, – возмутилась я, – почему гадкая, что, трудно объяснить, что ты мне голову морочишь!
– Ладно, уговорила, – смирился Рискин, – сейчас убегаю, спешу очень, а вечером перезвоню тебе и все расскажу, что знаю. А ты кончай развлекаться, садись лучше тексты пиши.
– Да хватает их у меня на три альбома, не меньше, – отмахнулась я.
– Еще напиши, запас беды не чинит, – важно изрек Илюха и встал. – Ну, я пошел. Пока, до вечера!
«Скажите пожалуйста, запас беды не чинит! Это что, картошка ему, да?» – мысленно бухтела я, закрывая за Илюхой дверь. Потом я подошла к окошку посмотреть, как этот Шумахер будет выруливать из нашего тесного дворика. Рискин ведь не признает медленной и аккуратной езды, обожает носиться, как безумный. Нет, ничего, вырулил, никого не задавил. Мигнув на прощание стопами, машина скрылась за углом.
Вечером позвонила Жанка, сообщила, что приступить к плотной работе мы сможем с понедельника, 23 июня, ее благоверный ускачет с эскадроном. Илюха так и не позвонил, вот поросенок! Правда, он никогда не был принципиально верен своему слову, поэтому я не очень и ждала его звонка. Да и не сказать, чтобы я большая охотница до сплетен, а что еще мог поведать Рискин!
Весь следующий день я провозилась со всякими нудными домашними делами, накопившимися за время пыхтенья над статьей: уборка, стирка, оплата счетов и т. д. Оставалось еще заехать в редакцию за гонораром, но это я отложила на следующий день, а вечер посвятила большущему письму Лешке, которое тут же отправила по электронной почте.
Утром, свежая (что в принципе само по себе необычно) и в хорошем настроении (это утром-то!), я впорхнула в здание, где размещались редакции нескольких газет. И первое, что я увидела в вестибюле, был огромный портрет улыбающегося Илюхи Рискина, перетянутый черной лентой. Ничего не соображая, я пыталась прочитать текст под портретом, слова никак не удавалось сложить в предложения: «Трагически погиб, авария, скорбим»… Что это? Что за бред? Кто погиб, Илюха? Все расплывалось перед глазами, я присела на какой-то стул. Мимо пробегал парень из редакции Ильи. Я схватила его за руку.
– Сергей, постой! Что это за ерунда такая? – я показала на портрет Илюхи.
– Ты что, ничего не знаешь? – удивился Сергей. – Илюха разбился на машине.
– Господи, когда?!
– Позавчера, утром.
– Он же у меня был утром, забирал эту свою чертову машину, – все еще не хотела верить я.
– Ну вот, а потом, когда ехал по кольцевой, на полном ходу врезался в бетонное ограждение. Кто-то там его подрезал, есть свидетели, и умчался, а Илюху развернуло – и в бетон. Говорят, тормоза отказали. А Илюха ведь гнал под 120, не меньше. В общем, погиб на месте. Похороны завтра, здесь прощаться будем. Придешь?
– Да, конечно, – прошептала я. – Приду.
Глава 6
Я и не предполагала, как много места в моей жизни занимал Илюха. Шумный, нагловатый, язвительный, сибарит и эпикуреец, Рискин был неотъемлемой частью моего мира. И когда эта часть вдруг исчезла, образовалась огромная дыра, из-за которой вся конструкция стала очень неустойчивой.
Последние дни я только и делаю, что реву. У меня распух нос от бесконечных вытираний, покраснели глаза, и в целом я похожа на больного насморком муравьеда. Вчера ко мне неожиданно пришла Анжела. Я открыла дверь и увидела живую иллюстрацию к стихотворению Агнии Барто «Зайку бросила хозяйка». И пусть эта зайка весила не меньше центнера, но выглядела она таким несчастным, вымокшим до нитки и никому не нужным зверьком, что я не выдержала и разревелась снова. А ведь буквально за полчаса до прихода Анжелы я с трудом успокоилась, и то благодаря Лешке. Он звонил теперь несколько раз в день, и я подсела на его звонки, как на наркотик. Наверное, без них я не смогу уже.
В общем, увидев мои слезы, птенчик заголосил еще громче, и, боясь, что соседи примут этот вой за сирену МЧС, я втащила ее в квартиру. Там уж мы наплакались от души, а потом успокаивались при помощи старинного народного средства – напились в зюзю.
Утром я проснулась от звуков работающего бульдозера. Я никак не могла открыть глаза, пыталась натянуть подушку на голову, стараясь заглушить звук, но звук проникал во все щели. Вот же гады, что они там надумали копать в нашем дворике, трубу прорвало, что ли? И почему нужно обязательно начинать работу в такую рань? Я долго ворочалась в постели, ругаясь гадко и нецензурно. Бульдозер ревел. Наконец, не выдержав неравную борьбу, я села на кровати. И неожиданно обнаружилось, что рев идет не с улицы, а почему-то с пола. Я долго тупо смотрела на бесформенную груду постельного белья, которая и являлась эпицентром звука. Инопланетяне, что ли, радиобуй подбросили? Но тут из кучи высунулась миниатюрная ножка размера эдак 43. Фу ты, черт, это же птенчик у меня ночевать остался, потому что уж очень мы вчера взгрустнули. А упитая Анжела могла призвести в нашем городе такие разрушения, что Годзилла утопился бы от зависти. И это не бульдозер ревет, это воробушек похрапывает.
Пока я пыталась вспомнить, что такое координация движений и как применять ее на практике, рычанье прекратилось. Груда простыней зашевелилась, послышался страдальческий стон, и на свет божий явился воробушек.
– Доброе утро, – продудела моя собутыльница.
– Ага, – промычала я. Ба, да я сегодня просто спикер палаты лордов, так и сыплю цветистыми речевыми оборотами!
Взглянув на то, что было когда-то лицом Анжелы, я обреченно взмахнула рукой. У меня, разумеется, не лучше. Я собрала то, что от меня осталось, в кучку, сложила эту кучку в мешок и поволокла все найденное в ванную. Отмокать.
Когда через полчаса я вышла оттуда, то уже могла самостоятельно передвигаться, ориентироваться в пространстве и даже произносить простые фразы типа «дай», «хочу», «…». Вот ведь умничка, правда?
Оказалось, что постель уже убрана, следы вчерашнего безобразия ликвидированы, посуда вымыта, а на столе источают волшебный аромат две чашечки крепчайшего кофе.
– Нет, Анжелка, ты все-таки волшебница, я была права тогда, – восхитилась я, – а Илюха ерунду говорил…
У Анжелы задрожали губы.
– Ой, прости, – спохватилась я, – ну никак не могу привыкнуть, что его уже нет. Ведь недавно мы тут так славно сидели, – я уже готова была опять разнюниться.
– Да ничего, я тоже не могу поверить. Но придется, – вздохнул птенчик, и мы молча допили кофе, оказавший на меня самое благотворное действие.
Воробушек вскоре собрался и упорхнул, ей пора было на работу. Хорошая она все-таки баба, была бы Илюхе славной женой, если бы он вообще когда-нибудь захотел остепениться. Но не случилось.
Я съездила в редакцию, получила наконец причитающиеся мне деньги, зашла в магазин и купила бутылочку моего любимого «Бейлиса». Завтра ведь уже 21 июня, у моего Таньского заканчивается отпуск, и она должна вернуться из Турции. Загорела, небось, накупалась, хоть развеселит меня немного своими рассказами о южных приключениях в стране знойных мужчин. Скорей бы приехала!
Не успела я открыть дверь своей квартиры, как вдруг резко заорал телефон. От неожиданности я подпрыгнула, пакет выпал из рук и хряпнулся о порог квартиры. Ну не дай бог разбилась дорогущая бутылка ликера! Убью звонившего, кем бы он ни был! Не обращая внимания на вопящий телефон, я подняла пакет. Ф-у-ф, все в порядке, не разбилась. Теперь можно и к телефону подойти.
– Алло, слушаю.
– Привет, Нюша, как дела? – услышала я Жанкин голос. – Ты уже готова, вещи там, бумаги – все собрала?
– В смысле? – не въехала я.
– Что значит – в смысле? – возмутилась Жанка. – Ты что, уже в старческом маразме? Рановато, Нюся, рановато. Напоминаю, что сегодня пятница, 20 июня, а в понедельник за тобой придет машина, чтобы увезти тебя на пять дней ко мне. Вспомнила?
– А, ты об этом. Знаешь, Жанка, давай перенесем. Не могу я сейчас, никак не могу.
– Это с какого перепугу? – опешила Жанка. – Мы же договорились!
– Знаешь, на днях погиб Илюха Рискин, мой хороший друг. Я до сих пор в себя прийти не могу, какая там работа! Давай через пару месяцев, когда я вернусь из Москвы, хорошо?
– Сочувствую, Аннушка, – впервые назвала меня пристойно Жанка, – но тогда тем более ты должна ко мне приехать.