Лети, звезда, на небеса!
Что вас, мадам Лощинина, не устраивает?!!
Не знаю. Дура, наверное, мадам Лощинина, причем вполне законченный, полноценный такой вариант. Выставочный образец, можно сказать.
Ирина была принята на работу. Но Лешка сразу предупредил и Катерину, и ее племянницу, что костюмер нужен ему временно, пока не поправится Лариса.
Не знаю, как другие обитатели серпентария, гордо именуемого «российский шоу-бизнес», относятся к пашущим на них людям. Разное слышала. Но Лешка тех, кто проработал рядом с ним много лет, очень ценит. Если у кого-то возникают проблемы, Майоров готов всегда помочь. И помогает. В его райдере четко оговорены комфортные условия для всей команды.
Вот и сейчас. Ларису в больнице постоянно навещает Виктор, забивая ее тумбочку вкусностями. Сам Лешка там не появлялся во избежание нездорового ажиотажа вокруг Ларисы, но звонил ей довольно часто. Надо ли говорить, что лежала костюмер Майорова в одной из лучших клиник.
Но прошел один гастрольный тур, через неделю начинался следующий, а Лариса никак не могла окончательно оправиться после болезни. Ее уже выписали, но она чувствовала себя неважнецки. Лешка отправил своего постоянного костюмера в санаторий и поехал в очередной тур с ВРИО.
Ирина справлялась с обязанностями легко и непринужденно, проблем не возникало никаких. У нее сложились ровные, приятельские отношения со всей командой, да и с самим Майоровым. Лешка постоянно передавал мне от нее приветы, когда звонил домой. Я приветы принимала, мрачно отправляла их в мусор и тут же выбрасывала на помойку.
В причинах своей паранойи разобраться я уже и не пыталась. В конце-то концов, не я же работаю с этой Ириной! А Лешку она устраивает.
Одно могу сказать точно по поводу своего отношения к новой костюмерше – это не ревность. И дело даже не в ее серой внешности. Да будь она хоть «Мисс Сентябрь», «чудище с зелеными глазами» продолжало бы петь заунывные бурятские песни в кладовке, аккомпанируя себе на комузе. Почему? Но ведь это мой Лешка! Он – МОЯ половинка. А я – его. И все этим сказано.
Телефон замурлыкал голосом Майорова.
– Ну вот, опять ты помешал мне по астралу ходить, углубленным самокопанием заниматься! – мрачно сообщила я трубке.
– Ты, пузик на лапках, не переусердствуй, – озаботился муж. – А то черт знает до чего докопаешься. В глубинах твоего больного разума…
– А ты любишь ежиков?
– Кхм! – подавился от неожиданности Лешка. Откашлялся и сипло выдавил: – Ты черствая, бездушная особа. Человек настроился на философски-элегическую волну, а ты его сбиваешь кретинскими вопросами! Нет в тебе никакой чуткости.
– Дык ить и не было, барин!
– Это да. Но ведь хочется верить в лучшее, хочется пожаловаться родному человечку на свои болячки.
– Ой, Лешик! – я испугалась. – Ты что… ты плохо себя чувствуешь?
– Ну вот, запаниковала, я так и знал, – муж старался говорить бодрым голосом, но я на это не реагировала:
– Лешка, приезжай! Бросай все и приезжай! Иначе я к тебе заявлюсь! И плевать мне на эти дурацкие тайны! Я же чувствую – тебе плохо!
– Тихо, тихо, ты что? – Лешка всерьез испугался. – Успокойся, слышишь? Тебе же нельзя нервничать!
– Вот и не заставляй меня! Возвращайся!
– Да что ж такое, в самом-то деле! У меня все в порядке, просто устал немного. Знал бы – совсем ничего не говорил.
– Врешь ты все, – я шмыгнула носом и обнаружила, что реву. Этого еще не хватало. – Я знаю, тебе плохо, очень плохо.
– С чего ты взяла?
– Не с чего, а с кого. С тебя.
– Хомка, родная моя, ты лучше успокойся, отдохни, я уже скоро приеду. Всего два дня – и я дома. Как там наша Катерина, не обижает тебя?
– Обижает. Закармливает.
– Смирись. Я приеду и вызову основной удар на себя, а пока держись. И не забивай ерундой голову, договорились?
Ерунда. И вовсе это была не ерунда, как оказалось. Лешка-то молчал как партизан после литра спирта, мне Катерина его сдала. А ей племянница рассказала.
На одном из выступлений Лешка к концу вел себя довольно странно: он отказался от смены костюма, практически не выходил на «бис», не раздавал автографы на сцене после концерта. Он скомкал концовку и быстро ушел в гримерку. Виктор почувствовал неладное, решил проведать шефа. И обнаружил Майорова лежащим без сознания на полу.
Вызвали «Скорую», Лешку нашпиговали уколами, ему полегчало. Оказалось, у него резко упало давление. Врач вообще настаивал на госпитализации, но Лешка, естественно, отказался. Правда, пообещал, что после возвращения в Москву пройдет полное обследование.
Если он думал отделаться пустыми обещаниями, то ошибся. Я эти обещания наполню содержанием.
Глава 6
По большому счету, месье Майоров к собственному здоровью относился в строгом соответствии с известной поговоркой: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Никаких ежегодных профилактических обследований, обходился малым: поплохело – вызвал врача.
Поэтому солидной медицинской карты, похожей на средневековый рукописный фолиант, накопить не сумел. Подобное отношение к собственному здоровью вызвало сильнейший приступ изжоги у светила российского здравоохранения, к которому доступ простых смертных давно уже был прекращен. Причем это делалось якобы в интересах этих самых простых смертных, ведь он же – светило, миряне и ослепнуть могут. Рядом с этим гением медицины находиться могли только луноликие и солнцеподобные. Такая мелочь, как мешок с деньгами, оставленный у казначея, даже не обсуждается. Без мешка и на порог одного из самых навороченных медицинских центров не пустят.
Зато здесь гарантировали абсолютную закрытость и стопроцентную секретность. Это оговаривалось специальным пунктом в контракте, и за утечку информации грозили разорительные штрафные санкции.
Но даже несмотря на это с собой Лешка меня не взял. Разумеется, в качестве аргумента была предъявлена все та же тайна. Но сквозь неумело пришитую заплатку аргумента просматривался голенький такой, розовенький фактик: муж опасался, что, если у него найдут какую-нибудь серьезную болячку, ее трудно будет от меня скрыть. А вот если я останусь дома, то все будет в шоколаде – я скушаю любую версию.
Ну а я что говорила! Совсем мужчинка умственно ослабел на радостях, выпал из реальности.
Но без сопровождения Лешке к врачу попасть не удалось. К нему скотчем был прилеплен хвост – Виктор. Правда, Майоров попытался было купировать аномально выросший копчик, поручив администратору добыть из архива районной детской поликлиники запыленную медицинскую карту юного Леши. Ведь когда-то мальчик Леша наблюдался в советской детской поликлинике, тогда с этим было строго. И все ценнейшие сведения о мальчике должны были храниться в архиве.
Непонятно только, зачем эти сведения светилу? Без них диагноз не вытанцовывается? Но раз врачу понадобился сей раритет, значит, его нужно добыть.
Надежда Лешки избавиться от надзора провалилась, уныло булькнув. Виктор перепоручил поиск медкарты шефа Ирине.
Катеринина племянница все прочнее закреплялась в команде Майорова. Она выполняла уже не только функции костюмера, нет. Теперь Ирина выросла до помощника администратора, сумев стать незаменимой частью слаженного механизма команды. И Виктор, и Лешка очень быстро привыкли к тому, что Ирина выполнит любое их поручение, причем сделает все безукоризненно.
Так справилась она и с очередной задачей, уже на следующий день выложив на стол перед Виктором медицинскую карту юного Леши Майорова.
А не очень юный Леша, проведя целых три, ТРИ, дня в беготне по различным кабинетам, просвеченный и обследованный с головы до ног, на четвертый день лег на диван и устроил лежачую забастовку.
– Все, – мрачно заявил господин Майоров, скрестив руки на груди, – я больше никуда не пойду.
– А что, уже закончили тебя обследовать? – я с любопытством рассматривала воплощение вселенской скорби, разлегшееся на диване. – Так быстро?
– Закончат они! – глухо простонал муж. – Пока у пациента есть деньги, процесс не остановить.
– Да ладно тебе! – сказал Виктор, прислонившись плечом к дверному косяку и прихлебывая кофе из большой кружки. Косяк, выполненный из благородного дуба, ненавидел свое плебейское название. Но еще больше он ненавидел, когда на него наваливались. Угол косяка морщился и явно собирался плюнуть Виктору в чашку. Тот, не замечая угрозы, вещал: – У нас сегодня прием у двух замечательных специалистов.
– Не пойду.
– Надо, Леша, надо.
– А что за специалисты? – заинтересовалась я. – Что-то важное?
– О-о-очень! – оживился Виктор, почему-то гнусно хохотнув при этом.
– Иди ты в…! – рявкнул Лешка, свирепо глядя на своего администратора.
– Никак не могу, ваше сиятельство! – отсалютовал тот кружкой. – Этим должен специалист заниматься. Сегодня.
– Так, – Лешка зашарил рукой по ковру, – я вижу, кое-кто окончательно распоясался!
– Отродясь пояс не носил, барин! – Виктор на всякий случай спрятался за изготовившийся к плевку косяк. – Анечка, остановите его! Он же глумиться над подчиненным собирается!
– Вот еще! – фыркнула я, устраиваясь в кресле поудобнее. – В моей жизни сейчас так мало развлечений, неужели я лишу себя столь дивного зрелища! Милый, если ты ищешь бейсбольную биту, то она не под диваном, а в шкафу.
– Семейка гоблинов! – голос Виктора прилетел уже из кухни. – Ни грамма сочувствия, ни капли сострадания, сплошные угрозы! Уйду я от вас.
– Иди-иди, – проворчал Лешка, переводя себя в полувертикальное положение. – Далеко все равно не уйдешь.
– А я, между прочим, на диктофон пишу все угрозы, – на этот раз в руках у появившегося в дверях Виктора уютно устроилась тарелка с куском пирога. – На случай моей безвременной кончины в укромном месте припрятан страшный компромат на господина Майорова. Так что ты, Алексей, должен меня беречь, вот. И даже, не побоюсь этого слова, лелеять.
– Эх, – Лешка устало откинулся на спинку дивана, – не ту начинку сегодня Катерина в пирог положила. Не абрикосы там нужны, а стрихнин.
– Вот так, да? Ладно, – Виктор подошел ко мне, наклонился и громко прошептал: – Хочешь, открою тебе страшную тайну Майорова? Только тс-с-с, никому!
– Стукну, – лениво сообщил Лешка. – Тапкой. В лоб.
– Вот, Аннушка, на какой риск я иду, – зачастил Виктор, – но ты должна знать – в детстве Алексей переболел свинкой!
Чпок! Прилетел обещанный тапок. Но прицел был явно сбит, поэтому вместо лба был повержен пирог, что расстроило Виктора гораздо больше.
В общем, Лешка так в этот день никуда и не пошел. И на следующий не пошел. Его вполне удовлетворил результат первых трех дней: диагноз – практически здоров. Серьезных проблем с сердцем и сосудами нет, плохое самочувствие связано с переутомлением. Отдыхать надо больше, работать, соответственно, меньше. Сей судьбоносный вердикт по стоимости соперничал с подержанной иномаркой. Медицинское светило хотело, вероятно, новую машину, поскольку настаивало на углубленном обследовании, но… пришлось ему перечитать «Обломова».
Единственным положительным результатом этой заморочки с врачами стал отпуск. Лешка отпустил команду на месяц, и мы решили провести это время в нашем загородном доме. В новом доме. Старый, с которым было связано много неприятных воспоминаний, Лешка продал и купил другой. Конечно, большинство нормальных людей предпочитает строить собственный терем «с нуля», по своему вкусу. Но у Лешки возиться с этим не было времени, а у меня – желания. Ну не мое все это – строительные материалы, отделочные, выбор дизайнера, возня с рабочими, контроль, ругань – бр-р-р-р, кошмар!
Поэтому мы и остановились на готовом варианте. Остановились, недолго потоптались и выбрали. И вовсе не по Рублево-Успенскому шоссе. В тихом, спокойном месте в дальнем Подмосковье, где еще не ступала нога богатеньких и знаменитеньких. Поскольку оформлением сделки занималась я, никто в местной администрации даже не догадывался, кто на самом деле купил недвижимость в их поселке. Местные жители – тоже, поскольку маскироваться Лешка умеет.
Дом мы выбрали очень славный, бывшую дачу какого-то академика. Я всегда мечтала иметь такой. Просторный участок, заросший корабельными соснами, был обнесен высоким кирпичным забором. Забор полностью увит декоративным виноградом, и поэтому, несмотря на солидную высоту, не выглядит крепостной стеной, но в то же время надежно скрывает нас от посторонних взглядов. Здание просторное, двухэтажное, вкусно пахнущее деревом. Большая застекленная веранда, все удобства, вплоть до стационарной телефонной линии. Что еще надо для счастья? Отсутствие дурацкой рекламы по телевизору. Тут и так с талией проблемы, а они радостно сообщают, что при ходьбе мой животик увеличивается до восьми сантиметров. ЕЩЕ на восемь?!! Да он и так уже…
Разозлившись, я щелкнула пультом, экран телевизора обиженно потемнел.
Пойду лучше на свежий воздух, на диване-качалке поваляюсь. Правда, вставать с него элегантно у меня не получается, я из него элегантно вываливаюсь. Ничего, Лешка поможет, он должен скоро приехать.
Мы уже неделю наслаждались тишиной и покоем. Первые пару дней я не могла напиться сосновым вкусным воздухом. Кружилась голова, и все время хотелось спать. Что мы с Лешкой и делали. А потом наладили поставки свежих продуктов, договорившись с соседями. И теперь у нас всегда есть парное молоко, обалденно вкусный домашний творог, янтарно-желтые яйца, молодая картошка, горы зелени, огурчики, помидорчики – м-м-м! Вкуснятина!
Всего неделя – и наши лица посвежели, глаза заблестели, в Москву не хотелось.
Но сегодня утром кто-то все же Лешку выдернул. Кто – не знаю, звонили утром, я еще спала. Помню, что муж обещал вернуться часам к двум.
Вот и подожду его, вместе пообедаем. Готовим мы с Лешкой по очереди, причем делаем это с удовольствием. Раз в году такой казус случается.
Я спустилась по ступенькам и направилась к зарослям орешника, за которыми и был установлен наш диван-качели под веселеньким желтым навесом.
Я уже почти дошла, когда почувствовала мягкий упругий толчок. Ой! Замерла, приложив руку к животу. Вот еще раз. Лапа моя, солнышко родное!
Вообще-то мы с дочей постоянно на связи, я совершенно точно знаю, что у нас – девочка. Я даже знаю, как она выглядит. И она будет очень счастливой, потому что похожа на папу.
Но до сегодняшнего дня связь наша была ментальной. Теперь… теперь моя кроха толкается!
Быстрее бы Лешка приехал, так хочется поделиться с ним счастьем!
Я прилегла на диван. Покачалась. Села. Покачалась. Минуты тянулись, словно караван заморенных верблюдов.
Ну где же он!
Глава 7
Это же надо – я заснула! И пропустила момент возвращения мужа. Поскольку все сценарии встречи, придуманные раньше, задрыхли вместе со мной, придется импровизировать. Вот только…
Я и проснулась-то от какого-то странного ощущения. Странного для середины августа. Я очнулась от холода. Словно лежала на ледяном сквозняке, а не на нагретом солнцем уютном диванчике.
Я зябко повела плечами. Глаза открываться не желали, озноб, топоча холодными лапками, сновал по телу, гоняя туда-сюда табуны мурашек.
Да что ж такое-то! Неужели так резко похолодало? Не хватало еще простудиться. Надо срочно возвращаться в теплый дом.
Глаза, наконец, соизволили открыться. Чтобы тут же зажмуриться, не желая видеть немыслимое.
Окаменевшее лицо моего мужа. Запечатленное в камне слегка брезгливое выражение. И ледяной холод в глазах. Абсолютный ноль, убивающий все живое.
Малышка испуганно забилась. Я успокаивающе погладила живот:
– Тихо, тихо, родная. Это папа, не бойся.
– Папа? – раздался чужой, скрипучий голос, полный тоски.
– Господи, Леша, что с тобой?! – я отважилась снова открыть глаза. – Что случилось?
– Ты… – всего две буквы, но каждая буквально сочится болью. – Как ты могла? Как?!
– Леша, я не понимаю… – озноб добрался до губ, они задрожали и отказались подчиняться. Горло сдавил спазм.
– Я тоже не понимаю. Господи, как же больно! – сквозь стиснутые зубы простонал мой муж, по камню пошли трещины, лицо Алексея чудовищно исказилось.
Майоров швырнул мне на колени большой конверт из плотной бумаги, судорожно сжал задрожавшие пальцы, развернулся и побрел к дому.
Именно побрел, потому что трудно идти на почти негнущихся ногах.
А я с ужасом смотрела на конверт, боясь к нему прикоснуться. Открывать не хотелось, конверт смердел. Разумеется, не в прямом смысле слова. Заберите от меня эту дрянь, я не хочу видеть содержимое, НЕ ХОЧУ! Оно убивает моего Лешку, значит, убьет и меня!
Но смотреть придется. Врага надо знать в лицо, даже если вместо лица – гнусная харя.
Гнуснее не бывает.
В конверте лежали фотографии. Немыслимые фотографии, в клочья разорвавшие мой теплый счастливый мир.
Не знаю, как долго я просидела на мерно покачивающемся диване. Время застыло, не было мыслей, чувств, эмоций. Липкая пустота затягивала все глубже. Ну и пусть, я не хочу больше жить.
Но сквозь оцепенение и апатию, сквозь удушливый мрак ко мне настойчиво прорывался какой-то огонек. Он бился в невозможной дали, он мерцал и плакал.
Это плакала моя дочь, не давая мне уйти, удерживая на грани бытия.
Тогда, в подвале чешского дома, она тоже плакала. Но от горя. А я не могла понять, почему.
Теперь знаю. И жить с этим знанием не могу.
А я еще не могла понять, зачем Андрей Голубовский потащил меня в дом на окраине Клатовы, вколол какую-то гадость, после которой я уже ничего не помнила и очнулась лишь в подвале, где меня и нашли Саша и Слава. События тогда неслись галопом, поэтому особенно заморачиваться на эту тему я не стала.
И, как оказалось, зря. Беда ползла за мной следом, медленно и уверенно, словно асфальтовый каток. Она знала, что догонит. И догнала. И прошла по моей жизни торжествующе-беспощадно. И раздавила эту жизнь, разбросав в качестве надгробия глянцево-яркие фотографии, на которых Андрей Голубовский и я… Мы… Гадость, мерзость! Но самое гнусное, самое убийственное состоит в том, что я не лежу бесчувственным бревном. МНЕ ЭТО НРАВИТСЯ!!!
Очередной спазм, более сильный, перехватил не только дыхание. Он остановил сердце.
Вот и хорошо.
Деревья, небо, трава – все стало медленно вращаться вокруг меня, образуя гигантскую воронку, эпицентром которой была я. Вращение нарастало, вскоре оно захватило меня и потянуло вверх. Стало легко и свободно, там, наверху, разгоралось ослепительное сияние. Я счастливо рассмеялась и поспешила туда, ввысь…
Но в какой-то момент посмотрела вниз. Увидела свое тело, сломанной куклой лежавшее на мерно покачивающемся диване. А рядом…
Рядом со сломанной куклой сидела крохотная кудрявая девчушка, держала куклу за руку и с горькой обидой смотрела на меня.
Воронка закружилась с оглушительным ревом, свет наверху погас, дикая боль разорвала сознание.
Когда я открыла глаза, было уже темно. Вечер или ночь? А впрочем, какая разница. Вопросительно толкнулась дочка. Я усмехнулась и погладила живот. Не волнуйся, маленькая моя, мама в порядке. Почти. Но умирать больше я не собираюсь, не дождутся.
Не знаю, чего добивается эта тварь, Андрей Голубовский, ради чего устроил тогда в Чехии подобное скотство. Не думаю, что из простой мстительности, из желания испоганить мне жизнь. Андрюша ничего не делает без личной выгоды.
Но это меня уже не волновало. Мне надо как-то жить дальше, ради моей малышки. И без Лешки…
Но почему без Лешки? Да, это больно, невыносимо больно, но ведь я ни в чем не виновата! Я же рассказывала мужу про эпизод с инъекцией, мы с ним вместе гадали, что за этим стоит. Нам следует сесть рядышком и все обсудить. Неужели он не понимает, каково МНЕ с этим жить? Неужели он всерьез верит, что я могла по собственной воле лечь в постель с этой гнусью? Ведь мы же… мы же две половинки одного целого, мы чувствуем одинаково, думаем одинаково, дышим наконец! И у нас есть дочь, наша малышка, появления которой мы так ждали.
Я уговаривала себя, убеждала, находила еще много веских и обоснованных причин не превращать несчастье в катастрофу вселенского масштаба.
Но сквозняк, гулявший по опустевшей, выгоревшей душе, не обращал на мой бубнеж никакого внимания. Он подошел к покрытому гарью окну и написал всего лишь одно короткое слово: «НЕТ».
У меня не получалось даже заплакать. Глаза горели, словно их засыпало песком.
Я встала с опротивевшего навсегда дивана. Фотографии рассыпались, поблескивая, словно болотные окна. Посмотри – и провалишься в вонючую бездну.
Хватит, насмотрелась. Еле выбралась.
Я подошла к крыльцу и с грустью взглянула на безжизненно поникший дом. Окна не светились теплым светом, значит, Алексей уехал. Скорее всего, сразу после того, как отдал мне фотографии. Боялся, что я побегу следом оправдываться и выяснять отношения?
Какая разница, о чем он думал и чего боялся? Ведь все это было сгоряча, он успокоится, наша дочь…
НЕТ.
В дом идти не хотелось. Больно очень. Там – еще теплилась жизнь, которой больше нет.
Но придется. Слишком поздно, чтобы уезжать. Машина моя в городе, потому что Лешка… Алексей запретил мне садиться за руль с моим пузиком. С животом. Заботился о беременной жене. Любил. И любит…
НЕТ.
Да, да, да!
НЕТ.
Так, ладно, пора спать. Надо бы поесть, дочу покормить, но кусок в горло не лезет. Тошнит от одной мысли о еде. Потерпишь, солнышко?
Мягкий толчок. Спасибо, родная.
Я вошла в дом и, не зажигая света, потащила себя наверх. В нашу спальню? Нет, в гостевую. Там нет воспоминаний.
На пороге комнаты мои силы вдруг закончились. О том, чтобы принять душ, не могло быть и речи. До кровати бы добраться, не уснуть на коврике.
Добралась. И отключилась.
Включаться не хотелось. Совсем. Но солнце, ворвавшееся в комнату сквозь не зашторенное окно, тормошило меня, светило сквозь веки, щекотало теплым лучиком лицо. Спать дальше не получилось.
Ого, уже почти двенадцать! Так, надо быстренько собрать вещи, главное, не забыть паспорт. Но вначале – душ!
Вода смыла напряжение, привела в порядок мысли. Но смыть боль не смогла.
Все свои вещи я забирать не стала, тяжелая сумка мне ни к чему. Белье, пару платьев, сменная пара обуви – и достаточно. А свидетельство о браке пусть остается в московской квартире Алексея.
Внизу было пусто и тихо. Значит, Алексей не вернулся. Вот и хорошо. Пойду, покормлю малышку.
Ничего хорошего. Я вяло дожевывала бутерброд с сыром, запивая его кофе, когда услышала шаги на крыльце.
Сердце вскрикнуло и забилось. Руки задрожали, расплескав кофе. Бутерброд выпал сам.
Надежда, которая, как я думала, ушла совсем, прибежала и, задыхаясь, замерла.
Лешка, ты пришел, ты…
НЕТ.
Лицо моего мужа заледенело еще больше. А глаза опустели, в них не было даже боли. Он стоял в дверях и молча смотрел на меня. Смотрел с холодной отчужденностью. Я нашла, не знаю где, силы встать и взглянуть в лицо моей жизни. Той жизни.
– У меня к тебе только одна просьба, – голос мой почти не дрожал, держись, ты сможешь!
– Какая же? – приподнял бровь Алексей.
– Пожалуйста, займись оформлением развода сам. Я написала, что согласна с любым твоим решением. Бумага на столе в гостиной. Что касается нашей дочери…
– Нашей дочери?
– Да, нашей дочери, – я удивленно посмотрела на Майорова. – Та гнусь, что на фотографиях, происходила в день свадьбы Вики, утром. Если помнишь, я рассказывала тебе о непонятной ситуации с уколом.
– Всю ночь думала? – пустота в его глазах сменилась презрением. – Выкрутиться надеялась?
Я задохнулась и сжала зубы так, что они заскрипели от напряжения. Говорить в таком состоянии было трудно. Да и что говорить? Оправдываться, доказывать?
– И не надо смотреть на меня, как на подонка. – Алексей брезгливо скривил губы. – Я, скорее, доверчивый кретин. Но ничего, это поправимо. А на развод я подам, не сомневайся. Если ты думала убить меня своим благородством, то ошиблась. Что касается ТВОЕЙ дочери… – он издевательски скопировал мою интонацию.
Это привело меня в боевую готовность. Да что же это происходит такое? Он решил отказаться от ребенка? Неужели я в нем настолько ошибалась?
– Хорошо, пусть будет моей, – я усмехнулась, взяла сумку и направилась к выходу. – Мы и не собирались претендовать ни на что, – с трудом вздохнула. – Ни на что, кроме отцовской любви.
– Отцовской?!! – ноздри Алексея побелели от ярости. – Какая же ты дрянь! – трясущимися руками он вытащил из кармана какую-то бумажку. – Вот, смотри! Ты хихикала, что я переболел в детстве свинкой? Хихикай снова – болезнь не прошла без последствий. У меня не может быть детей. Я БЕСПЛОДЕН!
Глава 8
Абсурдность этой информации на время отключила мое восприятие. Я смотрела сквозь что-то кричавшего Алексея, ничего не ощущая. Ступор. Или топор, расколовший вдребезги мозг.