Яд со взбитыми сливками

ГЛАВА 1

Интересно, как это – зеленый цвет? А красный? Голубой? Нет, какие они на ощупь, Саша знал. Красный – он теплый и одновременно резкий, словно покусывает, голубой – прохладный, зеленый – нежный. Но как это выглядит – забыл.

Именно забыл, потому что он не родился слепым. Маленького, по виду двух-трех лет от роду, мальчика нашли рано утром возле свалки в подмосковной Балашихе. Вой бомжихи, первой обнаружившей ребенка, перебудил тогда весь микрорайон.

Сначала решили, что мальчик мертв, слишком уж много крови натекло возле черноволосой головенки, слишком уж синюшным было лицо. Но врач «Скорой» сумел нащупать слабенький, нитевидный пульс, и ребенка отправили в реанимацию. А милиция занялась пока поиском родных мальчика.

Найти не удалось. Никого. В Балашихе, во всяком случае. И заявлений о пропаже ребенка никто не подавал. Впрочем, учитывая состояние мальчика и тяжесть нанесенных побоев, заявление могли и не подать, слишком уж истощен и избит был малыш. Настолько истощен, что даже возраст его определить более-менее точно не смогли.

К тому же ребенка нашли недалеко от трассы на Москву, и вполне могло оказаться, что мальчика в Балашиху откуда-то привезли и выбросили, испугавшись наказания.

Травма головы была настолько серьезной, что врачи поначалу опасались, что спасти малыша не получится. Спасли, мальчик выжил. Но ослеп.

А еще он не смог назвать своей фамилии, только имя – Саша. И больше ничего. Ни одного имени. Когда его начинали расспрашивать о маме, мальчик замыкался и молчал. Но медсестры заметили – стоит в присутствии ребенка завести разговор о бабушках или дедушках, как мальчик сжимается в комочек и старается заползти в угол кровати.

Возраст ему назначили два с половиной года, день рождения решили записать на 23 февраля – мужик ведь! – фамилию дали простую и незатейливую: Смирнов. Хотя впору было давать какую-нибудь более экзотическую, поскольку внешность мальчика мало подходила под чисто славянский тип.

Когда Саша поправился и окреп, он вдруг оказался очень симпатичным малышом, в венах которого смешалась азиатская и славянская кровь. Удачно смешалась, как это часто бывает у метисов: волосы черные, но не жесткие, а мягкие и слегка вьющиеся, кожа не желтоватая, а лишь немного смуглая, личико скуластое, но черты тонкие и даже изящные. Но главное – глаза, миндалевидные, раскосые только чуть-чуть, светло-карие. Огромные, красивые, обрамленные длинными пушистыми ресницами и… слепые.

Славного, послушного, ласкового парнишку, с трогательной робостью льнущего к любой тете, погладившей его по головке, было жалко до слез. Какой же сволочью надо быть, чтобы избивать такого кроху?!

А теперь его вряд ли кто усыновит, несмотря на симпатичную внешность. Кому нужен слепой ребенок?

Самое обидное, что слепота Саши Смирнова не являлась безнадежной, зрение можно было вернуть. Но для этого требовалась весьма дорогостоящая операция, сделать которую могли только за рубежом.

Вот только некому оплатить эту операцию, всевозможные благотворительные фонды с миру по нитке собирают на помощь смертельно больным детишкам, а тут – всего лишь слепота. Жить будет? Будет. Вот пусть и живет. Малыш хорошенький, авось приглянется каким-нибудь сердобольным американцам или еще каким иностранцам, они и усыновят мальчонку.

Вот так Саша Смирнов отправился дожидаться добрых и богатых усыновителей в специализированный детский дом. Специализированный в данном случае вовсе не означало элитный, с просторными светлыми спальнями на двоих, бассейном и вкусной едой. Это был специализированный детский дом для детей-инвалидов – слепых, глухих, безногих, с врожденными уродствами – всех, оказавшихся ненужными родителям и государству. Оно, государство, конечно же, не выбросило бедолаг на улицу, нет. Обогрело, накормило, занялось воспитанием и даже каким-никаким обучением. Пусть даже в случае Сашиного приюта – никаким. С голода не умирают? Одеты? Обуты? Пусть спасибо скажут.

Наверное, в Москве и других крупных городах такие детские дома находятся под более строгим присмотром контролирующих органов, а еще там близко спонсоры, да и потенциальных усыновителей больше.

Но Саше «повезло» попасть в обычный сиротский приют, забытый властью и органами опеки в глухой провинции. Почему его не оставили хотя бы в той же Балашихе, мальчик не знал. Может, там просто нет именно таких, специализированных, детских домов?

А здесь… Здесь несчастные детишки не нужны были никому. Денег на их содержание местная власть выделяла прожиточный минимум, лишь на прокорм, а на одежду, ремонт, игрушки директору детдома надо было искать средства самостоятельно. А еще – на врачей, лекарства, памперсы, инвалидные коляски, достойную зарплату персоналу…

Со всем вышеперечисленным у прежнего директора как-то не складывалось. Спонсоров в их захолустье не было, фирмачи в больших городах были перехвачены местными приютами, в бюджете лишних средств нет. На сиротские деньги мэр города выстроил свой «сиротский» домик, скромный такой, в три этажа, с бассейном, скукожившийся на несчастных полутора гектарах.

Наверное, искренне любящий обездоленных ребятишек человек сумел бы привлечь внимание общества к проблеме детского дома, обратившись в газеты, на радио, на телевидение. Но спившийся Петр Степанович давно интересовался только наличием спиртосодержащих жидкостей в обозримом пространстве, персонал тащил все, что только можно украсть, и первые два года Саша в детдоме не жил, а выживал. Никто не занимался со слепым мальчонкой специально, как не занимались специально с глухими, безногими, безрукими. Дети всему учились самостоятельно, поддерживая друг друга. Было бы несправедливым говорить, что весь персонал детского дома отличался тотальным равнодушием к подопечным, среди воспитателей и нянечек встречались и добрые, душевные женщины. Но их было слишком мало, а детей слишком много. Успеть хотя бы обмыть и переодеть тех, кто сам это сделать не в состоянии!

Саша очень быстро стал самостоятельным, научившись передвигаться почти свободно. А еще – обслуживать себя и помогать другим, более беспомощным.

Через два года Петра Степановича наконец уволили, и на его место пришла Амалия Викторовна Федоренкова, особа деятельная и предприимчивая.

Высокая, стройная, ухоженная женщина больше походила на успешного столичного бизнес-менеджера, чем на директора зачуханного детского дома, разместившегося в бывшей барской усадьбе в окрестностях небольшого российского городка Мошкино. Местные сплетницы так и не смогли понять, что заставило холеную москвичку приехать в их глушь утирать сопли убогим.

Хорошо, предположим, ей понравились здешние места – тихая зелень среднерусских лесов, свежий, чистый, вкусный воздух, хрустальная прозрачность небольшого озера неподалеку от детского дома. Но все это можно получить, купив дачу в этих местах. Живи себе с весны до осени, наслаждайся природой, а как зарядят дожди – домой, в Москву, в цивилизацию.

Потому что осень и зима в Мошкино умиротворения не вызывали. Ну вот совсем. Зелень с деревьев линяла, трава – тоже, и до первого мороза добраться до того же приюта можно было только на тракторе, так расклякивалась дорога. В самом городишке грязи тоже хватало, поскольку грунтовых дорог там было больше, чем асфальтированных. Как, впрочем, и домов с печным отоплением. И это в начале двадцать первого века!

Градообразующим предприятием Мошкино являлась «Сельхозтехника», где реанимировались убитые в боях за урожай трактора «Кировец» и «Беларусь». А еще – местный рынок. Вот, собственно, и все. Из злачных, так сказать, мест – ресторан «Русь» и кафе «Встреча». Для молодежи – ночной клуб «Русалка», именуемый в народе «Давалка».

И сюда, в эту дыру, приехала такая шикарная женщина?!

Да, в самом Мошкино она жить не стала, в пределах бывшей барской усадьбы в темпе был отстроен небольшой уютный коттеджик в два этажа, и сама усадьба волшебным образом преобразилась: вокруг территории вырос высоченный забор, украшенный по углам видеокамерами, попасть внутрь без специального пропуска или личного разрешения директора теперь было нельзя, от трассы к воротам заасфальтировали дорогу, и к приюту зачастили сверкающие лаком иномарки.

Что происходило внутри, мошкинцы не знали – весь прежний персонал был уволен, Амалия Викторовна полностью сменила команду. Но, видать, неплохо шли теперь дела у сироток, нашла-таки директорша щедрых спонсоров. В хорошую погоду, особенно летом, малышей почти каждый день водили к озеру, где стараниями Федоренковой оборудовали очень хороший пляж. Пользоваться им разрешалось и жителям Мошкино, но при исполнении обязательных условий – на пляже не гадить, водку не пить, а при появлении детей из приюта немедленно освобождать территорию.

Почему? Потому что размер пляжа не позволял свободно размещаться всем желающим. Мошкинцы ворчали, но условия выполняли, больно уж местечко хорошее получилось: песочек беленький, чистенький, дно тоже вычищено, ни битых бутылок, ни тины, ни коряг – курорт!

Отчаявшись найти причину добровольной ссылки Амалии Викторовны в их глушь, жители славного города Мошкино постепенно даже зауважали новую директоршу. Как бы там ни было, приютские детишки из полуголодных заморышей, большинство из которых не умело даже разговаривать, превратились в ухоженных веселых малышей. Во всяком случае, именно таких выводили на пляж в сопровождении нескольких воспитательниц. В детском доме появились ребятишки постарше, лет десяти-одиннадцати, тогда как раньше здесь были только дошколята. Старшие присматривали за младшими, помогая воспитателям, а еще – разговаривали теперь почти все. У глухих детишек местные видели в ушах какие-то горошинки, слуховые аппараты, что ли?

В общем, через пять лет после появления Амалии Викторовны бывшая барская усадьба совершенно преобразилась. Теперь это заведение действительно напоминало элитный детский дом, о котором заботится куча спонсоров.

Юные обитатели приюта тоже были довольны жизнью, и даже очень. Их вкусно и сытно кормили, расселили по три-четыре человека в комнате, причем так, чтобы дети могли помогать друг другу. Предположим, слепых селили вместе с детишками, «награжденными» физическими уродствами, а глухих – с безногими, и так далее. Маленьким инвалидам было доступно теперь любое медицинское оборудование, включая новомодные кресла-каталки и специальные кровати.

В каждой комнате стоял телевизор, а также имелся собственный санузел.

Ну а то, что население детского дома постоянно менялось, никого не волновало. Просто счастливчиков усыновляли. Еще малыши часто болели и умирали, но и это понятно – инвалиды ведь, здоровых малышей здесь в принципе нет.

Правда, некоторые из ребят, подрастая, начинали задавать воспитателям ненужные вопросы. И вскоре после этого их усыновляли.

Саша Смирнов, к десяти годам превратившийся в очень красивого парнишку, вопросов не задавал.

Потому что хотел жить. И найти маму.

ГЛАВА 2

Пару лет назад Саша «посмотрел» старый американский боевик «Слепая ярость» с Рутгером Хауэром в главной роли. Они с другом и соседом по комнате Виталиком, у которого вместо рук были какие-то рудиментарные ласты, фильмы всегда смотрели вместе. Саша слушал звук, а Виталик рассказывал, что в этот момент происходит на экране.

Герой Хауэра, лихо расправлявшийся с гадскими гадами мечом, ориентируясь лишь на звук, настолько впечатлил мальчика, что он решил тренироваться.

Саша давно уже свободно передвигался по территории детского дома, и по участку, и на озеро. Он наизусть выучил топографию снаружи и планировку внутри, поэтому трудностей с прогулками у мальчика не было. Но чтобы так, по слуху, ходить себе спокойненько везде и всюду, давать отпор всяким козлам, пытающимся обидеть слепого, – о возможности подобного Саша раньше даже и не думал.

К тому же на момент просмотра ему было около восьми лет, и мальчик пока не задумывался над происходящим в детском доме, просто наслаждаясь жизнью, с каждым годом становившейся все более комфортной. Не было больше вонючих, записанных матрасов без простыней, тошнотворной бурды, от которой постоянно болел живот, но отказаться, не есть ее Саше даже в голову не приходило. Потому что главным, постоянным чувством, которое испытывал ребенок, был голод. А потом – страх. Страх замерзнуть на улице, не успев вернуться с прогулки, страх быть избитым полупьяным директором, которого раздражали воспитанники, шляющиеся по коридорам. Страх обмочиться, не дождавшись своей очереди в единственный работающий туалет. Тогда изобьет завхоз, здоровенная тетка с прокуренным басом. Изобьет и заставит лично стирать штанишки в ледяной воде, шоркая их склизким хозяйственным мылом. А потом либо натягивать на себя мокрые, либо ходить без штанов, дожидаясь, пока они высохнут. Но это было слишком унизительно, к тому же слепой мальчик не мог дать отпор вздумавшим поиздеваться. А таких хватало даже среди дошколят, особенно среди тех, кто был уродлив. Смазливая рожица и безупречное телосложение Сашки Смирнова вызывали у них черную зависть, и шести-семилетки не упускали возможности обидеть четырехлетнего малыша.

А потом вдруг все изменилось, и жизнь стала именно жизнью, а не выживанием. Саша узнал вкус нормальной пищи, конфет, фруктов, привык ложиться в чистую постель, с простыней, пододеяльником и наволочкой. У него появились друзья – мальчики, с которыми он теперь жил в одной комнате. Виталик Кравченко с ластами вместо рук, Сережа Лисицын с «волчьей пастью» и тоже слепой Илюша Лопарев. Они помогали друг другу во всем, а высокий, сильный не по годам Сережа всегда разбирался с обидчиками.

Правда, драк и взаимных пакостей в детском доме стало гораздо меньше, ребятишки перестали быть забитыми полуголодными зверенышами, они стали людьми. Злоба, конечно, никуда не исчезла, но теперь она не главенствовала, а пряталась по углам, тявкая исподтишка.

Мальчики очень сдружились и расставаться не хотели, но в глубине души каждый из них надеялся, что настанет день, и за ними придут новые мама и папа. Которые не посмотрят на физические недостатки, примут их и будут любить. А уж как готовы были любить маму и папу исстрадавшиеся детские души!

Но за ними пока не приходил никто, хотя за эти годы усыновлений и удочерений становилось все больше.

Однажды Сережку вызвали на очередной медосмотр, которые проводились в приюте ежемесячно, и через полчаса мальчик вбежал в комнату, радостно завопив с порога:

– Пацаны, меня скоро усыновят!

– Ой, как здорово! – заулыбался тихий, болезненный Илюша, возившийся с конструктором. – И кто?

– Я пока точно не знаю, но Пипетка, – Пипеткой ребятишки называли высокую и тонкую Наталью Васильевну, детдомовскую докторшу, действительно чем-то напоминавшую упомянутый медицинский предмет, – сказала, что я кому-то понравился, и они даже готовы сделать мне операцию, чтобы я был похож на человека, но сначала мне надо подлечиться в нашей больничке.

– В больничке? – нахмурился Саша. – Слушай, Серый, а ты не боишься?

– Чего?

– А я заметил, что те, кто попадает в нашу больничку, очень часто вовсе не выздоравливают, а умирают.

– Фигня, умирают только совсем уж задохлики! – отмахнулся Лисицын, падая на свою кровать. – А другие, наоборот, выходят оттуда совсем здоровыми и чувствуют себя гораздо лучше, чем раньше. Помнишь, Илюшку на две недели туда положили, когда он кашлял?

– Да, – кивнул Илюша, – у меня перестало в груди свистеть, и задыхаться я перестал. Хотя поначалу было совсем плохо. Мне там все время капельницы ставили и кололи. Зато там вообще здорово – лежишь один в палате, чего захочешь, то и принесут. И телевизор с DVD есть для тех, кто видит. Мне и мороженое приносили, и бананы, и шоколадные батончики, какие просил. Здорово было! – Мальчик мечтательно зажмурился. – Я бы еще хотел там полежать!

– Обойдешься! – подпрыгнул на кровати Сережа. – Теперь моя очередь! Щас придумаю, какие фильмы на DVD посмотреть хочу! Правда, у меня вроде и не болит ничего, но Пипетке виднее.

– Ну, не знаю, – с сомнением протянул Саша. – Но мне там не нравится. Я когда мимо того крыла, где больничка находится, прохожу, у меня прям мурашки по коже и по спине словно кто-то холодной лапой водит.

– Это потому, что ты у нас девчонка! – хихикнул Виталик.

– Щас как дам за девчонку в глаз! Сам ты девчонка!

– Не-а, я совсем непохож. А вот ты – похож. Ты бы хоть ресницы себе обстриг, что ли, а то ходишь, хлопаешь, скоро взлетишь, как в той прикольной песенке.

– Пошел ты! – Саша, сопя, отвернулся.

Виталик спрыгнул с кровати, подошел к другу и примирительно толкнул его ластом в бок:

– Сань, ну не дуйся, я же шутил. Хотел тебя развеселить, чтоб страшилки нам не рассказывал. С Серым все будет хорошо, он ведь даже не болен. Его, наверное, хотят перед операцией полечить, чтоб сильнее был и крепче.

На следующий день Сережа Лисицын был отправлен в медицинский изолятор, который дети называли больничкой, и больше друзья его не видели. Викуська – в миру Виктория Викторовна, воспитательница, – сказала, что Сережу усыновители забрали прямо из больнички и сразу увезли на операцию. И что Сережа обязательно приедет к друзьям в гости, как только окончательно поправится, потому что очень хочет похвастаться новой внешностью.

Но Сережа не приехал. Его койка месяца три пустовала, а потом в комнату поселили новенького, Гошку Кипиани, переведенного сюда из другого приюта. Гошка был карликом, но родители от него не отказывались, до шести лет мальчик жил в семье, а потом отец с матерью погибли в автокатастрофе. Мальчика вначале определили в обычный детский дом, но там его задразнили, и Гошу привезли в Мошкино.

Ребята быстро сдружились с веселым компанейским парнишкой и больше не ждали в гости Сережку Лисицына. Да ну, чего ради он потащится сюда, особенно если родители живут в какой-нибудь Москве. У него там новые друзья, здоровые, нормальные, Серый теперь в шоколаде.

И только Саша не верил в это. Где-то в районе сердца появился тяжелый камешек, который давил каждый раз, когда мальчик думал о Сережке.

А потом он «посмотрел» этот фильм. И, заказав в библиотеке копию «Слепой ярости» на диске, «смотрел» его снова и снова, уже в одиночестве, потому что сюжет помнил наизусть. Смотрел до тех пор, пока в голове не сложилась своя система тренировок.

И Саша начал заниматься по этой системе. Меча, конечно, у мальчика не было, но его прекрасно заменяла палка. И если сначала это была специальная гимнастическая палка из спортзала, то потом Саша научился управляться с любой подходящей.

У преподавателя физкультуры, Владимира Игоревича, мальчик узнал комплекс упражнений на растяжку, а заодно – как правильно заниматься, чтобы тренировки приносили пользу, а не вред.

Физкультурник, поначалу скептически отнесшийся к энтузиазму хилого слепого пацаненка, через полгода сам начал помогать Саше. Зачем? А он поспорил с Маратом, начальником охраны, что сможет сделать из убогонького настоящего ниндзя.

Если успеет, конечно, и парнишка не пойдет в «производство».

И чем больших успехов достигал Сашка, тем больше Вовану (Владимиру Игоревичу) хотелось выиграть спор. Да и начальнику охраны становилось все любопытнее.