Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур
Рис. В. 10. К Джунгарским воротам с запада подступают трудно проходимые хребты Тянь-Шаня. Этот путь вряд ли был привлекательным для номадов с их огромными стадами животных [Google]
Рис. В. 11. Горы, песчаные барханы и глинисто– солончаковые равнины между склонами хребтов (Монгольский Алтай)
Рис. В. 12. Южная Гоби с ее каменистыми холмами. Группа деревьев теснится к едва заметному источнику воды; здесь находился колодец разрушенного ламаистского монастыря
Рис. В. 13. Бесконечные гряды песчаных барханов негостеприимной пустыни Такла-Макан, котловина которой располагается юго-западнее Джунгарских ворот [Google, космическая съемка]. Средняя высота каждого из барханов близка к сотне метров, а некоторые гиганты возносятся даже до трех сотен. Каждый год ветер передвигает песчаные гряды со скоростью 150 м, угрожая существованию редких оазисов. Про эту пустыню молва гласит: «Войти-то в нее – войдешь, да не выйдешь!»
Рис. В. 14. Верблюд и пустыня неразлучны: без этого животного было бы почти нереально преодолевать сотни безводных километров. Верблюды у кочевников служили также и «пустынной кавалерией»
Важнейшим и, по существу, центровым ареалом восточной области являются, конечно же, огромные пространства Монголии, включая и Монголию Внутреннюю в рамках КНР. Генеральный пространственный охват данного центрового ареала огромен: он превышает два миллиона квадратных километров.
Резко меняется на востоке и характер главнейших – северных и южных – границ Степного пояса. Здесь, в отличие от западноевразийского ареала, в степные и даже пустынные регионы надвигаются и вклиниваются нависающие с севера лесистые отроги Саяно-Алтая (рис. В.9). Восточная грань этой могучей горной системы проходит по долине и бассейну устремляющейся к Байкалу Селенги. К востоку от нее путник должен уже передвигаться по «диким степям Забайкалья». Правда, забайкальский – не степной, а, в сущности, лесостепной – пейзаж мало походит на те, которые имелись в виду при обращении, скажем, к лесостепи Восточной Европы или же Западной Сибири.
Южная граница в Монгольской степи почти всегда являет собой обширнейшую пустыню или же Великую Гоби. Мы сталкиваемся здесь с холмистой, по преимуществу каменистой или же глинисто-солончаковой, либо песчаной и полностью безлесной равниной (рис. В. 11, В. 12, В. 14). Порой равнинный характер ландшафта нарушают следы весьма древних, разрушенных за сотни миллионов лет гор, перемежающиеся с песчаными барханами (рис. В. 12). Еще далее за пустыней высятся стены уже весьма могучих горных систем Куэньлуня, Алтынтага, формирующих северную грань истинной крыши мира – Тибета. Именно их отроги, по всей вероятности, и завершают южные рубежи Евразийского Степного пояса.
Восточный фланг всего Степного пояса охватывает пространства Маньчжурии и вплотную подходит к Желтому морю. На общем фоне сильных различий между обоими половинами Степного пояса примечательно, что крайний восточный рубеж приобретает здесь черты, до некоторой степени сходные с его абсолютно противоположным, крайним западным флангом, примыкающим к северо-западному побережью Черного моря и Нижнему Поду навью. А из Маньчжурии открывается для скотоводов Степного пояса выход на Великую Китайскую равнину, знаменитую колыбель китайской цивилизации, в бассейне нижнего течения Хуанхэ (Желтой реки), а также Янцзы. Здесь южная граница Степного пояса очерчивалась неповторимым в мировой практике рукотворным гигантом – Великой Китайской стеной (рис. В.2).
Аравийские пустынные нагорья
Степной пояс породил великое множество разнообразных скотоводческих – кочевых и полукочевых – культур, чья активность в большей или меньшей степени, прямо или косвенно отразилась на судьбах огромного большинства евразийских народов. Однако у Степного пояса в этом отношении имелся и своеобразный «конкурент» – Аравийский полуостров. Сам полуостров охватывает территорию около 2,8 млн. кв. км. Аравийские безводные нагорья плавно перетекают на севере в Сирийскую пустыню, занимавшую регион между Месопотамией и Палестиной. Общая площадь такого рода пустынных областей была не менее 3,0–3,2 млн. кв. км: в сравнении со Степным поясом пространства, конечно, не столь обширные, однако же, весьма внушительные.
Желтое и как бы изолированное от иных зон поле самого крупного из полуостровов Евразийского континента хорошо выделяется на карте (рис. В.1). Эти пустынные и чередующиеся с зелеными оазисами нагорья Аравии стали знаменитыми, пожалуй, еще с библейских времен.
Рис. В. 15. Пустыня Южной Аравии с удивительно ровными и высоченными – никак не менее впечатляющими, нежели в Такла-Макан – грядами песчаных барханов. Во времена пророка Мухаммеда эти столь тяжкие пустынные пространства местные кочевники преодолевали на верблюдах [Google, космическая съемка]
Они отражены как в изустных преданиях и эпических сказаниях, так и в письменных свидетельствах. Именно здесь зиждились истоки ранних пастушеских культур семитоязычных народов – евреев и арабов (рис. В. 16). Синайский полуостров мог бы стать своеобразным дублем Джунгарских ворот Степного пояса, связующим в данном случае бедуинов Аравийских пустынь и обитателей африканской Сахары. Однако долина Нила и, прежде всего, ее дельта пресекали пути для регулярных связей.
Рис. В.16. Перекочевка библейского Авраама со своими стадами в Ханаан; фрагмент гравюры Постава Доре [Книги: 30–31]
Судьба в какой-то момент столкнет потомков аравийских выходцев с пришельцами из глубин Степного пояса, и это также станет одной из весьма ярких страниц евразийской истории; но об этом речь пойдет ниже.
Рис. В. 17. Однако и в наши дни в тех же «песчаных степях аравийской земли» бродят стада овец, с большим трудом находящие здесь жалкий корм [Google]
Однако их судьбы оказались весьма различными, и сравнение их представит для нас интерес особый. По этой причине автор даже решил начать с описания неожиданного для их соседей взлета культур аравийских кочевых и полукочевых племен: в таком случае, скорее всего, контраст сравнительной картины предстанет более ярким.
Степной пояс как домен
Степной пояс являлся истинным и едва ли не «вечным» доменом скотоводческих культур Евразии. Эти бескрайние просторы служили им не только колыбелью, но и тем родным домом, который мог надежно укрывать их от врагов, где можно было скрыться от противников, запутать их своими неверными и непривычными для них следами. Здесь нужна была совершенно иная стратегия пространственной ориентации, трудно постижимой для выходцев из иных экологических зон, из иных регионов, где господствовали несходные модели жизнеобеспечения…
Народы Степного пояса обрели свою истинную мощь лишь с того времени, когда им удалось не только одомашнить дикую степную лошадь, но и оседлать ее, приспособить под верховую езду. Ведь до появления всадников перекочевки пеших пастухов даже по открытым пространствам в огромном большинстве случаев лимитировались не только крайне невысокой скоростью передвижения стад крупного или же мелкого рогатого скота, но также и возможностями самого пешего пастуха направлять движение стада. Именно с момента появления в степи конников мобильность и скорость перемещения пастухов возросли необычайно, а боевое преимущество всадников над мало подвижными оседлыми земледельцами стало чрезвычайно осязаемым. Не подлежит сомнению, что эффект шаг за шагом нараставшего превосходства, в первую голову, проявил себя именно на равнинных просторах Степного пояса.
Доместикация верблюда и приручение этого животного под верх также привели к заметным переменам в том статусе, каковой приобрели скотоводы пустынных регионов (рис. В. 14). Благодаря его лучшей приспособляемости к условиям аридных областей, верблюда отличали немаловажные преимущества даже перед более скоростной и маневренной лошадью. Его способность обходиться длительное время без воды делала верблюда незаменимым вьючным животным в тяжелых условиях пустынь и полупустынь. Верблюд совсем неплохо проявлял себя также в качестве верхового животного: во всяком случае, исход многих битв между отрядами множества племен, населявших нагорья Аравии, зависел от искусства воинов, поражавших врагов с высоты горбов этих животных.
Наконец, еще одно обстоятельство позволило степным народам резко усилить мощь своих воинских отрядов. Оно было напрямую связано с открытием металла и начавшимся изготовлением больших серий металлического оружия. Особое значение приобрели, безусловно, луки со стрелами. Наконечники стрел выделывались уже не из камня, но из меди, бронзы или железа. Такие изделия, конечно же, отличались от хрупких кремневых наконечников возросшей пробойной силой. Кроме того, мастер-кузнец или литейщик всегда старался придавать им форму – по сравнению с камнем – более устойчивую, стандартизованную и тем самым приспособленную для дальнего прицельного полета стрелы. Последнее играло громадную роль в ходе развития тактики конных стремительных сражений: именно в этом чаще всего и сказывалось непревзойденное искусство летучих степных ратей.
Кавалерия зародилась на пространствах Степного пояса уже на ранних этапах бронзового века. Довольно скоро вслед за этим стремительную лошадь сумели впрячь в легкую боевую колесницу, на которой кроме возницы помещался воин – стрелок из лука или носитель боевого копья либо меча. Конные отряды шаг за шагом приобретали все более и более значимый статус главной ударной силы едва ли не во всех армиях канувшего в прошлое мира. Однако все это было не так уж давно. Ведь процесс совершенствования стратегии конных войн продолжался вплоть до Нового времени. Даже в Первую мировую войну кавалерия продолжала играть заметную роль. А лихие «тачанки-ростовчанки» времен Гражданской войны – «наша гордость и краса!». Даже в самый канун Великой Отечественной войны, уже в 1940 году, наш советский и очень именитый поэт-песенник В. Лебедев-Кумач сочинил такие стихи:
И сбылося сталинское слово,Как оно сбывается всегда,Разбивала конница любого,Не давала скрыться никуда.Однако именно в эти же месяцы на полях начавшейся Второй мировой войны боевые конные подразделения устремились к своему трагичному финалу… Оставалось, пожалуй, единственное утешение – гордость своим долгим и славным прошлым. Ведь возраст кавалерийской истории-эпопеи насчитывал к этому времени не менее пяти тысячелетий.
Часть первая
Степной пояс: картины исторические
Пролог – 1
Звездный час и «лебединая песнь»
Как правило, историческое повествование о каком-либо явлении или же о культуре начинается с их самых ранних рубежей, с истоков. И это вполне понятно: лучше всего такого рода сюжет предстает в своей исторической динамике – от зарождения вплоть до финала. Однако порой разумнее бывает нарушить сложившийся столетиями почти канонический порядок в угоду более полному пониманию самого явления, особенно сложного. Именно в таком свете предстает перед нами многотысячелетняя и совсем непросто постигаемая история культур Степного пояса с ее головокружительными взлетами и падениями.
Иногда в подобных ситуациях для историка кажется резонным как бы перевернуть порядок событий и начать их изложение с конца: в таком случае перед читателем или слушателем суть явления может предстать существенно яснее. История степных кочевников представляется именно такой. Однако мы приступим к истории культур Степного пояса не с самых последних их шагов, но с той ступени их бытия, что явилась одновременно и их «Звездным часом» и, пожалуй, прощальной «Лебединой песней».
Источники исторические и синдром Нарцисса
Базой для нас послужили, во-первых, источники исторические или же письменно-документальные, и, во-вторых, источники археологические или же скрытые в земле, но извлеченные на поверхность в итоге раскопок и изученные специалистами. Именно с опорой на них и становится возможным воссоздать истинное историческое полотно. Свойства таких источников, однако, весьма различны, хотя они зачастую повествуют или отражают историю одной и той же культуры, одного и того же общества.
Письменные источники по ряду аспектов могут быть весьма лживыми. Если изложение касается внутренней жизни того общества, где и создаются источники такого рода, то это очень нередко напоминает истинный панегирик самим себе. Синдром Нарцисса – а именно так мы определим такую черту менталитета – присущ любой человеческой культуре, и без постоянного самолюбования культура будет существовать лишь с большим трудом. Данный синдром по своей сути и является коронным фактором так называемой национальной идеи или самоидентификации, господствующие постулаты понимания мира той или иной культурой не могут и не должны вызывать сомнений у ее носителей. Если же синдром размывается, слабеет, а его базовые каноны разъедаются ржавчиной подозрений относительно ее истинного совершенства, то налицо явные признаки кризиса культуры.
Однако при оценках культур смежных, тем более враждебных, нота критическая, весьма часто презрительная и даже ненавистная, явно доминирует: деяния соседей неразумны и вредоносны; их верования и обряды смешны, нелепы, а для истинной веры оскорбительны; и вообще – лучше бы подобных соседей вообще не существовало. И тем не менее даже в такого рода насыщенных злобой и желчью документах для нас очень важны свидетельства об этнографических деталях обустройства жизни соседних народов, о характере их религиозных представлений, даже о внешнем облике людей и т. п. Особое значение, без сомнения, имеют данные о хронологии разного рода событий, сопряженные в этих документах, как правило, с упоминанием или описанием военных акций.
В огромном большинстве случаев кочевники-скотоводы своей письменности не имели. Почти все, что нам стало известным о них, извлечено из письменных документов «цивилизованных» оседлых соседей, чаще всего настроенных к ним крайне враждебно. Лишь в случаях полной, кабальной зависимости от степняков ненависть в текстах замещалась раболепной лестью, но от этого степень их фальши не снижалась. Только порой при непредвзятом цитировании высказываний вождей номадов в подобных документах возможно уловить истинный характер менталитета кочевников и их отношения к своим «цивилизованным» соседям.
Три волны кочевников
Мы затронем в первой части книги три волны кочевнических нашествий и завоеваний. Все они оказались в чем-то сходными между собой, а в чем-то весьма различными. Первая из волн, о которой пойдет речь в книге, – конечно же, не самая ранняя! – была связана с зарождением и стремительным развитием ярчайшей арабской исламской культуры, охватившей во второй половине VII и первой половине VIII столетий огромные регионы юго-западной Евразии и северной Африки.
Рис. Пр.1. Пророк Мухаммед поднимает с покрывала святыню святынь всех мусульман – Черный Камень, чтобы вставить его в восточную стену Каабы [Chronik: 237]
Эпицентр этой волны вызревал в среде кочевых и полукочевых племен Аравийских нагорий и пустынь. Арабское племя курейшитов явилось колыбелью великого пророка Мухаммеда. Как известно, с момента его бегства из Мекки в Медину в 622 году начинается летоисчисление мусульманского мира. По кончине пророка в 644 году провозглашенный им своим наследником халиф Омар объявил начало знаменитых арабских походов во имя истинного учения ислама. Вот оценка этого рывка недавних кочевников со стороны выдающегося германского исследователя истории ислама Августа Мюллера:
«…могучие волны арабских завоевателей, подобно громадному прибою, стали заливать соседние земли, с востока и запада. Сначала по повелению халифа была направлена с неудержимой силой первая волна: она залила Персию до Оксуса, Сирию, Месопотамию, Армению, некоторые части Малой Азии до самого Константинополя, Египет и северный берег Африки до Карфагена включительно» [Мюллер: 313].
С этого времени, пожалуй, начался также отсчет поистине легендарного и столь нервно обсуждаемого вплоть до сегодняшнего дня противостояния Востока и Запада, чему мы и уделим внимание в следующей главе.
Вторая волна была сопряжена с активизацией тюркоязычных скотоводов– кочевников, на сей раз уже выходцев из Степного пояса – из Кара-кумов, Хорезма, Бактрийско-Маргианского региона. С ярким колоритом и блеском ранней арабской волны ее вряд ли можно сравнить, однако менее чем за сто лет (конец X–XI вв.) принявшим ислам тюркам-огузам – а их наследники стали именоваться сельджуками – удалось покорить арабские халифаты юго-западной Азии и захватить в них властные высоты. С тех пор эти государственные объединения стали именоваться сельджукским султанатом. С ним и поведут яростную битву христиане в своих крестоносных походах. Легендарное противостояние Восток – Запад продолжится.
Без всякого сомнения, самой могучей и сокрушительной волной кочевнических ратей, сыгравшей роль своеобразного «девятого вала», стали монгольские завоевания XIII века. Ведь они накрыли едва ли не всю Евразию, исключая лишь намеченный нами во Введении «Европейский полуостров». С того времени наступило время не легендарного, но реального противостояния Востока и Запада. И если первые две волны предстанут в нашем изложении весьма скупо, то монгольскому «девятому валу» мы уделим многократно большее место.
И наконец, обратимся вновь к той причине, каковая побудила автора начать изложение долгой истории степных скотоводов с их «звездного часа» и «лебединой песни». Нашествия кочевников столь мощно потрясли Евразийский мир, что в самых разнообразных западных источниках появилось огромное число упоминаний и описаний их культур: ведь тогда проявился свежий взгляд на неведомо откуда возникшего свирепого врага. Китайские же цивилизации находились с кочевниками в постоянных сражениях с гораздо более ранних столетий, однако до западных людей эти слухи с далекого Востока практически не доходили. До того времени в христианском мире сведения о номадах были скупы, лапидарны и грешили массой нелепостей.
Для того чтобы понять реальную суть их культур, характер менталитета воинственных кочевников, автор и предпочел начать книгу хотя бы с краткой характеристики этих звездных периодов. При таком порядке представления материалов читателю станут гораздо более понятными и зримыми те важнейшие черты культур, что оказались скрытыми толщей столетий и отразились лишь в погребальных комплексах (и то не всегда!). У культур кочевых народов VII – XIII веков, а также тех, что относились к гораздо более древним периодам, не так уж трудно подметить множество общих для номадов черт, а это делает не столь безнадежным конструирование отдаленных по времени аналогий.
Культуры стремились к своему звездному часу, к своему апогею, и верное понимание процесса их восхождения к подобным вершинам кажется исключительно важным. Апогей – это кульминация развития культур, именно тогда они раскрывают свои самые яркие стороны. Однако не менее увлекательно вникать и в динамику их распада – либо медленного умирания, либо катастрофически бурного коллапса. Все это и отразилось чрезвычайно ярко на культурах и общностях Степного пояса Евразии.
Глава 1
Ислам и христианство: первые встречи
Покорение Иберийского полуострова
Впервые католики столкнулись напрямую с воинами Мухаммеда в июле 710 года. Тогда берберский вольноотпущенник и исламский неофит Абу Зур'а Тариф с пятью сотнями воинов пересек Гибралтар и вскоре вернулся с богатой добычей. Кстати, высадился он там, где на крайнем юге Испании и доныне расположен небольшой город его имени – Тарифа. И еще один связанный с этим событием любопытный сюжет: воинов Тарифа перевозили на кораблях византийского наместника и православного – «греческой веры» – (графа) Юлиана, что управлял этими крайне удаленными от Константинополя землями на северозападном мысу Африканского континента. Судя по всему, Юлиану не терпелось устроить чужими руками хотя бы невеликую гадость своим соседям – враждебным католикам-вестготам. Успех первого «посещения» Иберийского полуострова воодушевил другого, как думают, также берберского неофита Тарика ибн Зияда. Уже весной следующего года тот собрал воинство из семи тысяч своих соплеменников и пересек пролив на кораблях того же наместника Юлиана. Причем переброска воинов совершалась челночным методом, поскольку то ли «православный» юлианов флот был не слишком многочислен, то ли «граф» начал справедливо опасаться своих вновь обретенных коварных друзей.
Успех этой организованной на скорую руку экспедиции стал столь неожиданным и ошеломляющим, что скорее всего именно это породило впоследствии массу легенд и трудно проверяемых повествований. Во всяком случае, как Гибралтарский пролив, так и, прежде всего, знаменитая скала с военной базой, над которой доныне реет британский флаг, носит его имя (Гибралтар – это искаженное арабское «Джебель Тарик» или же «Гора Тарика»). Позорно проигравшие, а в данном случае ими оказались вестготы (средневековое изображение одного из воинов-вестготов можно видеть на этой странице), кажется, были просто обязаны рассказывать истинные небылицы о неисчислимой мощи врага. Наверное, именно такие объяснения вошли в католическую традицию и дожили до времен сложения «Песни о Роланде», когда нагнетался ужас от появления мавританского флота:
Языческие полчища несметны.Гребут они, по ветру парус держат.На мачтах и на самых верхних реяхКарбункулы и фонари алеют.Залито море их светящим светом…Флот Балигана не встает на отдых,Из моря входит разом в пресноводъе.Минует и Марбризу и Марброзу,По Эбро вверх плывет без остановки.[Песнь о Роланде: 2630–2643]Первая и, по сути, едва ли не все решающая битва началась 19 июля 711 года у речки Саладо (ее старинное название Вади Бека). По одной из версий сражение длилось восемь дней, а по другой – три, что больше походит на истину. Вестготы проиграли, но вряд ли кто мог предположить столь трагичный и почти молниеносный развал целого большого королевства. Куда-то совершенно исчез вестготский король Родерих, и его не могли сыскать. После этого до смешного малое войско Тарика устремилось на захват основных городов Иберийского полуострова, нацеливая свой бег на столицу в Толедо.
Рис. 1.1. Мусульманские воины. Западноевропейская миниатюра [Chronik: 283]
Успехи Тарика вызвали жгучую зависть и немалый гнев его непосредственного патрона Мусы, остававшегося в Африке. И уже летом следующего года ведомое Мусой воинство из 18 тысяч человек высадилось на европейском берегу. Теперь и его отряды победоносно двинулись на север, так что уже к осени 713 года они смогли узреть предгорья Пиренеев. На полуострове, в сущности, оставался едва ли не единственный неподвластный воинам Мухаммеда кусочек – горная Астурия и страна басков. Наверное, арабы позднее горько сожалели, что не отрядили в эту горную область больше сил, чтобы удушить последний очаг сопротивления. Ведь именно этот очаг вскоре даст старт столь знаменитой реконкисте.
После короткого затишья мусульманские отряды вновь ринулись далее на север. Они перевалили Пиренеи и вторглись в страну франков. И здесь мы вновь вспоминаем строфы Роландовой поэмы, по всей вероятности, опять же содержащие явные преувеличения:
Промолвил [франк] Оливье: «Идут враги.Я в жизни не видал такой толпы.Сто тысяч мавров там: при каждом щит,Горят их брони, блещут шишаки,Остры их копья, прочны их мечи.Бои небывалый нынче предстоит…[Песнь о Роланде: 1039–1044]Минуло еще 12 лет, и только под Пуатье – а это было уже по существу в самом сердце франкских владений – 4 октября 732 года войску Карла Мартела удалось остановить казавшийся неодолимым вал арабских приверженцев ислама. Только через 27 лет после победы при Пуатье Пипин Короткий – первый коронованный монарх из династии Каролингов – смог вытеснить арабов за Пиренеи. Тогда как будто и установилось некоторое затишье. Но почти сразу вслед за краткой передышкой потянулось время невообразимо долгого – почти восьмисотлетнего – периода Реконкисты. Эпизоды этих бесконечных и столь запутанных битв попали в знаменитую «Песню о Сиде», создание которой датируют XII столетием: