Русский город Севастополь. Книга вторая

– Почему не подвозят орудия из резерва? – строго спросил Нахимов у Ильинского.

– Невозможно, – ответил тот. – Дорога простреливается. Четыре пары лошадей убило.

– Но что-то надо делать? – требовал Нахимов. – Отправьте команду осмотреть сбитые орудия. Надо хотя бы одно отремонтировать.

– Я – на шестой, – сказал Корнилов и велел подать лошадь.

***

Оборонительная казарма шестого бастиона достойно выдержала обстрел, но местами дала трещины – руку можно просунуть. Внутри от порохового дыма – не продохнуть. Капитан Зарин командовал артиллеристами: то смело взбирался на верхний фас, то слетал вниз, к тяжёлым орудиями и давал указания наводчикам.

Завидев Корнилова, матросы грянули «Ура!» и вновь принялись за свою работу у пушек.

– Как дело идёт? – чуть ли не в ухо крикнул Корнилов Зарину.

– Плохо! – недовольно ответил капитан. – Ещё пару часов такого обстрела, и стена валиться начнёт.

– Почему? – вмешался Тотлебен.

– Сложена абы как. Раствор негодный. Я бы, Владимир Алексеевич, инженеров, кто эту стену возводил, посадил бы сюда вот, прямо сейчас, да пусть они отчёт о расходах пишут: куда столько денег угробили? А стена-то – дрянь!

– Когда уж тут, Апполинарий Александрович? Придёт время – ответят, – заверил его Корнилов.

– Ничего! Выстою! – успокоил адмирала капитан Зарин. – А вы бы шли отсюда. Тут такой аврал – головы не высунуть.

– Главнокомандующий в городе, – доложил Корнилову адъютант.

Адмиралу подвели гнедую лошадь со светлой гривой, и он поскакал вниз по дороге.

– Слава Богу, ушёл! – перекрестил его в спину каперенг Зарин. – Вечно Владимир Алексеевич в пекло лезет.

***

В городе творилось что-то невообразимое. К набережной спешили испуганные горожане. Несли с собой всё, что успели захватить. У пристани толкотня. Переполненные лодки отчаливали к Северной стороне. Бабы с узлами. Мужики с корзинами и мешками. Плачущие дети. Собаки, обезумив от грохота и суеты, путались под ногами, лаяли, выли….

Корнилов встретил князя Меньшикова у своего дома. Главнокомандующий был весь в пыли. Лошадь его испуганно фыркала. Её пробивала мелкая дрожь при каждом близком пушечном выстреле.

– Ну, ну, тихо! – успокаивал лошадь светлейший, сам пытался оттереть грязь с лица платком. Свита из нескольких адъютантов и десятка казаков выглядели не лучше: как будто на них обрушилась песчаная буря.

– Чуть не убило, – усмехнулся князь. – Представляете, в двух шагах от меня бомба в кучу земли врезалась, да как бабахнет! Вот, видите что сотворила? Правым ухом ничего не слышу. Хорошо, осколками никого не задело. Давненько я такого страху не терпел. А вы как? Держитесь?

– Так точно, держимся! Разрешите доложить подробно, ваша светлость?

– Не стоит. Мне одной вашей уверенности – достаточно. У меня расставлены наблюдатели на высотах. Как только французы и англичане пойдут на приступ, я тут же двину в город помощь. Каждой колонне дано точное направление. Но прошу вас, Владимир Алексеевич, не сдавайте ни метра, пока не подоспеют войска!

– Не сдам! – заверил князя адмирал.

– С богом! Я обратно, к армии.

– Прощайте!

***

Капитана Бутакова окружили офицеры. Узнав, что Корнилов попросил укрепить береговые батареи, все рвались в бой.

– Спокойно, господа! – потребовал Бутаков. – Нам самим надо будет прикрывать фортификационную линию. Вы все нужны мне на борту. Мичман Кречен возглавит береговую команду. Он машину отладил. Сможем пока продержаться без механика.

– Машина работает, как часы, – отрапортовал Александр. – Угля в бункерах хватит на сутки. Вода для котлов подготовлена. Все механизмы смазаны.

– Удачи вам, Кречен! – пожелали ему офицеры. Каждый подошёл и крепко пожал руку. – Вы, уж там, постарайтесь за всех, за нас.

– Что тебе, Карчук?

Перед капитаном Бутаковым стоял навытяжку боцман.

– Разрешите на берег, – попросил боцман.

– Нет! Кто вместо тебя управляться будет?

Боцман продолжал молча стоять. Уходить и не думал.

– Ты порядок навёл в крюйт-камере? – начинал злиться Бутаков.

– Так точно! Григорий Иванович. Ядрышко к ядрышку. Картуши подготовлены. Заряды рассчитаны, в кокоры уложены…. ради Христа, пустите на берег. Матросы все рвутся на бастионы. А как они без меня?

– Мичман Кречен командует.

– Григорий Иванович, Богом клянусь – не посрамлю! Ну что я здесь в тылу отсиживаться буду?

– Что? В каком тылу? – вспыхнул капитан Бутаков, но тут же остыл. – Подбери самых достойных. Понял? Самых достойных! – наставительно повторил он. – Причаститесь обязательно.

***

Подполковнику Тотлебену доложили, что на четвёртом бастионе большие разрушения. Он приказал Павлу отправляться туда. По дороге в городе взять из резерва роту шестого сапёрного батальона.

На четвёртом обрушилась часть фаса. Завалило два орудия. Принялись откапывать пушки и вновь возводить насыпь. Штуцерные пули назойливо жужжали вокруг Павла, как будто он попал на пасеку. Французские пушки приумолкли. Ядра и бомбы реже падали на бастион. Но вражеские стрелки зверствовали. Пытались закрыть амбразуры деревянными щитами, но пули пробивали доски. Щепки летели во все стороны. Калечили не хуже осколков.

Солдаты падали. Их тут же волокли с бастиона. За горжой раненых клали на носилки и уносили в город. Убитых укладывали под столбик, на котором стояла икона. Разорванных в клочья собирали в шинель и заворачивали, как в мешок.

Полковник Попов подоспел с двумя ротами солдат.

– Притихли? – спросил, кивнув в сторону французов. – Значит, сейчас на штурм рванут.

Павел увидел, как по тыльному склону к бастиону спешит поручик Жернов.

– Кречен! – кричал он, задыхаясь, – Кречен, подполковник приказывает вам с ротой срочно на третий бастион. Быстрее!

– Что там случилось? – на бегу расспрашивал Павел Жернова.

– Беда. Англичане, как озверели, – на ходу тараторил Жернов. – Семь орудий сбито. Почти все офицеры ранены или убиты. Амбразуры разрушены. Должны сейчас в атаку ринутся. В траншеях сильное движение.

Перейдя через пересыпь, рота стала быстро взбираться по крутой тропе. Приходилось сторониться. Навстречу рабочие несли раненых в носилках. Они шли нескончаемым потоком. Павел заглянул в одну. Увидел окровавленную кучу тряпья. Тут же отвернулся. Больше не смотрел. Носилки все шли и шли.

– Скорее! Скорее! – Встретил их Тотлебен. – Расчищайте амбразуры!

Впереди на возвышенности за Лабораторной балкой все было затянуто дымом. В этом дыму вспыхивали красные огоньки и вскоре на бастион прилетали ядра или бомбы. Ядра врезались в насыпь, поднимая фонтаны песка и камней, разрывая на части людей, попадавшихся на их пути. Бомбы лопались, разнося смертоносные осколки.

– Не дрейфь, пяхота! – кричали моряки, лихо управляясь с пушками. – Сейчас мы их заткнём!

Вдруг земля под ногами у Павла взбрыкнулась. Его подбросило, кувыркнуло. Он больно грохнулся грудью оземь. Сверху навалилось что-то тяжёлое, придавило намертво. Дыхание перекрыло. Не пошевелить ни рукой, ни ногой. Темнота в глазах. Ничего не слышно. Кто-то вцепился в правую руку и сдавил со всей силы, будто пытался отодрать мясо от кости. С дрогой стороны чья-то нога била Павлу в бок. Ребра трещали. Он пошевелил головой и едва мог вздохнуть. Правая рука онемела. Каблук бил и бил под ребра, не давая потерять сознание. Господи, – мысленно взмолился Павел, – дай же ему или мне умереть поскорее! И сразу же удары стихли. А дальше…. Павел смирился с мыслью, что это конец, и он ничего не сможет сделать. Сознание уплывало. Земля ещё подрагивала, но тяжесть, сдавившая его, как в тисках становилась все меньше. Он, как будто растворялся в земле….

Вдруг металлический лязг привёл его в чувство. Лопата вгрызлась прямо под его лицом. Ещё бы вершок – и срезала нос. Голова приподнялась вместе с землёй. Дохнуло свежестью. Павел судорожно глотнул воздух с каким-то странным визгом.

– Живой! – раздалось издалека, с того берега реки, откуда-то с неба…. – Живой!

***

Павел пришёл в себя окончательно, когда почувствовал, как ему в лицо плеснули холодной воды. Сильно болели ребра слева. Правая рука не слушалась. На зубах скрипел песок. Он машинально потянулся к кувшинчику, набрал в рот холодной воды, выплюнул горечь вместе с песком. Глаза резало. Он промыл их. Так-то лучше.

– Ваше благородие! Слышите?

Перед Павлом возникло расплывчатое лицо Самылина. Наконец взгляд сфокусировался. Появились звуки. Все ещё грохотали пушки.

– Что? – спросил Павел, как будто очнулся.

– С воскресеньем! – пошутил Самылин.

– Что было?

– Да, так. Бомба в пороховой погреб угодила.

– Желобов где?

– Унесли.

– Живой?

Самылин с сожалением покачал головой.

– Еле пальцы разжали. Он в вашу руку вцепился, как будто с собой уволочь хотел.

– Много народу убило?

– Кто же считал? Наверное, больше сотни. Иных так разорвало – пойди собери. Передняя стена вся в ров упала.

– А штурм начался?

– Пока не слышно. Да уже канонада смолкает. Наши им показали, как стрелять надо. Давайте, я лучше вас на квартиру отведу.

– А Тотлебен?

– Подполковник? – Самылин вытянул шею, поглядел по сторонам. – Да, где-то бегает. С ног его сбило взрывом, так, он тут же поднялся – и вновь командовать сапёрами.

– Это хорошо. Но я никуда не уйду. Я нужен Эдуарду Ивановичу, – упрямо сказал Павел.

Он попытался подняться. Ноги тут же подкосились. Перед глазами все поплыло и закружилось.

– Нет, так не пойдёт. Только мешаться будете.

Самылин подхватил Павла под плечо и повёл к дороге.

– Эй, милостивый государь, куда путь держишь? – крикнул матрос, завидев телегу с ранеными. Приземистая гнедая лошадёнка еле тащила воз. Рядом широко вышагивал высокий мужик с пышными усами в заношенной матросской бастроге. На голове старая матросская шапка.

– Маняшка, место есть для ахфицера? – кинул он через плечо.

– Есть, тятя, – звонко ответила девчонка лет семи в беленьком платке и синем сарафанчике. – У меня, тут, с краюшку можно пристроить.

– Вот, чудак, ты чего ребёнка таскаешь с собой? – разозлился Самылин, усаживая Павла на уголок телеги. – Не видишь, что творится?

– Не ругайся, дядя, – строго осадила его девочка. – Мне тётка Глаша за ним смотреть наказала.

– Ох ты, беда белобрысая, чего тебе за тятей смотреть?

– А то, чтоб он не пил. Спустит все деньги на вино, что потом есть будем?

– Ладно, трогай! – приказал Самылин.

Телега заскрипела, покачиваясь на ухабах. Ядра на излёте рыхлили землю на склоне и скатывались к дороге. Пятеро раненых, все в кровавой одежде, кое-как перевязанные тряпками, лежали на подстилке из сена. Двое офицеров были без сознания, а может уже отдали Богу душу. Один солдат с раздробленной рукой слабо постанывал. Ещё двое матросов лежали тихо. Девочка сидела на краю телеги, свесив босые ножки. Прижимала к себе жестяную солдатскую манерку. Заслышав стон, она опускала в широкое горло манерки тряпочку и смачивала солдату губы.

Голова у Павла ещё гудела, и он не до конца понимал, что творится кругом. Но эта маленькая девочка…. Боже, что она тут делает? Какой безумный художник пририсовал её на этой картине?

– Ты не боишься? – спросил девчушку Павел.

– Чего? – не поняла она, взглянув на него ясными серыми глазами. Павлу даже стало как-то не по себе. Да как она сюда попала с таким ангельским взглядом? – Нет, – коротко ответила. – Хотите пить, барин?

– Тебя Маней звать?

– Машей. Это мама меня Маняшкой кличет.

– Почему она тебя отпускает?

– Стой, куда прёшь! – раздался возглас впереди. Телега резко встала. Девочка чуть не свалилась. Павел успел её поддержать. Лёгкая, хрупкая. Не место ей здесь.

Мимо них на холм, солдаты, человек двадцать закатывали тяжёлое полевое орудие. Следом, быстрым шагом прошла рота егерей.

– Но, родимая!

Телега вновь тронулась. Девочка опять чуть не упала. Ей показалось это забавно, и она звонко рассмеялась. Да что же это твориться? – ужаснулся Павел. – Она смеётся! Она ничего не понимает! Она ничего не боится! У неё такой забавный смех…. Щёчки пухлые, румяные….

– Ты похожа на булочку, – вырвалось у него. Показалось, это не он сказал.

Она ещё звонче рассмеялась.

– Почему ты смеёшься? – удивился Павел. А он хоть сам понимал, что говорит?

– Ой, барин, мы же с тятей булками торгуем, – объяснила она.

Павел рассмеялся вслед за ней, но вдруг подумал: Боже, что я делаю, Жернова убили, а я ржу, как конь. И Александр….

Александр!

Он соскочил с телеги. Самылин тут же кинулся его поддержать.

– Я смогу, – остановил он его. – Нам надо к гавани.

– Да, куда же вы?

– Я в порядке. Сам дойду.

Павел порылся в кармане, достал медный пятак и протянул девочке.

– Зачем? – удивилась она.

– Купишь себе что-нибудь.

– Нет, не надо мне. Вам больше деньги нужны. Вы раненый, – сказала она.

Телега поехала дальше.

– Вот, чертёнок белобрысый! – усмехнулся Самылин.

– Пошли, – потащил его Павел.

– Так, куда вы, ваше благородие?

– Ты знаешь где «Владимир»?

– Чего знать? Он за спиной стоял, в Корабельной бухте, да через наши головы палил.

Четверо арестантов в серых робах шли с носилками. В носилках лежал флотский офицер с перебитой рукой.

– Вы откуда? – спросил Павел.

– С Малахова, – ответил один из арестантов.

Офицер открыл глаза.

– Стой, стой, – слабым голосом попросил он. – Табачком не угостите?

Самылин достал кисет.

– Трубка у меня в кармане, дотянуться не могу. Будьте любезны.

– Ваше благородие, поспешать надо. Кровью истечёте, – посетовал арестант.

– Да, ничего со мной не будет, – безразлично ответил офицер. – Коль суждено, так помру. А перед тем, как мясник надо мной измываться будет, покурить хочу.

Самылин набил ему трубку, расчадил. Офицер схватил трубку уцелевшей рукой, жадно затянулся дымом.

– Что там, на Малоховом? – спросил Павел.

– Все орудия сбили, черти, – сказал офицер. – Стреляют ещё только те, что за бруствером спрятаны, да и то – половина. Хорошо, что гласис додумались насыпать. Так бы всех перебили. Бомб нам понакидали – ступить негде.

Вновь загудела канонада. Показался вестовой штаба на лошади.

– Где бой? – спросил у него Павел.

– С моря батареи наши сбивают.

– А на бастионах что?

– Отбились.

– Отбились? – не поверил Павел. – Они же на штурм должны были идти.

– Так и есть. Только не пошли. Сдрейфили.

– Господи! – Самылин стянул фуражку и перекрестился. – Никак отстояли! Ваше благородие, отстояли! – сорвался он на крик.

– А теперь и помирать можно, – усмехнулся офицер из носилок. – Тащите к мяснику, братцы!

Павел почувствовал, как на него наваливается слабость и дурнота. Перед глазами поплыли разноцветные круги, шарики….

– Отведи меня на квартиру, – попросил он Самылина.

***

Десятую батарею заложили полвека назад для защиты Карантинной бухты. Орудия батареи держали под прицелом три направления: Карантинную бухту, вход в Севастопольскую бухту и сам фарватер Севастопольской бухте. Укрепление представляла собой два закруглённых бруствера, сложенных из кирпича. Брустверы соединяла насыпная куртина слабого профиля, длиной в двести сажень. Находилась батарея на мысу, выдававшемся в море, между Карантинной и Севастопольской бухтами, у самой воды. Отсюда можно было наблюдать развалины древнего Херсонеса: длинная стенка, спускавшаяся по скату к бухте, храм Святого Владимира и карантинный домик, большая круглая печь для обжига извести. У карантинного домика видны завалы, за которыми пряталась вражеская батарея. С другой стороны батареи, через бухту, на противоположном берегу возвышалась над водой закруглённая стена Константиновской батарее. Глубже в бухту стояла Михайловская батарея. На этом берегу за спиной виднелась круглая башня Александровской батареи.

В тыльной стороне десятой располагалась небольшая каменная казарма с покатой черепичной крышей. Сначала Александр не понял, что это за огромная печь стоит во дворике. Печь в виде куба с высокой трубой. Но потом сообразил, каково её назначение, когда увидел, как в топку на чугунной решётке двое кочегаров закладывают ядра.

– Мичман Кречен, ко мне!

Александр увидел Капитан-лейтенанта Андреева. Ему едва исполнилось тридцать три. Невысокого роста, подвижный, с черными густыми усами.

– Здравие желаю, Александр Иванович, – пожал мичман его крепкую руку.

– К нам в помощь? Это хорошо. Жарко нынче будет. Вон, посмотрите. – Андреев указал в сторону Херсонеса. Из-за мыса показалась цепочка линейных кораблей, ведомых пароходами. Чёрный дым клубами поднимался над трубами. – Гости жалуют. Будут нас почивать чугуном. И мы им угощения приготовили. Правда, у меня всего шестьдесят орудий. Но ничего! Стрелять умеем!

Вдруг сзади все загрохотало. Андреев и Александр обернулись к городу. Южную сторону Севастополя опоясали два полукольца из дыма и огня.

– Началось! – крикнул Андреев. – Полундра!

Засвистели боцманские дудки. Матросы с криком «Ура!» бросились к орудиям. С той стороны Карантинной бухты прилетело несколько бомб. Одна из них не взорвалась, но разнесла в щепки ящик с ручными абордажными гранатами.

– Разини! – выругался капитан-лейтенант. – Кто за гранаты отвечает? Собрать и унести в укрытие немедленно!

Вновь вражеская бомба, описав дугу, упала прямо под ноги Андрееву. У Александра перехватило дыхание. Бомба вращалась, как волчок, брызжа искрами из запальной трубки. Надо было прыгнуть в сторону, укрыться, но страх сковал движение. Он смотрел на вращающуюся, шипящую смерть, и не мог пошевелиться. Матрос подхватил бомбу лопатой и вышвырнул за бруствер. Там она взорвалась.

– Осторожней, Александр Иванович, – сказал матрос Андрееву.

– И тебе – спасибо! – спокойно ответил капитан-лейтенант. – С меня рубль и чарка водки после боя.

Андреев быстро зашагал на левый фланг, где кипела работа у орудий. Александр, не зная, что делать, последовал за ним.

– Откуда они бьют так шустро? – спросил Андреев у молодого подпоручика, командовавшего батареей из девяти единорогов.

– Да, вон, за печкой. Видите, печь стоит круглая для обжига извести.

Новая чугунная болванка врезалась в ящик с бомбами. Бомбы разбросало.

– Уймите вы наконец-то этих запечных сверчков, – потребовал Андреев.

– А вот, так! – сказал один из наводчиков, вращая ворот под задней частью орудия. Отскочил и поджёг запал единорога. Пушка ухнула, откатилась. Через секунду за известковой печкой грибом всплыло облако чёрного дыма.

– Ура! – закричали матросы. – Крюйт-камеру подорвали!

– С меня рубль и чарка водки! – похвалил Андреев наводчика.

– Посмотрите, Кречен, все большие корабли на буксирах, – сказал командир, указывая за мыс Херсонеса. – Полный штиль. Ох, и дыму сейчас будет!

– Брам-стеньги и стеньги сняли, – добавил Александр, заметив укороченные мачты на кораблях.

– Это они специально, чтобы мы дистанцию не определили, когда их дымом накроет. Знают, как мы стреляем. Недавно англичане нас проверяли. Транспорт пустили от Качи в Балаклаву и, якобы случайно, шхуна приблизилась к Константиновской батареи. Расстояния было меньше восьми кабельтовых. Командир батареи сообразил, что это уловка, и приказал стрелять мимо. Воду им вспенили у борта, но ни разу не попали. Команда из турок была. Они испугались и покинули судно на шлюпках. Наконец, англичане решили, что наши артиллеристы ни на что не годны, и решили двумя пароходами отбуксировать шхуну. Подвалил нагло, закрепили буксирные торсы…. Вот тут им и дали жару. Еле ноги унесли. Бросили шхуну. Она потом на мель села, да мы уже её и добивать не стали.

– А вон и со стороны Качи появились, – указал Александр в другую сторону.

Эскадра, дымя трубами, медленно двигалась к Константиновской батарее. Впереди шёл небольшой буксир. С него сбрасывали буи для разметки позиция. За буксиром, коптя небо, величественно плыл флагман английского флота, «Агамемнон». Пушечные порты на всех трёх деках угрожающе открыты. Из портов выглядывали жерла тяжёлых орудий. За ним, следовал не менее грозный «Санспарейл», потом громадный «Родней».

– Константиновскую будут громить, – прикинул Андреев. – Но нам надо своих считать. – Он вновь обратил оптическую трубу в сторону Херсонесского мыса. – Ну, держись! Раз, два, три…., четырнадцать вымпелов! Сейчас начнут. Пироги готовы? – крикнул лейтенант кочегарам.

– Ещё минут пять, – ответил матрос-кочегар калильной печи. Огонь в трубе гудел. Чугунная заслонка отливала бардовыми цветом.

Вдруг Андреев строго взглянул на Александра.

– Мичман, а вы чего всё возле меня крутитесь? – недовольно сказал он.

– Не получил назначение, – растерянно ответил Александр.

– Орудийной палубой управляли?

– Никак нет.

– Зачем тогда вас прислали? – нахмурил он брови. – Бог с ним, прислали, так прислали. Видите, вон те две пушки? Ядра в тридцать шесть фунтов. Бейте с максимальной дистанции.

– Так, я не артиллерист…., – начал оправдываться Александр.

– Ничего. Матрос Чижов наводчиком стоит. Вы, главное, говорите, куда стрелять, а он сам все сделает.

Александр подбежал к орудиям на железных элевационных станках.

– Я к вам! – сказал он матросам.

– Командуйте, ваше благородие, – ответил наводчик Чижов, подкручивая рычаг на станине.

Артиллеристы скинули шинели, оставаясь в одних блузах, закатали рукава, сдвинули фуражки на затылки.

– Смотрите, на нас идёт «Шарлемань». Корабль с хорошей артиллерией, – предупредил Андреев.

– Сейчас мы ему рангоут подправим, – ухмыльнулся Чижов.

– Отставить, рангоут! – приказал Александр. – Он и без рангоута на хорошем ходу. Бить надо в борт, желательно в середину. Там у него машина стоит.

– Не зевать! – громко скомандовал Андреев. – Не дайте кораблям подойти на короткую дистанцию! Кречен, против вас сорок орудий. Чижов, сукин сын, только промахнись мне!

– Да не в жисть, ваше благородие! – бодро ответил наводчик.

Между тем флот стал выстраиваться дугой в боевой порядок. Сбрасывали верпы. «Шарлемань» поворачивался бортом, открывая пушечные порты. Александр прикинул дистанцию:

– Восемь кабельтовых.

– Первое готово! – крикнул Чижов.

– Второе готово! – откликнулся наводчик второго орудия.

– Пали! – скомандовал Александр.

Два грома слились в единый, а следом загрохотала и вся линия батареи. Орудия, выплюнув заряд, окатились, по рельсам станка и стали медленно накатываться обратно, а комендоры уже, вскочив на бруствер, шуровали банниками. Заряжающие готовили картуши с зарядами и ядра. Дым едва разошёлся – снова выстрел.

– Есть попадание! – радостно воскликнул «махальщик» с бруствера. – Аршин над ватерлинией.

– Ура! – грянула батарея.

– Чижов! – закричал Андреев. – С меня рубль!

– А чарку водки? – жалобно спросил наводчик.

– Не получишь! Знаю я тебя! – строго ответил командир.

– Полундра! – заорал «махальщик».

«Шарлемань» окутало дымом от выстрелов с нижнего дека. Секунда напряжённого ожидания, и батарею обдало фонтаном брызг. Все снаряды упали перед стеной в море. Корабль дал залп со среднего дека. Ядра с рокотом пронеслись над головами.

– Сапожники! – погрозил кулаком Чижов. – Палить научитесь! Обернулся к Александру. – Ваше благородие, пристрелялись. Погреть бы их калёными.

– Печь! – крикнул Александр.

– Готово! – ответил старший кочегар.

– Два ядра тридцать шесть фунтов!

В стволы сверх заряда вбили двойной пыж из скрученного пенькового каната, потом кусок сырой глины. Двое кочегаров спешили к орудию, в специальном ухвате неся раскалённое добела ядро. Втолкнули его в ствол. Из ствола повалил пар, как из печной трубы.

– Пали! – скомандовал Александр.

Дальше командовать не было смысла: матросы сами все делали быстро, слаженно. Да и команд не было слышно. Гудело все вокруг. Батарею накрыло дымом, как густым туманом. Ни дуновения ветерка.

– Горит! – сквозь грохот прорезался радостный голос «махальщика».

Александр выглянул за бруствер. В море, где должен быть флот, над водой стелилась сплошная завеса из клубов сизого порохового дыма, смешанная с черным, трубным. Над завесой едва виднелись верхушки мачт, да вспыхивали яркими огоньками выстрелы. Но профиль «Шарлеманя» обрисовался хорошо из-за пламени на верхней палубе. А чуть дальше начинал пылать флагманский «Виль де Пари», крушимый Александровской батареей. Линейный корабль «Наполеон», где развивался адмиральский флаг, вдруг прекратил стрельбу из нижней орудийной палубы и стал крениться. Вскоре он вышел из боя.

– Не суйтесь, ваше благородие, – строго предупредил Александра матрос. – Башку снесёт.

– Но вы же на бруствер лезете, – упрекнул его Александр.