Турсун

Половина сидящих в юрте не говорила на кыргызском, а вторая половина на китайском, и беседы за чаем не получилось. Переговаривались изредка только Юсуф, Адыл и Азамат. Ужин завершился подачей варёной конины, после чего всем мужчинам постелили в юрте, а женщинам и детям – в доме. Уставшие с дороги мужчины сразу улеглись спать, в отличие от Мувазы.

Мувазу не устроила приготовленная постель. Она распорядилась принести с повозки два привезённых с собой пуховых одеяла и сама постелила их себе. Потом еще какое-то время обтирала теплым мокрым полотенцем все тело, расчесывала волосы, а закончив все это, поменяла одежду. Затем, сев на одеяло, спросила у Жанылай:

– Ну и где наша девочка?

– Да вот она. Наша мама и Турсун будут спать с вами в этой комнате. Турсун, встань и поздоровайся с Муваза эже, – сказала она, обращаясь к дочери, которая все это время, сидя в углу, молча наблюдала за приготовлениями гостьи ко сну.

– Она просто красавица! Правда, я думала, она побольше, – сказала Муваза растерянно, качая головой. – Подойди, миленькая, поцелую тебя. Если память мне не изменяет, тебя зовут Турсун? У нас есть много подарков для тебя и твоей семьи. Завтра распакуем… Что ни говори, на твердой земле спать лучше, – продолжила она, зевая, и улеглась спать.

Но уснуть сразу не получилась… долго лежала и думала о Турсун. Хоть и общались не больше минуты, эта круглолицая девочка очаровала её. Кожа нежная и белая, высокий лоб, большие выразительные и серьёзные, но вместе с тем наивные детские глаза, чёрные брови вразлёт и прямой нос. Тело все ещё детское, тонкое. На вид не дала бы даже десяти лет. Интересно, как она выглядела в прошлом году, когда Юсуфу пришло в голову жениться на ней? Конечно, была ещё меньше. Если пошла в маму, то должна вырасти. Черты лица мамины, но непонятно, чья фигура. Если в отца, будет невысокого роста. Впрочем, какая разница, какого роста, лишь бы характер был хороший. Юсуф ведь тоже среднего роста. Ах, Юсуф! Хоть бы твоя затея обернулась во благо тебе. Если верно гласит пословица «прежде чем выбирать жену, посмотри на мать», то Юсуф не ошибся, благослови Аллах. Прав был Юсуф, когда хвалил её маму. По всему видно, Жанылай хорошая.

Еще не рассвело, когда две женщины в комнате – Умсун и Муваза – начали разговор.

Умсун осведомилась, как требует этикет, хорошо ли поспала гостья. Та ответила, тоже следуя этикету, что спала хорошо.

Муваза, увидев, что Умсун сидит, поднялась и села на свою высокую постель.

– Сколько вам лет? – спросила она Умсун.

– Точно не знаю, но, думаю, мне около пятьдесяти трёх лет. Я родила Адыла, когда мне было чуть за двадцать.

– Значит, я младше вас лет на пять или шесть.

Немного помолчав, она перешла на другую тему.

– Юсуфу очень нравится Иссык-Куль. Большое озеро и красивое. Я так много воды раньше никогда не видела. Хвала Аллаху, что создал такое творение! А какая красивая природа в горах! Если бы Юсуф не надумал жениться на вашей внучке, я никогда не увидела бы такой красоты.

– Вы заберете Турсун в этот приезд? – задала Умсун волновавший её вопрос.

– Конечно. Второй раз путь от Китая и обратно я не преодолею, – резко, дав понять, что вопрос не обсуждается, ответила Муваза, затем после долгой паузы продолжила тоном помягче. – Поймите, чтобы стать женой такого известного в Пекине человека, как мой брат, нужно соответствовать определенным требованиям. Она должна говорить на китайском, научиться готовить наши блюда, научиться ухаживать за собой, научиться ухаживать за мужем. У моего брата есть не только друзья, но и враги. Что скажут они, если он женится на женщине, которая двух слов не может сказать, не может, как положено, подать чай и приготовить наши блюда? Мы должны воспитать и привить наши традиции, прежде чем она станет женой моего брата и станет полновластной хозяйкой его дома. На это потребуется время – не месяцы, а годы.

Умсун ничего не ответила, но эти слова немного успокоили её. «Турсун подрастёт, прежде чем выйдет замуж», – подумала она.

Утром, сразу после завтрака, когда сопровождавшие Юсуфа люди вышли, в юрту начали заносить курджуны с подарками. Долгожданный родственниками процесс начался. Муваза начала с того, что участь каждой девушки – покинуть родительский дом, чтобы выйти замуж.

– У вас выросла дочка, и мы приехали просить её руки для моего любимого брата. Мы решили разделить слова, которые обычно произносят вместе, – «покинуть родительский дом» и «выйти замуж». Сначала Турсун покинет родительский дом и поедет к нам на воспитание, а затем, когда, даст бог, наступит время, ждем вас на свадьбу в Пекин. Я знаю, эти слова должен говорить мужчина, но так получилось, что мы с Юсуфом одни на белом свете, поэтому я здесь, и я прошу руки вашей дочери для моего брата.

Жанылай, в мешочке «сут акысы»[16]. Знаем, сколько бессонных ночей провели вы, пока вырастили дочку. Здесь двадцать китайских золотых долларов. А это вам, – с такими словами она дала Адылу ещё деньги и накинула на плечи Адыла тулуп с подкладом из снежного барса.

Пододвигая с середины юрты несколько полосатых курджунов в сторону Жанылай, Муваза сказала: «А теперь, дорогие родственники, давайте, покажу всем, что в курджунах. Здесь сорок отрезов из шёлка, сорок платков, рулон сатина для мужских рубашек, рулон черного вельвета и посуда: двадцать четыре пиалы, два чайника, две большие тарелки, как раз подойдут для вашего бешбармака. Здесь двадцать мешочков черного чая и пять мешочков чая с лотосом. Жанылай, распределите подарки среди родственников, как сочтете нужным.

Затем, показав всем присутствующим, вручила Умсун байковую бордовую вышитую юбку-белдемчи[17].

– Для нашей девочки ожерелья из серебра и коралла, – продолжила она, ища глазами Турсун в юрте.

– Позовите Т урсун, – сказала кто-то из родственниц, выглядывая из юрты.

– Ой! Чуть не забыла про ваших мальчиков. Это рубашки для них. И, кажется, всё. Моя миссия частично выполнена, – сказала, усаживаясь на свое место, Муваза.

– Спасибо за щедрые подарки, дорогой Юсуф и Муваза эже[18]. Я рад, что наши семьи породнятся. Юсуф уже давно для меня родной человек, а теперь мы с ним станем ещё ближе. Для меня счастье дочери важнее всего, и сегодняшнее событие – только ради этого, – сказал Адыл, пытаясь скрыть свои переживания.

Вскоре пришла Турсун, кивнула всем в знак приветствия и опустилась на колени возле двери. Ей немедля надели коралловые бусы в несколько рядов, серебряный браслет и серьги с кораллами, и когда женщины в юрте начали восхищаться красотой ожерелий и самой девочки, она засияла от счастья. Но, смутившись, Турсун быстро убежала.

После окончания традиционного подношения подарков Муваза пошла отдыхать в дом, мужчины разошлись по своим делам, а женщины получили возможность рассмотреть подарки еще раз. По меркам Ак-Таша подарки были великолепными. Особенно всех поразил тонкий фарфор, из которого была сделана посуда. Жанылай подарила всем женщинам в юрте по отрезу и платку, а их мужьям отрезы на рубашку, поделилась чаем. Родные были довольны, кроме свекрови, которой казалось, что Жанылай слишком расщедрилась.

Юсуф, Адыл и Азамат расположились на тёшоках[19], постеленных на густой траве под старым деревом, росшим недалеко от дома.

Юсуф рассказал, что в Китае неспокойно, вспыхивают то там, то тут восстания. Свергнут император, и к власти пришёл генерал Юань Шикай. В Пекине все еще много иностранцев, особенно англичан, японцев, которые чувствуют себя как хозяева. Общая ситуация в стране на его бизнес не повлияла, наоборот, в начале года он открыл еще две продуктовые лавки в Пекине.

– Что у вас нового? – спросил он у Адыла. – Вчера по дороге видел много русских людей и даже детей недалеко от Ак-Таша, там строятся деревянные дома вдоль дороги.

– Да. Русским разрешили построить хутор недалеко отсюда. Григорий, я знаком с ним, получил разрешение на эти земли и перевез сюда своих родственников. Земля частично принадлежала нам. Но русских больше интересует рыба в озере, чем земля. Отсюда озеро ближе, чем от тех мест, где они жили раньше, – сказал Адыл.

– Там не только родственники Григория, но и чужие для него люди, – вставил Азамат.

– А землю, которую передали Григорию, вы не использовали под посев мака?

– Нет, не успели, – успокоил Азамат, опережая Адыла.

– Адыл, надо бы ускорить встречу с уездным начальником. Он должен принять меня, я кое-что привез по его заказу, – сказал Юсуф.

– Давайте я поеду. Если я потороплюсь, вечером уже буду в Караколе, – предложил Азамат.

Адыл был удивлен, когда уже на следующий день после обеда увидел приближавшегося на коне Азамата. Брату повезло, он сразу же через помощника связался с уездным начальником подполковником Ивановым. Азамат сообщил, что Иванов пригласил Юсуфа на рыбалку в ближайшее воскресенье. Рыбачить он будет на реке Тюп, недалеко от озера.

Через три дня рано утром мужчины – Адыл, Юсуф и один из сопровождавших его людей Ченг – выехали в сторону Каракола. Через три с половиной часа они были на условленном месте. Это был очень живописный берег залива с обильной растительностью. Особенно много было дикой смородины и облепихи с богатым урожаем. Начальник еще не приехал, но трое мужчин уже вовсю готовились. У реки была накрыта белая скатерть, вокруг которой лежали сложенные в длину одеяла и несколько подушек в белоснежных наволочках. Один из мужчин начал выкладывать на скатерть по порядку содержимое корзины: большой круглый хлеб, варёную в кожуре картошку, десяток яиц, пучок зеленого лука, соленые огурцы, сваренные целиком две курицы, свиное сало. Вытащив приличного размера бутылку с самогоном, он показал ее тому, кто занимался подготовкой удочек для рыбалки, и что-то спросил. Кажется, спросил, хватит ли выпивки.

Уездного начальника пришлось ждать долго. Увидев Юсуфа, он издалека начал приветствовать почти без акцента на кыргызском языке.

– О! Дорогой Юсуф, безумно рад тебя видеть.

Приблизившись, он широко обнял гостя.

– Я тоже очень рад встрече, дорогой Василий, – ответил Юсуф.

– Я вижу, здесь уже все готово к пирушке, – потирая руки, пошутил Иванов. – Что, начнем? Коля, наливай!

Подбежавший мужчина налил в два стакана крепкий самогон и подал Иванову и Юсуфу. Иванов залпом выпил и начал с хрустом есть поданный Колей солёный огурец. Юсуфу пришлось повторить за Ивановым, но вместо огурца он взял со скатерти зеленый лук и начал жевать.

– Что, Юсуф, здорово здесь, правда? – сказал Иванов, по-хозяйски оглядываясь вокруг.

– Природа на Иссык-Куле везде замечательная, а здесь особенно, – ответил Юсуф.

– Давай, рассказывай, что привело тебя ко мне, пока я не напился, – сказал Иванов, нарочно уводя его подальше от остальных.

Через полчаса они вернулись назад.

– Смотри, Колян. Пиф! Паф! – как бы стреляя в небо, Иванов показал подошедшему к нему человеку револьвер, подаренный Юсуфом.

– Ого! Это же новейший английский шестикалиберный Веблей! Дай я посмотрю.

Коля взял в руки револьвер, повертел его в руках, нажал на кнопочную защелку.

– Безо всяких усилий перезаряжается! Смотри, ствол револьвера опускается вниз и обеспечивает доступ к барабану для перезарядки, – сказал он, демонстрируя Иванову и восхищаясь. – Вот это вещь!

– Спасибо, дружище! Угодил! – сказал Иванов, обращаясь к Юсуфу, и затем скомандовал. – А теперь за стол! Уха готова?

Мужчины расселись на одеялах, выпили и начали закусывать. Через некоторое время после второго стакана Юсуф попросил разрешения уйти, сославшись на другую встречу. Окликнул Ченга и сказал тому что-то. Ченг ушел и вернулся с курджуном.

– Василий, это подарки из Китая для твоей семьи и патроны для револьвера, – сказал Юсуф.

– Знаю… убегаешь от ухи, а зря вы, азиаты, не едите рыбу. Рыба для вас что лягушка, правда, Адыл? – громко рассмеялся Иванов. – Счастливо вам доехать! Коля, проводи гостей.

Отъехав подальше, Юсуф сказал:

– О-о! Смотрю, тебя тоже развезло от одного стакана. Надо поесть ашлямфу. Я знаю одно место, где очень хорошо готовят, – предложил он Адылу.

За столом Юсуф рассказал, что Иванов не сможет помочь в вопросе возврата земли.

– У твоего Григория есть разрешение из Ташкента, так что землю назад не вернешь, – сказал он расстроенному Адылу, затем, успокаивая, добавил. – Я дал ему достаточно денег. Думаю, защитит, если что. Но он сказал, что тебе необходимо все проблемы выносить на съезд болушей, и тогда ему будет легче оказывать тебе помощь. И еще Василий сказал, что нам нужно сменить маршрут до Турпана. Он обещал выделить своего человека для подстраховки до границы.

Жанылай созвала женский совет в составе свекрови, свояченицы Уултай, родной сестры Ызат, приехавшей по ее просьбе из соседнего села, и соседки Сакен для обсуждения приданого Турсун. Жанылай вытащила все, что было собрано ею чуть ли не с рождения дочери – шырдак и одеяла из дорогих тканей, необыкновенно красиво вышитый туш-кийиз[20], два деревянных расписных сундука. Женщины решили, что необходимо изготовить еще четыре тёшока и сшить несколько платьев для Турсун. Было также решено, что этой работой займутся Ызат вместе с Сакен.

Времени до отъезда дочери оставалось так мало. Жанылай до сих пор не могла собраться с духом и поговорить с ней. Она пыталась противостоять мужу, но его слова убедили. Они должны позаботиться о будущем своих мальчиков. Упрочение связи с Юсуфом пойдет на благо семьи. Даст бог, вырастут мальчики и подхватят дело отца, а, возможно, и Юсуфа, у него же нет пока своих. Опасений, что Юсуф окажется плохим мужем для дочери, у неё не было. Он щедрый, благородный. К тому же, худощавый и подтянутый, он выглядит моложе своих лет. Вот только сестра у него вредная, хоть бы не была слишком строга к дочери, думала она.

Вечером, после того как помыли посуду, постелили всем постель, Жанылай подозвала Турсун к себе, обняла, поцеловала в обе щеки. Увидев, как мама обнимает сестру, маленький Садыр тут же вылез из своего одеяла и прибежал к ним в надежде получить мамино внимание. Он был прав, мама крепко обняла их обоих и, смеясь, поцеловала сына тоже.

– Как я вас люблю, мои милые, – сказала она, затем обратилась к Садыру. – Кулунум, иди ложись спать, а то замерзнешь. Турсун, накинь чапан, мне надо с тобой поговорить.

Они вышли во двор, Жанылай бросила на пень талпак и села на него. Подвинулась и усадила туда Турсун.

– Отец хочет, чтобы ты поехала с Муваза эже в Китай. Ты должна будешь там учиться китайскому языку, письму и музыке. Нам очень надо, чтобы ты выучилась и в будущем помогала отцу, братьям.

Слова, что она будет учиться, сильно взволновали девочку, а еще больше новость, что она будет учиться музыке.

– Энеке, а как же вы? Вы тоже хотите, чтобы я уехала? Кто же вам будет помогать по дому? – спросила она у матери, недоумевая.

– Ка к-нибудь справлюсь. Я хочу, чтобы моя дочка была грамотная, важная и красивая. Я уже представляю себе, как ты станешь такой, – сказала она, обнимая Турсун.

– А меня Амиртай при Апал, Упол обозвал невестой Юсуфа. Я атаке рассказала, а он сказал, чтобы я не обращала на них внимания, – пожаловалась Турсун маме.

– А ты скажи им, что поедешь в Китай учиться.

Жанылай не смогла сказать дочери про замужество. Язык не повернулся. Она еще совсем ребёнок, в отличие от большинства сверстниц. Может, из-за того, что слишком баловали, ведь она долгожданный ребенок. Жанылай вспоминала себя в её возрасте. Так как она была помолвлена с Адылом чуть ли не с рождения, в возрасте двенадцати лет она твердо знала, что скоро должна выйти замуж.

Турсун от волнения долго не могла уснуть. Представляла, как она будет жить в Пекине, как говорила эта Муваза, в богатстве и достатке. Но в её мыслях жизнь там не отличалась от жизни здесь. Я буду очень стараться учиться, думала она, и научусь читать лучше воображалы Упол… как бы до отъезда подарить платочек Жолдошу, вышитый ею специально для него, думала она.

Случай представился только на третий день. Утром, после завтрака, она увидела, как Жолдош направлялся с ведрами в сторону ручья. Тут же схватив пустые ведра, она быстрыми шагами пошла за ним. К её счастью, Жолдош присел возле воды и начал отмывать что-то внутри ведра. Она поздоровалась, перешагнула речку и присела на корточки напротив него.

– Хочешь, я помогу тебе отмыть ведро? – предложила она.

– Нет. Спасибо. По чему-то ведро жирное. Мама, наверное, наливала сюда бульон, – с этими словами он набрал полную горсть мелких камешков с землей и начал усиленно тереть ведро изнутри.

– Хорошо, что ты помогаешь маме, – сказала Турсун грустно. – А я скоро уезжаю в Бейджин вместе с Муваза эже и переживаю, кто же будет помогать маме. Бабушка запрещает Самагану заниматься женскими делами, вот он и бездельничает целыми днями.

– Все-таки это правда, – сказал Жолдош. Турсун не поняла, то ли он задал вопрос, то ли подтвердил то, что давно уже знал.

– Я поеду туда учиться грамоте и музыке, а когда научусь, обязательно вернусь, – сказала Турсун, отстегивая приколотый булавкой к внутренней стороне чапана носовой платочек. – Я хотела подарить тебе на память этот платочек. Сама вышила для тебя. Не забывай меня, пока я буду в Бейджине.

Жолдош долго сидел в одном положении, смотря вслед удалявшейся с ведрами Турсун. «Вот дурак, даже не поблагодарил её! Надо было сказать, что она мне нравится, что я дождусь её и женюсь», – ругал он себя. Слезы побежали из его глаз. Он начал разглядывать подарок – прямоугольный кусок белой ткани, на котором плотно разноцветными нитками были вышиты узоры. Он прикрыл платочком лицо, глубоко вздохнул, стараясь уловить её запах, смыл водой прилипшую с его грязных рук землю, сложил вчетверо и аккуратно положил в карман рубашки.

Несколько дней после этого он пытался поговорить с Турсун, но не получилось, к его огорчению, она все время находилась рядом с Мувазой.

До отъезда Юсуфа и он, и Адыл были очень заняты и приходили домой только переночевать. Весь день они проводили возле поля в доме, который специально построили для хранения собранного урожая опиума. Часть здания была приспособлена для проживания десяти – пятнадцати человек. Там и остановились люди Юсуфа. Один из них ездил за провизией и готовил еду, в основном китайскую.

Старшим из сопровождавших был Ченг – правая рука Юсуфа. Он отвечал за заготовку и учет опиума. Это был его седьмой приезд, поэтому он всё знал. В порядочности Ченга Юсуф был уверен и полностью доверял ему.

Сбор опиума почти заканчивался. Люди Юсуфа перекладывали опиум в специальную плотную тканевую тару, привезенную из Китая. Много времени занимала утрамбовка. Опиум взвешивали и заносили в другую комнату того же здания, которая запиралась на несколько замков.

В этом году не пришлось докупать опиум на стороне, так как урожай был хорошим.

Когда работы с опиумом почти завершились, Юсуф с Адылом съездили на скотный рынок, где купили пять арабских скакунов для продажи. В Китае они ценились, их можно было продать втридорога. Кроме того, Юсуф купил несколько тюков хлопка и кое-какие продукты, которые укладывались в мешки поверх опиума.

Как и договаривались, в назначенный день прибыли погонщики верблюдов и четыре человека для охраны, они должны были сопроводить караван Юсуфа до города Торугарт.

Жанылай подготовила приданое Турсун. Оно получилось богатым. Даже бабушка осталась довольна и похвалила сноху при родственниках, чего никогда не позволяла себе раньше.

За день до отъезда в доме началась суета. Надо было опять зарезать лошадь, пригласить родственников. Приехала мамина родня из соседнего села и пришлось ставить вторую юрту.

В день отъезда все встали очень рано для того, чтобы успеть погрузить вещи к назначенному времени. Долго не могли определить, как погрузить деревянные сундуки. Их взвалили на верблюда, потом на коня, в итоге решили положить на повозку, но так как они занимали слишком много места, было решено оставить их, к большому огорчению Жанылай.

Когда подготовка наконец-то была завершена, старейшина рода попросил всех зайти в большую юрту.

– Турсун, балекетинди алайын[21], сядь сюда, – распорядился он, указывая место напротив себя. Как только Турсун присела, он начал читать молитву, и как принято, завершил бата[22]: «О Аллах, оберегай этого ребёнка от неблагодарности за милость, оказанную тобой, дай ей счастья, оберегай её от злых глаз и напастей, оберегай от искушения и обмана, сделай её дорогу легкой, дай ей терпения и силы в трудную минуту, сделай так, чтобы честь нашего рода не была осквернена её поступками. О Аллах, защити её от унижений и оскорблений, где бы она ни была. Аминь!»

Начало светать, когда Муваза и Турсун взобрались в повозку. Уже в повозке женщины одна за другой попрощались с Мувазой и Турсун. Дошла очередь до мамы.

– Муваза эже, доверяю вам свою дочку. Пожалуйста, позаботьтесь о ней, – почти рыдая, просила Жанылай.

– А как же! Не беспокойтесь, все будет хорошо с помощью Аллаха, – успокоила Муваза.

– Секетин кетейин, будь счастлива и береги себя.

– Энеке, вы сами берегите себя! – разрыдалась вслед за мамой Турсун.

– Ну все, трогаемся! Дорога дальняя, не задерживайте! – сказал Адыл, и повозка тронулась с места.

Самаган и Садыр бежали за повозкой, пока отец не остановил их.

– Эжеке, счастливого пути! – сказал Самаган.

– Эжеке, счастливого пути! – повторил за братом маленький Садыр.

– Самаган, Садыр, я буду по вам скучать. Помогайте маме! – напутствовала Турсун братьев.

Турсун оглядывалась по сторонам в надежде увидеть Жолдоша, но его нигде не было. Лишь отъехав метров пятьдесят, увидела его на крыше дома. Он стоял и махал ей рукой. Ответить ему Турсун не отважилась.

Как только попрощались с Адылом и другими мужчинами, провожавшими их на конях до конца села, Муваза легла на мягкое теплое одеяло, попросила укрыть её другим одеялом и вскоре задремала.

Турсун сидела в конце повозки и смотрела на уходящую дорогу. Она впервые за свою сознательную жизнь выехала из родного села. Ей было интересно. Дорога была неровная и разбитая, отчего повозка оставляла после себя облако пыли. С правой стороны простиралось голубое озеро, упиравшееся на горизонте в белоснежные горы, а с левой стороны чуть вдалеке от дороги бесконечные, сплошь усеянные зеленой елью горы. Вдоль дороги росли кустарники, в основном облепиха, одетая в жёлто-оранжевые плоды. Дорога шла вдоль берега озера то приближаясь, то отдаляясь от него. Селения вперемежку с белыми нарядными юртами и небольшими глинобитными домиками, женщины, пекущие с утра хлеб в печах возле своих жилищ, лающие собаки, громкоголосые петухи, блеющие овцы – всё напоминало родной Ак-Таш.

Стояла середина осени, но погода была все еще солнечная. С утра небо было ясное, без единой тучи, но было прохладно.

Караван передвигался довольно быстро. Даже верблюды, на удивление, шли, не отставая от коней и повозки. «Может, оттого, что почти месяц лежали, жевали траву, вот и набрались сил», – подумала Турсун.

Примерно часов через шесть караван остановился отдохнуть. Мужчины тут же разгрузили скот, повели его к реке напоить и оставили пастись на берегу, где трава всё ещё оставалась зелёной и сочной. Пока скот пасся, путники поели мясо, хлеб, завёрнутые в дорогу Жанылай, и попили чай из самовара, приготовленный поваром китайцев. Муваза с Турсун поели отдельно, в повозке. У Мувазы разболелась голова, и она раз пять или шесть отправляла Турсун за очередной пиалой горячего чая.

Турсун прогулялась вдоль реки, собрала немного дикой переспелой ежевики, росшей в обилии на берегу, и вернулась назад. Все уже было готово к отправке.

Она села на свое место. Настроение было подавленное. Все говорили на непонятном ей языке, никто не обращал на неё внимания. От этого девочка почувствовала себя одинокой. Сердце ныло. Она была растеряна и только теперь поняла, что теряет самых дорогих для неё людей – родителей, братьев, бабушку, с которыми никогда не расставалась прежде. Поняла, что прошло детство. Вспомнила отца и слова, сказанные на прощание: «Прости меня и не осуждай, дочка. Надеюсь, поймешь меня когда-нибудь потом. Помни, у тебя всегда есть мы, твоя семья. Будь счастлива. Юсуф тебя в обиду не даст». Отец, конечно, не заплакал, как мама, но он все это сказал с дрожью в голосе, и у него были очень грустные глаза.

Караван обогнул озеро с запада и через некоторое время свернул в сторону гор, все больше удаляясь от него.

Слова Мувазы «Прощай, Иссык-Куль! Увижу ли тебя снова?» стали последней каплей для Турсун, она горько заплакала и долго не могла успокоиться.