Осады и штурмы Северной войны 1700–1721 гг
Ежели городу угрожала осада, то губернатор должен был заранее снабдить его изобильными военными и съестными припасами и прочими вещами, которые могли потребоваться для долговременной обороны и содержания гарнизона. Следовало также принять меры, чтобы апроши неприятель был вынужден закладывать как можно дальше, и чтобы их рытье было трудоемким и опасным. «А дабы ни что около крепости не могло служить прикрытием злодею, надлежит находящиеся под пушками даже и на выстрел оных домы сломать; лес вырубить; ямистые дороги, рвы и пригорки сравнять, или поставить несколько редутов и прочих пристроек обороняемых с крепости, и могущих те места анфилеровать. Наблюдать, чтоб все укрепления были исправлены; на прикрытой дороге добрый полисадник, на выдавших углах гласиса надежные флеши и прочие нужные пристройки. Такожде галереи подкопные должно привесть как можно далее в поле, и под всеми углами гласиса заложить малые подкопы. Ежели в городе домы вредительны укреплениям, то их сломать же, дабы неприятель ничего как вне, так и внутри крепости не мог употребить в свою пользу» [73].
Помимо упомянутых в учебнике Курганова задач, следовало подновить палисад, бревна которого со временем сгнивали; подготовить для стрелков на валах амбразуры из мешков с землей; восстановить осыпавшиеся или оплывшие земляные склоны рвов и валов. Привести в порядок нужно было и артиллерию: отремонтировать лафеты, водрузить на них стволы. В мирное время многие пушки хранились отдельно от лафетов, а те лафеты, что стояли на стенах, приходили в негодность от постоянного пребывания под открытым небом. Например, по сообщению захваченного в плен под Биржами в 1704 г. артиллерийского лейтенанта рижского гарнизона Андреуса Комаровского, в Риге тогда было «пушек… с тысячю, только не все на станках; и те, которые не на станках, лежат в городе на земле».[74] Не исключено поэтому, что далеко не все пушки, числящиеся в списках взятых в какой-либо крепости трофеев, на самом деле стояли на стенах и вели огонь по нападавшим, – часть стволов просто хранилась и не могла быть использована из-за нехватки лафетов.
Необходимо было собрать и свезти в крепость урожай. Действовавший в войсках Б. П. Шереметева устав «Уложение или право воинского поведения генералам, средним и меньшим чинам и рядовым» предписывал «всякому коменданту или владетелю крепости» всегда и заранее военные и съестные припасы «в счете, в осмотрении и в добром хранении держати». Недостающие припасы следовало запрашивать у командования, «приглашать к привозу» поставщиков, а в случае необходимости забирать у населения; все «взятое» должно было быть записано для оплаты впоследствии [75].
Оборону затрудняло все, что могло служить прикрытием для нападающих и мешало обзору и обстрелу из крепости. За годы мирной жизни гласис зарастал кустарником и застраивался обывательскими постройками. Вобан довольно точно охарактеризовал, в каком состоянии крепости обычно оказывались к началу войны.
В долговременном мире губернаторы и старшие офицеры в крепостях забывают, что их крепость может быть осаждена, писал он. Пренебрегая предосторожностями, они позволяют жителям делать около крепости окруженные заборами и рвами огороды, сажать деревья, а иногда и строить целые дома под самыми крепостными пушками. Поэтому, как только появятся слухи об осаде, все эти погрешности необходимо исправить. «Губернатору крепости надлежит смотреть, чтоб ничего под пушками города не было, за которым бы неприятеля видеть не возможно было, емуж надобно приказать все рвы засыпать, лес кругом весь вырубить и высокий места, буде возможно, сровнять» [76].
Сохранилось достаточно много свидетельств того, как русские готовились к обороне своих или временно занимаемых ими крепостей. Переписка позволяет нам узнать о некоторых деталях, которые приходилось принимать во внимание комендантам.
Приказывая А. И. Репнину занять пехотой город Полоцк в Великом княжестве Литовском в августе 1704 г., Петр I беспокоился о двух вещах. С одной стороны, старый крепостной вал следовало при необходимости усилить палисадом, однако с другой, не ожидая серьезной осады в предстоящий зимний период и не желая зря утруждать солдат, царь не советовал слишком вдаваться в фортификационные работы («и укрепить толко для зимнова нападения не зело, дабы салдатам не нанесть какой тягости»). В ответ Репнин сообщал из Полоцка, что обнести город палисадом невозможно («то работно будет солдатам, и лесу надобно много, а готового нет и возить не на чем») и он велел делать и расставлять на валу верхнего замка большие рогатки[77].
В 1707 г. армия Карла XII двинулась из Саксонии к российским границам, и встал вопрос об обороне Киева. 11 мая 1707 г. Петр слал киевскому губернатору князю Д. М. Голицыну указания об укреплении Печерской крепости: «…к вам указ посылаем, дабы во всем заранее в Киеве осмотрели вы, паче же Печерскую крепость, которая весьма требует к совершению работников… Також артиллерию всю пересмотрить, и пушки заранее по болваркам поставить; також и людей, которым быть в гварнизоне, и у них ружье и протчее, что надлежит (чего сохрани Бог) к осадному времени, все исправить, понеже о шведе подлинные есть ведомости, что он из Саксонии вышел, и заподлинно разсуждают, что он хочет итти к Киеву» [78]. В октябре того же года царь беспокоился о численности гарнизона: «Вели как возможно людей обучать, и чтоб оных всегда обыкновенно было во оном гварнизоне 2000 человек; и будет такова числа ныне людей нет, то вели как возможно набрать, чтоб двутысячное число было; да сверх того велено господину гетману, чтоб он своих людей несколько сот во оной гварнизон прибавил» [79]. А в ответ на сомнения Д. М. Голицына в надежности гетманских казаков, Петр отвечал 13 ноября 1707 г.: «А что ты писал, дабы вам от гетмана в гварнизон взять русских, а не черкас, и того учинить не возможно, понеже и гетману русские надобны» [80].
Летом 1708 г. сложилась угроза нападения шведской армии на Смоленск, город стали готовить к обороне, и о ходе этой подготовки рассказывает переписка царя со смоленским воеводой Петром Самойловичем Салтыковым. Важно было обеспечить город и гарнизон продовольствием и лишить неприятеля возможности пользоваться провиантом с окрестных земель: «Чтоб указал всей шляхте, чтоб хлеб весь везли в город под смертною казнию и клали на своих дворах, для того что в приближении неприятеля хлеб и фураж станут жечь. Також салдат никуды, кроме самой нужды, не посылай по сей час, но всех держи в городе. Также ис уездов шляхту и дворян и с людми, у кого есть какое ружье, и мещан и все, что к обороне города, изготовь», – писал Петр Салтыкову[81]. Требование собирать провиант неоднократно подтверждалось: «Буде они свозить не станут, то после у тех преслушников все будет даром взято. Также ест-ли они будут отговариватца, что делать им некем, людей нет, того для в ближние места пошли от себя салдат, дав им каких нибудь лошадей, и вели хлеб свозить в крепость… Также подтверди, что будет у них подчас конечно все созжено» [82]. Смоленским «неслужилым» жителям предписывалось «иметь хлеба на 4 месяца, чтоб в случай осады был у всякого свой хлеб» [83].
«Комендантское зерцало» гласило: «Обычайно сначала осады все непотребные люди, то есть которые ниже к работе, ниже к обороне угодны суть, из города высылаютца, сие есть потребно, дабы правиант долее держался, но при том великой ужас видеть, что те бедные люди около места ходя голодом помирать принождены»[84]. Поэтому Салтыкова интересовало, должен ли он обеспечивать пропитание некоторых категорий гражданских, и в ответ на его доносительные пункты («четырех полков салдацким женам, у которых мужей нет, быть ли им в осаде и чем питатца?»), Петр давал такие указания: «Безмужных жен при таком случае из города выслать; а у которых мужья есть на службе, тем велеть быть; а которые безмужные будут отпускатца, тем давать письма, что отпущены» [85]. На вопрос: «Старым и увечным московским стрелцам, которые в службу не годятца, где быть?» был дан ответ: «Во время осады тех старых и увечных стрелцов из города выпустить, когда услышитца о зближении неприятелском» [86]. Таким образом решался вопрос «лишних ртов» на случай продолжительной осады и возможного голода.
Судя по следующему вопросу, Салтыков знал о необходимости зачищать пространство вокруг крепостных стен, но, очевидно, не хотел разрушать лишнего и поэтому уточнял: «Слободы салдацкие и других чинов круг города внутри строение ломать ли, понеже близ городовой стены?» и получил такой ответ: «Самое ближнее строение, от города сажен на десять, очистить»[87]. Перед комендантом Смоленска стояла также задача обеспечить крепость артиллерией: «А ко обороне города пушки и мортиры в пристойных местах поставлены. Токмо, государь, у артиллерии служителей добрых нет и править того дела, как надлежит, некому» [88].
Москва в ожидании вторжения также была укреплена новыми земляными валами, которые, как и в Смоленске, не пришлось проверить в деле. Датчанин Г. Грунд сообщал своему государю: «Столицу Москву в эту войну тоже по большей части обнесли новым валом. Правда, нельзя сказать, что для этого использовались самые опытные инженеры, и посему там, когда минет опасность, работы продолжат или же снова разрушат вал» [89]. При подготовке Москвы к обороне в 1707 г. пришлось очистить пространство перед крепостными стенами, и под снос пошли даже постройки артиллерийского ведомства, как о том докладывали Я. В. Брюсу из столицы: «Для строения новой городовой крепости к Китаю [Китай-городу. – Б. М.], мастерские избы и школы и иное всякое деревянное строение разбирают и для строения перевозят» [90].
Когда шведы двигались на Гетманщину, Петр приказывал Б. П. Шереметеву позаботиться об укреплении украинских городков: «В Стародуб пошлите [инженера. – Б. М.] Брыля, чтоб полисадами и протчим, чем мог, укрепил и лишнее строение (для пожаров) выломали. Також ис Почепа пушки б и протчее черкасы вывезли в Стародуб (понеже сей городок плох и лутче при случае жжечь)» [91].
Оценивая обороноспособность крепости города Глухова, Я. В. Брюс писал Петру 31 октября 1708 г.: «Прибрел я вчерашнего числа по полудни в Глухов и не обрел при оном такова места, где б армия прибыточно могла борониться, для того что около оного великия и ровные поля, також безлесное место, от чего великое оскудение здесь в городе дровами. И мню я, что из тех лесков, которые тут да инде около города, нашему войску на двое сутки будет. Вся наша пехота в здешнем посаде и городе уберется квартерами. Крепость здешняя вся из земли сделана, не по правилу фортификации, и та везде обвалилась. Однако во иных местех, со очищением, и возможно во оной пяти полкам свободно борониться. Пушек во оной железных и медных 21, которых еще не всех видел, понеже всего оных 5 на городе стоит. Сего числа осмотрю достальные пушки, такоже и иные припасы артиллерийские, и возвращусь паки к армии»[92].
После того как в Полтавскую крепость были введены русские войска, работы по укреплению валов были организованы силами местного населения, были также предприняты меры, чтобы не озлоблять казачество постоем, о чем доносил Меншикову бригадир А. Г. Волконский: «По указу вашему здешнюю фартецыю покрепляем как возможно городовыми работниками. Драгуны где поставлены в городе, в тех местах по указу вашему и стоят, только на мещанских дворах утеснение, а на казацких никто не оставлен» [93].
Проверить наличие артиллерии в крепостях и ее готовность к обороне должен был начальник артиллерии русской армии Я. В. Брюс, которому Б. П. Шереметев 12 января 1709 г. наказывал послать в гарнизоны Ромен, Сорочинец, Ахтырки и Полтавы артиллерийских офицеров для переписи амуниции, пушек и проч, и сообщить, что еще «будет потребно к отпору неприятельскому» [94].
Из Прилук генерал-майор Гинтер сообщал царю 19 января 1709 г. о местоположении этого города, о состоянии его укреплений, о планируемых работах по возведению палисада, о наличествующей артиллериии. Помимо прочего, было написано о проблемах с водоснабжением крепости: «Неполезность есть в сем месте, что в городе мало, а в замке ни единого колодезя нет, понеже иные от господ шведов частию разорены, однакож, прикажу я комманданту, чтоб он како в город, так и в замок доволно лду навозил, дабы в самой последней нужде могли оной вместо воды употреблять». Также генерал информировал царя о нежелании казаков выдавать войску провиант – жители не соглашались выдавать провиант без позволения своего полковника, а полковник – без санкции гетмана[95].
При обороне местечек необходимо было учитывать недавний опыт. Так, оборонявшие Веприк войска, видимо, не уничтожили предместье, и Петр писал Меншикову 1 февраля 1709 г.: «Ежели неприятель к Ахтыркам подлинно намерится оные осаждать, изволь хорошенько предместье выжечь, дабы не так стало, как в Веприке«[96]. Хотя генерал-лейтенант К.-Э. Ренне докладывал, что предместье «запалили» еще в ходе боев под Веприком в декабре 1708 г. [97].
Каменный Затон, русская крепость в Запорожье, в апреле 1709 г. ожидала нападения запорожцев, перешедших на сторону Карла XII. Донесение воеводы Ильи Чирикова содержит описание мер по приведению города в боевую готовность: люди расставлены по стенам и бастионам, ежедневно из крепости рассылались разъезды из солдат и офицеров пехотных полков (конницы в гарнизоне не было). Пушки Чириков велел поставить на батареях («роскатах») бастионов, «понеже в стенах городовых земля пещаная и в бойницы многой пушечной стрелбе быть невозможно»[98].
После полтавского разгрома главной армии короля шведы генерала Крассау уходили из Польши в Померанию. Позади себя они оставили шесть тысяч поляков Потоцкого, которые создали угрозу для занятого союзниками местечка Конецполь. И «для супротивления незапной атаке, а пуще злому намерению» Петр велел, «чтоб кругом города и замка учинили ретраншемент, поставили полисады, опускные колоды и часовых» [99].
В 1711 г. к обороне по случаю войны с турками готовился русский гарнизон Азова. Гарнизон составляли 28 рот солдат и драгун с двумя полковниками, пятью подполковниками и пятью майорами. Подразделения гарнизона на время блокады были «расписаны по местам» – т. е. к каждому бастиону, полубастиону, равелину или редану прикреплялись отряды численностью от одной до трех рот «с полным числом офицеров» [100].
Отразились в отечественных источниках и сведения о том, как готовились к обороне крепостей шведы. Когда они заняли Гадяч, ими были приняты меры к укреплению местечка, о чем поведал бежавший от шведов 11 декабря 1708 г. сердюк Корней Семененко: «А как де шведы пришли в Гадяч, то тамошний замок, также и другой большой город тотчас починили, а имянно: где которые полисады старые выволись или худые были, то новые вставливали (а землею нигде не усыпали), и более тот город крепили они полисадами с сей Лебединской стороны, от реки Пселы»[101].
Шведские дезертиры из Штеттина в 1713 г. сообщали, какие приготовления к отражению возможного штурма делались в осажденном городе: «Неприятель обретаетца в страхе и по бостионам как пики и косы и мартирштерны и протчие, к тому потребные и сберегательные оружии и вещи, поставлены»[102].
Как видно из приведенных выше цитат, подготовка к обороне велась как непосредственно перед нападением, так и в ожидании вероятной осады задолго до фактического появления неприятеля под стенами крепости. Свидетельства тому мы находим в письмах и реляциях, и большинство из них касается очищения местности от построек, которые могли бы способствовать успеху осаждающего. Впервые в ходе войны русские столкнулись с этим уже в сентябре 1700 г. под Нарвой, где «посады тотчас шведы кругом города пожгли и мызы, которые были около города, тайно около города пожгли ж, и мельницу, которая стояла выше города напереди, пожгли ж», – так докладывали царю И. Ю. Трубецкой и В. Д. Корчмин 15 сентября и добавляли, что для сбережения оставшихся мыз ими была отправлена конница[103].
В ожидании появления шведов у Псково-Печерского монастыря царский указ от 5 января 1701 г. предписывал: «Буде… того монастыря и посадов уберечь от них [шведов. – Б. М.] никоторыми делы невозможно, и тот монастырь и посады, розведав о том подлинно, выжечь и опустошить… А над неприятельскими людьми, где явятца, промысл чинить, как возможно, чтоб тамошних жителей от приходу уберечь и до разорения не допустить» [104].
Военно-походный журнал Шереметева за 1702 г. сообщает, как в результате разорительных набегов московского войска на Лифляндию и Эстляндию шведы отказались от активных действий в поле и заперлись в крепостях, разорив то, что не дожгли «московиты»: «И около того местечка [Ага. – Б. М.] их же неприятелския села и деревни, также Дерптского уезду и к самой Колывани, захватили, и пожгли и разорили. И неприятель, видя изнеможение свое, около Дерпта посады, и села свои и деревни все выжгли сами» [105]; Дерпт был осажден и взят лишь двумя годами позднее. В 1703 г. – за год до того, как русская армия осадит Нарву во второй раз, – Шереметеву стало известно от «выходцев и шпигов», что шведы, «выезжая из Нарвы, за рекою Лугою жнут хлеб, такожде и сена косят и возят в Нарву, и хоромное строение, которое близ города, ломают, а подле Ивангорода делают крепости»[106].
После взятия Нотебурга в октябре 1702 г. русские войска приостановили наступательные операции, однако в ближайшем шведском городе Ниене нападения «московитов» ждали со дня на день. Появление поблизости конного разъезда вызвало настоящую панику – караулы бежали в крепость, полевая армия Крониорта ушла на север, а комендант приказал зажечь посад [107]. Как сообщал первый выпуск русской газеты «Ведомости», «полковник Аполлов губернатор Нового Шанца… оной [город. – Б. М.] сжечь приказал, как и магацин, которой тамо собран был к пропитанию войска на четыре месяца» [108]. «Неприятель после того [взятия Нотебурга. – Б. М.] так отревожен был, что он опасался осады весь город без фортификации сущей против шанца выжег и больше двух дней в городе горело», – добавляет журнал барона Гизена[109]. Таким образом, посад вне крепостных стен был уничтожен защитниками более чем за полгода до того дня, когда русские на самом деле появились в устье Невы.
Уничтожение близлежащих построек осажденными продолжалось и после формального начала осады. Иван Трубецкой сообщал царю из-под Нарвы 15 сентября 1700 г.: «Шведы тайно по ночам жгут окрестные мызы, как мы ни бережем их» [110]. Комендант Скитте приказал сжечь посад крепости, когда русские уже обложили Дерпт [111]. При этом, подавая пример людям, у которых в предместьи оставались дома и имущество, комендант первым велел поджечь свой собственный дом [112]. Отряд из Нарвы, 800 человек полковника Ферзена, 17 июня 1704 г. произвел вылазку для разрушения домов, заборов и садов, что и было выполнено успешно, без всякой потери, несмотря на сильный ружейный огонь осаждавшего [113]. Когда русские заняли город Митаву и осадили митавский замок, его комендант отказался сдаться и объявил царю, что если замок будет осажден со стороны города, то последний будет сожжен [114]. Следуя просьбам митавских горожан, Петр решил атаковать замок с другой, менее удобной, стороны. При обложении Риги первое появление русских войск под стенами форштата (укрепленного предместья) Коброншанец «произвело большой страх между форштадскими жителями и всякий бежал в город», – записал рижанин Гельме, «затем наш генерал, его превосходительство господин генерал-губернатор Нильс Штремберг приказал зажечь все дома и сады, находившиеся вне форштата, а также был отдан приказ жителям форштата разрушать свои дома и приводить в безопасность то, чего не хотели предавать огню»[115]. Сожжение домов и садов вокруг Риги продолжалось несколько дней.
Под Выборгом при подходе русского корпуса 22 марта 1710 г. шведы попытались сжечь посад, но были отогнаны в крепость осаждающими [116].
Если за главной оградой крепости оставались внешние укрепления, которые гарнизон не надеялся удержать, их также старались срыть до прихода осаждающего: под 3 ноября 1709 г. в журнале рижанина Гельмса записано: «Ночью снят мост чрез Двину, Коброншанец до половины уничтожен, дома сожжены и укрепление нами совершенно оставлено; русские тотчас заняли его». Впрочем, уничтожение шанца замедлило работы осаждающего незначительно: «4-го и 5-го ноября русские усиленно работают в Коброншанце, укрепления почти возстановлены; говорят даже, что вооружены 12-ю полевыми орудиями» [117].
Продолжим рассматривать известные нам описания того, как русские гарнизоны готовились к обороне и «осадному сидению». Во время Прутского похода было получено известие, что турки отправили из Бендер шеститысячный отряд к местечку Сороки, в котором находился обоз с большим количеством больных солдат и которое занимал небольшой отряд русских войск. В связи с этим Петр писал князю Репнину 23 июня 1711 г., чтобы располагавшиеся неподалеку войска при необходимости «сикурсовали» гарнизон, а еще лучше – чтобы отправили драгун и казаков на укрепления шанцев; «також приказать коменданту, ежели он увидит… совершенную атаку, тогда строенье, которое близко крепости, велеть сжечь» [118]. В ответ Репнин доносил, что подкреплениям приказано поспешать к Сороке, и сообщил о состоянии гарнизона, крепости и о мерах к ее укреплению: «Токмо ежели помянутая неприятельская партия к Сороке прибудет вскоре до прибытия полковника Хлопова и сикурсу, и в том опасен я, что больным нашим драгунам и солдатам и драгунским обозам не без зла будет, сохранить ему, коменданту, никакой возможности за малолюдством гарнизону, также и больных драгун и солдат и обозов драгунских немалое число и оные в крепость не вместятся. Больные положены, поделав шалаши, от реки близ города, а драгунские обозы велено поставить с другую сторону подле крепости к реке же. А крепость земляную круг замку Сороки при мне токмо от реки не досыпали брусверку сажен на десять или меньше, и оное приказал доделать коменданту, и того ради от дивизии своей оставил лопаток и кирок»[119]. Приготовления в Сороке не прошли даром; 21 июля 1711 г. полковник Хлопов сообщал об успешном отражении атаки: «Июля в 17 день под местечко Сороку приходило неприятельское войско, турок с 3 тысячи, и на местечко били конницею и пехотою, с которыми был бой. И оный неприятель не с малою утратою отступил и оставили тел 50 под местечком, и, где была по отступлении квартира, много тел-же погребено, а другие тела в воду пущены за свидетельством посыльных» [120].
В том же 1711 г. Петр опасался, что взятый годом ранее город Эльбинг может подвергнуться атаке из шведской Померании. В связи с этим русскому гарнизону Эльбинга 9 мая 1711 г. был послан указ: «Дабы вы того города Эльбинга… никому без нашего имянного указу или определения гр. Александра Головкина не отдавали, но оный… обороняли до крайней меры и отнюдь к сдаче оного не склонялись; и под час такой неприятельской атаки надлежит у мещан эльбингских ружье все обрать и, буде город велик и не чаете его своим гарнизоном содержать, то в нужном случае хотя один замок оборонять, оставя город; и ежели б кто, паче чаяния, из офицеров из вышних и из нижних, кто б он ни был, в Эльбинге, презрев верность свою к нам и присягу, каким-нибудь способом склонился к сдаче того города Эльбинга неприятелям, шведам или кому иному, то оного, яко изменника, повелеваем взять за арест, а команду принять над гарнизоном эльбингским кому из офицеров по старшинству чина, и поступать по вышеписанному нашему указу с согласия и совету других офицеров… Такожде надлежит вам всех жен своих и детей отослать тотчас немедленно в Ригу по сему указу»[121]. Этот указ примечателен тем, что оборонять крепости русским войскам приходилось сравнительно нечасто, а в данном документе мы видим прямые указания обороняться до последней крайности, о мерах предосторожности относительно нелояльных горожан, о поведении офицеров гарнизона и даже о высылке офицерских семей в ближайшую крупную русскую крепость.
Жанр «инструкции коменданту» был не нов, и мы находим аналогичные документы в более ранних кампаниях. В начале января 1709 года сложилась угроза взятия шведами украинской крепостицы Веприк. Еще в декабре в нее был введен гарнизон русской пехоты, и 2 января комендант Веприка полковник Переяславского солдатского полка Вилим Юрьевич Фермор получил от командования заверения, что «неприятель частью войска вам ничего учинить не может, а ежели б всею армеею стал к вам приступать, тогда мы вас не оставим и со всею армеею будем секуровать»[122]. Однако на следующий же день план изменился – Фермору сообщили, что к нему будет тайно прислан отряд, чтобы вывести гарнизон из крепости. Дата выхода оставалась неизвестной, поэтому следовало находиться в постоянной готовности, чтобы «не мешкая ни часа» покинуть Веприк «налегке» (только взяв ружья и пушки). Сборы должны были держаться в секрете, «дабы нихто не ведал, чтоб из туточних жителей хто не перекинулся и не сказал» [123]. Однако этот план остался неосуществленным – через несколько дней Веприк был атакован шведами, а Фермор, отбив штурм, сдался.