Битые короли

2

Машина, в какую села Ксения, стремительно мчалась по улицам.

Высокий, крепкого сложения парень за рулем молчал, сосредоточенно смотрел через лобовое стекло. У него было приятное лицо с располагающей улыбкой, с чуть загадочным взором черных глаз.

Такие глаза обычно сразу привлекают внимание, ибо они как бы указывают на многие таланты человека. И главное – на сильную волю этого человека, убеждая, что тот знает, что должен делать, как должен делать, почему должен это делать.

Широкий лоб, округлый подбородок, прямой разрез рта.

В подобные лица обычно с первого взгляда влюбляются молодые девушки, сочиняя в своих фантазиях самые невероятные истории об этом человеке.

Ксения, плотно запахнувшись в халат, сидела и мучительно морщила лицо. Съежилась, словно придавленная грузом собственных мыслей. Ее определенно угнетал дух этого автомобиля, а может, дух этого человека, а может, дух ее собственной жизни. Несколько раз порывалась что-то сказать, но всякий раз глушила в себе этот порыв, отчего лицо становилось еще более безрадостным. Проехали с десяток километров, прежде чем она все-таки выдавила из себя:

– Отпустил бы ты меня, Саша.

Тот как будто не расслышал ее слов, продолжал крепко держаться за руль и неотрывно смотреть на дорогу.

– Тебя, наверно, видели, и машину твою видели, – сказала Ксения и чуть пошевелилась. – Теперь полиция искать тебя будет. Ты убил их, в них пули из твоего пистолета.

Саша минуту продолжал безмолвствовать, потом шумно вдохнул, под его натянутой на спине коричневой рубашкой отчетливо заходили мускулы, как будто не только ушные раковины, но все его мускулистое тело воспринимало ее слова.

– Ты жалеешь их? – наконец спросил он. Голос был ровным, но сухим и недобрым. – Может, ты жалеешь всех, в ком сидят пули из моего пистолета? Тебе хорошо известно, что таких немало.

– Я тебя жалею! – все тем же голосом, с тем же выражением лица, смотря в одну точку, отозвалась девушка.

– Ты хочешь, чтобы я тебе поверил? – Саша зашевелил лопатками, и по лицу пробежала ухмылка.

– Я знаю, что ты мне не веришь, но ведь это ты виноват во всем! Это все твои затеи! – Она посмотрела отчужденно, и Саша поймал ее печальный взгляд, а она заметила его невеселые глаза.

– Молчи, – сказал он, – иначе я убью тебя!

Лопатки Саши опять заходили под рубашкой, слова Ксении укололи его.

– Виновата только ты, ты одна, во всем виновата ты одна!

Девушка умолкла на время, но потом ее опять прорвало:

– Отпусти меня, Саша! Я больше так не могу! Я покончу с собой, если этот ужас будет продолжаться и дальше! Никогда не смогу тебе этого простить! Я убью себя!

Саша резко свернул на обочину дороги и остановил машину. Выскочил из салона, обогнул авто, на всю распахнул дверь с ее стороны, и на Ксению уставились дикие глаза:

– Покончишь с собой?! Ты знаешь, что тогда будет! Я убью твоих родителей, я выпущу из них всю кровь, я убью твоего брата! – Саша схватил ее за воротник халата, долго, неистово тряс, потом плотно притянул к себе и дыхнул в лицо: – Я убью всех!

Ксения двумя руками уперлась ему в грудь, отстранилась и тоже закричала:

– Лучше убей меня, убей меня прямо сейчас. Возьми пистолет и убей. Я больше не вынесу всего этого!

Саша вдруг замер, резко замолчал, мускулы ослабли, он выдохнул воздух и глянул на нее влюбленными глазами:

– Успокойся, девочка моя! Это наша работа. Такая у нас работа, – захлопнул дверь, вернулся на свое место, обнял и прижал к себе. – Я люблю тебя. Я тебя обожаю.

Ксения медленно припала к нему, негромко всхлипнула и потом заплакала:

– Они целую неделю заставляли меня голой выбегать на дорогу и останавливать крутые иномарки. Мне столько пришлось пережить, я боялась, что меня собьют машины, я боялась людей, я всего вокруг боялась.

Саша еще крепче притиснул к себе девушку, провел ладонью по щеке и погладил по голове, как маленького испуганного ребенка:

– Я все знаю, – сказал ласково. – Я всю неделю следил за вами. Но почему они заставляли тебя работать голой? Ведь можно было вполне обойтись без такого представления. Я смотрел и не понимал, зачем ты была голой?

– Так им больше нравилось. – Ксения последний раз негромко всхлипнула, удержала поток слез, вытерла лицо полою халата. – Так машины останавливались сразу, это было неожиданно для водителей, завораживало. Никто не уезжал и не догадывался, что попадал в ловушку.

– Я тоже со стороны любовался тобой. Ты несравненна! – Саша засветился, а затем резко спросил: – Они насиловали тебя?

– Нет, это им было не нужно, – Ксения покачала головой, – они занимались только угоном машин. Я останавливала машины, садилась в них, потом пшикала из баллончика в лица водителям, следом появлялись они и делали свои дела. А меня везли в другое место, где опять заставляли выскакивать из машины на дорогу.

– Но сегодня у тебя, очевидно, сорвалось. – Саша разжал объятия, вдавился в спинку сиденья. – Я ехал за вами, потом притормозил, когда вы остановились у магазина, и увидал, как подъехали они и стали угрожать тебе оружием. И я поспешил на выручку.

– Мне просто надоело все это. – На лице у Ксении появилась едва уловимая гримаса гадливости, какая говорила о том, что Саша ошибался. – Я устала. Я обманывала людей и знаю, что когда-нибудь мне придется расплачиваться за это. А потом, в машине было три человека, я решила, что они мне помогут. Ты ведь отдал меня в руки этим негодяям и даже не старался помочь.

– Всего только на десять дней, – Саша спокойно посмотрел на Ксению, как будто ничего особенного не услышал, и напомнил: – Такими были условия. Ты же их хорошо знаешь. Семь дней уже прошло.

– Мне казалось, что они никогда меня не отпустят. – Ксения продолжительно посмотрела ему в глаза, и в ее взоре виделось уныние и изнеможение. – Мне казалось, что это будет продолжаться вечно. – Отвернула лицо.

Саша досадливо двинул лопатками, но что означала эта досада, знал только он один и, может быть, знала Ксения. Но если бы она в этот миг смотрела в его глаза, она бы догадалась, какое сильное разочарование от ее слов ощутил Саша. Между тем его голос был ровным:

– Ты ошибалась, девочка моя, ты же знаешь, как я поступал с теми, кто нарушал условие. Их давно уже нет в живых.

Видя, что Ксения постепенно успокаивается, Саша включил мотор и тронул машину.

Раненый парень, выпрыгнув из автолайна, побежал в жилой квартал мимо шарахавшихся от него людей туда, где было тихо и безлюдно.

Чем дальше углублялся в бестолковость старых отживающих свой век домов, тем меньше попадалось людей.

И только потом остановился и почувствовал сильную усталость. Напряжение, какое собирало в кулак все его тело, начинало отступать, и по нему разлилась боль от ранения.

Парень плюхнулся на старенькую скамейку у подъезда одного из невзрачных трехэтажных домов, посмотрел на свое плечо. Кровь продолжала сочиться из раны, пятно на рукаве разрасталось. Он попытался пошевелить рукой – и застонал, в глазах поплыли темные круги.

Из подъезда вышла маленькая щупленькая старушка с мелкими морщинками по всему лицу, с морщинистыми руками, морщинистой шеей, с обвислой плоской грудью под цветной кофточкой, в длинной юбке и белой шляпке от солнца, скрывшей редкие седые волосы. Увидела окровавленное плечо парня, заботливо охнула:

– Да где ж тебя так угораздило, сынок?

Парень вяло моргнул глазами, из-под бровей глянул на старушку:

– Упал, бабуля, – и, чувствуя, что начинает быстро слабнуть, усилием воли оторвал себя от сиденья и двинулся дальше.

Еще несколько домов осталось позади, пока наконец не добрался туда, куда направлялся.

Ступил в подъезд пятиэтажного панельного дома с мрачными серыми стенами, с обшарпанными лестницами, с перекошенными почтовыми ящиками и с трудом поднялся на этаж, цепляясь здоровой рукой за потускневшие перила.

У серой облезлой двери отдышался и нажал на кнопку звонка. Звонил продолжительно, до тех пор пока за дверью не послышалась ругань и не щелкнул замок.

– Я тебе позвоню! – Грубый женский голос вырвался из открывающейся двери: – Я тебе по мозгам позвоню!

Парень шагнул через порог и повалился на высокую, широкой кости девушку в длинном замусоленном халате, расстегнутом на выпирающей широкой груди, из-под коего торчала белая сатиновая в мелкий синий цветочек ночная рубашка. Широкую талию перехватывал пояс, завязанный на животе на два узла и отличавшийся по цвету от тона халата. Лицо было с широкими скулами и черными усиками под широким носом. Широкие плечи расправлены, откинуты назад. Широкие бедра ясно показывали, что ноги под халатом не менее мощные и прочные. Вся фигура девушки говорила об ее внушительности и уверенности в себе.

Увидав парня, она мгновенно приглушила голос:

– Это ты, Глот? Ты зачем приперся на эту хату? У тебя что, своей норы нет?

Подхватила его и закричала, поворачивая лицо в сторону комнаты:

– Карась, принимай Глота, он, кажется, ранен!

Из комнаты высунулся полуодетый молодой человек с лицом как из-под топора – как будто папа Карло начал делать Буратино, но бросил, едва успев обсечь полено колуном. Запихивая синюю майку в черные трусы, подбежал и подхватил из женских рук Глота. Все его движения были тупыми и тяжелыми.

Девушка встревоженно выглянула на лестничную площадку, прислушалась и, успокаиваясь, закрыла дверь.

Карась держал Глота под руки, раздумывал, не двигался с места.

Девушка определенно не испытывала удовольствия, оттого что гость притащился к ним в таком виде. На лице проступало раздражение и опасение. Между тем метнула едкий взгляд на Карася:

– Чего теперь думать, Карась? Волоки на диван этого урода! Нашел куда припереться!

Карась потащил Глота в комнату.

Коридорчик был небольшим, но все углы его чем-то заставлены, завалены – не пропихнешься, не зацепив чего-нибудь. Ноги Глота волочились по полу, задевая то одно, то другое, сдергивая с мест и валяя, и девушка шла следом, недовольно возвращая все на свои места.

В комнате также был бардак. На всех стульях лежала скомканная одежда, какие-то мятые тряпки висели на дверях и стенах, на полу разбросана обувь и носки, на окне нечто, отдаленно напоминавшее занавески, на мебели – стаканы и бутылки, на столе – тарелки с вчерашними, а может быть, с позавчерашними остатками еды.

Глота положили на зашарпанный диван. Он застонал, открыл глаза и пошевелил губами, но никто не услышал, что он сказал.

Девушка разорвала рубашку и осмотрела рану.

– Здесь пуля сидит, – сказала. – Где ж его так?

– А черт его знает? – отозвался Карась, торопливо напяливая одежду. – Он вечно куда-нибудь вляпается! Видно, на какой-то тачке погорел! Не привел он там хвоста? Говорил же я ему – не переусердствуй с этой девкой! Понравилось ему катать ее по городу голой! Хоть бы погладил после работы, так нет, сам не ам и другим не дам! Собака на сене! Скотина! Звони, Роза, Гусю и Фишке, пускай мчат сюда что есть духу, надо этого козла лечить!

– Козел-то ценной породы! – Роза закурила сигарету, пыхнула дымом перед собой. – Сколько он тебе тачек натаскал? Другой за год не сделает столько, сколько этот за неделю!

– Поэтому и спешу, чтобы не подох прежде времени. – Карась застегнул ремень на брюках и посмотрел на Глота: – А то истечет кровью.

– Этот не подохнет. – Роза взяла телефон и со знанием дел весомо заметила: – Он живуч, как червяк.

Прошло с полчаса времени, как на пороге появились Гусь и Фишка.

У Гуся была длинная тонкая шея, за что он и получил свою кличку. Голова болталась на этой шее так, что, казалось, еще чуть-чуть, и она отвалится. Он тянул шею вперед, а затем, как пружиной, отбрасывал голову назад, но потом раз за разом все повторялось. Двигался Гусь плавно, переваливался с ноги на ногу.

Фишка же, напротив, был подвижен и шустер, всегда выскакивал вперед, как бы стараясь опередить события. Он то и дело шмыгал носом, хотя нос не был ничем забит, просто это была укоренившаяся привычка, от которой тот отвыкнуть не мог, а все, кто его знал, уже не обращали на это внимания. Ходил, приседая при каждом шаге.

Карась сразу, ничего не объясняя, показал на Глота:

– Берем – и в больничку!

Фишка нырнул в комнату первым, Гусь плавно качнулся следом. Они ни о чем не спрашивали, знали: все равно Карась не станет распространяться. Подхватили Глота с дивана. Тот заурчал что-то, не приходя в сознание.

Карась накинул на себя пиджак и шагнул следом. Когда подъехали к больнице, осмотрелся и приказал ждать. Сам скрылся за дверью.

Глот пришел в сознание, тусклым взглядом обвел подельников и опять ушел в прострацию.

Карась не возвращался долго, а когда появился, занудно поторопил:

– Быстро тащим наверх. Операционная свободна.

– Вы куда, – остановила при входе какая-то медсестра, – в приемный покой сначала!

– Не видишь, человеку операция нужна? Его ждут! – тупо приглушил ее Карась.

Медсестра пожала плечами, отвернулась.

Глота подняли наверх.

– Да здесь же пулевое ранение, – удивился моложавый врач, осмотрев рану. – А вы говорили, что с мотоцикла упал!

– Вот я и говорю, доктор, с мотоцикла упал, операция ему нужна. – Карась угрожающе вытащил пистолет. – И чем быстрее, тем лучше, доктор!

– С мотоцикла так с мотоцикла, – помрачнел врач.

Глота отвезли в операционную. Карась вошел следом. На него зашумели медсестры. Он недобро набычился, вновь доставая оружие:

– Мне можно. Так надежней.

Гусь и Фишка остались за дверью.

Фишка, приседая, шмыгая носом, двигался по коридору беспрерывно, заглядывая в кабинеты к медсестрам и врачам, следя за тем, чтобы никто не звонил по телефонам.

Гусь дергал головой и стоял на месте.

Когда операция была закончена и Глоту наложили повязку, Карась, не церемонясь, приказал Гусю и Фишке забрать подельника, а сам положил на операционный стол пачку денег.

Врач хмуро проводил глазами оперированного с его дружками, устало проговорил:

– Уколы надо будет поделать и перевязки. А это, – показал на деньги, – заберите.

– Ничего, он живуч, доктор, выживет! – холодно ответил Карась. – А деньги ваши.

Он прикоснулся к руке врача, и тот от этого прикосновения вздрогнул.

– Вам лучше все забыть. Это продлит вашу жизнь. Прощайте.

После того как Карась покинул отделение, врач позвонил в полицию.

У Акламина появилась новая информация с новыми словесными портретами.

Глота после операции Гусь и Фишка отвезли на ту же хату.

Прошло время, и Глот поднялся на ноги. А поднявшись, стал искать Сашу, чтобы вернуть Ксению, права на какую, по условиям игры, у него были еще на трое суток.

Он не забыл, что на последнем деле Ксения подвела его, захотела выйти из игры, нарушила правила. И по условиям игры за ее поступок должен ответить Саша. Глот в этом случае мог поступить по своему усмотрению: или забрать Ксению еще на один полный срок, или потребовать от Саши выкуп. Но выкуп Глоту был не нужен, он хотел увеличить для Ксении срок.

Она была удачлива. За неделю он с нею прибрал к рукам пять новеньких иномарок за хорошие бабки. Ни одной старой машины. На Ксению всякий раз выпадал в их игре джекпот, как будто она была создана, чтобы срывать банк новенькими авто.

Глот пригонял их Карасю, приводя того в восторг.

И скоро Глот нашел Сашу у Нарцисса.

Нарцисс был хозяином бильярдного клуба «Нарцисс», в котором была спрятана небольшая, скрытая от глаз, с охраной у дверей, подпольная игровая комната, где проходили картежные игры, в каких ставками, помимо денег, были девушки. Играли обычно по несколько человек.

Сейчас Саша сидел за столом с картами в руках. Желтоватая рубаха с короткими рукавами не очень подходила ему по цвету, как-то не вязалась с его черными глазами. Он сам ощущал это – и не чувствовал себя комфортно, как обычно. Может, рубаха и не была причиной, может, какие-то предчувствия мучили его, но он определенно был неспокоен. Ставки росли. Саша умело распалял игроков.

По сторонам стола стояли ждущие своей очереди, а также два судьи в белых рубахах и белых брюках. Без судей было нельзя, они свидетельствовали, что сделка по итогам игры прошла честно, условия оговорены полностью.

Когда на кону была уже большая сумма и из четырех игроков остались двое, Саша предложил:

– Ставлю против кона даму бубен! Возражения есть? – И по глазам второго игрока увидал, что тот был готов к такому предложению.

Второй игрок хоть и ждал этого момента, но затих в раздумье: все-таки на кону было много денег, и он был бы не против сорвать такой куш.

По условиям игры, в конце каждый игрок мог поставить против кона любую девушку, тогда и противная сторона должна была также поставить девушку. Если противная сторона не ставила девушку, она должна была взамен увеличить сумму на кону на двадцать процентов.

Если стороны не договаривались, куш уходил Нарциссу. Если договаривались и ставки были приняты двумя сторонами, тогда игроки обменивались девушками. У Нарцисса оставалось десять процентов, а все остальное на кону делилось поровну между игроками. Или же, если была только одна девушка, производился обмен девушки на двадцать процентов. От остальной суммы Нарцисс забирал десять процентов, остаток делился игрокам напополам.

В том же случае, если ни одна из сторон в конце не ставила против кона девушку, она должна была поставить двадцать процентов от суммы на кону. И игра завершалась обычным порядком. Но при этом шестьдесят пять процентов от суммы, стоявшей на кону, отходило Нарциссу, игрок-победитель получал только тридцать пять процентов, проигравший – ничего.

Второй игрок, лет двадцати семи, худощавый, светловолосый, спокойный на вид, с выражением на лице, по какому нельзя было определить его истинного настроения.

Как ни старался Саша, он не мог почувствовать своего соперника.

Игрок был в черной рубахе с подвернутыми рукавами. Из нагрудного кармана выглядывал уголок белого платочка. Смотрел прямо перед собой, лицо без хитринки в глазах, открытое, но как бы подернуто туманом. Так и хотелось заглянуть под этот туман и прочитать его мысли. Однако пробиться сквозь него не удавалось. Он держал руки перед собой, прижимая к столу карты, не дергался, обдумывая свой шаг. Наконец решился и объявил:

– Ставлю против кона даму треф! Нет возражений?

Итак, ставки были сделаны.

Судьи окинули взглядами игроков, ждали ответа.

Каждый должен был вслух подтвердить свое согласие на обмен ставками.

Если Саша отказывался от дамы треф или второй игрок от дамы бубен, тогда отказавшийся признавался проигравшим, Нарциссу отходило восемьдесят процентов от суммы на кону, остальные получал выигравший.

– Смотрим даму треф, – согласился Саша.

– Смотрим даму бубен, – подтвердил свое согласие второй игрок.

Игроки шепнули что-то своим подручным, маячившим у них за спинами, и те выскользнули из комнаты. Пока их не было, в комнате установилось безмолвие. Молчали все. Так требовали правила игры.

Но вот двери раскрылись, и в комнату ввели даму треф и даму бубен.

Дамой треф была изящная черноволосая красотка с ярким лицом, от какого трудно оторвать глаза. Оно как бы завораживало, и все остальное уже было приложением к этому лицу, хотя приложением весьма красивым и притягивающим. Длинные стройные ноги, тонкая талия, грудь и бедра приковывали взгляды. У присутствующих загорелись глаза. Дамой бубен являлась Ксения.

Обе красавицы были свежи, в одних стрингах.

Саша поднялся из-за стола и подошел к даме треф, осмотрел ее со всех сторон, прикоснулся пальцами ко многим частям тела, попросил:

– Зачитайте.

Подручный второго игрока, в черной футболке и джинсах, чуть сутуловатый, с острым подбородком, протянул лист бумаги одному из судей, и тот прямо с листа стал читать:

– Имя: Фаина. Фамилия: Палия. Совершеннолетняя, владеет искусством секса в совершенстве, пишет стихи, владеет английским языком и манерами. Условия обмена: десять дней, без ограничений рамок использования, не допускается физическое насилие. Игрок: Юлий Дончаров.

Саша еще раз осмотрел даму треф и отошел на свое место. После него поднялся Юлий Дончаров. Подступил к даме бубен и, точно так же, как только что делал Саша с дамой треф, осмотрел со всех сторон Ксению, тоже погладил пальцами части ее тела и тоже попросил:

– Условия.

Подручный Саши, верзила с нависшим лбом, в серой размахайке, широких штанах, протянул лист бумаги второму судье, и тот зачитал:

– Имя: Ксения. Фамилия: Речерская. Совершеннолетняя, девственница, владеет английским и немецким языками, рисует, имеет благородное происхождение и благородные манеры. Условия обмена: десять дней, использовать в любом виде и назначении, кроме секса, и не допускается физическое насилие. Наличие девственности подтверждается медицинской экспертизой и может быть немедленно проверено специалистом в присутствии игроков и судей. Игрок: Саша Апро.

Юлий Дончаров с любопытством глянул на Ксению Речерскую еще раз, снова осмотрел ее с ног до головы и вернулся на свое место.

Наступила минутная пауза.

Потом голос подал один из судей:

– Итак, у каждой стороны есть права и обязанности. В данном случае каждая сторона является одновременно стороной передающей и стороной принимающей, и каждая сторона обязана соблюсти оговоренные условия. В случае нарушения условий одной из сторон виновная сторона должна будет выплатить противной стороне выкуп в сумме, равной двум суммам на кону, либо отдать для использования свою даму на целый месяц. Право выбора остается за стороной пострадавшей. Таким образом, мы свидетельствуем, что обмен завершен, и сумма на кону делится поровну после отчисления игровой комнате десяти процентов. В завершение всего пожмите друг другу руки, что будет подтверждением полного согласия с условиями сделки. А мы засвидетельствуем ее окончание.

Игроки поднялись со своих мест и пожали друг другу руки. Все, дело было сделано.

Саша был рад, ибо отхватил изрядную сумму с красивой девушкой в придачу. Ксения Речерская приносила ему удачу, поэтому Саша ни за какие коврижки не хотел терять ее, она для него была как талисман. Еще не было игрока, который бы отказался от Речерской, но уже было немало тех, кто приходил и садился играть с ним повторно ради того, чтобы заполучить Ксению еще на десять дней.

Эту игру придумал Саша и заставил Ксению участвовать в ней. За что теперь она ненавидела его и боялась.

Саша был бывшим уголовником, для него ничего не стоило убить человека. Первый раз он увидел Речерскую на улице и насильно посадил к себе в машину, с этого все началось. Потом исчез на два года, и она забыла о нем. Но он снова появился и больше не отпускал ее от себя ни на шаг, запугал ее родителей.

Поначалу она думала, что он хотел положить ее в свою постель, но быстро поняла, что ошиблась. Саша не только сам не трогал ее, но и других на пушечный выстрел не подпускал. На ее девственности держал удачу за хвост.

Но для Ксении эти игры были мучением. Она хорошо знала, что Саша сильно влюблен в нее, но рамки этой игры, какую сам же изобрел, не давали ему возможности овладеть Ксенией целиком. Речерская стала как бы мечтой не только для тех, кому доставалась в игре, но и мечтой для самого Саши. И он, любя Ксению, одновременно ненавидел ее за то, что не мог овладеть ею. Он стал заложником собственной игры.

Ей приходилось приспосабливаться. Она видела, что выжить здесь может только сильный и упорный, способный идти по головам других, как делал это Саша Апро. Он безжалостно убирал с дороги всякого, кто был ему больше не нужен или путался под ногами. А девушка сильнее всего желала избавиться от самого Саши. Она искала человека, какой мог бы освободить ее и поднять на ступень выше. До сих пор ей не везло. Сейчас же смотрела на Юлия Дончарова, в руках какого оказалась, – и тоска больно стискивала сердце. Чем станут для нее предстоящие десять дней? Неизвестно.

Судьи быстро пересчитали все деньги на столе, отложили сумму для Нарцисса и передали Саше и Юлию их доли.

За стол уже садились новые игроки, когда в комнату неожиданно не только для Речерской, но и для Саши влетел Глот. Смотрел исподлобья, лицо искривлено, полы серого пиджака распахнуты. Прямиком направился к Саше. Он возник как будто из-под земли, из небытия. Они полагали, что Глот был мертв, но вдруг увидели его живым.