Челябинск. Любимых не выбирают

Лев Владов. Страна заборов

Где-то я читал, что чем более развито общество, тем меньше в нём ограждений.

В цивилизованном обществе нет тупых проблем типа парковки на тротуаре. Люди просто не паркуются на тротуаре, потому что это неэтично по отношению к другим. Уважение к другим появляется, когда человек начинает уважать себя – он не делает того, чего бы не хотел получить по отношению к себе.

По факту, все заборы появляются из-за нескольких процентов людей, нарушающих какие-то законы. Впрочем, как и замки в дверях или сигнализации в автомобилях. Ведь в мире есть места, где люди не запирают дома и не закрывают автомобили. Развитые общества существуют, и разумные люди стремятся в них оказаться.

Количество заборов можно считать индикатором здоровья общества. Россия сегодня болеет – с каждым годом разного рода ограждений становится только больше. Вдумайтесь: за последние несколько лет появились обязательные стандарты на озаборивание школ, автостанций, вокзалов, всех уличных перекрёстков! Россияне ежедневно уже видят больше квадратных метров заборов, чем озеленения. Это разрушительно влияет на психику людей.

Я иду по городу, смотрю – полиция за забором, университет за забором, суд за забором, больница за забором. Даже Правительство области за забором! Да что с вами? От чего вы закрываетесь?

Александр Олексюк. Банановые республики

Заметил одну дурацкую тенденцию: во дворах простых панельных саркофагов с поразительной прытью растут частоколы изгородей. Иногда это принимает карикатурные формы: двор дробится на фрагменты, как на маленькие банановые республики, каждая из которых стремится огородиться от соседей. Если смотреть на такой дворик сверху, то он будет напоминать лабиринт из металлоконструкций, ворот и шлагбаумов, по которому бродят грустные, угрюмые люди.

Был однажды у друзей, те рассказывали, как женщина из дома напротив кричала белугой: «Ваши собаки забредают на нашу часть двора и там гадят!». Быть забору, подумалось тогда. И действительно – вот он, красавец, стоит, не пройти и не проехать. Петляешь, как лабораторная мышь, хочешь найти выезд, но повсюду наталкиваешься на заборы и ворота.

В другом дворе искали нужный дом. Заблудились. Тут забор, там забор, пришлось ехать в объезд по разбитой дороге и заезжать в квартал с тыла. Вроде нашли нужный адрес. Во дворе спрашиваю у грузного мужчины в трико: «Скажите, а зачем вам забор? А если, не дай Бог, пожар или скорую кто-то вызовет, как проехать?» – «Для безопасности забор нужен», – важно сказал мужчина в трико, забираясь в большой, тяжелый Land Cruiser.

Ну, насчет безопасности могу поспорить: морды бьют друг другу все больше у баров, а пускают в ход ножи зачастую на пьяных кухнях, по ту сторону забора. Возможно, я ошибаюсь, и в заборах есть какой-то по-настоящему важный, практический смысл, но мне представляется, что дело здесь вот в чем. Жильцы типичной челябинской панельки вдруг решают, что настало время для запуска системы «свой-чужой», как у крылатой ракеты, и начинают городить забор. В нашем дворе – свои, в соседнем – чужие. Общество фрагментируется, нарастает раздражение, возникают конфликты, чужие становятся еще более чужими, а милый двор с клумбами в автопокрышках начинает походить на тюремный дворик.

Откуда все это пошло? А вот откуда: первый забор построил Каин, убивший своего брата Авеля; на Каина стали нападать звери, и он нашел решение – забор.

Такая вот преемственность.

Тракторозаводский район, жилой дом и забор. Фото: РГ

Расстояния

В Челябинске насчитывается полторы тысячи улиц. Самая длинная – проспект Победы. Тянется он аж на двенадцать километров и пересекает сразу три городских района – Курчатовский, Калининский и Тракторозаводский (преодолеть его пешком мои ноги отказались, и я был им очень благодарен). Проспект основали в честь 20-летия Победы в Великой Отечественной войне. Открытие состоялось 9 мая 1965 года. Эта крупная транспортная магистраль лидирует также и по количеству домов – последнее здание имеет номер 400.

На три километра короче относительно молодой и современный Комсомольский проспект, он занимает второе место. Когда его продлят до Академика Макеева, он вполне сможет побороться за звание лидера.

В спину Комсомольскому дышит улица Братьев Кашириных, у нее восемь с половиной километров. Учитывая то, что до восьмидесятых годов ее на карте вообще не было, это неплохой результат. Стоит отметить, что свои километры Каширка «намотала» за счет строительства в девяностых развязки у Торгового центра и застройки Тополиной аллеи в двухтысячных.

Главная улица города – проспект Ленина – тянется лишь на семь километров. Сей относительно скромный результат он компенсирует шириной, мощью и концентрацией всего самого «жирного», включая площадь Революции, областное Заксобрание, Южно-уральский государственный университет, соседство с Кировкой и многое другое. Нигде больше нет такой роскоши.

Немного отстаёт от Ленина одна из старейших улиц Челябинска – Российская. На ее счётчике шесть километров. Она тянется от ЧГРЭС до слияния с улицей Свободы, и это поистине улица архитектурных контрастов, линия сращения эпох – мрачных сталинских времен, оттепельных шестидесятых годов, сереньких позднесоветских и ярких нулевых. Не скажу, что Российскую очень уж украшает следственный изолятор №1 и тюрьма для рецидивистов, что располагаются напротив плавательного бассейна (тюрьма в центре мегаполиса – это как надо было обкуриться?), но они тоже часть города, которую не выкорчевать.

А вообще, если разобраться, километры – не бог весть какое достоинство. Иной переулок длиной метров пятьсот, скромный и неприметный, может похвастаться историями, которые не грех переложить на бумагу. Собственно, этим и руководствовались я и мои соавторы при составлении нашего альманаха. Уверен, есть такие истории и у вас.

Давайте еще немного поговорим об улицах и районах. Точнее, об их именах.

Пройду по Абрикосовой…

…Сверну на Виноградную, и на Тенистой улице я постою в тени…

Слова из песни Юрия Антонова перекатываются во рту, как мармелад или монпансье. Порой кажется, что ты даже чувствуешь сладкие запахи – настолько всё до невозможности карамельное.

Челябинску, как и сотням других российских городов, больших и маленьких, в наследство от семидесяти лет господства советской идеологии осталась чудовищная топонимика. Поди сыщи населенный пункт без улицы Ленина и хотя бы бюста вождя пролетариата – не получится. «Воровского, Котовского, Кашириных и Блюхера… как будто в детство давнее зовут меня они». Господи, кто все эти люди? Чем они заслужили уважение малой родины моей?

Вот, допустим, Цвиллинг Самуил Моисеевич. В детстве я и не догадывался, что Цвиллинг – это фамилия, а не какая-то сложная деталь трактора. Историческая персона, один из организаторов Октябрьской революции 1917 года (или переворота, как вам будет угодно). В молодости разбойничал, ограбил аптеку, застрелив хозяина, своего родственника, чуть не закончил жизнь у расстрельной стены, но отделался легким испугом. В Первую мировую служил в Челябинске, потом ушел в подполье. Уже после революции, в Гражданскую, говорят, ездил с обозами и грабил местное население («занимался экспроприацией»). В общем, активный был товарищ. По одной из версий, за деяния свои он все-таки поймал пулю… И вот теперь его памятник стоит рядом с кинотеатром имени Александра Сергеевича Пушкина. «И чувства добрые я лирой пробуждал».

Или вот Блюхер Василий Константинович. Также видный участник Гражданской войны, воевал на Южном Урале, брал Оренбург, давил казаков и другую условную контру. В тридцатых получил звание маршала Советского Союза. В 1937 году участвовал в вынесении смертного приговора Михаилу Тухачевскому, а через год и сам был казнён.

Кстати, о Тухачевском. Тоже имел отношение к Челябинску – отбивал город от армии Каппеля. В 1921 году жестоко подавлял крестьянские восстания по всей стране, применяя химическое оружие (!) и выжигая всё на своем пути. Его знакомый по германскому плену французский офицер Реми Рур говорил: «Не то чтобы он был жестоким – просто он не имел жалости».

Отличная компания, не правда ли?

Разумеется, все эти люди до определенного исторического периода существовали в понятной нам системе координат. Все мы выросли на фильмах и книгах об Октябрьской революции, Гражданской войне, о белых и красных – о том же Чапаеве, например, – и в какой-то степени считали «наших» героями. Но сейчас-то надо понимать, что в гражданской войне по определению не может быть героев. Нет никакой доблести в том, чтобы затопить в собственной стране кровавую баню с миллионами погибших сограждан.

Поймите, я сейчас не об истории. Мне просто не нравятся наименования многих наших улиц, хотя уже привык к ним с детства. Мне хочется гулять по Абрикосовой, свернуть на Джона Леннона, а там и до какой-нибудь Тенистой доковылять. Но как повернуть время вспять, отдать проспекту Ленина отнятое когда-то имя Спартака (еще раньше это вообще был Южный Бульвар), а улицу Кирова снова называть Уфимской? Я не знаю.

Впрочем, помимо официальных наименований улиц, районов и объектов есть ведь еще и народные.

Цвиллинг на фоне кинотеатра Пушкина. Фото: интернет

С народом трудно спорить

Однажды поздно вечером после посиделок с друзьями я заблудился в другом конце города, километрах в десяти от своего дома. Подробности опущу, ибо они в данном случае несущественны (с кем из вас такое не случалось?). Ноябрь, холод, вокруг тьма египетская и бог знает какой населенный пункт вообще. Ни общественного транспорта, ни прохожих, ни света в окнах. Только одинокие машины проносятся мимо. Пробовал голосовать, но тщетно, ночные водители – народ пугливый.

Прошлепал я пешком минут десять, пока возле меня не притормозил один добрый самаритянин.

– Куда тебе? – спрашивает.

А я замерз, как сопля на морозе, и ни слова выдавить не могу. Адрес был сложный, какие-то загогулины, переулки-проезды-строения.

– Эк тебя, дружище, – сочувствует водила. – Хоть примерно скажи.

И тут меня осеняет:

– Три тополя!

Самаритянин доволен:

– Так бы сразу и сказал. Прыгай!

В общем, доехал я с комфортом, в тепле, без докучих разговоров и даже под «Led Zeppelin».

Удобная это штука – народная топонимика.

Три тополя

Местные жители знают, что так называется небольшое одноэтажное торговое заведение по улице Братьев Кашириных напротив главного корпуса ЧелГУ. Я и сам часто там отоваривался. Но дело, разумеется, не в нем.

Когда-то этот район был настоящей пустыней без всякого транспортного сообщения с центром города. Извращенцы-градостроители решили поставить эксперимент: можно ли вести полноценную жизнь в условиях, когда нет ни автобусов, ни трамваев, со всех сторон дуют буйные ветра и полно грунтовых вод из-за близости реки? Взяли и построили на пустыре три высотных жилых дома. Острый на язык народ тут же окрестил эту нехитрую архитектурную композицию «Три тополя» в честь известного фильма с Ефремовым и Дорониной.

Дома выстояли, не провалились под землю, а со временем обзавелись многочисленными соседями. Сейчас это густонаселенный спальный район, «бетонное гетто», но ты любому таксисту скажи: «Три тополя», – и он не станет переспрашивать.

Мужик с пистолетом

Тоже популярный топоним. Родился он в 1975 году, когда на торце нового дома у перекрестка проспекта Победы и Молодогвардейцев установили барельеф знаменитой фотографии «Комбат». Ее во время войны сделал фронтовой репортер Макс Альперт. По одной из версий, на снимке изображен младший политрук Алексей Еременко, который погиб буквально через несколько секунд после щелчка затвора фотоаппарата. В общем, серьезная история. Но люди же у нас привыкли всё упрощать, поэтому «Комбат» очень быстро стал просто «мужиком с пистолетом».

Досталось ему однажды. В 1997 году на небольшом пятачке перед домом построили трехэтажный магазин бытовой техники. Вы же знаете, у нас это любят – найти свободную площадку, но не зеленую лужайку на ней разбить, а воткнуть какую-нибудь бетонную хреновину. «Комбата» демонтировали. (Кстати, вопрос: они о чем думали, когда принимали решение о строительстве? Что это просто так висит, для красоты? Эдак ведь можно, прости Господи, и «Орленка» на Алом поле снести ради чебуречной).

Но врагу не сдается наш гордый «Варяг». Общественность громко возмутилась – писала письма и митинговала. На борьбу ушло – мама дорогая! – пять лет. В итоге в 2002 году барельеф вернули на место, подняв чуть повыше аппендикса «РБТ». Целиком в прежнем виде он уже не был бы виден, поэтому пришлось его немного подрезать.

Случился и еще один казус, связанный уже с народным наименованием места. «Рембыттехника» однажды решила использовать топоним в рекламе своего магазина – дескать, найти нас легко, мы тут, у «мужика с пистолетом». Вновь подключилась общественность, и магазин предсказуемо получил по загривку от антимонопольной службы. Рекламу сняли…

…но, как ни крути, в народе «мужик с пистолетом» навсегда останется таковым. С народом трудно спорить.

Пентагон

Самый длинный жилой дом Челябинска по количеству подъездов – их двадцать восемь! – расположен по адресу Чайковского, 185 (по длине в метрах он уступает лишь дому на Барбюса, 3 – 670 и 800 метров соответственно). Построен в 1984 году, выходит своими сторонами на улицы Чайковского, Братьев Кашириных, Северо-Крымскую и Университетскую набережную.

Кто и почему назвал его Пентагоном, бог ведает. Если вы помните, штаб-квартира министерства обороны США имеет форму правильного пятиугольника и полностью замкнута – стало быть, с ней у нашего дома нет ничего общего. Возможно, происхождение названия заключается в том, что дом не тянется в длину, а имеет форму странной ПОЧТИ ЗАМКНУТОЙ загогулины с одним открытым проездом и двумя арками. Словом, откройте карту города и посмотрите. И впрямь забавная штуковина.

Порт-Артур (или просто Порт) и Кирсарай

Поскольку у нас нет ни морей, ни моряков, наш Порт-Артур сугубо сухопутный. Находится он в Ленинском районе и занимает территорию, ограниченную железной дорогой и улицами Барбюса и Дзержинского.

Первые упоминания о челябинском Порте относятся к 1906 году. Вернувшиеся с русско-японской войны уральские казаки назвали поселок Шугаевский в честь годовщины падения русской крепости в Маньчжурии. Собственно, сами казаки и составляли основной контингент обитателей. Жили они там на широкую ногу, шумно и дерзко, нарушая все возможные безобразия и обеспечивая поселку славу грязного бандитского угла. По крайней мере, так утверждают краеведы.

Жили там и железнодорожные служащие, все эти грузчики, сцепщики вагонов и иже с ними – дорога-то рядом, где им еще жить. Строили они свои землянки бессистемно, как Бог на душу положит. Это, кстати, вообще типичный стиль для «градостроителей» конца девятнадцатого – начала двадцатого веков. Взять тот же знаменитый Кирсарай, расположенный позади Теплотехнического института (там, вблизи водного источника, на местной глине делали кирпичи, и делали их в сараях – отсюда и топоним). Любой современный мегаполис начинался с землянок и бараков, обитателям которых поэт Владимир Маяковский посвятил свое стихотворение «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»: «Через четыре года здесь будет город-сад».

Конечно, на возведение наших «садов» ушло больше времени, но с годами и Порт, и Кирсарай, разумеется, разрослись и преобразились. Однако историческая память – штука посильнее «Фауста» Гёте.

«Замполит». Фото: интернет

Нарушая правила

Говорят, в России строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Утверждение это давно пора пересмотреть, поскольку за последние двадцать лет и законов неоднозначных у нас прибавилось, и правоприменение напоминает игру в наперстки.

Но я сейчас о другом – о нашем внутреннем уважении к законам и правилам, о нашем врожденном их восприятии.

Как-то зимой я прогуливался по вечернему Челябинску. Путь был неблизкий – от «Спиридонова» до Автомобильного училища, – но погода для февраля стояла довольно комфортная, а внутри булькало хорошее настроение. Поздним вечером, когда нет дымки, автомобильных пробок и суеты, но есть иллюминация и подсветка красивых зданий, город очень даже неплох. За такие долгие переходы успеваешь насмотреться всякого.

На пустынном перекрестке Кирова/Кашириных одна шустрая бабушка, отодвинув меня в сторону, рванула на красный. Ее жизни ничто не угрожало, машин не было в обоих направлениях, поэтому она и пошла. Точнее, поперла, как танк, ей-богу. А я стоял на обочине в ожидании зеленого и задумчиво смотрел ей вслед. Вспомнил кое-что.

Несколько лет назад в Москве, в районе Калужской площади, я наблюдал такую картину: на светофоре у поворота стоит толпа пешеходов и ждет зеленого света. Машин нет, пусто. Но они терпеливо стоят и ждут, хотя дорога довольно узкая, просто отдельный рукав направо, а таймер на красном сигнале отсчитывает томительные полторы минуты. Я по привычке хотел было двинуть вперед – чего торчать-то столько времени! – но решил, что буду выглядеть глупо. Пошел вместе со всеми.

Этот короткий и, казалось бы, незначительный эпизод так въелся в память, что с тех пор у меня на красном светофоре всегда включается внутренний ручной тормоз, даже если нет никаких помех…

Не утверждая, что москвичи более законопослушны, я вот чего думаю: может, мы потому так странно и живем, что нам все равно, какого цвета сигнал светофора? Размажут по асфальту, не размажут – это еще бабка надвое сказала (видимо, та самая бабка), поэтому руки в ноги и бегом!

С другой стороны, не нарушаешь правила – не станешь рок-звездой.

Бабушкино

Иногда прогулки по городу становятся экскурсиями по прошлому, напоминая попытку войти в квартиру, где твоя бывшая супруга давно живет с другим мужчиной. Вроде родной дом, в котором ты провел много лет, сам ремонтировал розетки, менял смесители, клеил обои, валялся с пивом на диване перед телевизором… в конце концов, где все еще живет твой взрослеющий ребенок. Ан нет, теперь там дух иной, трусы на батарее болтаются чужие и носки в ванной стоят не твои. Хода нет. Максимум до прихожей…

В походах за материалом для настоящей книги забрел я в поселок Бабушкино. В девяностых годах там функционировал Центр Эстетического воспитания Калининского района – трехэтажное кирпичное здание, торчащее посреди глухомани. Очаг культуры для детей и подростков и свидетель нашего с друзьями грехопадения (подробнее – в главе «Си-Бемоль»).

Поселка, ясное дело, давно нет, теперь тут жилой квартал со школой, а в здании ЦЭВа – современный центр детского творчества. Ремонт, пластиковые окна, забор, парковка, кожаные диваны в фойе и тетушка на вахте.

– Чем помочь? – спрашивает.

– Ностальгия, – говорю. – Работал тут двадцать пять лет назад, выступал, преподавал. Можно пройтись по этажам?

– Нет. Тут везде камеры, все следят, кто пришел и зачем пришел.

В здании – тишина и пустота. То ли занятий нет, то ли дисциплина такая.

Ладно, бог с вами. Вышел, сел на лавочку. Сделал пару снимков на планшет. Тетушка выходит на крыльцо:

– Зачем вы нас снимаете?

– На память. Нельзя? У вас режимный объект?

– А вдруг вы террорист!

– Я вас умоляю…

Поглядела пристально. Скрылась за дверью, но еще долго следила за мной из окна.

Террорист Иван Помидоров, господи…

В этих стенах столько всего было: рок-н-ролл, ночные записи в студии, перекуры в туалете, новогодние утренники, детский смех и слезы, удачи и провалы, любовь и ненависть. Даже драки. Какие-то мимолетные четыре года, которые определили очень многое, если не всё.

Нельзя. Тут теперь везде камеры. И заборы.

Куда без них.

Бабушкино, бывший ЦЭВ. Фото: РГ

Голос улиц. Алексей, 46 лет

Был по случаю в «Ровеснике» на Теплотехе. Старый уж магазин, одно название осталось да маленький отдел со спортивными товарами. Гляжу – на прилавке рядом с боксерскими перчатками и коньками стоят шестнадцать (!) бейсбольных бит. Разные такие, из дерева и металла, короткие, длинные, по 400 и 800 рублей. Хотел даже поинтересоваться у продавца насчет лицензии на продажу оружия, но воздержался.

Челябинск – столица бейсбола.

Попасть в ворота

Аэропорт у нас есть. Мы же миллионный город, нам не положено без аэропорта. И пусть трафик у него пока чуть выше, чем в родном селе Мимино, он все-таки функционирует и даже совершенствуется.

Но вот беда: не вошел он в сознание народное как ворота города, не стал одной из узнаваемых открыток. Так что не будет с моей стороны самоуправством назвать полноценными воротами Челябинска наш железнодорожный вокзал.

Вот он – крутой. Причем он был таким с самого начала. Именно железной дороге наш город исторически обязан тем, что из сельскохозяйственного захолустья превратился в… ну, скажем, то, во что превратился.

Немного энциклопедических данных.

Существующее ныне здание, пришедшее на смену дореволюционному, было открыто 5 ноября 1965 года. Общая площадь помещений – около двадцати тысяч квадратных метров, высота залов ожидания – шестнадцать метров, в них одновременно могут разместиться до шести тысяч пассажиров.

В девяностые годы здание пришло в упадок. Реконструкцией занимались югославские специалисты. Лишь в 2005 году вокзал обрел тот внешний лоск, что мы наблюдаем сейчас. Он теперь один из лучших в стране, красивый и комфортный. Наши три каравая с солонками на макушках – символ гостеприимства.

Как пел Александр Розенбаум, я люблю возвращаться в свой город нежданно под вечер… и особенно под утро, сойдя на первой платформе с нашего скорого поезда «Южный Урал». Город только просыпается, он еще пустой, а ты с сумкой прыгаешь в шестнадцатый трамвай, катишься по Цвиллинга, через площадь, на Кирова и домой на северо-запад, где тебя ждут родные…

Я люблю наш вокзал. И есть у меня одна история.

Как я был беспризорником

Я часто прогуливал школу, причем не один-два ненавистных урока, а целые смены. Конечно, это плохой пример для подрастающего поколения, но такой уж из меня бездарный исполнитель хита «А я в твои годы!». Единственное, что меня оправдывает, это событийное и информационное наполнение прогулов. Я любил гулять по городу – там, где бурлит жизнь.