И. В. Сталин. Полная биография

По тюрьмам и ссылкам

В 1901 году в Баку создали прекрасную типографию, известную в конспиративной переписке под названием «Нина», и в первых числах сентября 1901 года начали печатание нелегальной газеты «Брдзола» («Борьба»). Передовая первого номера нелегальной газеты, озаглавленная «От редакции», принадлежала двадцатидвухлетнему Сосо.

Это первое известное нам политическое произведение И.В. Джугашвили-Сталина.

Обращает на себя внимание обнаруженное автором понимание единства интересов грузинских социал-демократов и социал-демократов России, понимание, свойственное в ту пору, да и позднее, отнюдь не всем: «Грузинское социал-демократическое движение не представляет собой обособленного, только лишь грузинского рабочего движения с собственной программой, оно идет рука об руку со всем российским движением и, стало быть, подчиняется Российской социал-демократической партии…» По мнению автора, «Брдзола» должна связывать и объединять борющихся русских и грузинских рабочих, «должна быть представителем Российской социал-демократической партии и своевременно сообщать читателю о всех тех тактических взглядах, которых придерживается российская революционная социал-демократия».

В воскресенье, 11 ноября, состоялась первая конференция Тифлисской организации РСДРП. 25 делегатов, представлявшие почти все тифлисские социал-демократические кружки, рассмотрели несколько вопросов и избрали Тифлисский комитет РСДРП. В состав комитета вошел и Иосиф. Вскоре, в конце ноября 1901 года, он отправляется в Батум.

Батум был тогда третьим после Тифлиса и Баку промышленным центром Закавказья. Через Батум вывозили нефтяные продукты из России. Ко времени появления Сосо Джугашвили в городе при населении в 30 тысяч человек было около 10 тысяч рабочих: грузины, армяне, русские, аджарцы, абхазцы, турки, греки и представители других народов своим тяжелым трудом создавали богатые прибыли для господ Нобилей, Ротшильдов, Манташевых, Хачатурянцев…

Жили рабочие в грязных предместьях: Барцхане, Городке. Особенно «колоритным» был поселок «Чаоба» – от слова «болото». На топкой земле были разбросаны кое-как построенные домики. В дождливое время, по колено в грязи, с трудом добирались хозяева до своих жалких лачуг.

Но приезде Иосиф нашел сплоченную группу рабочих: Сильвестр Тодрия, Константин Канделаки, братья Илларион и Дарсинан Дарахвелидзе, Герасим Каладзе и другие уже прошли немалую жизненную школу, были знакомы социал-демократическими идеями, стремились к решительной борьбе за свои права. И все же Иосиф остался ими недоволен.

На первом же собрании Иосиф сказал своим слушателям:

– Товарищи, я прислан к вам тифлисскими рабочими. Вы, наверное, знаете, что тифлисские рабочие проснулись ото сна и встали на борьбу. Батумские же рабочие, можно сказать, еще не проснулись. Я призываю вас последовать примеру ваших тифлисских собратьев по классу…

Отношения Иосифа с И. Рамишвили и Н. Чхеидзе, будущими столпами грузинского меньшевизма, сразу же стали враждебными. Не смущаясь этим, Сосо вместе с наиболее активными рабочими подготавливает оформление батумской общегородской организации революционных социал-демократов. На этом пути его ждал успех. В конце 1901 года в городе действовало по крайней мере 11 кружков, в которых объединялись рабочие разных национальностей.

В Гурии с давних пор была традиция встречи Нового года – «каланда». Вечером 31 декабря 1901 года на глухой окраине Батума за праздничным столом собрались необычные гости. Под видом новогоднего праздника 25–30 батумских рабочих встретились на социал-демократическом собрании.

Все было как водится: и вино, и снедь, и тамада – Миха Табуния, только речи резко отличались от обычных для такого рода застолий. Иосиф говорил несколько раз: об организации подпольной работы, стачек и демонстраций, о методах борьбы… Когда в комнату стал проникать свет зари, Иосиф позволил себе лирическое отступление:

– Вот уже и рассвет… Скоро встанет солнце… Так же светло будет нам, товарищи, в будущем, когда мы добьемся победы. Солнце будет светить для нас!

Плоды работы Сосо и его товарищей обнаружились на предприятиях Батума уже в начале 1902 года, и в первую очередь – в успехах забастовок. 26 февраля на заводе Ротшильда было вывешено объявление о расчете с 12 марта 389 рабочих. На следующий день забастовали все, требуя никого не увольнять.

Иосифа Джугашвили в Батуме в этот день не было. За десять дней до того, 17 февраля 1902 года, охранка арестовала почти всех членов Тифлисского комитета, и он поехал в Тифлис, чтобы выяснить обстановку и приобрести типографский материал. За «учителем» срочно был послан гонец, и он немедленно возвратился.

Через центр города манифестация направилась к тюрьме, но здесь полиция при помощи войск задержала более трехсот рабочих. С утра у пересыльных казарм, где содержались все арестованные, собралась многотысячная толпа – рабочие, их друзья, жены, дети. Открыто были подняты красные знамена, раздавались революционные песни. Не лишне будет подчеркнуть, что социал-демократы организовывали подчеркнуто мирную демонстрацию. Рабочие сознательно пришли без оружия (хотя некоторое количество револьверов имелось тогда в распоряжении комитета) и не думали о нападении на солдат. Руководители демонстрации (и в том числе Иосиф, одетый в рабочую блузу) находились тут же, в толпе.

Тем не менее власти применили оружие. Рабочие не подчинились, и тогда был открыт огонь. Толпа обратилась в бегство; на месте остались 14 убитых и 54 раненых. Подобной расправы еще не случалось в Закавказье. С начала века это было второе в России кровопролитие подобного размаха (первое – событие на Обуховском заводе за год до того).

Иосиф Джугашвили во время стрельбы находился в толпе: жандармские документы утверждают, что его видел там пристав 4-го участка Батума. Из воспоминаний рабочих известно также, что Иосиф вывел из толпы и доставил на квартиру раненого Геронтия Каландадзе.

Кровавое побоище произвело страшное впечатление на рабочих, но забастовка продолжалась. На следующий день, 10 марта, социал-демократы выпустили листовку, посвященную тем событиям. В день похорон, 12 марта, распространялась вторая. Вероятнее всего, что обе они принадлежали перу молодого Джугашвили.

Полиция наконец сумела нанести ощутимый урон батумским социал-демократам: 5 апреля 1902 года на квартире И. Дарахвелидзе в «Лиман-Мелье» были арестованы И. Джугашвили, К. Канделаки, Д. Дарахвелидзе и член нелегального гимназического кружка Вано Рамишвили. При обыске, однако, ничего особенного полиции найти не удалось (обстоятельство, свойственное всем последующим арестам И. Джугашвили-Сталина и свидетельствующее о его искусной конспирации), и товарищи Иосифа были вскоре выпущены. Самого же его засадили в тюрьму надолго.

Власти хорошо понимали, кто именно очутился у них в руках. В жандармском документе отмечалось, что Джугашвили «являлся главным руководителем беспорядков, произведенных батумскими рабочими… Руководя делом, Джугашвили держал себя в стороне, и потому не все рабочие знали о нем, с рабочими же постоянно соприкасался Канделаки, известный в рабочей среде за «помощника учителя».

Бесспорных улик против Иосифа Джугашвили было, однако, не так уж много. Поэтому он попытался создать себе алиби. В одном из жандармских документов сообщалось: «8-го сего апреля при свидании арестантов с посетителями одним из арестантов были выброшены на тюремный двор 2 записки, из коих в одной автор просит неизвестного адресата «передать в Гори, что Сосо Джугашвили арестован», а также «сейчас же сообщить об этом матери на тот конец, что если жандармы спросят ее: «когда твой сын выехал из Гори», то сказала бы: «все лето и зиму до 15 марта находился здесь (в Гори)…», а во второй записке просят какого-то Иллариона: «если приехал посланный в Тифлис человек, то скажи, чтобы он привез Георгия Елисабедова и вместе с ним пусть направил бы дело».

Поскольку записки попали к жандармам, они смогли арестовать их адресатов: учителя Сосо Иремадзе в Гори и Георгия Елисабедашвили в Тифлисе. Правда, ничего отягчающего вину И. Джугашвили от этих арестованных жандармы не добились и вынуждены были вскоре отпустить их. Безрезультатным был и обыск в Гори, допрос матери.

Следственная рутина тянулась обычным путем: допросы, очные ставки, запросы в другие города и учреждения. Лишь 17 июля 1902 года жандармы составляют описания своего узника: «Рост 2 аршина, 4,5 вершка (165–166 см). Телосложение среднее. Возраст – 23. Особые приметы: 2 и 3 пальцы на левой ноге срослись. Наружность: обыкновенная. Волосы: темно-коричневые. Борода и усы: коричневые. Нос: прямой и длинный. Лоб: прямой, но низкий. Лицо: длинное, смуглое и рябое».

В тюрьме он, чтобы не раскиснуть, с первых же дней установил для себя строгий распорядок: с раннего утра – гимнастика, затем изучение иностранного языка и, главное, чтение, чтение, чтение… Режим в тюрьме был не слишком строгим: она была заполнена битком, и администрация не всегда могла пресечь попытки арестантов к общению с волей. Иосиф сумел довольно быстро снестись с оставшимися на свободе товарищами, получал от них сведения о происходившем и даже писал листовки.

Следователи не торопились; более года просидел Иосиф Джугашвили в батумском тюремном замке. Поскольку администрации было известно, что он успешно поддерживает контакт с товарищами, оставшимися на воле, 19 апреля 1903 года его и группу других арестованных переводят в Кутаисскую тюрьму.

Когда заключенные с убогими своими пожитками собрались на тюремном дворе, произошла заминка: Иосиф, поддержанный товарищами, потребовал, чтобы для вещей администрация наняла подводу, а для заключенной женщины – Натальи Киртадзе-Сихарулидзе – извозчика. Требования арестантов пришлось удовлетворить. В Кутаиси, по выходе из вагона, Джугашвили закричал:

– Пропустите Наташу вперед, пусть все видят, что и женщины борются!

Иосифа поместили в так называемый «первый секрет» Большой тюрьмы. Кутаисская тюрьма славилась своим суровым режимом даже среди других узилищ России. Но и эти строгости не изменили поведения Иосифа. Еще в Батуме его характер был хорошо знаком тюремщикам, не раз и не два они имели возможность убедиться в твердости и настойчивости этого заключенного: Сосо неизменно во главе всех протестов против попыток ущемления прав и достоинств политических заключенных.

Не замедлил он проявить себя и в Кутаисской тюрьме. Вскоре по прибытии, 16 июля, Сосо организует забастовку заключенных. Волнения были настолько серьезными, что в тюрьму пожаловали губернатор и прокурор. Вызванный к начальству организатор выступления стоял на своем, и требования были в основном удовлетворены: политических заключенных перевели в общую камеру отдельно от уголовников; каждому разрешили, чтобы не спать на цементном полу, приобрести за свой счет тахту и т. д.

Наталью Киртадзе в кутаисском замке поместили в отдельную камеру. Тоска одолела ее, и заключенная подолгу плакала. Но вскоре она получила записку: «Что означают, орлица, твои слезы? Неужели тюрьма надломила тебя?» Написана она была рукой Иосифа.

Главное тюремное управление Министерства юстиции 17 августа 1903 года сообщало губернатору Батумской области: «На основании высочайшего повеления, последовавшего 9 июля 1903 года по всеподданнейшему докладу министра юстиции, крестьянин Иосиф Виссарионович Джугашвили за государственное преступление подлежит высылке в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции сроком на три года».

Этап постепенно собрался. К тюремному зданию пришли родственники и друзья высланных. У Иосифа не было в Батуме родных, но зато товарищей по борьбе – многие сотни. Ссыльные, окруженные конвойными солдатами, вышли из ворот. Этап направился к пристани, откуда через несколько часов должен был отойти товарно-пассажирский пароход на Новороссийск.

Путь был неблизкий: Новороссийск, Ростов, Царицын, Самара и далее по бесконечной Транссибирской магистрали… Для Иосифа то было первое, хоть и подневольное, путешествие по России, он еще не знал и не представлял, насколько отличается от родного ему Закавказья, к примеру, Восточная Сибирь, куда его забросила судьба.

Село Новая Уда Балачанского уезда Иркутской губернии, назначенное Иосифу местом проживания, затерялось в глухой тайге на знаменитом Жигаловском тракте, по которому перегоняли этапы заключенных. Этапу приходилось пробираться сквозь таежные сопки, переправляться много раз через реки и болота, чтобы добраться до Новой Уды от железной дороги. Легче было доехать зимой, по санному пути.

Иосиф Джугашвили прибыл в Новую Уду 27 ноября 1903 года. Поселился он в Заболотье у крестьянки Марфы Ивановны Ливинцевой, в доме на краю болота. Большая перегороженная комната с огромной русской печью, в переднем углу – стол, у перегородки – топчан.

Задерживаться в ссылке Иосиф не намеревался и времени даром не терял: он успел осмотреться, подготовиться к побегу. Первая попытка не увенчалась успехом: путник по неопытности не принял в расчет суровость сибирской зимы, замерз и даже слегка обморозил лицо. Пришлось возвратиться, запастись одеждой потеплее, и снова – в побег. Исправник Балачанского уезда сообщал в Иркутск 6 января 1904 года: «Новоудинское волостное правление донесло, что административный Иосиф Джугашвили 5 января бежал, приняты меры, телеграфировано в Красноярск…» Но задержать его не удалось. Крестьянин-ямщик довез беглеца до станции Зима, там он благополучно сел в поезд и спустя некоторое время был уже в Закавказье.

Приехал он не в Гори, где жила мать, и не в Тифлис, он поспешил в Батум – там ждали его товарищи по борьбе.

Почти за два прошедших года, в течение которых он был оторван от работы, в социал-демократическом движении Закавказья произошли немалые перемены. Раскол, имевший место на II съезде РСДРП, где четко определялись большевистско-революционное и меньшевистско- оппортунистическое направления в партии, разумеется, давал себя знать и в Закавказье. Вернувшиеся со съезда меньшевики сразу же повели раскольническую деятельность.

Внешняя причина раскола известна. Однако за внешними – и что бы ни говорили противники – малозначащими партийными обрядами стояло нечто весьма судьбоносное в дальнейшем пути России. Меньшевики почти сплошь состояли из евреев (украинских, польских, литовских, немецких). Следуя букве марксистского космополитического учения, они совершенно пренебрегали традициями исторической России, ее рабочими и крестьянами, всеми созидателями и собирателями. Напротив, Ленин, Сталин и большинство их сторонников исходили из российских интересов, оставаясь, разумеется, интернационалистами. Вот почему Ленин, а не Мартов (Цедербаум) стал у руля России в 1917-м, вот почему Сталин, а не Троцкий (Бронштейн) начал строить великое Советское государство.

Вот в такой момент Коба и возвратился в Тифлис. Требовалось какое-то время, чтобы разобраться в происходящем, определить свою позицию и встать на чью-то сторону. Коба не колебался: его симпатии на стороне большевиков. Был усилен и Кавказский союзный комитет РСДРП. Наряду с В. С. Бобровским и С. Г. Шаумяном в состав комитета был кооптирован и Коба.

Некоторое время весной 1904 года Коба провел в Гори, у матери. Почти двухлетнее пребывание в тюрьме и ссылке отразилось на его здоровье. По свидетельству В. Кецховели, навестившего Кобу в апреле этого года, он похудел и выглядел утомленным.

Известные нам обстоятельства из личной жизни И. В. Джугашвили-Сталина того периода очень скудны, воспоминаний почти не сохранилось. Можно лишь упомянуть, что в том же 1904 году он женился на Екатерине Семеновне Сванидзе.

Хорошо известно, что семейная жизнь русских революционеров всегда и везде подчинялась интересам дела, тем более у такого человека, как Коба. В Гори он не задержался, а отправился в Баку. Дело в том, что в мае 1904 года руководство Бакинским комитетом РСДРП захватили меньшевики, и Кавказский союзный комитет принял меры к тому, чтобы исправить положение.

На этот раз Коба в Баку долго не оставался. Ему поручили другие важные и сложные задания; все лето 1904 года он провел в разъездах по Закавказью, выступал на дискуссиях против меньшевиков, анархистов.

Заканчивался 1904 год. Неудачная для России война с Японией усугубила революционное брожение в стране.

В Закавказье либерально-буржуазные и дворянские группы также включились в эту «банкетную кампанию». Закавказские меньшевики предлагали рабочим принимать участие в банкетах либералов и выступать там с заявлениями о поддержке их конституционных пожеланий.

На одном из таких собраний в Тифлисе выступал Коба. Банкет состоялся в зале Артистического общества. Готовились к нему долго, и собралось более 700 человек. «Цвет» тифлисской интеллигенции и буржуазии, заполнив концертный зал и примыкающие помещения, намеревался продемонстрировать «свою политическую зрелость».

Готовились и большевики. Петр Монтин, бывший ученик Кобы по кружку, сколотил надежную группу рабочих-железнодорожников. Заранее добыли гостевые билеты. Придя поодиночке на банкет, рабочие сгруппировались вокруг Кобы и Монтина, до поры до времени делая вид, что не знакомы друг с другом.

С самого начала банкета стало ясно, кто и с какими целями организовал его. Присутствующим была роздана подготовленная резолюция. Председатель собрания и его товарищи были определены без голосования, и это вызвало недоумение тех, кто не был посвящен в механику происходившего.

Председатель сразу же объявил, что ораторы не должны выходить из отведенных заранее рамок и завершиться собрание должно принятием выработанной резолюции. Это вызвало протест: в противовес навязанной резолюции большевики передали в президиум свою. Прочитав ее, председатель побелел и категорически отказался огласить. В зале поднялся шум, послышались крики:

– Цензура не нужна!

Слово попросил Коба и, разумеется, его не получил. Тогда по знаку Монтина рабочие окружили Кобу, он поднялся на стул и, несмотря на крики, произнес краткую речь, завершив ее призывом:

– Долой самодержавие!

Лозунг тотчас подхватили рабочие и некоторая часть публики. Это произвело на всех остальных громадное впечатление. Все смешалось, часть испуганных либералов оросилась к выходу, другие стали теснить рабочую группу. Монтин подал сигнал, после чего большевики выбрались из зала и с предосторожностями, по одному, разошлись.

Первая русская революция началась с событий 9 января в Петербурге. Совпадение, конечно, случайное, но 8 января в нелегальной авлабарской типографии Кавказского союзного комитета была отпечатана листовка «Рабочие Кавказа, пора отомстить!». Написал ее Коба. «Русская революция неизбежна. Она так же неизбежна, как неизбежен восход солнца!.. Пора разрушить царское правительство! И мы разрушим его!»

Напряжение в Закавказье, как и во всей стране, стремительно нарастало. В Батуме 17 января забастовали портные рабочие и железнодорожники. Спустя сутки началась политическая стачка в Тифлисе, к 20 января она стала всеобщей. В тот же день началась забастовка в Кутаиси. Бастовали рабочие в Сухуми, Поти, Чиатурах… В Баку 6–9 Февраля произошли кровавые вооруженные столкновения между армянским и азербайджанским населением.

Коба в это время трудится с величайшим напряжением: 13 февраля он пишет листовку «Да здравствует международная солидарность!» – о событиях в Баку, 15 февраля – листовку «К гражданам» – о многолюдной демонстрации в Тифлисе. Коба все время в разъездах: он организует, наставляет, доказывает, спорит… Одной из самых ожесточенных схваток с меньшевиками стала для Кобы дискуссия в Батуме в апреле 1905 года. Ненависть оппортунистов к Кобе беспредельна.

В мае 1905 года появилась брошюра Кобы «Коротко о партийных разногласиях». Позиция Кобы была выражена в четких и строгих формулировках, понятных и доступных читателям-рабочим. Вот что писал он о назначении российской социал-демократии: «Наша обязанность, обязанность социал-демократии, – совлечь стихийное движение рабочих с тред-юнионистского пути и поставить его на путь социал-демократический. Наша обязанность – внести в это движение социалистическое сознание и объединить передовые силы рабочего класса в одну централизованную партию. Наша задача – идти всегда во главе движения и неутомимо бороться со всеми – будь то враг или «друг», – кто будет мешать осуществлению этих задач».

В октябре всю страну охватывает политическая стачка, в Тифлисе она стала всеобщей 15-го числа. Остановились предприятия и городской транспорт, прекратили подачу энергии электростанции, закрыты почта и телеграф, магазины, лавки. Прекратились занятия в школах, перестали выходить газеты…

Николай II 17 октября 1905 года подписал манифест, в котором обещал даровать свободу совести, собраний и союзов…

Весть о царском манифесте пришла в Тифлис в ночь на 18 октября. С утра на Головинском проспекте у редакции газет собрались толпы народа.

На митинге верховодили меньшевики. Начало положили Н. Жордания и И. Рамишвили. Последний торжественно возглашал:

– Отныне самодержавия нет, самодержавие умерло! Россия входит в ряды конституционных государств!

Затем последовали лозунги, призванные запутать рабочий класс:

– Мы не хотим оружия, долой оружие!

Настроение огромного митинга было благодушным: как же, бескровная победа, зачем еще и оружие! Но большевики, не смущаясь этим, стали рассеивать конституционные иллюзии собравшихся.

Выступил и Коба.

– У вас одна плохая привычка, – заявил он, – о чем я должен вам прямо сказать: кто бы ни вышел и что бы ни сказал, вы встречаете с радостью и аплодисментами. Вам говорят: «Да здравствует революция!» – вы аплодируете. «Да здравствует свобода!» – вы аплодируете, это хорошо. Но когда говорят: «Долой оружие!», вы и этому аплодируете. Какая революция может победить без оружия и кто тот революционер, который говорит: долой оружие? Оратор, который это говорит, наверное толстовец, а не революционер, и, кто бы он ни был, он враг революции, свободы и народа!

В толпе послышались голоса:

– Кто это такой? Кто говорит?

А Коба продолжал:

Что нужно, чтобы действительно победить? Для этого нужны три вещи, хорошо поймите и запомните: первое, что нам нужно, – вооружение, второе – вооружение, третье – еще и еще раз вооружение!

Раздались громкие аплодисменты…

Надвигался декабрь 1905 года – наивысшая точка революции. Провести его Кобе суждено было вдали от Грузии. С мандатом от Кавказского союзного и Тифлисского комитетов он уехал на IV съезд РСДРП. Вместе с ним ехал Г. Тевия.

К 10 декабря в Петербург съехалась только часть делегатов: декабрьская всеобщая забастовка и вооруженное восстание сделали невозможным приезд остальных. Было решено провести вместо съезда большевистскую конференцию. Она проходила с 12 по 17 декабря в Таммерфорсе (Финляндия). Здесь Коба впервые увидел Ленина. Об этом он рассказывал так:

«Я надеялся увидеть горного орла нашей партии, великого человека, великого не только политически, но, если угодно, и физически, ибо Ленин рисовался в моем воображении в виде великана, статного и представительного. Какого же было мое разочарование, когда я увидел самого обыкновенного человека, ниже среднего роста, ничем, буквально ничем не отличающегося от обыкновенных смертных…»

В этих словах, сказанных Сталиным в январе 1924 года, когда Ленина уже не было в живых, после того как сам он за двадцать лет повидал немало и по-настоящему незаурядных, и выспренне «великих» деятелей, все еще звучит наивная уверенность не потерявшего романтизма молодого человека. Кроме того, родился этот молодой человек на отдаленной азиатской окраине России, где понятия о величии не всегда соответствовали европейским…

Слова эти хорошо известны всему миру, их толкуют по-разному. Злопыхатели глумятся. Однако при спокойно-объективном восприятии видно, как точно Сталин передал свои молодые чувства, такое может сделать только тот, кто обладает литературным дарованием.

Тут же следует договорить до конца. Всю жизнь – и при работе непосредственно с Лениным, и тридцать лет после него – Сталин отзывался о нем с величайшим уважением. Как талантливый политик, он прекрасно понимал, что ему не след хоть как-то бросать тень на человека, чье дело он унаследовал. (Полной противоположностью у нас был болтливый шут Никита Хрущев, да и разве он один!)

Центральными на конференции были, конечно, две речи Ленина – о текущем моменте и об аграрной революции. Вот впечатления Кобы: «Это были вдохновенные речи, приведшие в бурный восторг всю конференцию. Необычайная сила убеждения, простота и ясность аргументации, короткие и всем понятные фразы, отсутствие рисовки, отсутствие головокружительных жестов и эффектных фраз, бьющих на впечатление, – все это выгодно отличало речи Ленина от речей обычных «парламентских» ораторов.