Начало опричнины

В одном месте духовной Иван признает за Воротынским права на родовой Новосильско-Одоевский удел «со всем по тому, как было изстари» и наказывает сыну не «вступаться» во владения удельного князя194. Второе распоряжение Грозного решительно противоречит первому и содержит указание на конфискацию Новосильского удела и передачу Воротынскому города Стародуба: «А что есьми был пожаловал князя Михаила княжь Иванова сына Воротынского старою его вотчиною…, и аз ту вотчину взял на себя, а князю Михаилу дал есьми в то место вотчину, город Стародуб Ряполовской» и т. д.195. В тексте завещания мы находим еще одно распоряжение Грозного, которое исключает два первых. Иван завещает наследнику-сыну «город Стародуб Ряполовский…село Княгинино, что было за Воротынским в Нижегородском уезде»196.

Трудно предположить, чтобы указанные взаимоисключающие распоряжения могли быть включены в текст духовной одновременно, на протяжении двух месяцев, пока царь был в Новгороде, а Воротынский оборонял Москву. Обнаруженное противоречие объясняется, по-видимому, наличием в тексте завещания разных слоев, относящихся к различным периодам времени.

Известно, что правительство вернуло Воротынскому родовой удел в апреле-мае 1566 г.197. В то время царь объявил повсюду, что он пожаловал Воротынского «по старому и вотчину его старую, город Одоев и город Новосиль ему совсем отдал и больши старого»198. Воротынский именовал себя «державцем Новосильским» еще в июле 1567 года. При неизвестных обстоятельствах царь сделал распоряжение о конфискации Новосильского уезда и передаче Воротынскому Стародуба. Был ли образован Стародубский удел в действительности или распоряжение царя осталось неосуществленным проектом? Некоторые обстоятельства свидетельствуют в пользу первого предположения. Во-первых, в завещании прямо указывалось на выдачу Воротынскому «меновных грамот», «а ведает ту вотчину (Стародуб. – Р.С.) князь Михайла по меновным грамотам»199. Во-вторых, по «меновной грамоте» Воротынский получил Стародуб и «в Нижегородском уезде село Княгинино». Но еще в начале XVII в. сыну Воротынского принадлежало «в Нижнем село, четвертная пашня неведома»200. С большой долей вероятности это необмерянное село можно отождествить с упомянутым выше селом Княгининым. Правительство произвело принудительный обмен Новосильского удела на Стародубский не ранее октября 1569 г. (до этого времени Стародуб находился во владении князя Старицкого) и, вероятно, не позднее августа 1572 г. (после победы на Молодях Воротынский попал в милость, получил высший титул слуги, атрибут удельного владыки и т. д.). Но Воротынский недолго владел Стародубом. В июле 1573 г. он подвергся царской опале и погиб, после чего Стародубское удельное княжество было окончательно ликвидировано.

Противоречивые распоряжения царской духовной отражают различные моменты истории удельных владений Воротынских в период между 1566 и 1573 гг. Они опровергают предположение, будто царская духовная могла быть составлена в двухмесячный срок и позволяет обнаружить в тексте духовной наслоения различных лет.

С.Б. Веселовский полностью игнорирует вопрос о документации, положенной в основу царской духовной, и это является, пожалуй, самой слабой стороной всей его аргументации. Парадоксально, что С.Б. Веселовский отвергает самую возможность составления завещания на основе подлинных документов приказных архивов. По его словам, «Иван Грозный и дьяк, помогавший писать ему завещание, живя в Новгороде, не имели возможности использовать для быстрых справок московские приказные архивы. Это обстоятельство весьма неблагоприятно отразилось на достоверности завещания Грозного»201.

Царская духовная содержит названия сотен географических пунктов, имена многих десятков лиц и предметов, поэтому маловероятно, чтобы при ее составлении не были использованы разнообразные подлинные документы. В самом тексте завещания встречаются прямые ссылки на многие документы периода опричнины. К числу таких документов принадлежат «казенный список» имущества царевичей, составленный около 1564–1565 гг.202, список казенных стародубских вотчин, датируемый серединой 60-х гг.203, жалованная грамота «короля Арцымагнуса» и «перемирные грамоты с Жигимонтом Августом королем», подписанные в июне 1570 года204. Из всех этих документов наибольший интерес представляет обширный казенный список стародубских княжеских вотчин, занимавший в подлиннике царской духовной не одну страницу. Список открывался следующим царским распоряжением: «Да сыну же моему Ивану даю к Володимеру в Стародубе в Ряполовим стародубских князей вотчины, которые остались за мною… село Старые Меховицы, что было Романа Гундорова, да село Могучее, что было князь Ивана Пожарского Меньшова» и т. д.205 Далее в завещании следовал длинный перечень перешедших в казну и оставшихся «за царем» стародубских вотчин. Основная часть этих вотчин перешла в казну после ссылки их владельцев, опальных стародубских княжат, в Казанский край в феврале 1565 г.206. Очевидно, стародубский казенный список был составлен никак не раньше 1565 г. Но он сохранял силу сравнительно недолгое время. Начиная с 1566 г. правительство возвращает из ссылки почти всех стародубских княжат и в 1567–1572 гг. передает некоторые из стародубских вотчин их прежним владельцам207.

Можно полагать, что стародубский казенный список был включен в текст завещания в то время, когда он еще не утратил значения, т. е. в период около 1565–1567 годов. Как раз в этот период, а именно в марте 1566 г., Стародуб перешел в руки удельного князя В.А. Старицкого, и возникла потребность в точном разграничении казенных и удельных владений в Стародубе. Вероятно, Грозный включил в завещание список казенных стародубских вотчин, чтобы таким путем оградить владения сыновей в Стародубе от посягательств нового удельного владыки Стародуба. Позже Стародубское княжество перешло во владения М.И. Воротынского, и тогда Иван, как можно полагать, внес поправку в текст завещания: «да сыну же моему Ивану, – писал он, – …стародубских князей вотчины, которые остались за мною у князя Михаила Воротынского…»208. В стародубском списке помечены не только крупные села, но и отдельные «жеребья» в селах, деревни, а также аккуратно поименованы прежние владельцы вотчин, не исключая вдов и детей. Все эти сведения выглядят в царской духовной как излишние подробности, неуместная детализация и т. д. По-видимому, мы имеем здесь дело с интерполяцией в тексте духовной. Датировка интерполяции подкрепляет предположение о том, что Грозный приступил к составлению завещания в первые годы опричнины.

На протяжении 10–15 лет после падения Избранной рады царь Иван составил по крайней мере два проекта завещания. Первый из них появился на свет вскоре после смерти царицы Анастасии и свадьбы царя с Марьей Черкасской летом 1561 г. В этом первом завещании Иван наказывал в случае своей смерти образовать при малолетних царевичах регентский совет. Большинство мест в нем предоставлялось боярам Захарьиным, дядьям царевичей. Подобная мера имела главной целью закрепить престол за детьми от первого брака, на случай появления детей от второй жены. В соответствии с духовной бояре, назначенные в состав регентского совета, принесли присягу на верность царевичам и царице Марье и утвердили «рукоприкладством» специальную запись относительно принципов правления, служившую приложением к царскому завещанию209.

Ко времени введения опричнины духовная начала 60-х гг. безнадежно устарела. Старый регентский совет почти полностью распался. Один из его членов князь П.И. Горенский был предан мучительной казни. Другой, И.П. Яковлев-Захарьин, подвергся кратковременному аресту. Еще один регент Д.Р. Юрьев-Захарьин умер. Место Захарьиных в ближней царской думе заняли новые лица, руководители будущего опричного правительства: боярин А.Д. Басманов и князь А. Вяземский. Будучи осведомлены о старом завещании царя, они, естественно, старались как можно скорее аннулировать его, чтобы в случае смерти или отречения царя не дать Захарьиным вернуться к власти. Но Грозный взялся за составление духовной не только под влиянием домогательств новых советников. В конце 1564 г. Иван пришел к решению об отречении от престола. Подобный политический ход имел главной целью принудить Боярскую думу и «сословия» предоставить монарху чрезвычайные полномочия. Но такой шаг, как отречение от престола, таил в себе слишком большой риск. Иван и его ближайшее окружение должны были считаться с возможным согласием Боярской думы на царское отречение. В этом случае Грозному следовало серьезно позаботиться о закреплении престола за законными наследниками, царевичами. Официозные летописные отчеты о событиях, предшествовавших введению опричнины, обходят молчанием вопрос о том, в чью именно пользу отрекся Иван в январские дни 1565 года. Между тем некоторые хорошо осведомленные современники утверждают, будто Грозный прямо заявлял о намерении передать власть двум своим сыновьям210. Косвенным подтверждением подобному известию служит завещание Грозного с его проектом своеобразного «раздела» страны между царевичами Иваном и Федором211. Самой поразительной чертой проекта «раздела» страны в царской духовной является то, что в этом проекте полностью игнорируется деление страны на опричнину и земщину и ни разу не упоминается даже самое имя опричнины. Полное умолчание об опричнине объясняется тем, что черновик царской духовной с проектом «раздела» страны между царевичами был составлен, по-видимому, в связи с отречением Грозного, еще до того, как был утвержден указ об опричнине, впервые точно определивший территориальный состав опричнины.

Предположение о том, что Грозный не раз возвращался к работе над завещанием в первые годы опричнины, подтверждается рядом косвенных данных. Как мы отметили выше, при написании духовной царь не мог обойтись без подлинных документов государственного приказного архива. Между темдо наших дней дошла подробная архивная опись 70-х гг., которая позволяет проследить важнейшие случаи обращения Грозного к архивам в период между 1562 г. и 1575 г. Хранители архива тех лет не только составили подробную опись архивных документов, по и регулярно вносили в опись пометы о посылке различных дел к царю212. В 1562–1575 гг. Иван не часто работал в архиве и, как правило, требовал к себе только единичные документы. Лишь в одном исключительном случае он провел в архиве полторы недели и за это время просмотрел много десятков документов. Произошло это в первой половине августа 1566 года. В те дни Грозный затребовал к себе духовные грамоты почти всех московских великих князей213. 7 августа ему приносили лежавшие в архиве «грамоты докончальные и грамоты духовные и книги великих князей старых». В том же месяце (без указания числа) Иван затребовал к себе ящик с духовными грамотами Ивана Даниловича Калиты, Дмитрия Ивановича Донского, Василия Васильевича, княгини Е. Старицкой, а также «тетрадь-список з духовные великого князя Василия Васильевича», извлеченную из другого ящика214. Одновременно царь проявил исключительный интерес к документации старинных «великих княжеств», а также удельных княжений. Он просмотрел «докончальные грамоты» великих рязанских князей (4 августа), «докончальные» Ивана III с тверскими князьями (7 августа), «грамоту Великого Новгорода посадников ноугороцких и купцов» (август), жалованные грамоты Сигизмунда III и Василия III Смоленску (8 августа), а также «докончальные грамоты» деда и отца с удельными князьями Андреем Углицким и Андреем Старицким (7-августа), «докончальную» отца с Юрием Дмитровским (13 августа), поручные грамоты на удельных князей Бельских, Воротынских, Мстиславских (6 и 7 августа), грамоту «Воротынских князей с Олександром королем» (8 августа), грамоты «Казимера короля Новосильским князем и Одоевским, как им королю служити и подати девяти» (14 августа) и т. д Можно полагать. что названные документы послужили источниками для детализации разделов завещания, посвященных великим и удельным княжествам. Царь Иван благословлял наследника «своим царством Рускнм» (шапкой Мономаха и Москвой), а также «своими великими княжествы», полученными от отца (Владимирским, Рязанским, Смоленским и т. д.), и крупнейшими уделами («а князи Одоевские, Оболенские, Воротынские… своими вотчинами сыну же моему Ивану к великому государству»)215,216. Каждому из великих княжеств и важнейшим из уделов посвящены специальные разделы царского завещания.

В текст включено подробное описание «прожиточной» вотчины княгини Ульяны, вдовы Юрия Васильевича Углицкого. Примечательно, что в августе царь брал из архива «книги черные, что дано княгине, во иноцех старице Александре княже Юрьеве Васильевича в наделок вотчины…»217.

Помимо деловых грамот Иван брал из архива некоторые документы интимного характера, как то: дело о разводе отца с первой женой С. Сабуровой (7 августа), письма матери княгини Елены Глинской к отцу, а также собственные письма к царевичам (14 августа)218. Письма к царевичам заключали в себе немало наставлений и советов, часть которых, возможно, вошла в поучение «чадцам», включенное царем в духовное завещание.

Подбор документов, затребованных во дворец в первой половине августа 1566 г., свидетельствует, что в тот период царь Иван был занят, скорее всего, работой над духовной грамотой. Грозный вернулся к завещанию под влиянием кризиса, возникшего после выступления против опричнины участников созванного в Москве Земского собора. В июле опричники казнили трех вождей фронды и подвергли торговой казни несколько десятков дворян. Спустя две-три недели царь приступил к работе в архиве.

Завещание не было завершено в августе 1566 г. В тексте духовной можно обнаружить целый ряд слоев, которые никак не могли появиться на свет ранее весны-лета 1572 г. Именно к этому периоду ведут упомянутые в завещании имена митрополита Антония и четвертой жены Грозного Анны Колтовской. После свадьбы с Анной царь, естественно, должен был переделать завещание.

На первых страницах духовной Иван наказывал сыновьям не забывать родной матери Анастасии и «благодатных матерей», умерших цариц219. Казалось бы, в том же разделе он должен был определить взаимоотношения сыновей с их новой махечой Анной. На самом деле распоряжение относительно Колтовской и ее семьи попало на самые последние страницы завещания, не к месту. Иван наказывал отвести новой жене и возможным детям от нее крупные уделы с центрами в Ростове, Угличе и Зубцове220.

В самом конце завещания, после раздела о семье Колтовских, Грозный мимоходом упоминает об опричнине. Это упоминание отличается лаконизмом, не связано с основным текстом и помещено на самых последних страницах духовной. Все это позволяет предположить, что здесь мы имеем дело с позднейшей интерполяцией в текст духовной. «А что есми учинил опришнину, – пишет он, – и то на воле детей моих, Ивана и Федора, как им прибыльнее, и чинят, а образец им учинен готов»221. По-видимому, этот пункт был внесен в завещание во время последней основательной переделки его в 1572 г. После разгрома опричной верхушки в 1570–1571 гг. и победы земской армии над татарами летом 1572 г. Иван стал подумывать об отмене опричнины, чем и объясняется странное равнодушие его к дальнейшей судьбе любимого детища.

В духовном завещании Грозного практическим распоряжениям предпослано обширное литературное введение, распадающееся на две части, «исповедание» и «поучение чадцам». В отличие от других литературных произведений царя, здесь почти вовсе отсутствует элемент яростной полемики и изобличения противников, а излюбленные политические идеи Грозного облечены в форму страстной исповеди, сокровенных размышлений, самообличений и т. д.

В публицистическом введении привлекают внимание прежде всего жалобы царя на неблагодарность людскую: «тело изнеможе, болезнует дух…и не сущу врачу, исцеляющему мя, – пишет Иван, – ждах, иже со мною поскорбит, и небе, утешающих не обретох: воздаша ми злая возблагая, и ненависть за возлюбление мое»222. Главными обидчиками царя оказываются самовольные бояре, изгнавшие его и заставившие скитаться по странам. «А что по множеству беззаконий моих, божию гневу распростершуся, изгнан есмь от бояр, самоволства их ради, от своего достояния и скитаюся по странам, а може бог когда не оставит…»223.

По мнению С.Б. Веселовского, приведенные строки появились на свет незадолго до отмены опричнины. Но при таком понимании жалобы царя на изгнание и неблагодарность людскую превращаются в совершенную бессмыслицу. Старое боярство, самовольно распоряжавшееся в Боярской думе в пору всевластия Избранной рады, подверглось истреблению и разгрому в годы массового опричного террора в 1568–1571 гг. К концу опричнины из старых бояр в живых остались лишь считанные единицы. С.Б. Веселовский интерпретирует завещание таким образом, будто царь, жалуясь на неблагодарность людскую, имел в виду только опричников224. Но такая интерпретация не находит достаточного основания в самом тексте завещания. К тому же за год-два до отмены опричнины старое опричное руководство было разогнано: наиболее влиятельные члены опричной думы кончили жизнь на плахе, в тюрьмах и ссылке. Бессмысленно было бы жаловаться в 1572 г. на неблагодарность тех, кого давно уже не было в живых.

Жалобы Грозного приобретают вполне конкретный смысл, если предположить, что они появились накануне учреждения опричнины, т. е. в тот момент, когда царь впервые приступил к составлению новой духовной грамоты. В декабре 1564 г. Иван и его семья, захватив казну, покинули «царство», Москву, и уехали в Александровскую слободу. Вслед за тем Грозный объявил, что из-за боярской измены он решил отказаться от власти, «оставил свое государство и поехал, где вселитися, идеже его, государя, бог наставит»225. В завещании царь вполне откровенно объяснял причины своего отъезда «с государства» и отречения от престола. Он изгнан от своего достояния самовольными боярами и в поисках места, «где вселитися», вынужден скитаться «по сторонам». В строках царского завещания слышны прямые отзвуки драматических событий, предшествовавших введению опричнины.

Духовная Грозного проникнута тревогой, какими-то мрачными предчувствиями. С.Б. Веселовский угадывает в них смертельную тревогу царя перед лицом татарского вторжения лета 1572 года226. На наш взгляд, пафос завещания заключен в другом. Звучащие в нем трагические жалобы отражают то душевное смятение, которое владело Грозным накануне введения опричнины. В дни отречения от престола и отъезда в Слободу царь трусил и малодушничал, смертельно тревожась за будущее династии и судьбу сыновей. Как передают очевидцы, в связи с отречением Иван впал в тяжелое нервное расстройство, внезапно изменившее весь его облик. В течение каких-нибудь двух недель у него выпали почти все волосы на голове. Когда после десятинедельного отсутствия Грозный вернулся в столицу, многие не могли узнать его, так сильно он изменился227. В первых строках своего духовного «исповедания» Иван писал: ум «острюпись, тело изнеможе, болезнует дух, струпи телесна и душевна умножишася…»228. Как видно, жалобы на изнеможение тела и болезни духа, которыми начинается царское завещание, не были простой риторической фразой.

«Исповедание» Грозного содержит не одно поразительное признание. Царь сознается во всевозможных тяжких грехах и преступлениях: «срамословии», гневе и ярости, пьянстве и блуде, «граблении» и убийствах229. Покаяния царской духовной служили как бы предвестником тех чудачеств и сумасбродств, которым Иван предался в опричнине. Из отъявленных опричных палачей царь образовал своеобразное подобие монашеского ордена. Юродствующие братья делили свое время между застенком и церковью230.

В царской духовной покаяния переходят почти без всякой паузы в поучения и наставления любимым чадцам. Желая уберечь детей от собственных ошибок, Иван советует царевичам приобрести навык во всяком «обиходе», чтобы править самовластно. Он усердно внушает сыновьям милосердие по отношению к подданным: «а которые лихи, и вы б на тех опалы клали не вскоре, по рассуждению, не яростию»231. Конечно, если бы царь вздумал поучать сыновей милосердию и снисхождению после кровавых оргий периода массового опричного террора (1568–1571 гг.), в его словах можно было бы усмотреть сплошную ложь и лицемерие. Накануне опричнины этот совет звучал совсем иначе. Напомним, что при учреждении опричнины казни подверглось не более десятка человек и репрессии носили сравнительно умеренный характер.

Поучение «чадцам» Иван заканчивает родительским благословением: «А будет бог помилует, и государство свое доступити и на нем утвердитеся и аз благословляю вас…»232.

На этом литературно-публицистическая часть духовной оканчивается, и далее следуют деловые, практические распоряжения.

Датировка завещания и анализ его публицистического введения имеют существенное значение для реконструкции источника в целом. Можно полагать, что первый черновой набросок духовной царь составил в дни отречения от власти на пороге опричнины. Черновик включал, по-видимому, обширное введение («исповедание» и поучение «чадцам»)233, а также общий набросок деловой части с проектом «раздела» страны и образования обширного удельного княжения для царевича Федора. В черновике проект был намечен, скорее всего, в виде общей схемы. В последующие годы царь многократно возвращался к завещанию, исправляя и дополняя его. В то время в текст завещания были включены, в частности, первое распоряжение относительно Новосильского удела234, стародубский список вотчин235. При последнем редактировании завещания, незадолго до отмены опричнины, Грозный переделал практическую часть завещания, по-видимому, самым основательным образом236, но в то же время внес мало изменений в литературную, вводную часть завещания. Даже при последнем редактировании черновик не был подвергнут окончательной правке, которая бы устранила имевшуюся там путаницу и согласовала противоречивые распоряжения различных лет. Иван не довел работы до конца и после опричнины вовсе забросил черновик завещания.

Синодик опальных царя Ивана Грозного является одним из самых значительных источников по истории опричнины. Как нам удалось доказать, синодик включает подробные списки опальных лиц, казненных по делу об «измене» Старицких в 1567–1570 гг.237 Дело Старицкого тянулось на протяжении трех лет и было крупнейшим политическим процессом царствования Грозного. По материалам этого процесса составлена основная часть синодика, охватывающая более девяти десятых его объема. В ней записано около 3200 опальных из общего числа примерно 3300 человек. Последний раздел синодика включает в себя разрозненные судные списки периода 1564–1565 и 1571–1575 гг. Он отличается значительной неполнотой.

В сравнении с крайне тенденциозными известиями иностранцев, из которых приходится черпать основные сведения о политической истории опричнины, синодик представляется источником более достоверным и полным. Значение синодика определяется тем, что в основе его лежат подлинные материалы опричных архивов. Исследование о синодике и полный текст реконструированного нами списка синодика опальных будут помещены во второй части настоящей работы.

Послание Таубе и Крузе. Биография авторов Послания известна достаточно хорошо. Печатник рижского архиепископа И. Таубе и дерптский фохт Э. Крузе попали в плен к русским в первые годы Ливонской войны238. Не позднее 1564 г. Таубе, предложивший свои услуги царю, получил свободу и поступил на московскую дипломатическую службу. Вскоре же Таубе и Крузе оказались в опричнине и в 1567–1571 гг. вели переговоры относительно создания в Ливонии вассального королевства. После коронации «ливонского короля» Магнуса лифляндские авантюристы получили громадные имения и думные чины. Однако в 1571 г. они изменили царю и подняли мятеж в Юрьеве, а затем бежали в Литву. Благодаря службе в опричнине Таубе и Крузе прекрасно ориентировались в опричных делах. Но записки их отличаются крайней тенденциозностью: оба ренегата стремились оправдать собственную двойную измену жестокостями царя.

Перевод Послания Таубе и Крузе гетману Я. Ходкевичу (1572 г.) осуществлен М.Г. Рогинским в 1922 г. До сих пор это единственное издание Послания на русском языке. Но оно представляется совершенно неудовлетворительным вследствие двух обстоятельств: во-первых, в основу публикации положен неисправный немецкий оригинал (издание Эверса), и, во-вторых, издание осуществлено без всякого критического исследования239. Ю.В. Готье отметил в свое время наличие многих темных мест в немецкой публикации Г. Эверса, в распоряжении которого находилась неисправная копия Кенигсбергского списка Послания240. Но это замечание не помешало Ю.В. Готье дать русский перевод Послания по Эверсу. Перевод осуществил его ученик Г. Рогинский241.

Задолго до того А.И. Браудо указал на издание некоего Г. Хоффа 1582 г., в котором текст Послания Таубе и Крузе перепечатан с небольшими изменениями242. А.И. Браудо не придал особого значения своему открытию и произвел лишь единичные сличения текста названных изданий Послания.