Христианская гармония духа. В 2-х кн. Кн. 1

Любите прошлое в предках, добрых заветах и национальных традициях. Любите настоящее в современниках, с ними объединяйтесь, дружно собирайте добро. Любите будущее, подготовляйте любовно и разумно лучшее для грядущих поколений.

Предисловие

Николай Николаевич Неплюев – кто он? Подобный вопрос на рубеже XIX–XX веков вызвал бы немалое удивление. Неплюев – это крупный общественный деятель, писатель-публицист, православный философ. О его месте в общественной жизни свидетельствует Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона[1]. Однако вопрос, вызвавший бы в свое время определенное замешательство, сегодня оправдан. Имя человека, поднятого в общественном сознании досоветского периода истории российского государства до пророков Нового Завета[2] и подвижников земли русской[3], на целое столетие ушло из обыденной речи, исчезло со страниц газет и журналов, было утрачено научной литературой. Оно и в XXI веке продолжает свидетельствовать о сути того глубинного разрыва традиций, который постиг русскую культуру.

Так кто же он, Николай Николаевич Неплюев?! Сын родового помещика Черниговской губернии Н. Н. Неплюев родился 11 (23) сентября 1851 года. «Предки при святом Невском из варяг пришли, испоместило их вече Новгородское, во бояре ставили цари московские, пожег их вотчины царь Грозный, Великий Петр в Венецию учиться послал; мудрецов в роду не запомнили, а служили верой и правдой в знатных чинах царю православному»[4]. Если конкретизировать приведенные выше слова самого Н. Н. Неплюева, то со стороны отца его род вел свое начало от московского боярина новгородского происхождения Андрея Кобылы[5]. В этой связи достаточно сказать, что Андрей Иванович Кобыла является первым исторически достоверным родоначальником боярского, а затем царского рода Романовых. В летописях Кобыла упоминается лишь однажды: в 1347 году он вместе с бояриным Босоволковым ездил в Тверь за невестой Семиона Гордого Марией – дочерью великого князя тверского Александра Михайловича, ставшею третьей женой великого князя московского. Именно сыновья Андрея Кобылы являются родоначальниками знатнейших русских родов: от Семена Жеребца пошли Лодыгины и Коновницыны, Кокоревы и Образцовы; от Александра Елки – Колычевы, Неплюевы, Хлызневы и Немятых-Колычовы; от Гавриила Гавшы – Бобрыкины; от Федора Кошки – Захарьины, Захарьины-Юрьевы, Яковлевы, Романовы, Шереметевы, Кобылины, Сухово-Кобылины, Голтяевы, Беззубцевы и др.[6] Н. Н. Неплюев особо гордился своим родством с митрополитом московским Филиппом Колычевым, выступившим против террора Ивана Грозного и причисленным впоследствии Русской православной церковью к лику святых.

В Общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи, начатом в 1797 году, значится, что фамилии Неплюевых «многие Российскому престолу служили разные дворянские службы и жалованы были <…> поместьями и знатными чинами»[7].

Мать Н. Н. Неплюева Александра Николаевна была урожденной баронессой Шлипенбах. Шлипенбахи осели на Руси после поражения шведских войск в Северной войне. Вот знаменитые пушкинские строки, посвященные полтавской битве:

О детских и юношеских годах Н. Н. Неплюева известно сравнительно мало. Если судить по его собственным словам, то он с малых лет отличался чувствительностью и склонностью к религиозному воодушевлению. «С раннего детства, – вспоминает Неплюев, – я носил глубоко в сердце религию любви и был, в некотором смысле, фанатиком любви… Не только присутствие человека грубо недоброжелательного, но даже присутствие человека равнодушного, холодного доставляло мне тяжелое, иногда почти невыносимое страдание; я чувствовал, как дух мой коченел, как овладевает им паралич, мучительный как смерть… В отсутствии любви я коченел, замирал, сердце наполнялось тоскою и ужасом»[9].

Мало походил на беззаботных шалунов-мальчуганов. Вдумчиво относился к явлениям окружающей жизни. Чувствовал, что, кроме этого земного мира, есть мир иной – мир дольний; в него верил бесконечно больше, чем в тот мир, который непосредственно видел глазами. Так рождалась восторженная религиозность, долгие ежеутренние и ежевечерние молитвы, в которых он доводил себя до блаженства экстаза, чудесные сны, в которых виделись бесконечно дорогие, неземные существа, дарившие любовь.

У маленького Николая Неплюева сформировалась привычка ежедневного чтения Евангелия, в котором он находил подлинную сердечную отраду. «Не все было понятно для детского ума, – сознавался он впоследствии, – но сердце чуяло правду животворящего духа святых слов, любило эту святую правду и привыкало ею проверять явления окружающей жизни»[10]. Однако его все больше поражала и по-детски пугала оторванность жизни от узнаваемой им святой правды. Общение с людьми только развивало это настроение, а более глубокое изучение слова Божиего стало увеличивать пропасть между практикой жизни и христианскими заветами. Вскоре разнообразные наблюдения над жизненными явлениями привели его к неизбежному для детства и юности максималистскому выводу, что люди, называя себя христианами, в жизни своей относятся друг к другу совсем не по-христиански, что люди, с одной стороны, молчаливо отказались от христианства, как основы жизни, а, с другой стороны, поставили на очередь вопрос: какие же разумные основы приняло человечество наместо молчаливо упраздненного христианства?

Осознанные религиозные переживания Н. Н. Неплюева принимали вполне определенную форму: в Иисусе Христе он видел не грозного бичующего ветхозаветного Бога, требующего возмездия, но милостивого, пришедшего призвать к покаянию, прощению и любви Спасителя. Поэтому ему мало были доступны религиозные воззрения Ф. М. Достоевского с их, как он считал, мрачным оттенком и непременной теорией страданий. Н. Н. Неплюев был убежден, что образ подлинного христианина у Достоевского – это отрекшийся от мира старец Зосима, наводящий на мысль, что христианство и аскетизм однозначны, что умные люди путь к спасению должны искать не в преобразованиях мира, а в отречении от него. Такое понимание христианства слишком противоречило натуре Н. Н. Неплюева, который в христианском самоограничении, вместе с апостолом Павлом, видел лишь средство нравственного развития, а не оправдания. Вот почему впоследствии Н. Н. Неплюев полностью укрепится в мысли, что хлебом насущным для России является возрождение генотипа православной христианской культуры, основанной на идеях апостольского служения, в котором, как он считал, заложена возможность мирного переворота в экономическом строе России, в выходе ее на уровень мировой цивилизации.

Глава I. Молодой преобразователь

В 1871 году Н. Н. Неплюев поступает на юридический факультет Петербургского университета, нарушая сложившуюся вековую родовую традицию семьи. «По примеру дедов и прадедов, – пишет Н. Н. Неплюев, – и я бы служить пошел. Добрым молодцем сиял бы доспехами ратными и закончил бы жизнь безмятежную сановником знатным, звездами украшенным, некрологом чувствительным увенчанным. Да на роду так видно не было написано. Порешили родимый мой батюшка с родимой моей матушкой прогресса ради в университет отдать»[11].

Студенческие годы Н. Н. Неплюева совпадают со временем пересмотра нигилистических традиций шестидесятых годов. Принципы и убеждения, над которыми еще так недавно смеялись, теперь находят новое признание. Ни Якоб Молешотт, ни Карл Фохт – авторы известных работ в области физиологии, оказавшие огромное влияние на развитие материализма и атеизма в России 60-х гг. XIX в., – уже не могут противостоять пробудившейся вновь потребности религиозного мировоззрения.

В то же время, у здравомыслящей и просвещенной части российского общества растет чувство ответственности перед освобожденным царем народом. Зарождается течение, в котором сходятся и кающиеся дворяне, и разночинцы. И Н. Н. Неплюев ищет свое место в нем. О времени, в котором ему выпало на долю жить и действовать, он писал следующее: «Многие реформы и крупные реформы были завершены, а всем казалось между тем, что это еще только начало, почти ничто, а что нечто заправское, хорошее где-то впереди. Об этом нечто заправском и хорошем много мечтали, а оно все не приходило, будто все оставалось по-прежнему. Крестьянин свободен, а ожидаемого превращения с ним от этого ни на другой, ни на третий день реформы не последовало. Дано земство, и опять-таки заседающие в нем гласные не только в мудрецов, но даже и в заправских граждан не обратились, а остались все такими же обывателями российскими…»[12].

В своих размышлениях о социально-экономическом положении России Н. Н. Неплюев приходит к неутешительному выводу: «При настоящем положении вещей мы неминуемо идем к полному расстройству как помещичьего, так и крестьянского хозяйства. Наделы крестьян очень невелики, и нигде, сколько мне известно, не существует обработки земли сообща; везде, напротив, общественные земли разбиваются на участки и до следующего передела эксплуатируются отдельно, на правах ограниченной собственности. Не говоря уже о том, что при подобном экономическом устройстве увеличение народонаселения неминуемо приведет к появлению у нас пролетариата, крестьянские земли с каждым годом все более и более истощаются вследствие трехпольной системы и крайне плохой обработки. Если даже теперь экономическое положение в России далеко не блестящее, что же станется с нею, когда одна половина населения будет бездомными пролетариями, а другая не будет иметь возможности прокормить семью скудным урожаем, получаемым с истощившейся почвы своего надела»[13].

Для Н. Н. Неплюева было ясно, что века рабства исковеркали и ум, и нравственные качества полуодичалого крестьянина, что выше сил его встать на ноги без посторонней помощи, что необходима дружеская рука, дружеский совет, чтобы при их помощи умственно и нравственно дорасти до своего нового социального положения; что без посторонней поддержки, при исключительной помощи воспитательного действия новых социальных учреждений, бедный крестьянин-собственник еще в течение многих поколений останется на умственном и нравственном уровне, мешающем ему пользоваться и теми скромными благами, какие могли бы ему дать и ныне существующие в России социальные институты.

Мысли о грядущей экономической катастрофе, уготованной России хозяйственной некомпетентностью помещиков и непрофессионализмом всякого рода должностных лиц, а также пробуждающаяся в сознании идея социального служения Отчизне все более отдаляли Н. Н. Неплюева от привычного для него светского общества. Кто-то попросту не разделял его образа мыслей, а кто-то начал относиться к родовитому студенту прямо враждебно. Студенческая жизнь Неплюева не интересовала, знакомых студентов у него почти не было… Оставалось все более уходить в себя, изолироваться в мире книг, лелея величавую простоту идела, завещанного человечеству представителями всех веков и народов. Все сильнее и сильнее билось сердце молодого человека при чтении Евангелия и Отцов Церкви, и, чем сильнее оно билось страстным желанием торжества на земле идела любви и братства, тем глубже и глубже становилась пропасть, отделяющая его от действительности.

Весь, что называется, пропитанный идеальными стремлениями и не имея ни малейшего понятия об условиях действительной жизни, Н. Н. Неплюев в 1875 году заканчивает университет и спустя год отправляется в Мюнхен, куда его командирует Министерство иностранных дел в качестве советника при русском посольстве. Для Неплюева открывается возможность блистательной карьеры…

Неплюеву – человеку с пышной генеалогией, очевидно, уготовано было одно из важных положений в государстве. Быть может, его родители и не менее именитые родственники это и имели в виду, давая сыну первоначально прекрасное домашнее образование, отправляя в гимназию и университет, определяя на дипломатическую службу… Но судьба распорядилась иначе…

Мюнхенская жизнь лишь обостряет психическую разупорядоченность мыслей и чувств Н. Н. Неплюева. Не случайно об этом периоде жизни он вспоминает так: «Жилось мне весело, что ни день, то праздник, но сердце манило назад, в бедную Россию, в серые русские будни. Бывало, стою я в роскошном зале, люстры блестят тысячью огней, гремит веселая музыка, кругом меня кишит нарядная толпа… и мерещится мне необозримая снежная равнина; маленькие, покосившиеся хижины чуть видны из-за снежных сугробов. Тускло светится в крошечных оконцах лучина… Стыдно мне станет среди всех этих веселых людей, которые во мне не нуждаются, когда у меня на родине так много страдают, так много во мне нуждаются. И дал я себе слово всю мою жизнь, все мои силы отдать на служение моей бедной родине»[14].

К этому времени у него уже сложился план социально-экономического и духовного возрождения России: «Россия переживает в настоящее время в сельскохозяйственном отношении критический момент перехода от экстенсивной формы хозяйства к интенсивной. Интенсивная форма хозяйства немыслима без устройства отдельных ферм на каждых 200–300 десятинах земли, не более. Возникновение таких ферм или хуторов желательно было бы видеть как на землях помещиков, так и на землях крестьян. Ни помещики, ни крестьяне без помощи правительства этих хуторов не заведут. Крестьяне – по бедности и по самой форме владения землею; помещики – потому что не желают затрачивать капиталов для покупки нужного инвентаря и приобретения необходимого количества скота»[15]. То есть главная задача состоит в том, чтобы осуществить поворот в общественном мнении на пользу дела, от успеха которого зависит вся будущность России.

Выход из глубокого экономического кризиса, охватившего Россию, виделся через преобразования отношений собственности в аграрном секторе. Фермерское хозяйство как основа сельскохозяйственного производства и различные формы аренды – вот путь к прогрессу. Н. Н. Неплюев решает сам создать некую реально существующую модель нового хозяйства: «При первой возможности я разделю всю принадлежащую мне землю на участки десятин в сто, на каждом участке устрою небольшую ферму и отдам эту ферму в долгосрочную аренду земледельческим артелям, снабдив их заимообразно необходимым оборотным капиталом»[16].

Но в отличие от многих преобразователей у Н. Н. Неплюева присутствовало четкое понимание сложности осуществления своего замысла: «Предпринимаемое слабыми силами частного человека, дело это требует гораздо больших гарантий для своего успеха, чем то было бы необходимо при выполнении его в больших размерах. Если бы я образовал артель фермеров из людей, нравственно и умственно исковерканных ненормальною обстановкою современного крестьянского быта, можно с уверенностью сказать, что при моей неопытности в этом новом деле мне не удалось бы побороть духа розни, узкого эгоизма, взаимного нерасположения и других антисоциальных инстинктов, привитых нашему народу веками рабства. Подобная артель могла бы существовать только искусственно, под непременным условием постоянного воздействия с моей стороны; предоставленная сама себе, она, без сомнения, распалась бы. Чтобы поставить это дело прочно, мне необходимо воспитать первый контингент первой артели для жизни свободных людей, сознательно образующих ассоциацию для разумного, единодушного труда ввиду достижения общей цели»[17]. Иными словами, нужна школа, которая в состоянии не только развивать ум, сообщая полезные сведения, давая умения и жизненный закал, нужный для практической деятельности, но и воспитывать волю в направлении добра, побуждая стремление к добру.

Считая, что помимо религиозно-нравственных начал, которые являются основой жизни православного христианина, для воспитания полезных для России граждан необходимы еще знания практического свойства, Н. Н. Неплюев тогда же решил познакомиться с земледельческими науками, чтобы впоследствии своими знаниями стать полезным для своих питомцев. С этой целью по возвращении в Россию он поступает в Московскую земледельческую академию.

Мировоззрение Н. Н. Неплюева к этому времени принимает строго определенные формы. Он убежден, что библейское мировидение самое стройное, наиболее удовлетворяющее потребностям ума и сердца человеческого; евангельский идеал наиболее высокий, вмещающий в себя все философские идеалы, как часть в целом[18]. С народом, в культуре которого выработано отношение к труду как к долгу перед Богом, обществом и самим собой; с народом, у которого есть представление о некоем обязательном уровне чистоты, порядка, образованности, – вы можете сделать все, что угодно, он все равно быстро восстановит свой жизненный уровень.

В отличие от Макса Вебера, показавшего взаимосвязь протестантских религиозных ценностей и развития духа капитализма, утверждая, что в странах, где ценности доминировали, быстрее и легче утверждались прогрессивные капиталистические отношения, феномен Н. Н. Неплюева проявился в теоретической проработке и практическом претворении идеи апостольской общины как единственной формы братской любви, составной частью которой было образование как со-бытие с Богом[19]. «Мне нечего, – утверждал Неплюев, – придумывать форму жизни, наиболее соответствующую вере и пониманию жизни верующего христианина, святые апостолы… научили нас тому примерами братских общин, этой единственной формы социального строя, вполне соответствующей братской любви»[20] и вполне содержащей возможность мирного переворота в экономическом строе православной России.

«Для меня стало ясно, – пишет Неплюев, – что мне надо уйти из общества людей, которые во мне не нуждаются, единомыслие и единодушие с которыми, на почве честного исповедания Христа Спасителя, для меня очевидно невозможно; уйти от них к тем бедным детям народа, которые нуждаются во мне во всех отношениях, которых надо только научить думать и чувствовать по-христиански, чтобы вера их из сильной стала сознательной, с которыми возможна будет по завету Христа Спасителя жизнь в единодушии и единомыслии любовного братского общения»[21]. С этой минуты программа новой жизни была решена и Н. Н. Неплюев, проникнутый евангельскими идеями и обогащенный практическими знаниями, ревностно отдался ее осуществлению.

К сожалению, ни сочувствия, ни поощрения молодой преобразователь (Неплюеву было тогда 28 лет) не встречает даже со стороны близких ему людей. Отец открыто не разделяет его взглядов. Но сын все же настаивает на своем, и Неплюев-старший наконец дает ему небольшой дом в местечке Ямполь Черниговской губернии. В этом доме 4 августа 1881 года и зарождается будущая школа[22], состоящая первоначально из 10 крестьянских детей – колыбель новых экономических отношений.

«Теперь, – пишет Н. Н. Неплюев, – пока обстоятельства не позволяют мне приступить к постройке самих ферм, я взял на воспитание 10 детей в малом возрасте с целью возможно основательнее подготовить их к предстоящей для них жизни. В настоящее время дети проходят курс народной школы, года через два или три я переведу их на ферму, где устрою для них элементарное сельскохозяйственное училище, по окончании курса в котором они и образуют из себя первую артель фермеров для обработки сообща арендуемой земли. Переживая вместе с ними все эти фазы их воспитательного поприща, я надеюсь и сам многому научиться и, сообразуясь с обстоятельствами места и реально го дела, выработать в мельчайших подробностях наиудобнейший тип устройства фермерской артели более основательно, чем я мог бы это сделать при теоретической разработке вопроса в кабинете.

Впоследствии, если материальные средства позволят, я буду продолжать это дело в несравненно больших размерах, причем надеюсь найти в моих теперешних воспитанниках, на которых трачу гораздо больше времени и труда, чем сколько буду в состоянии уделить последующим, более многочисленным выпускникам, хороших помощников, способных служить руководителями для новых артелей при их основании»[23].

Первый выпуск сельскохозяйственной школы Неплюева состоялся 4 августа 1884 года. Окончили ее 6 человек. Трое из них решили остаться у Николая Николаевича для продолжения жизни, к которой успели привыкнуть за время обучения. На следующий год из выпускников осталось шестеро. Так мало-помалу начало организовываться трудовое братство, с которым неразрывно связана жизнь и судьба его основателя.

Осенью 1885 года школа Н. Н. Неплюева расширяется за счет 60 десятин земли, полученных от отца, и переносится на хутор Воздвиженск. К этому времени (4 августа 1885 года) она получает в ведомстве министерства земледелия права мужской сельскохозяйственной школы. Все заботы Неплюев направляет теперь на то, чтобы из детей, вверенных его попечению, с одной стороны, создать добрых христиан, понимающих глубинный смысл православия – религии своих отцов и дедов, а с другой, сделать из них полезных тружеников для русской деревни.

Если вначале крестьяне отнеслись к Н. Н. Неплюеву не то, чтобы враждебно, а недоброжелательно (консервативные по природе и недоверчивые по историческим причинам, они взглянули на дело Неплюева, как на барскую забаву, постоянно ожидая хитро скрытого подвоха и особого расчета), то по прошествии времени детей стали привозить не только из местных губерний (Черниговской, Полтавской, Киевской), но и из Петербурга, Вятки, Эстляндии и Кавказа. С некоторых пор в братских школах был установлен конкурсный вступительный экзамен, но и это не уменьшило числа желающих. Родители стали лучше готовить своих детей – и только. В некоторые годы экзаменующихся было до 85 человек при приеме в 25.

Только за период 1889–1894 годов сельскохозяйственную школу закончили уже 47 человек, из которых 32 предпочли связать свою дальнейшую жизнь с братством.

В основе педагогической системы Неплюева лежала идея о том, что для согласия и мира, единения и гармонии умов, сердец и жизней, т. е. для мирного прогресса, необходимо не только понимание, а желание, пересиливающее даже личное и семейное себялюбие. Это самоотверженное желание не может дать ни разум, ни наука, его может дать только любовь, святая, чудодейственная любовь, двигающая горами, способная сделать естественным для любящих то, что, очевидно, неестественно для нелюбящих, как бы умны и учены они ни были.

Если признать, отмечает Неплюев, что характер человека не что иное, как ставшие второю природою его духовные привычки, унаследованные и благоприобретенные путем частого переживания того или иного духовного наследия, то можно сделать вывод о значительном влиянии на него самовнушения. Человек, уверенный в том, что ему не по характеру любить, что любовь утопична и невыгодна, не может возрастать в любви, никогда не станет способным послужить любви, осуществлять добро в жизни. Воспитайте человека в привычках любви, дав ему разумное понимание жизненного значения любви и оживив тем самым огонь любви в сердце его, – все будет достигнуто в отношении к данной личности, которая начнет не только понимать добро и говорить о нем; самостоятельное дело осуществления его в жизни станет насущною потребностью ее (личности) совести. Человек будет дисциплинирован любовью и с тем вместе станет способным пользоваться свободою, не злоупотребляя ею.

Последнее положение имело особое значение для Неплюева, который считал, что из любви к ближним люди сами добровольно ограничат себя во всем, в чем ограничить себя необходимо на пользу общую; ограничат себя, не нуждаясь для этого ни в палках страха, ни в приманках корысти. Без любви не может быть внутренней, естественной дисциплины. Без любви в уме и сердце анархия, которая непременно проявится в жизни и потребует, для поддержания хотя бы внешнего, призрачного порядка, применения в той или иной форме воздействия палок страха и приманок корысти. Пока жизнь и отношения не основаны на любви, пока нет добровольной дисциплины любви, невозможна и свобода.

Сколько бы человечество ни мечтало о свободе, как бы горячо ее ни желало, без добровольной дисциплины любви оно при самых свободных учреждениях и всевозможных гарантиях свободы будет фатально переходить от рабства страха к рабству корысти, от рабства насилия к рабству капитала…

Главное, говорит Н. Н. Неплюев, нельзя успокаиваться на малых степенях любви. Пока любовь – каприз и слабонервность, любят немногих и бестолково, балуя любовью своею и предаваясь спорту бессистемной благотворительности, стремящейся залечить те раны, которые случайно попадаются на глаза и воздействуют на нервы, такая любовь не может быть основою жизни и дисциплинировать. Необходимо, чтобы любовь имела в человеке первенствующее значение, составляла общий тон отношения его к миру, была признаваема за высшую ценность, высшее благо. Только когда люди «умалят себя служением ей, она вознесет их до свободы, до равенства, до братства, до блаженной гармонии умов, сердец и жизней»[24].