Последнее дело Лаврентия Берии

14 января 1951 года Л.П. Берия направил Б.Л. Ванникову, А.П. Завенягину и И.В. Курчатову письмо, где написал: «…мы не должны забыть студента МГУ Лаврентьева, записки и предложения которого… явились толчком для разработки новой бомбы». 20 января 1951 года Берия наложил резолюцию: «Утвердить! Берия» «…1. Установить персональную стипендию – 600 руб. 2. Освободить от платы за обучение в МГУ. 3. Прикрепить для индивидуальных занятий квалифицированных преподавателей МГУ… 4. Предоставить О.А.Л. для жилья одну комнату… 5. Выдать О.А.Л. единовременное пособие 3000 руб. за счет ПГУ». Берия засмотрелся в окно. На несколько минут он задремал.

Но тут самолет тряхнуло, и вновь в воспаленный и взбудораженный размышлениями мозг Лаврентия Павловича вернулись воспоминания о литиевой бомбе. Первоначально использование лития-6 было предложено Гинзбургом. По массе LiD должен составлять в этой «слойке» около 1–2 % от массы урана. Отчеты и предложения Гинзбурга не повлияли существенно на ход событий. От идеи отказались из-за того, что посчитали, что реакция будет маломощной. Работы были свернуты, и все было нацелено на тритий и дейтерий. Лаврентьев увидел (да и то не сразу, а после того, как письма ушли в Москву) то, что прошло мимо глаз ученых-профессионалов.

Берия сразу схватил суть вопроса и заставил Ландау начать расчеты. Лаврентьев и понимание сути реакции Берией стали катализатором назревшего решения по применению в бомбе дейтерида лития-6. Расчет водородной бомбы оказался задачей на много порядков сложнее, чем атомной. Расчеты водородной бомбы к началу 1953 года были закончены. Расчеты вела группа Ландау, которой удалось сделать то, что оказалось не по силам американцам. Они вручную сделали полный расчет основной модели водородной бомбы, так называемой сферической слойки, в которой чередовались слои с ядерной и термоядерной взрывчаткой – взрыв первой оболочки создавал температуру в миллионы градусов, необходимую для поджига второй.

Идею литиевой бомбы пришлось пробивать долго и упорно. Метод очистки был усовершенствован в марте 1950-го. Включение в план работ литиевой бомбы принималось на совершенно другом уровне – уровне Курчатова и ПГУ. Сахаров, ознакомившись с отчетами Гинзбурга 1948/1949 года и работами в КБ-11, ничего в своей «слойке» менять не стал. Лаврентий с большим трудом пробил решение резко интенсифицировать работы в этом направлении. Курчатов же поддержал Берию и на очередном совещании окончательно оформил идею.

Берия вспомнил, как Курчатов рассказывал как-то на совещании: «Термоядерный процесс инициируется мощным импульсным потоком нейтронов, который получается при взрыве обычной атомной бомбы. Этот поток дает начало ядерной реакции взаимодействия нейтрона с литием-6. Нейтрон, попадая в ядро Li6, вызывает реакцию: нейтрон плюс атом лития-6 – получается атом гелия и тритий». Он писал химические формулы на доске, но все прекрасно всё воспринимали на слух. «Итак, продуктом этой реакции является тритий, он реагирует с рядом находящимся дейтерием, давая гелий и нейтрон, который возвращается в цепную реакцию. Трития очень мало в воде. Дейтерия больше. В чистом виде это газы. А тут твердое вещество. Дейтерид лития-6 гораздо меньше по объему. Li6D – твердое стабильное вещество с температурой плавления 700 градусов по Цельсию».

Главной проблемой (и секретом) был способ обогащения изотопа лития-6. «В природном литии содержится 92,5 % 7Li и 7,5 % 6Li. Первый этап производства лития-6 – восстановление, – продолжал Курчатов. – Гидрид и дейтерид лития мы растворяли в соляной кислоте. Из образовавшегося очищенного хлорида лития электролизом восстанавливался металлический литий, который, в свою очередь, помещали в химический реактор с водородной или дейтериевой атмосферой, где и образовалась новая партия гидрида или дейтерида лития. Для обогащения использовался электрохимический процесс, основанный на большем сродстве лития-6 к ртути. Пробовали также вакуумную дистилляция, происходящую при температуре около 550 градусов по Цельсию, но не пошло». «Зачем вам так много денег? – любил спрашивать Берия. – У вас же есть смета. Что значит “не уложились”? Кто составлял смету? Почему не предусмотрели страховку, возможность неудачи?» В конце концов народ, работавший в спецпроекте, стал очень ответственно относиться к планированию расходов и обоснованию затрат на эксперименты. Берия следил за созданием «лидушки» – литиевой бомбы Лаврентьева – Гинзбурга. Так ее называл про себя Берия. Он давил на физиков, и с начала 1952 года разработки пошли по пути использования дейтерида лития-6. Необходимо было срочно разработать промышленный метод обогащения лития-6. По настоянию Берии для реализации этой идеи в СССР были в 1952 году построены заводы по разделению изотопов лития. До последнего времени с литиевой бомбой все шло хорошо, но вот пришло сообщение агента, что американцы украли у СССР идею литиевой бомбы.

В конце января 1953 года Берия посетил Сталина на Ближней даче. Хозяин сидел за столом и сосал сигарету, передвигая ее из одного угла рта в другой. Когда Берия сел на предложенный ему стул, Сталин откинулся на спинку кресла и произнес:

– Видишь, товарищ Берия, как тяжело бросать курить?

– Вижу, товарищ Сталин, поэтому я никогда по-серьезному и не курил.

Наступила пауза.

– Ну что, товары́ш прокурор, чем порадуете на ядерном фронте? – насмешливо спросил Сталин, словно нарочно усиливая свой грузинский акцент и коверкая ударения. – Ви знаете, что 7 января 1953 года уходящий президент Трумэн объявил о наличии у США термоядерной бомбы?

– На самом деле это была не бомба, а просто цистерна с неподъемным весом. Она не могла быть доставлена самолетом. Мои источники сообщили, что Англия и Штаты пошли по тупиковому пути использования в водородной бомбе дейтерия и трития. 1 ноября 1952 года американцы провели испытание дейтериевой или тритиевой водородной бомбы, основанной на синтезе гелия из трития и дейтерия, но они взорвали не бомбу, а цистерну, заполненную сжиженным тритием и дейтерием. Такое устройство нельзя перевозить на самолетах. Поэтому его нельзя назвать бомбой.

Далее Лаврентий Павлович сообщил Хозяину, что, по сведениям его агентов, американская бомба была очень велика и ее нельзя было доставить до территории СССР. Более того, расчеты Ландау показали, что в американском устройстве дейтерий и тритий разлетелись, практически не прореагировав. Тут Берия заметил, что на лице Хозяина появилась тревога.

– И как Ландау? Работает?

– Да, все в порядке, но мы за ним постоянно наблюдаем.

– А как дела со «слойкой»? – спросил Сталин. Берия понял, что у собеседника все было под контролем.

– Дела с созданием водородной бомбы под названием «слойка» идут нормально. Есть надежда, что в конце лета бомба будет испытана – взорвем ее. Ученые обещают значительно большую мощность, чем у урановой бомбы.

– С богом, – ответил Сталин.

Обдумывая положение с литиевой бомбой, Берия попытался освежить свою память, перебирая воспоминания о том, как все это началось. Лаврентий Павлович хорошо запомнил тот день 11 февраля 1943 года, когда было принято постановление Госкомитета обороны (ГКО) № 2872сс о начале практических работ по созданию атомной бомбы. Общее руководство было возложено на заместителя председателя ГКО В. Молотова. Однако после того, как Молотов не смог добиться каких-либо успехов в ходе работы над атомной бомбой, Сталин решил поручить создание атомной бомбы Берии. В середине 1945 года Сталин вызвал Берию на Ближнюю дачу и предложил возглавить работы над бомбой. Сказал, что Вячеслав не тянет. Берия не стал возражать и согласился, поставив условием, что его освободят от Наркомата внутренних дел. Однако Сталин настоял, чтобы Берия остался в НКВД. 20 августа 1945 года был образован Специальный комитет под председательством Берии. Лаврентию была также подчинена вся разведывательная работа по сбору информации о ядерном оружии. Целый отдел Службы внешней разведки подчинялся лично Берии – он искал возможности похищения материалов по атомной бомбе в США. Берия настоял, чтобы все работы по атомному проекту были сконцентрированы в Москве, где была выделена земля для строительства корпусов лаборатории, и в России. Все руководство проекта было замкнуто на Берию. В свое время Берии доложили: руководитель Манхэттенского проекта генерал Гровз заявил, что СССР понадобится 15–20 лет для создания атомной бомбы. «Цыплят по осени считают», – сказал себе Берия, узнав об этом высказывании.

В конце войны американцы послали в Европу специальную комиссию, которая шла за наступающими войсками союзников и разыскивала следы немецких ядерных исследований. Единственная существенная находка – образец недостроенного ядерного реактора. Его изучение показало, что критического состояния этот реактор достичь не мог. Так что до создания бомбы немцам было очень далеко… Американцами было использовано 12 тонн накопленной Францией урановой руды и пара тонн очищенного урана, которую они захватили при наступлении Западного фронта. Они ее обогащали 1,5 месяца и получили 70 килограммов чистого урана, использовав огромное количество электроэнергии. Немецких ученых-атомщиков пытались прикарманить и США, и СССР. В США было вывезено 523 немецких ученых. Вскоре эта цифра увеличилась до тысячи человек.

Хороших физиков в СССР было довольно мало. Когда Берия приказал пересчитать всех ученых-физиков страны, их оказалось 4212. Поэтому еще до Победы в Великой Отечественной войне Лаврентий Павлович составил для армейской разведки списки всех перспективных немецких ученых, которых следовало захватить в Германии. Точно такие же списки были и у западных союзников. Но только вот беда, в то время как американцы во всех занятых городах первым делом проверяли университетские лаборатории, советские генералы больше интересовались ювелирными магазинами. Поэтому когда руководитель германской программы по созданию «Фау-2» Вальтер Гейзенберг смог спокойно уехать на велосипеде из советской зоны на Запад, Лаврентий Павлович устроил генералам форменный разнос. Но одними выговорами делу не поможешь, и Берия придумал гениальный ход: в Берлине были вывешены объявления о том, что все мужчины мобилизуются на разбор завалов и захоронение трупов, освобождены будут лишь обладатели ученых степеней, зарегистрированные в комендатуре.

Законопослушные немецкие профессора явились для регистрации, где молодцы Берии их быстро рассортировали и всех нужных отправили, вместе с семьями, в теплый город Сухуми. По окончании войны в Германию была направлена группа советских физиков, среди которых были будущие академики Арцимович, Кикоин, Харитон, Щелкин. Для конспирации все были одеты в форму полковников Красной армии. Операцией руководил первый заместитель наркома внутренних дел Иван Серов, что открывало любые двери. Кроме нужных немецких ученых «полковники» разыскали тонны металлического урана, что потом, по признанию Курчатова, сократило работу над советской бомбой не менее чем на год.

Самолет опять сильно тряхнуло, и Берия импульсивно схватился за подлокотники. Но тряска прошла, и далее самолет летел нормально. И немедленно мысль Берии вернулась к своему детищу – к бомбе. Вначале в СССР было захвачено около 400 немецких специалистов (многие из них были пленными), а кроме этого, 200 тонн металлического урана. К тому же Советскому Союзу достался весь научный состав и высокоточное оборудование лаборатории фон Арденне. Из Берлина были целиком вывезены лаборатория фон Арденне с урановой центрифугой, оборудование Кайзеровского института физики, документация, реактивы. В рамках атомного проекта были созданы лаборатории «А», «Б», «В» и «Г», научными руководителями которых стали прибывшие из Германии ученые.

Причем условия были настолько либеральные, что физик позволил себе повесить на лестнице портрет, на котором изображен эпизод, как фюрер награждает его рыцарским крестом. К каждому немецкому специалисту было приставлено по пять-шесть советских инженеров. Лабораторией «А» руководил барон Манфред фон Арденне, разработавший метод газодиффузионной очистки и разделения изотопов урана в центрифуге. Поначалу его лаборатория располагалась на Октябрьском Поле в Москве. Позже лаборатория переехала в Сухуми. Тем временем в столице Абхазии были закрыты несколько санаториев, которые буквально за два дня были переоборудованы в лаборатории. Именно в них работали такие известные ученые, как Густав Герц, лауреат Нобелевской премии; Манфред фон Арденне, физик-изобретатель, и другие светила немецкой науки. Руководителем лаборатории «Г», размещенной в сухумском санатории «Агудзеры», стал Густав Герц, подтвердивший теорию атома Нильса Бора. В результате его успешной деятельности в Сухуми в 1949 году была выработана начинка для первой советской атомной бомбы РДС-1. За свои достижения в рамках атомного проекта Густав Герц в 1951 году удостоился Сталинской премии.

Поселили их в благоустроенном городке, но за колючей проволокой. Вскоре сюда перевели самых востребованных специалистов из Германии. Зарплаты здесь по советским меркам были очень высокие. Если оклад простого советского инженера составлял 500 рублей, то Арденне получал свыше 10 тысяч рублей. Немецкие сотрудники не испытывали нужды ни в чем. Их запросы выполнялись моментально: за нужным прибором самолет мог вылететь в любую точку СССР. Всем членам семей немецких ядерщиков было дано пожизненное право учиться, лечиться и передвигаться по СССР бесплатно. В Сухуми на берегу живописной бухты был создан новый научный центр. Здесь был найден новый мощный источник ионов для массспектрометра, что позволяло осуществлять анализ смесей изотопов урана, а для успешного разделения изотопов урана была создана газовая центрифуга. Всего по атомному проекту в СССР работало около 7 тысяч специалистов из Германии. Ни один участник атомного проекта не был репрессирован или даже наказан административно.

Но это был отвлекающий маневр. Для ЦРУ. Американцы на это легко купились. Берия вспомнил, как П. Мешик, ответственный за секретность в атомном проекте, придумал, как отвести внимание американцев от истинных создателей советской атомной бомбы. По предложению Мешика они создали настоящую лабораторию в Сухуми и туда свезли существенную часть немецких ученых. Создали режим секретности и вроде бы допустили оплошность. Немецким физикам, сосредоточенным в Сухуми, разрешили написать письма домой. Американская разведка провела колоссальную работу и на основе писем немецких ученых домой вышла на сухумский центр, считая, что именно там ведется разработка советской атомной бомбы. Американцы стали проявлять там шпионскую активность Мешик докладывал Лаврентию о повальном увлечении работников посольства США отдыхом в Абхазии. Все рванули в Сухуми, прикрываясь словами, что там очень красивая природа… Основные же разработки велись совсем в другом месте. Посольство США постоянно прослушивалось после того, как удалось там поставить жучок внутри выполненного из дерева советского герба, который был подарен послу США.

Американцы так и не нашли Сарова и других атомных городков. Берия их обыграл. Этому способствовал и высший уровень секретности, созданный в научных городках. Начальник управления режимом секретности атомных проектов П. Мешик добился того, что не было ни одной утечки информации с объектов, где делали атомную бомбу. Сотрудникам военно-научных городков запрещалось (это было названо нежелательным) покидать территорию – для них за забором построили собственную больницу, магазины и даже ЗАГС. Официально населения городков даже не существовало – в интересах секретности работавшие там ученые и другие сотрудники числились проживающими в соседних областях. О том, какие работы ведутся в лабораториях, не знали даже местные чекисты и военные.

Для ускорения дела Берия подключил разведку и организовал получение материалов по бомбе. Уже через 12 дней после сборки в американском городе Лос-Аламос первой атомной бомбы «Штучка» (Gadget), работавшей на основе распада плутония-239, центр получил ее описание, причем по двум независимым каналам – от агентов «Чарльз» (Клаус Фукс) и «Млад» (Тед Холл, он же «Персей»). Тем самым советские разведчики оказали неоценимую помощь нашим ученым в ускорении решения проблемных вопросов, а не в воровстве фундаментальных идей создания атомной бомбы.

Берия прекрасно понимал, что информация о бомбе, полученная из США, ничего не решала, кроме одного – она говорила о том, что взорвать атомную бомбу можно, и давала основные направления работ. Бомбу нельзя было просто скопировать, в ней было заложено множество технологических нюансов, которыми промышленность СССР тогда еще не располагала. Поэтому вся технология была отечественная.

Приступив к работе над бомбой, Берия начал с важнейшего дела – поднял престиж ученых в стране. Когда они с Хозяином обсуждали необходимость резкого повышения зарплат ученым, Сталин сказал: «Гениев не бывает, их выдумали, влияет обстановка, условия». Берия убедил Сталина резко и вполне материалистически поднять значимость ученых степеней и званий. Сталин сделал это. Были установлены новые высокие зарплаты ученым. Зарплата профессора, доктора наук была повышена с 1600 до 5000 рублей, доцента, кандидата наук – с 1200 до 3200 рублей, ректора вуза – с 2500 до 8000 рублей. В научно-исследовательских институтах ученая степень кандидата наук стала добавлять к должностному окладу 1000 рублей, а доктора наук – 2500 рублей. В это же время зарплата союзного министра составляла 5000 рублей, а секретаря райкома партии – 1500 рублей. Сталин, как председатель Совета Министров СССР, имел оклад 10 тысяч рублей.

Кроме того, Берия предложил повысить на 20 % зарплату рабочих и инженерно-технических работников, работающих на предприятиях и стройках Урала, Сибири и Дальнего Востока, и должностные оклады людей, имеющих высшее и среднее специальное образование (инженеры, работники науки, образования и медицины), что и было реализовано в 1946 году. Теперь профессор получал раз в 5–6 больше среднего служащего. Такие зарплаты были определены не только физикам, но и всем ученым со степенями. И это сразу после войны, когда в стране была ужасная разруха… Берия убедил Сталина давать ученым больше Сталинских премий, а не только деятелям культуры, которые съедали почти все деньги Сталинских премий. Лучше всего жилось тогда специалистам, работающим на оборонку, сотрудникам милиции и руководителям предприятий, а также преподавателям вузов – их зарплаты, случалось, в 10 раз превышали размер получки рядового советского гражданина.

Воспоминания всплывали одно за другим, как будто шел спектакль в нескольких действиях с перерывами на чаепития. Берия помнил, как тяжело шли работы, пока не была найдена оптимальная комбинация руководителей. Затем Берия достал из архивов памяти информацию о том, как он вышел на Курчатова. Академика А.Ф. Иоффе вызвали к Сталину на совещание, на котором присутствовал Берия. Когда он появился, все уже сидели за столом. Сталин сказал:

– Товарищ Иоффе? Придется вам возглавить работу над атомной бомбой!

Иоффе ответил:

– Дюже стар я для такой работы (ему было под 70), но у меня есть очень талантливый ученик.

– Как его зовут?

– Игорь Курчатов. Он молодой, ему всего 40 лет.

Сталин помолчал, а потом с хитрецой сказал:

– Что-то, товарищ Иоффе, такой академик Курчатов мне не знаком.

Иоффе объяснил, что Курчатов – ученый молодой, хотя и талантливый физик. В Академию наук еще ни разу не выдвигался.

– Заслуг перед наукой, подобающих академику, еще нет.

Сталин задумчиво подымил трубкой и согласился с ученым:

– Хорошо, ваша взяла, товарищ Иоффе. Пусть будет Курчатов. Но у партии будет одно условие. Посоветуйте товарищам академикам как можно скорее проголосовать за «академика Курчатова». А заслуги у него будут, не волнуйтесь. Куда ему деваться?

Так главой атомного проекта стал Курчатов. Ни один ученый в истории государства Российского никогда и близко не получал столько власти, сколько Курчатов. Берия не вступал с ним в споры, старался выполнять его пожелания. Курчатов стал одним из самых молодых членов Академии наук. Все средства от многочисленных Ленинских и Сталинских премий академик Курчатов, которому судьба не подарила детей, переводил на строительство детских садов. Делал он это безвозмездно и анонимно, думая, что никто не знал. Но Берия обо всем знал, ему доложили Поскольку ставки в игре были очень высоки, то атомщики были под постоянным наблюдением. Все записывалось и сообщалось сексотами. Стенографистки постоянно прослушивали телефонные разговоры ученых.

Берия решил привлечь к работе над бомбой всех значимых физиков. Курчатов сразу составил список нужных ему людей. Когда Берия впервые увидел Курчатова, тот ему сразу понравился: «Высок ростом и довольно строен… Глаза очень живые, цепкие, о таких говорят – молодые… настоящая окладистая бородища, прикрывавшая и воротник рубашки, и узел галстука. Речь его была энергична, с веселыми интонациями, с живыми словечками, далекими от академически взвешенного лексикона», – отметил себе в памяти Берия.

Специалистов-ядерщиков не хватало, и их начали экстренно готовить. «Талант как прыщик – неизвестно, на какой щеке вскочит», – говаривал Берия и всячески способствовал подготовке новых талантливых физиков. Первыми в списке ученых, привлеченных к работе по атомной бомбе, Курчатов поставил Харитона и Зельдовича. Зельдович и Харитон впервые осуществили расчет цепной реакции деления урана, позволивший определить критический размер реактора. Б.Л. Ванников и И.В. Курчатов как нельзя лучше дополняли друг друга. Курчатов отвечал за решение научных задач и правильную ориентацию инженеров и работников смежных областей науки, Ванников – за срочное исполнение заказов промышленностью и координацию работ. При этом Ванников пользовался наработками Канторовича. Как главному теоретику атомной бомбы, Зельдовичу в 1949 году присвоили звание Героя Социалистического Труда, вручили орден Ленина и присудили звание лауреата Сталинской премии. Сахаров называл Зельдовича «человеком универсальных интересов». Ландау, также привлеченный к работе над бомбой, считал, что ни один физик, кроме, пожалуй, Энрико Ферми, не обладал таким богатством новых идей, как Зельдович; а Курчатов неизменно повторял одну фразу: «А все-таки Яшка – гений!» И не зря. Берия узнал тогда, что еще в 1934 году Якова Зельдовича приняли в аспирантуру Института химической физики АН СССР, хотя он так и не окончил вуз, а позже разрешили даже сдать кандидатские экзамены. В 1936-м Зельдович защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук, а в 1939-м защитил докторскую диссертацию. К тому времени ему едва исполнилось 25 лет. Главным конструктором был назначен Ю.Б. Харитон.

В этот список были включены и физики из Института физических проблем (ИФП) под руководством Капицы. Курчатов сказал Берии, что для расчетов по бомбе ему нужен Ландау, а Канторович – для расчета промышленных мощностей и всей работы. Для курирования биологической части работ был привлечен академик Богомолец с Украины, ранее работавший над проблемой омоложения. Институт физических проблем никогда не занимался ядерным оружием, но имел сильный теоретический отдел. Физиков было мало, и физики института Капицы были нужны атомному проекту. Выбрали из этого отдела трех специалистов: Александра Соломоновича Компанейца, Льва Давидовича Ландау и Исаака Марковича Халатникова. Первым в этом списке значился Л.Д. Ландау. В те годы только один Ландау мог сделать теоретический расчет для атомной бомбы в Советском Союзе.

В 1937 году Ландау с помощью методов статистической физики представил ядро как каплю квантовой жидкости, а в 1941-м нашел энергетическое распределение ионизационных потерь быстрых частиц при прохождении через вещество. За него просил Курчатов. Ландау развил идеи Ферми о статистическом характере множественного рождения частиц при столкновениях. Расчеты по атомной реакции должны были разработать физики-теоретики, прежде всего Ландау, который установил вид интеграла столкновений для заряженных частиц, создал теорию фазовых переходов второго рода, впервые получил соотношение между плотностью уровней в ядре и энергией возбуждения, стал одним из создателей статистической теории ядра. Ландау сделал расчеты с большой ответственностью и со спокойной совестью. Он сказал: «Нельзя допустить, чтобы одна Америка обладала оружием дьявола!» Ландау потом вместе с будущим лауреатом Нобелевской премии по экономике Канторовичем организовал расчеты. И все-таки Дау был Дау! Могущественному в те времена Курчатову он поставил условие: «Бомбу я рассчитаю, сделаю все, но приезжать к вам на заседания буду в крайне необходимых случаях. Все мои материалы по расчету будет к вам привозить доктор наук Я.Б. Зельдович, подписывать мои расчеты будет также Зельдович».

Далее Берия предложил Капице на базе Института физических проблем, где Капица был директором, проверить ряд экспериментов Курчатова. Капица отказался, считая, что такая переориентация его института будет означать свертывание работ по теоретической физике. Капица хотел оставить себе институт и заниматься только своими проблемами, тем, чем он хочет, а не нуждами страны, не делать бомбу. Берия же и Сталин хотели использовать ресурсы Института физических проблем для создания бомбы. Отношения накалились. Дошло до того, что Петр Капица прилюдно заявил Лаврентию Павловичу: «Я что-то не читал ваших трудов по ядерной физике!» Затем Капица пожаловался Сталину на то, что Берия руководит работой комитета «как дирижер, который не знает партитуры». Капица написал письмо Сталину: «Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него в руках дирижерская палочка. Его основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо… У меня с Берия ничего не получается. Его отношения к ученым мне совсем не по нутру. Стоит только послушать на заседаниях рассуждения о науке некоторых товарищей… Они воображают, что, познав дважды два четыре, они уже постигли все глубины математики и могут делать авторитетные суждения. С тов. Берия мои отношения все хуже и хуже, и он, несомненно, будет доволен моим уходом». И в конце Капица просил Сталина показать это письмо Берии, «ведь это не донос, а полезная критика», и освободить его от членства в этом комитете. По существу, он был прав: Берия не разбирался в физике. Но сейчас ясно, что и Капица раздражал Берию, говоря: «Зачем нам идти по пути американского проекта, повторять то, что делали они?! Нам нужно найти собственный путь, более короткий». Это вполне естественно для Капицы: он всегда работал оригинально, и повторять работу, сделанную другими, ему было совершенно неинтересно.