When I grow up. Пособие для взрослых девочек из дисфункциональных семей
Вечером второго дня Марии самой понадобился спасатель:
– Вер, они опять ругаются. Она сейчас хлопнула дверью и ушла. Я снова чувствовала себя маленькой девочкой, слушающей скандалы родителей.
– О Боже! Маш, ты что еще не поняла? Не поняла, куда тебя втянули? Так я объясню. Твой любимый Володечка в очередной раз вляпался в дерьмо. В красивое такое, эффектное, модельное дерьмо. А тебя назначили спасателем. Ты в детстве за него сочинения писала, французский делала. Вот и вырос мальчик – нечего сказать – образцовый. Женился на какой-то безмозглой дуре, которая потащила его в Ниццу и виллу заставила снять стоимостью как иномарка. И что же наш мальчик? Снова за помощью побежал. Только на этот раз умнее заход сделал – через ваших матушек. Маш, черт подери, тебе объяснить, почему она бесится? Потому что она хозяйкой себя здесь не чувствует! Тебя бы еще потерпели как домработницу, так ты ж со своими душевными разговорами и блинами к мужу ее лезешь. Она уже все испробовала, а ты все никак не уезжаешь! Ты не понимаешь этого, что ли? – задыхалась от объяснений возмущенная Верка.
– Слушай! Вот почему она мне, когда я в первый день завтрак приготовила, сказала: «Вова, ты глянь, у нас личная домработница!»
– Господи, – уже срывалась на настоящий крик Верка, – это что, игра такая? Называется «Убей мою самооценку за мои же деньги?» Смотри, чтоб она тебя ночью не задушила. Такая зарежет и не подавится. Маш, хочешь совет? Бери билет на ближайший самолет и возвращайся. Чем скорее, тем лучше. Денег ты не вернешь, ясное дело. Но хотя бы жива останешься. Что там у этой психопатки на уме – никто не знает!
– Мне мама башку оторвет, – закрывая лицо руками, шептала Маша.
– Маша, ну как тебе объяснить? Ты за эти два дня спала от силы пару часов из-за их бесконечных скандалов. Вы едва не попали в автокатастрофу. Сейчас она напьется, ее изнасилуют местные бомжи, – а виновата ты! Потому что из-за тебя она ушла! Потому что с такими, как ты, вместе отдыхать невозможно! Маша, – пытаясь успокоиться, говорила всегда сохраняющая рациональное зерно в рассуждениях Вера, – беги!
Второй день странного отпуска подходил к концу. Но Машу преследовало чувство, что, несмотря на «шантаж» матери, ей приезжать не следовало. Надо было принимать какое-то решение. Надо было, наконец, становиться взрослой.
И Мария это решение приняла. Но напоследок ей важно было все-таки объяснить ему. Зачем? Она и сама не знала.
– Маш, я хочу тебе верить, но не могу. Уж слишком странно все это, – закрыв глаза, сказал Володя.
– Я могу это доказать. Подожди секунду.
Маша ушла в свою комнату, а, вернувшись, держала в руках папку, в которой лежали какие-то бумаги.
– Вот посмотри, – протягивая голубой листочек, сказала Маша, – под номером пять мое имя и мой доклад. А вот билеты. Или скажешь, что это тоже поддельное?
– Что это? – автоматически произнес Володя.
– Это программка и билеты на поезд. Как раз сейчас вместо того, чтобы разбираться в сложных хитросплетениях твоей семьи и слушать истерики твоей жены, я должна была быть в окружении умнейших филологов. И доклад этот я готовила год! Понимаешь? Год! Меня вообще не должно было здесь быть! – начинала выходить из себя Мария.
– Но идея с виллой была твоя! Это же ты внесла депозит, и твоя мать моих просто перед фактом поставила.
– Иванов, я смотрю, у тебя после школы мозгов не прибавилось! – прокричала Маша, сама не веря в то, что говорит. – Для меня подобная поездка – это огромные деньги! Огромные! Понимаешь? Честно заработанные! И в отличие от тебя я деньгами разбрасываться не привыкла! Это меня мама перед фактом поставила, сказала, что вы уже депозит внесли, и рассчитываете на меня. И что, если я откажусь – вы потеряете деньги, а она тетю Лену потеряет как подругу, – уже не сопротивляясь слезам, кричала обезумевшая Мария.
– Маша, но все было не так! – неистово орал ей в ответ Володя. – Да, Ирка истеричка и любит роскошь! Но ни ей, ни мне, ни тем более моим родителям в голову бы не пришло такое извращение. Они сидели втроем: наши мамы и Ирка, и эта маленькая дурочка показала им виллу эту на букинге, вот, мол, как было бы здорово хоть раз в жизни провести в такой вилле отпуск. Она сказала и забыла – для нас сейчас это неподъемно, мы ипотеку брать собрались. А на следующий день звонит твоя мама и говорит, что это отличная идея поехать втроем, и что ты загорелась и уже внесла огромный депозит, вернуть который нельзя. Но разговора про втроем вообще не было! То все твоей матушки домыслы – я Ирку заставил потом поминутно весь их бабий треп вспомнить! Ты знаешь, что у нас в тот вечер было? А твоя мама в слезы – мол, она, наверное, неправильно поняла. Но деньги-то уже заплачены. Ты думаешь, мы не понимали, какой это бред – ехать в отпуск в таком составе? Ирка, естественно, подумала, что ты нам за что-то мстишь, поссорить хочешь. Ты думаешь, ей легко? Ты думаешь, мне легко?
Мария слушала с трудом. Точнее, слушала, но не слышала. Крича, Володя размахивал руками так сильно, что стал напоминать марионетку в кукольном театре. Да, впрочем, марионетками они были здесь все…
– Я не верю. Она не способна на такое.
– Способна, как видишь, – отчаянно прокричал Володя и закрыл лицо рукой. – Я не знаю, что делать. Я не хочу ее потерять. А после этой поездки она от меня точно уйдет.
Мария вдруг почувствовала такую невыразимую жалость к этому тридцатипятилетнему мальчику, который, даже сейчас, зная, как тяжело ей, в отличие от него, достается ее хлеб, мог думать только о себе и своей личной жизни.
Она пошла на кухню и начала выполнять свой ритуал – открыла дверцу полки, достала кофе, включила кофемашину…
Володя сидел на балконе, плакал и курил.
Мария разлила кофе по чашкам. Открыла балконную дверь. Поставила одну чашку на перила напротив Володи.
– Помнишь, как в детстве я за тебя сочинения сдавала? За тебя и за твоих друзей? В результате, вы ни одного сочинения не написали, а я писала по четыре штуки! И ведь надо было написать четыре разных! Сколько ж мне тогда читать приходилось! – засмеялась Мария, отпивая кофе.
– А знаешь, – продолжала она, – Я была в тебя так сильно влюблена, что силы брались сами по себе – так я хотела тебе понравиться. А что в итоге? Я к концу десятого класса прочитала столько, что в институт поступила вообще без проблем. А теперь – у меня работа, которую я обожаю, коллеги, которые стали мне семьей. Серьезные люди звонят и просят учить их детей. И все почему? Потому что в попытках доказать тебе, какая я хорошая, я сама себе скульптором стала. Я сама себя высекла из камня. А теперь, также благодаря тебе, я смогу, возможно, «освоить жизнь». Спасибо тебе за это, – допив кофе, поставила чашку на стол Мария, и, глядя вдаль, медленно поднялась со стула.
– Куда ты?
– В аэропорт. Вот, – протягивая Володе ключи, тихо произнесла Мария. – Думаю, объясниться с лендлордом твоего французского хватит. У вас есть одиннадцать дней, чтобы попробовать спасти свой брак.
– Ты не обязана, – по-директорски «выстрелил» он.
– Я делаю это не для тебя, а для себя. Я-то со своей жизнью разобралась, хоть и стоило мне это моих накоплений, а тебе со своей – еще разбираться и разбираться. Прощай!
Мария еще долго вспоминала огни ночной Ниццы. Ей хотелось запомнить все: яхты, плывущие по морю, которые при приближении к берегам превращались в автомобили и продолжали плыть по суше; девушек в невидимых платьях, сидящих нога на ногу, весело щебетавших что-то на ее самом любимом французском языке; запах рыбы и острого соуса.
Как же хотела она когда-то оказаться здесь с ним!
Самолет улетал, оставляя позади Володю, виллу и Машино детство.
Верка с мужем, как и обещали, встретили ее в Москве.
– Что-то в тебе изменилось за эти два дня, Маш. Не хочешь к нам поехать? Витька плова наготовил.
Мария лишь отрицательно замотала головой.
Уже когда они подъезжали к дому, она снова неожиданно для себя произнесла:
– Вера, спасибо тебе!
– Да прекрати, мы вот с Витьком в кои-то веки по ночной Москве проехались.
– Вера, спасибо тебе! – повторила Мария. – Ты и наши девчонки – моя семья. Я никогда не говорила…
– А ты моя, – со слезами на глазах произнесла обычно непробиваемая Верка.
Еще не успев толком разобрать чемодан, Мария услышала звонок своего сотового.
Экран зловеще сообщал: «Мама».
– Машка! Слышишь меня, дурище ты, молоко на губах не обсохло! Звонила тетя Лена, сказала, что ты в Москву улетела и бросила Володю с женой! Что, вилла не понравилась? Тварь избалованная! Не нравится? Во Франции не нравится? А потерпеть ты не могла, как я терплю тебя все твои 35 лет? Ты опозорила меня, опозорила в глазах тети Лены и Володи. А ведь тетя Лена – моя подруга, подруга детства! Тебе, видно, такие слова не знакомы! Как я теперь им в глаза смотреть буду – ты обо мне подумала, эгоистка? А?! Всю твою жизнь от тебя одни неприятности! Это моя подруга, моя ближайшая школьная подруга! И не смей деньги обратно за виллу просить! Ты мне больше не дочь!
Ты…
Не выключая телефон, Маша отнесла его в ванную, положила на полку, вышла и закрыла за собой дверь.
Все персонажи данной истории выдуманные. Любое сходство – чистое совпадение.
И сердце почувствует спицу…
Какие физические реакции мы чувствуем, когда нас обесценивают, и почему мы не придаем им значения?
Три недели назад я бежала мимо метро по дороге в банк. Народ струился по узкой улице, туда-сюда шныряли попрошайки, продавцы колготок и хурмы. Пара узких глаз остановилась на мне, и что-то помимо моей воли стало тянуть меня из этого неуправляемого потока.
– Катюша, – улыбнулись узкие глаза – как твои дела? А я думаю, ты или нет? У тебя есть время? У меня тут две такие беды, сейчас я расскажу тебе, ты ж юрист, сможешь мне помочь.
Я стояла, словно приклеенная к асфальту. Нина Альбертовна! Ну как же! Давняя приятельница моей мамы и по совместительству моя репетитор по английскому в пятом-седьмом классах, – факт, который на протяжении долгих лет давал ей санкцию использовать маму как «эмоциональную помойку», а меня – как бесплатную юридическую консультацию. Если Нина Альбертовна звонила, я иногда убегала в другую комнату – иначе мне пришлось бы потратить три часа своей жизни на horror stories о ее детях, дачах и прочем. Впрочем, в последнее время Нина Альбертовна и внешне все больше и больше походила скорее на персонажа из фильма ужасов, чем на человека с дипломом иняза.
– Катя, у нас такая трагедия. Мою Жанну (младшую) выгоняют из института. Ничего делать не хочет. Вот еду с сумками и пакетами разговаривать с администрацией. Я живу на даче, писаю в ведро, отдала им квартиру, оплачиваю ей учебу, а она только мужиков водит кавказской национальности, все время новых, которые к тому же все время что-то из квартиры подворовывают.
«Ну, понеслось, – пронеслось у меня в голове, – в банк я сегодня точно не попаду».
– А еще у нас же суды длятся уже пять лет. Ведь мои родители оставили мне полдома в Саратовской области, а другая половина принадлежит какой-то стремной тетке-риэлторше. И она не хочет согласовать со мной границы участка. Подержи, пожалуйста, мои вещи. Я сейчас в туалет сбегаю.
Внезапно я и сама оказалась обвешанной старыми сумками Нины Альбертовны. Но не успела я и выдох сделать, как мне уже показывали странные фото какой-то клетки – как оказалось, то были фото из зала суда, где проходили процессы по делу ее дачи. Ну действительно, где еще фотографироваться?
– А еще моя средняя, Сима, ты ж знаешь. Она инвалид. И хотя она получила высшее образование, никуда ее на работу не берут. И вот она живет вдвоем с Жанной, и мужики Жанны все время пытаются у нее, бедняжки что-то своровать.
Вот тут-то меня и пробило. Меня вообще не так сложно пробить на эмоции, когда речь идет о детях токсических родителей.
Я вспомнила, что моя подруга работала с организацией, помогающей инвалидам в устройстве на работу. Я сказала, что постараюсь помочь. И дала свой e-mail.
– Катя, ну расскажи, как твоя мама? – получив свое, переключилась Нина Альбертовна. – Она же такой человек хороший, такой добрый, но почему такая несправедливость?
Мне в очередной раз пришлось рассказывать долгую историю болезни моей мамы и то, как сложно мне было решать многие административные вопросы, с этим связанные.
– И да, Нина Альбертовна, никто из ее подруг мне, к слову сказать, не помог. Никто.
Нина Альбертовна попятилась назад, при этом ее рот отрылся в оскорбленном порыве.
– А что мы-то сделаем? Что сделает Лидия Викторовна или Виктория Павловна?
– Да, мне очень тяжело, – продолжала я, – спасают только поездки к любимому в другую страну. А то у меня на нервной почве руки и ноги немеют.
– А ты перчаточки теплые надень, – улыбнулась Нина Альбертовна.
И я почувствовала спицу внутри. Да, именно ощущение, что мне воткнули ее прямо в сердце.
Вот на этом моменте мне надо было замолчать… и бежать… в другую сторону, ведь то была реакция моего тела на так называемое «обесценивание».
Но нет. «Комплекс хорошей девочки» и тут победил. И я, словно школьница на уроке, продолжала подробно, с чувством, с толком, с расстановкой рассказывать про диагнозы моей мамы и их лечение. И снова мой правдивый рассказ был прерван словами, которые почему-то прозвучали очень гадко:
– Ты мамочку не бросай, – вытягивая свои тонкие губы, произнесла Нина Альбертовна, покачивая своим старым тощим пальчиком.
И мне опять стало плохо. Теперь уже намного больше. И снова я не придала этому значения.
– Катя, а я писаю в ведро и живу на даче. Девочкам своим любимым квартиру в Москве оставила. Но младшая, Жанна, спит с кем попало, в основном, с парнями с Кавказа, с уголовным прошлым. Они у нас из квартиры постоянно что-то воруют. И даже у моей средней, Симы, – а ты знаешь, она инвалид второй группы, – кошелек и деньги несколько раз пытались украсть. Она поэтому собаку себе завела.
Симу я помнила. Красивая милая девочка с огромными глазами и потрясающими волосами, своей инвалидностью она напоминала красивую дорогую сломанную куклу, которую бросили, едва наигравшись.
– А мой старший сын уже профессор, вообще со мной не общается. Знать меня не хочет. У него жена, детки, а мы вообще не видимся… Он такой подкаблучник, только жену слушает. И деньги все – только ей.
Вот тут во мне внезапно проснулся здравый смысл. Проснулся… и, к сожалению, тут же уснул, потому что я решила для себя (со своим комплексом вечного спасателя), что непременно должна помочь Симе. И я помогла. Я позвонила своей близкой подруге, работавшей в свое время в организации, помогающей устраиваться на работу людям с инвалидностью, и попросила помочь.
Да, к слову. Нина Альбертовна очень настойчиво просила мой телефон. Я настойчиво давать его ей не хотела – тут опять работала скорее логика тела, чем разума.
– Да ты не хочешь мне свой телефон давать, – начала вешать на меня «вину» и «стыд» Нина Альбертовна.
И я опять сдалась. И дала ей свой номер. Резюме Симы я, соответственно, переслала своей подруге.
Прошло три недели. И сегодня, в воскресенье, раздается звонок.
– Катя, здравствуй. Это Нина Альбертовна. Как ты? Как мама?
– Нина Альбертовна, я на вопросы про маму больше не отвечаю. Что вы хотели?
– А я звоню, чтобы послать тебя на хуй. Потому что до этого твои друзья послали на хуй и обидели мою Симу.
– До свидания, – сказала я и повесила трубку.
Сердце выпрыгивало из груди. Но руки и ноги уже не немели… Но не успела я порадоваться, как быстро от меня отстала эта ненормальная, как получила от нее чудное смс:
«Ты с пиздецой. Бедная твоя мама!»
Сразу почему-то вспомнилась моя же статья про токсичность и преследование.
В одном я была уверена: моя близкая подруга – человек ответственный и интеллигентный. Ее коллеги, каждый день помогающие людям с ограниченными возможностями, никогда не послали бы на три буквы никого.
И тут же я получила сообщение от этой своей подруги. Привожу его текст практически дословно.
«Катя, за свою коллегу из той организации я ручаюсь: она никогда не будет посылать никого матом. И перед твоим сообщением (как бы воскресенье вечер, нерабочий день) я получаю смс от той самой коллеги – она работать с этой девочкой не сможет: девочка была вполне адекватной и вменяемой, потом стала вести себя странно, потом появилась мама, названивала, качала права и угрожала. Моя коллега работать с ними не сможет, но я не понимаю, это что ж надо было такого сказать ей, человеку, каждый день устраивающему на работу огромное количество людей, в том числе с ментальными нарушениями».
Данная история является личным опытом автора. Имена персонажей изменены.
Новогоднее…
С детства Лиза ненавидела 31 декабря, потому что в этот день ей, невидимой, как ей казалось, крошечной серой мышке надо было и вовсе надеть волшебный колпак и превратиться в человека-невидимку. Будучи маленькой девочкой, она хорошо помнила, как любое ее слово, любой ее шаг в этот день вызывал «вулканическое извержение» мамы.
Шли годы. Лиза закончила школу. Потом институт. Но праздник по-прежнему носил для нее неприятно-терпкий запах. Мама по-прежнему много готовила и устраивала истерики, папа по-прежнему обижался, уходил в другую комнату и молчал. Лиза пробовала помогать маме в приготовлении еды и пробовала не помогать, пробовала разговаривать с ней в этот день и пробовала не разговаривать, – итог был один: во всем, что случалось в этот день, виновата была Лиза, и только она. В том, что отключили горячую воду, в том, что тесто «не подошло», в том, что мама сожгла утюгом любимое платье… Новый год уже давно превратился для Лизы в «стресс-марафон», победителями в котором были просто выжившие.
Но у Лизы были друзья… И была, как ей казалось, ее волшебная крестная, ее вторая мама, тетя Люся – бывшая коллега с работы.
В отличие от Лизиной мамы, тетя Люся всегда являла собой само спокойствие и самодостаточность. Она никогда не позволяла себе поднять голос или опуститься до обвинений. И именно к тете Люсе (которая много лет подряд приглашала Лизу встретить Новый год) Лиза и отправилась одним новогодним вечером, предварительно позвонив ей и поинтересовавшись о планах женщины.
– Боже, Лиза, как я рада тебя слышать. Да что ты по телефону, – просто приезжай. Поболтаем, чайку попьем. У меня тут столько вкусностей. Приезжай! Наконец, с дочкой моей познакомишься и моими бывшими коллегами из министерства!
«Русский язык богат, прежде всего тем, что даже в таких, казалось бы, банальных словах, как глаголы движения, мы, русские, всегда можем прочесть нечто неуловимое, понятное только нам», – думала Лиза на следующий день, первого января.
И Лиза «уехала». Именно у-ехала (не при- и не по-). И, быть может, именно это и стало ее роковой ошибкой.
Вооружившись огромным подарком, состоящим из всякого рода вкусностей и вин из всем известного магазина, Лиза нажала на кнопку звонка.
– Лизочка, дорогая, – открыла ей дверь «забигудированная» тетя Люся в халате – как здорово, что ты пришла! А я, видишь, ничего не успеваю!
Лиза на секунду замерла: ее взору предстала прекрасная чистая сталинская квартира тети Люси, наполненная запахом свежих фруктов, печеного мяса, рыбы под маринадом и терпких тетилюсиных духов.
– Это вам, тетя Люся, надеюсь, понравится!
– Боже мой, это что? Конечно, понравится! Заходи, проходи на кухню. Чай хочешь?
– Да, с удовольствием, настроение уже новогоднее!
– Ох, да ведь уже все чашки на столе и стаканы тоже! А, ну вот как раз одна чашка есть, отколотая, которую я как раз не стала на стол ставить. Сейчас я тебе чайку налью. Ну рассказывай – как твои дела? Как работа?
– Да, работа потихоньку. Хотела как раз вашего совета спросить по поводу одной барышни. Не могу понять, что ее во мне так раздражает, честное слово.
– Рассказывай. Я тебе помогу и все подскажу. Будешь делать, как я скажу – не будет у тебя никаких проблем.
Лиза почему-то вздрогнула, услышав эту фразу. Тетя Люся частенько произносила ее, когда у Лизы были «проблемы», но потом внезапно пропадала на несколько месяцев, так что «проблема» либо решалась сама, либо исключительно Лизиными выдающимися дипломатическими способностями, как говорили о ней друзья.
Лиза неожиданно для самой себя снова, как в юности, стала подробно рассказывать о наболевшем – о коллеге, которая ее все время «гнобит», о том, как ей в обход внутреннему уставу не повысили зарплату, навесив обязанности.
Внезапно из ванны показалась уже красиво уложенная с идеальными кудряшками голова тети Люси. Один глаз был накрашен, в то время как второй, дожидаясь своей очереди, злобно косился на Лизу.
– Лизанька, слушай, – перебила ее на полуслове тетя Люся, – это так здорово, что ты пришла! Так здорово! Ты мне рыбу не поможешь разделать? А то я как-то время не рассчитала и вот уже бигуди сняла, а сейчас начну рыбу разделывать, и волосы все рыбой пропахнут.
– Тетя Люся, извините меня пожалуйста, я ради вас, что угодно сделаю, но рыбу – не просите. Я не умею. У меня в плане рыбы руки не из того места растут. Я вам все испорчу.
Лиза покраснела. Ей действительно было искренне стыдно за то, что к своим двадцати пяти, несмотря на полученные два образования, она так и не научилась разделывать рыбу. Правда, откуда-то из глубины вылез Лизин страх запачкать ее новое платье и великолепный дорогой салатовый пиджак, но этот страх быстро пропал под тетилюсиной светлой улыбкой.
– Неумеха ты моя, неумеха. Ничего, тебя сейчас тетя Люся научит. Главное, осторожненько так, хоп, хоп.
Говоря «Хоп», тетя Люся подняла на Лизу глаза и как бы доверчиво улыбнулась, но у Лизы почему-то мурашки побежали от этой улыбки.
– Сейчас я на тебя фартучек надену, и все у тебя получится, – надевая старый фартук, приговаривала тетя Люся.
На мгновение Лизе стало тяжело дышать: фартук, который с такой показной любовью надевала на нее тетя Люся, внезапно показался ей паутиной, а сама Лиза чувствовала себя жертвой в логове страшного зверя.
Лиза подчинилась. Осторожно, перебирая косточку за косточкой, она стала отделять кусочки рыбы. Все ее внимание в этот момент сосредоточилось на том, чтобы 1) сделать все красиво, 2) не испачкать новый пиджак, 3) не поранить пальцы.
А тетя Люся напротив, докрашивая второй глаз, как будто бы ожила:
– Я давно говорю тебе, Лиза: тебе надо иметь свое мнение! Ты не должна просто так терпеть, когда тебя обходят в плане зарплаты. Так и до пенсии досидеть можно на мизерной должности. Ух ты моя умница, смотри, как хорошо у тебя получается! Сейчас доделаешь и давай салаты на стол неси. А я пока мясо в духовке включу.
Лиза вымыла руки, покрасневшие от бесконечной, как ей казалось, рыбины, и стала носить салаты в прекрасно обставленную гостиную тети Люси.
Гостиная поражала своим великолепием: огромные хрустальные люстры, деревянный XIX века стол, пианино с подсвечниками – все говорило о том, что здесь жили «высокообразованные» и «высокоморальные» люди… ну, по крайней мере, по Лизиным понятиям.
Пока Лиза старательно выносила салаты и закуски на стол, тетя Люся уже сменила халат на прекрасное шелковое коричневое платье в кружочек.
«Какая же она все-таки аристократичная!» – подумала про себя Лиза.
Тетя Люся же в свою очередь продолжала свой монолог:
– Где твоя самодостаточность? Где твоя гордость? Где твое достоинство? – декларировала тетя Люся, подавая Лизе очередную закуску из холодильника.
Огромные напольные деревянные часы гостиной пропели долгое и звучное: «Бом».
– Это уже пять тридцать? Боже, мои подруги придут через полчаса. Лиза, солнышко, спасибо тебе огромное, что зашла и помогла. Так приятно! Ты уж не обижайся, но тебе пора уходить. А то гости вот-вот придут. Сама понимаешь, тут праздничное настроение, не хочу, чтоб тут кто-то в коридоре толпился.
И по мановению волшебной палочки Лиза уже оказалась одетой в свою теплую куртку и стоящей во дворе тетилюсиного дома. Она понимала, что произошло что-то… что-то очень гадкое и несправедливое… но с кем и как это произошло – она понять никак не могла.
«Как-то неудобно получилось, – подумала Лиза, – Она, наверное, не поняла, что я хотела тоже на Новый год остаться. А возвращаться как-то неудобно. Куда ж мне теперь идти? И денег я столько потратила на подарок…
Ехать домой Лизе совсем не хотелось, но еще больше не хотелось по второму кругу разделывать чью-то рыбу. Внезапно она вспомнила, как ее бывший тренер по верховой езде приглашала приехать на праздник к ним в парк Тропарево и встретить Новый год на конюшне.
– Жанна, привет, это я, Лиза, – начала неуверенно девушка, – как дела? Вы сегодня на конюшне?