Персидское дело
Прошли мимо Камы. Теперь, вместе с камской водой, Волга стала ещё шире, берега её стали уже почти совсем не видны, и Кирюхин приказал держаться высокого, правого берега. Потом, на следующий день, остановились возле Тетюшей, оставили им пять кораблей с разным добром и пошли дальше. Шли ещё четыре дня, никто к ним не цеплялся, да они никого и не видели.
И только на пятый день под вечер они увидели у берега разбитый струг. Струг был разграблен начисто, а корабельщики лежали мёртвые. Кирюхин сказал, что это Яшка, это его места, потому что завтра будет поворот на Самарскую луку.
Так оно и случилось – назавтра с самого утра правый берег Волги всё поднимался и поднимался, и вскоре это был уже не речной берег, а самые настоящие горы. Одни, думал Маркел, называют их Самарскими, другие – Молодецкими. Волга подступает к ним, бьётся о них и резко поворачивает влево. Это очень опасное место, там много подводных камней и водоворотов. Но и останавливаться там нельзя, потому что сразу начинается толкотня и неразбериха, корабли сшибаются между собой, а тут ещё от берега, из потайных убежищ, выскакивают быстрые вёрткие лодки, а на них полно народу, народ с саблями и пиками, лодки подплывают очень быстро…
Ну, и так далее. Но Маркела это не тревожило, потому что он был уверен, что Яшка – человек рассудительный и не станет кидаться на их караван, когда увидит, сколько у них силы. Подумав так, Маркел заулыбался и ещё раз посмотрел на приближающийся каменный берег. Кирюхин тоже посмотрел туда же, потом дал отмашку. Правые гребцы стали грести в две силы, а левые, наоборот, табанили. Струг начал поворачивать вдоль берега. Маркел обернулся. Идущие за ними купцы тоже один за другим стали делать то же самое. Но кораблей было много, и поэтому первые уже давно повернули, а последние ещё даже не подошли к повороту, и где-то там же, за поворотом, последним, шёл подъесаул Смыков со своей полусотней стрельцов и двумя затинными пищалями, или, по-простому, пушками. А раз эти пушки молчат – значит, Яшка пока не высовывается, подумал Маркел и посмотрел на берег. Берег был очень крутой и высокий, густо заросший лесом. Да тут можно целое войско спрятать, невольно подумалось.
И вдруг Маркел увидел брешь в горе. Гребцы уже гребли во все вёсла, брешь быстро приближалась. Маркел поднялся во весь рост, вытянул шею, и ему вдруг открылось устье небольшой реки, устье было очень узкое, ещё какое-то мгновение – и река спряталась за скалами. Струг несло дальше вдоль почти что отвесного берега, берег был ровный, как стена. Так, может быть, ему это только почудилось, растерянно подумал Маркел…
Но тут же вспомнил, что недаром говорят, будто где-то здесь и в самом деле есть река и что если войти в эту реку и проплыть по ней вверх по течению всего вёрст десять, а потом перенести корабль через переволоку, а это ещё верста, то выйдешь опять к Волге, но уже ниже по течению сразу на двести вёрст! Вот о чём тогда вспомнил Маркел, а река давно уже скрылась из виду, берег был ровный как стена, караван шёл быстро, плотно сбившись, было тихо.
А потом сразу послышалась стрельба, сперва из пищалей, а после два раза бабахнули из пушек. Все насторожились. Потом, было слышно, ещё раз стрельнули из пушек, и всё стихло. Кирюхин велел остановиться. Прошло ещё немного времени, и раздался ещё один выстрел, двойной, из пищали. Это означало «всё в порядке», и Кирюхин опять дал команду грести.
Гребли до вечера. Вечером остановились прямо на реке, встали на якорь и стояли саженях в сорока от берега – на всякий случай. Мало-помалу подошли все купцы, а потом появился и Смыков со своими стрельцами. Кирюхин позвал Смыкова к себе, Смыков явился и сказал, что он там никого не видел, а просто велел пострелять для острастки. Стреляли по кустам, никто не отозвался.
– Так, может, там никого и не было, – сказал Кирюхин.
– Может, – не стал спорить Смыков. – А может, и были.
Кирюхин махнул рукой. Потом, когда начало смеркаться, велел выставить двойные караулы.
Ночью ничего недоброго не приключилось. Утром снова пошли дальше, а вечером Кирюхин опять велел не приближаться к берегу, а становиться на якорь посреди реки. Течение там было сильное, корабли крепко болтало, но все говорили, что так лучше. И так простояли всю ночь. Утром, когда уже стало совсем светло, пошли дальше.
И в тот же день, 12 мая, на святого Епифания Кипрского, они ближе к полудню прибыли в Самару.
Глава 8
Маркел никогда там раньше не бывал. Да это и неудивительно, потому что и самой Самары ещё совсем недавно и в помине не было. А потом, шесть лет тому назад, царь-государь велел – и воевода Засекин Григорий Осипович, князь, природный Рюрикович, взял с собой триста стрельцов, да ещё сорок пять плотов отборного строительного леса под Казанью, и мастеровых тоже набрал, конечно, и пошёл вниз по Волге, дошёл до этих мест, и там, где речка Самара впадает в Волгу, поставил крепость на восемь башен и шестнадцать пушек. А теперь день был погожий, солнечный, Маркел смотрел из-под руки туда, где на холме, в полуверсте от волжского берега, виднелся крепкий частокол, а за ним кресты на куполах. Потом послышались колокола.
– Далековато же они построились, – сказал Маркел.
– Зато надёжно, – ответил Кирюхин.
И повернувшись к гребцам, приказал подналечь. Крепость быстро приближалась. Потом, было видно, открылись въездные ворота, народ стал выходить из крепости, и там, на волжском берегу, на пристани, зажгли дымы. Дымов вначале было три, но потом два огня погасили, остался один, с белым дымом. Это означало, что плывут свои. Народ от крепости шёл к берегу. Потом стало видно, это не народ, а ярославские, как их назвал Кирюхин. То есть, продолжал Кирюхин, здесь стрельцы не местные, а, как и в Казани, годовальщики, они приезжают сюда на год, а после съезжают обратно.
– Здешние ещё не наросли, – сказал Кирюхин, – но бабы стараются. – И улыбаясь, прибавил: – А мы им для старания чего только не везём. Восемнадцать кораблей разных разностей! Ну и заповедных товаров, конечно. Если бы Яшка всё это увидел, подавился бы слюной, скотина!
Маркел весело заусмехался. Кирюхин приказал гребцам, гребцы стали поворачивать струг влево, к пристани. Там сошлось уже достаточно народа, но больше всех было стрельцов, на всякий случай. Маркел оглянулся. Караван шёл плотно и не отставал. Кирюхин показал рукой причаливать. Бросили верёвки, с пристани их подхватили. Кирюхин, обернувшись к Маркелу, сказал, что это и в самом деле ярославские, сотня Третьяка Субботина. Субботин был тут же, на пристани, и он спросил, как дела. На что Кирюхин ответил, что дела плывут, взошёл на пристань и, повернувшись к Маркелу, представил ему Субботина. Субботин поклонился на полголовы и сказал, что воевода приказал вести гостей сразу к столу, потому что стол уже накрыт.
И так и было сделано, то есть Смыков остался при караване, а Маркел и Кирюхин пошли в крепость, Субботин их сопровождал.
До крепости идти было недалеко, и это всё лугом. Трава на лугу была высоченная, в пояс, густая и сочная. Маркел, глядя на неё, невольно подумал, что здесь даже слону будет раздолье.
Крепость стояла на широкой горке, с одной стороны от неё текла река Самара, даже, прямо сказать, речка, а с другой стояло уже наполовину высохшее болото. Но, как сказал Субботин, это место даже в самую жару до конца не пересыхает, и тут немало всякого незваного народу утопилось. Это хорошо, сказал Маркел. На что Субботин утвердительно кивнул.
Когда они повернули к крепостным воротам, опять зазвонили колокола. А когда вошли в крепость, то увидели попа с кадилом, а за ним стрельцов с пищалями «к плечу». И колокола звенели. А вот воеводы пока видно не было.
Воевода, дворянин московский Вельяминов Игнатий Григорьевич, стоял на крыльце воеводских хором и улыбался, хотя сразу было видно, что дорогие гости, как он их назвал, были ему совсем не в радость. Но Вельяминов всё равно продолжил:
– К столу, гости дорогие! Небось соскучились по горячей ушице? Или она вам уже колом в глотке?
Маркел, ничего не говоря, только развёл руками. Вельяминов громко рассмеялся, как будто ему и в самом деле было смешно, и пригласил гостей идти за ним. Они вошли в хоромы, поднялись на второй этаж и вошли в трапезную. Стол и в самом деле был уже накрыт, правда, был он не ахти какой, но Маркел, конечно, промолчал. Да у него никто ничего и не спрашивал. И даже больше того – Вельяминов его будто бы не замечал, а, остановившись посреди трапезной, вначале поздравил Кирюхина с возвращением, а после сразу же спросил, что он им привёз на этот раз и сколько. Кирюхин начал отвечать и называть, сколько чего, Вельяминов слушал и кивал, нахваливал. Вот только котлов и топоров, сказал, больше не надо, а лучше бы ещё с десяток плотов леса, и леса покрепче.
– Ну и про то, что я тебе в прошло году говорил, не забывай, – закончил Вельяминов. – Этих, – он сказал, – чем больше привезёшь, тем лучше.
И только теперь Вельяминов наконец повернулся к Маркелу, посмотрел на него так, как будто в первый раз видит, притворно улыбнулся и спросил:
– Ну а тебя, государь мой, какая кручина сюда занесла?
Маркел подал ему подорожную. Вельяминов прочитал её, задумался, после ещё раз прочитал и уже осторожно спросил:
– Так ты сперва до Астрахани едешь, а потом ещё куда-то?
Маркел утвердительно кивнул. Вельяминов глянул на Кирюхина. Кирюхин усмехнулся, но смолчал. Тогда Вельяминов опять посмотрел на Маркела. А тот забрал у него подорожную и неспешным голосом ответил:
– Это дело государево, и не сейчас о нём рассказывать.
– Это конечно! – сказал Вельяминов. – Это даже объяснять не надо. Да и я вас не затем призвал. А вот зачем, – и указал на стол.
Они прошли к столу, расселись: Вельяминов на хозяйском месте, Маркел по правую от него руку, Кирюхин по левую. Первым делом выпили за государя, после за знакомство, после за хозяина, а там и за гостей поочерёдно, и так далее. Ну и, конечно же, закусывали – сперва постным, после начали грешить. И так же разговор был всякий. Кирюхин сказал, что восемнадцать кораблей здесь остаётся, все с товарами, надо будет расписать на всех, кто будет что брать, и Кирюхин на обратном пути заберёт эти расписки. Так же было сказано про пять новоприбывших семейств, в них семеро работников, их надо где-то расселить. Вельяминов сказал: это просто, пустых изб в крепости достаточно. Это очень хорошо, сказал Кирюхин, он это тоже на обратном пути проверит.
Ну и так далее. Под этот разговор тоже немного выпили и закусили. Время перевалило за полдень. В хоромах становилось жарко. Вельяминов приказал открыть окно. Пришёл человек и выставил окно совсем. Также Вельяминов приказал, и из подвала принесли холодного свежего кваса. И мёда! Кирюхин расшпилился и сказал, что хорошо здесь, так бы и сидел до завтрева.
Но не успел он рот закрыть, как пришёл посыльный и сказал, что он от Смыкова и тот зовёт Кирюхина к себе на пристань, потому что люди расшумелись и их надо унимать. Кирюхин тяжело вздохнул, поправил шапку и вышел.
Когда Маркел и Вельяминов остались вдвоём, Вельяминов вначале молчал, а потом ещё раз спросил у Маркела подорожную. Маркел дал. Вельяминов поставил в ней перстневую печать, ещё раз перечитал, потом спросил:
– Так ты в кызылбаши едешь?
– Ну, туда, – сказал Маркел, подумавши.
– Опять, что ли, за слоном? – Маркел молчал. Тогда Вельяминов прибавил: – Дался же вам этот слон. В прошлом году Федька Ряпунин за ним ездил. И тоже молчал! Я у него спрашивал, а он как не слышал. А сам смотрел в пустое место и подмигивал. Вот так!
И тут Вельяминов в самом деле показал, как моргал Ряпунин. Маркел настороженно спросил:
– Как это?
– А вот так! – ответил Вельяминов и ещё раз показал. Потом прибавил: – Ему говоришь: Феодор! А он не отзывается.
– А слон что?
– А слон ничего! Слона же тогда уже не было! Слон ещё под Саратовом сдох! Федьку привели сюда уже тогда, когда его наши подобрали. Он же в кустах валялся, как собака. И уже чуть дышал, между прочим. И как только его лихие люди не убили, не ограбили?! Тут же у нас злодеев знаешь сколько? Да их тут кишмя кишит, они под каждой корягой! И мне с ними бейся! А как биться? И чем? Ты сюда приехал и уехал, а я здесь сколько уже сижу? У меня сто пятьдесят стрельцов, а у него пятьсот!
– Как это пятьсот? – сказал Маркел. – Да говорили, сто!
– Кто говорил? – гневно спросил Вельяминов.
– Ну, говорили люди, – уже со смущением сказал Маркел.
– Да если бы сто! – сказал Вельяминов, криво усмехаясь. – Да я бы давно их всех передушил! А так пятьсот, и то это уже зимой. То есть пятьсот – это тех, кому зимой деваться некуда, вот они и сидят здесь по норам, а остальные кто куда расходятся, зимуют. Зимой на такого глянешь и не скажешь, кто это. Холоп холопом! А летом ему только попадись! И вот летом их на той, на горной стороне так и кишит. Их там сейчас, может, три тысячи! А у нас с тобой сколько? У меня сто пятьдесят. А у тебя?
Маркел ничего не ответил.
– Вот то-то и оно, – сказал, усмехаясь, Вельяминов. – И как мне с ними жить, соседствовать? А вы мне из Москвы бумаги шлёте! Вельяминов, устраши! Вельяминов, наведи порядок! Вельяминов, на дыбу их всех! А когда я прошу ещё хотя бы сотенку стрельцов, вы что мне на это отвечаете?
Маркел опять молчал. Вельяминов взял бутыль, налил по чаркам, выпил. Маркел выпил следом. Вельяминов утёрся, продолжил:
– Вот так и живём. Эта сторона Волги моя, а та злодейская. Я к ним не лезу, и они ко мне не лезут. Хотя как сказать! Вот даже на эту Пасху. Уже после крестного хода ко мне вдруг бегут, говорят: государь Игнат Григорьевич, как быть, эти приехали! Кто, спрашиваю. Да как кто, отвечают, эти и приехали, две лодки, лодки внизу оставили, а сами идут к крепости, ворота закрывать? Я спрашиваю: с саблями? Нет, отвечают, без сабель, так закрывать или нет? И я подумал, говорю, нет, это будет грех, не закрывайте. И они пришли. Вошли в церковь, поснимали шапки, поклонились. Отец Емельян глянул на них и как служил, так и служит. Как будто ему такие гости каждый день! А они постояли, послушали, перекрестились, поставили по свечке и ушли. И никого не тронули! Вот так.
– Свечки большие ставили? – спросил Маркел.
Вельяминов утвердительно кивнул.
– И Яшка с ними был?
Вельяминов ещё раз кивнул.
– Какой он из себя?
– Темно было, я не рассмотрел, – ответил Вельяминов.
Маркел понимающе вздохнул, но вслух ничего не сказал. А Вельяминов продолжил:
– Вот такая наша жизнь. Вот так приходится вертеться, и это не только на Пасху. Так что если хочешь мне добра, то скажи Щелкалову, что пусть возьмёт у государя ещё хотя бы три сотни стрельцов и даст мне сюда. А то вон на Терек дали же, а где тот Терек, а где я? А так было бы у меня своих сто пятьдесят да ещё триста щелкаловских, я тогда бы Яшке показал, куда Макар телят гоняет! И ты бы у меня не спрашивал, каков он из себя, а я бы привёз его в Москву в железах и сказал бы: вот он из себя каков, этот злодей Иаков Семиглазый!
– А Семиглазый почему? – спросил Маркел.
– Потому что он всё видит! – сказал Вельяминов. – Но только и это враньё! Ничего он не видит! Видит его бабка, зловредная Фёкла, вот эта в самом деле видит всё и всё чует, Яшка с ней всегда советуется, и как она скажет, так он и делает. Вот кого нужно на дыбу поднимать, а потом на колесо её, гадюку Жигулиху!
– Кого-кого? – переспросил Маркел.
– Жигулиху, – сказал Вельяминов. – Это так все её зовут: Жигулиха, и все тамошние горы называют Жигулихино ведьмино царство.
– А Ведьмина коса – это тогда что такое? – спросил Маркел.
– Какая у неё коса, – насмешливо ответил Вельяминов. – Она лысая! – И тут Вельяминов даже засмеялся, но почти сразу же опомнился, опять стал серьёзным и спросил: – А где ты слышал про Ведьмину косу?
– Ну, – нехотя сказал Маркел, – было одно такое дело этой весной в Казани. Объявился там один человек, покупал некий товар и обещал за него щедро расплатиться, но уже не в Казани, а где-то здесь, в этих местах, на Самарской луке, на Ведьминой, он так сказал, косе.
– А, – подумав, сказал Вельяминов, – понятно. И где сейчас тот человек?
– Пропал, – сказал Маркел.
– А те, у кого он покупал, они где?
– Одного той же ночью зарезали, – сказал Маркел, – а второй как сквозь землю провалился.
Вельяминов нахмурился, подумал и сказал:
– Я думаю, что это Яшкины дела. И Яшкины же люди. А что был за товар?
– Заповедный.
– И это порох! – сказал Вельяминов. – У Яшки недостача пороха. Да и кто ещё на Ведьминой косе хозяин, как не он! Да и во всех других местах! Никого он нигде не боится! Ну, только если Порфирия Павловича.
– А кто такой Порфирий Павлович? – спросил Маркел.
– О, до него отсюда ещё очень далеко, – весело ответил Вельяминов. – Это нужно, уже за Саратовом, слоновью могилу миновать, и вот уже тогда начнутся Порфирия Павловича места. А места какие, прости господи, голодные! Один ковыль! Вот и лютует Порфирий Павлович, обирает проезжих людей дочиста! А кто не обирается, тех режет под корень! Ну, да и вы не с пустыми руками, – тут же прибавил Вельяминов, – у вас же четыре пушки, а пушек Порфирий Павлович ох как не любит! Так что вы про пушки не забудьте!
Маркел сказал, что не забудут. И тут Вельяминов только открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, как вдруг за окном закричали, а потом как будто успокоились.
– О! – сразу сказал Вельяминов. – И верно! Чего мы здесь сидим? Пойдём, а то люди уже расшумелись.
И он первым встал из-за стола. Маркел встал за ним, и они пошли из трапезной.
Когда они вышли на крыльцо, то увидели, что на крепостном дворе полно народу и этот народ таскает грузы и товары. Но таскает он их не через главные, так называемые Большие Волжские ворота, а через вторые, малые, так называемые Ближние Самарские. Вот Вельяминов туда и пошёл, на ходу покрикивая, что не так несут и не туда. А Маркел, сойдя с крыльца, остановился, посмотрел на всю эту толкотню и суету, подумал, что теперь здесь и без него легко обойдутся, развернулся и пошёл к Волжским воротам. Никто его не останавливал и ни о чём не спрашивал.
Выйдя из крепости, Маркел пошёл обратно полем. Теперь, когда он осматривался, ему хорошо были видны обе пристани, Волжская и Самарская, и что их караван теперь стоит, разделившись надвое. То есть те корабли, которым надо будет идти дальше, остались на Волжской пристани, а корабли с самарскими товарами поднялись вверх по Самаре и теперь стоят на ближней к городу Самарской пристани, возле них толпится и шумит народ, и где-то там, среди них, покрикивает Вельяминов.
А на Волжской пристани было затишье. Подойдя к ней ещё ближе, Маркел увидел, что народ там сошёл с кораблей на берег, учредил табор и развёл костры. А Кирюхина нигде у костров видно не было. Маркел сразу пошёл к стругу.
И он не ошибся. Кирюхин лежал у себя в чердаке. Увидев заглянувшего к нему Маркела, Кирюхин спросил, как в крепости дела. Маркел залез в чердак, сел на свободную лавку и ответил, что дела делаются, Вельяминов всем доволен и можно плыть дальше. На что Кирюхин сказал, что надо дать людям отдохнуть хотя бы один день, потому что дальше, до самого Саратова, отдыхать будет негде.
– А кто такой Порфирий Павлович? – спросил Маркел.
– Я о таких не слыхивал, – строгим голосом сказал Кирюхин.
Маркел усмехнулся. Тогда Кирюхин разозлился и спросил:
– Может, ты ещё про ведьму Фёклу Жигулиху спросишь?
– А что? – спросил Маркел. – Про неё тоже одна брехня?
– Вот когда я её увижу, тогда и поверю, а так нет! – сказал Кирюхин. – Так что давай лучше в тавлеи срежемся!
– Девять рублей моих! – сразу сказал Маркел.
– Даже хоть девять с полтиной! Неси доску!
Маркел принёс, они сели и играли до самого темна. Маркел вначале выиграл ещё рубль с полтиной, но Кирюхин сильно разозлился, стал ругаться, и Маркел поддался на рубль, а потом ещё на два. Кирюхин как дитя обрадовался, начал выхваляться, и Маркел опять взялся играть всерьёз, но время было уже позднее, на доске ничего видно не было, и пришлось согласиться на мировую.
Ночью Маркел спал неважно, ворочался, ему снилась всякая дрянь, то есть он плыл по Волге, сапоги на нём были тяжёлые и так и тянули ко дну, а до берега было ещё очень далеко, и с берега выл слон, хотя самого его видно не было, но кому другому было ещё так реветь, как гром? Утром Маркел проснулся злой, невыспавшийся, от города слышался колокольный звон, а вот сам Вельяминов провожать их не пришёл. Пришёл только тамошний государев дьяк, Степан Филонович Тюхин, и сказал, чтобы они были настороже, потому что знающие люди им сказали, что здесь, где-то здесь рядом, ходит Яшка.
– Какой Яшка? – спросил Маркел. – Внук ведьмы Жигулихи, что ли?
На что Тюхин разозлился и ответил, что он не знает, чей внук Яшка, а он только знает то, что им лучше близко к берегу не подплывать, а держаться стрежня. После чего Тюхин сошёл со струга, тюхинские, правильней, конечно, вельяминовские стрельцы оттолкнули их струг от причала, кирюхинские стрельцы одни сели к вёслам, другие поставили мачту и парус, и струг поплыл вниз по Волге, а за ним поплыли купеческие корабли, их теперь оставалось восемьдесят два, сказал Кирюхин, а за купцами плыл струг подъесаула Елизара Смыкова.
И так они плыли полдня. Волга опять стала поворачивать направо, течение убыстрилось и сбилось к горному берегу, про который Тюхин говорил, чтобы они его опасались. Но сколько Маркел ни смотрел на тот берег, ничего опасного он в нём не видел. Берег был как берег, зелёный, заросший, и никого там, конечно, не было, думал Маркел, потому что там же сколько ни смотри, нигде листик не дрогнет, паутинка не шевельнётся, ветерок не дунет…
И вдруг в чаще что-то сверкнуло, как пищальный ствол, Маркел пригнулся, грохнул одиночный выстрел, с Маркела сбило шапку, он упал, Кирюхин заорал: «Право греби, отходим!», а Маркелу приказал лежать.
И Маркел ещё долго лежал, пока они как следует не отошли от берега. Только тогда Маркел поднялся, поднял шапку, засмеялся и сказал:
– Чуть не попали!
И уже хотел было надеть шапку обратно, как вдруг Кирюхин сказал:
– А дай мне!
Маркел протянул ему шапку. Кирюхин рассмотрел её и так и сяк, а после усмехнулся и сказал:
– Это тебе, Маркел Петрович, Яшка Семиглазый поклон прислал.
– Как это так? – спросил Маркел.
– А вот смотри! – сказал Кирюхин.
И показал Маркелу его шапку. В шапке было две дыры: одна прямо на лбу, вторая на затылке. Так что это, подумал Маркел, пуля через голову прошла, так, что ли? И он посмотрел на Кирюхина. Кирюхин молчал. Маркела взяла злость, и он сказал:
– Да это ведьмовство какое-то!
– Похоже, так оно и есть, – сказал Кирюхин.
– Так что мне теперь, – в сердцах сказал Маркел, – ходить простоволосым, как холоп?
И надел шапку, поправил её, посмотрел на берег и подумал, что целили в шапку – и в шапку попали, а будут целить в лоб – и наклониться не успеешь! И перекрестился.
Глава 9
И больше ничего приметного в тот день не приключалось. Также и в последующие дни, то есть до самого Саратова, они тоже никого не встречали. Правда, это только днём было так тихо и пусто, а как только наступала ночь и они приставали к берегу, на другой стороне Волги становились видны чьи-то костры, слышались обрывки песен, а то даже стрельба из пищали. И ещё жара тогда стояла просто нестерпимая что днём, что ночью. Маркел почти не вылезал из своего чердака, лежал в теньке и скучал смертной скукой. Так продолжалось день за днём, ветер дул встречный, южный, стрельцы чуть гребли, и поэтому только на восьмой день, на Алексия, митрополита Московского, всея Руси чудотворца, с кораблей увидели Саратов.
Саратов оказался очень похожим на Самару – тоже такой же недавно поставленный, и тоже на горе, тоже на восемь башен с пушками и обнесённый высоченным тыном, вот только он стоял не в поле, а на самом берегу, над пристанью. На пристани были видны стрельцы, Кирюхин сказал, что это костромские, сотника Свиридова, то есть тоже годовальщики, как и в Самаре. Костромские стали разжигать дымы. От города ударили в колокола. Маркел смотрел из-под руки, помаргивал. Кирюхин засмеялся и сказал, что здесь ничего не высмотришь, просто ещё одна Самара, вот и всё.
Вскоре так оно и оказалось. Караван пристал к берегу, народ начал спускаться по сходням, выносить товары, если это были те корабли, которые шли до Саратова, а остальные просто чалились. Маркел и Кирюхин спустились на берег. Маркел осмотрелся и пошёл вверх, к крепости, а Кирюхин идти отказался, сказал, что у него ещё много чего надо здесь переделать. Ну ещё бы, подумал Маркел, как же это он бросит Свиридова, – и вошёл в крепостные ворота.
На крепостном дворе Маркел показал подорожную, и его сразу проводили в дьячую избу. Только, сказали, дьяка нет, дьяк внизу, у воды, а государь воевода на месте. Маркел поднялся на крыльцо, прошёл через сени. Караульный стрелец стукнул в дверь. Из-за двери покашляли. Маркел вошёл и поклонился в пояс, распрямился, назвал себя, подошёл к столу и подал подорожную.