Окна

© Станислав Сметана, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Красный цвет

Этим цветом горят окна на двадцать шестом этаже дома во Втором Сетуньском проезде. Этот этаж не видно с земли, его нет в градостроительных документах, но красный цвет именно оттуда родом. Кажется, что Цвет исходит не от самих окон, а от штор за окнами. На самом деле, шторы здесь ни при чем. Цвет идет от четырёх красных абажуров напольных ламп, стоящих по периметру комнаты.

Красный мир. Здесь сконцентрирован уют. Но пол, покрытый ворсом, холоден. По нему гуляют сквозняки. Всё из-за незапертой двери на лестничную клетку. Всё из-за письма, которое не отправлено. Красный мир нам пока разрешено видеть только снаружи, но именно снаружи он настоящий и красивый. Если мы попытаемся разгадывать его, он уведёт нас по ложным адресам. Он уведёт нас сперва к дому-призраку на востоке Москвы, а затем к оврагу, заканчивающемуся озером, на севере. Не нужно знать, почему он такой, когда можно принять его таким, как есть, и насладиться им. Это наслаждение безмолвия, но со звуками. Человек, живущий в красном свете, говорит мало. Этот человек пытается делать добро, но приносит лишь несчастья.

Иногда из открытой форточки слышна фортепианная музыка, грустная музыка. Но нам не хватает терпения дослушать её. Мы смотрим вниз на звёзды. И падаем туда вскоре. Но не разбиваемся. В красном мире смерти нет. Есть ли жизнь – из-за штор снаружи невозможно ничего разглядеть. Но там что-то происходит, ведь кто-то уже открыл дверь на лестничную клетку, опрокинув керосинку. На столе разложены фотографии. На фотографиях солнце висит низко-низко над горизонтом – рассвет? Закат?

Пролог

Сложно вспомнить, когда именно это началось. С чего именно. Наверное, это был ноябрь, ноябрь прошлого года. Он выдался на удивление тёплым, как и вся осень, кое-где ещё золотилась листва, туманы по утрам и всё, что обычно вводит в состояние отрешённого московского транса. Наверное, именно тогда начались плохие времена. Они начались в моей голове, в первую очередь, и теперь очевидно, что выхода уже не стало, что эти процессы необратимы. Это было начало воплощения в старый заржавелый хлам, который проще списать, чем реанимировать.

Это осознание конца своего мира пришло так внезапно и стало новой захватившей меня идеей. Медитативное, гипнотическое обаяние упадка и тлена, завершившего мою бестриумфальную жизнь. Жизнь, состоявшую на восемьдесят процентов из интереса к жизни, как человек в молодости состоит на восемьдесят процентов из воды. Знаете, что такое старость? Утрата влажности. Воды становится семьдесят процентов – и это необратимо превращает тебя в человеческую ветошь. Что-то ушло. Что-то совсем незначительное. С тех пор мне стало безразлично, что будет, и я осознал, что скоро завершу своё земное пребывание. Не стало радости, которую я обычно проецировал, не стало желания менять обстоятельства, которые пришли ко мне в гости безлимитными квартирантами, которые не спрашивали моего разрешения, и стали двигать мебель моей жизненной структуры и ценностей, как им заблагорассудилось.

Я помню начало психологической смерти. Это был ноябрь, тёплый ноябрь с жёлтыми листьями, лужами и туманами по утрам. В этих туманах выплывающий обычный прохожий на расстоянии ста метров казался загадкой и притягивал всё мое внимание. На расстоянии пятидесяти метров уже становилось очевидно, что это самый заурядный человек, скорее, даже не личность, а обыватель, но ещё теплилась надежда. На расстоянии десяти метров я уже смотрел не то в небо, не то в асфальт, понимая, что ловить тут нечего, акцентируясь на панели управления своей коляской c автоматическим маршрутизатором EasyGo200, прокладывающим путь, который можно преодолеть на инвалидной коляске без посторонней помощи. Учитывая специфику Москвы, почти полное отсутствие удобства передвижения инвалидов на улицах и в транспорте, иногда маршрутизатор прокладывал немыслимые десятикилометровые маршруты до соседней пекарни, куда после вынужденного «локального» образа жизни я так любил утром заехать за выпечкой.

Меня даже психологически не подкосила августовская вынужденная ампутация правой ноги. В какой-то степени меня развлекло то, что люди, даже приятели, смотрели на меня с чувством жалости, хотя и уверяли, что жалости никакой не испытывают. Мне по-прежнему доставляло удовольствие придумывать новые легенды поведения окружающих, копаться в причинах проявляемых ими эмоций, замечать перемену в их отношении, типа, это уже безнадёжный человек, особо общаться с ним невыгодно, но надо же проявить уважение. Словом, тогда, пересев в коляску, я просто снова поменял эмоции от жизни – старое исчезло, новое появилось. Перевод меня на домашнюю аналитическую работу тоже посеял в моей голове радость – я подумал, что теперь у меня будет больше времени на творческие моменты, что я стану на шаг ближе к собственным шедеврам, так сказать. Постоянная ненормированность рабочего дня, подстраивание под график клиентов. Бесконечное мотание по одним и тем же объектам. Повторение по сто раз заученных легенд объекта. Сканирование потенциальных потребностей клиента (это только кажется, что каждый человек уникален – шаблоны восприятия в таком деле, как продажа элитного загородного жилья действуют, и ещё как!). Вся эта нуднейшая и утомительная рутина подводила меня к мысли, что «доходную сферу» жизни нужно менять, т. к. она идёт в разрез «расходной», более приоритетной для меня.

Безусловно, у меня всегда были черные ямы настроения, даже в период моей физической полноценности, наверное, в период полноценности их было и поболее. И в этом смысле августовские события, мой переход к сидяче-лежачему образу жизни не был исключением. Была доля мрака, но это было нормой, ничего экстраординарного. А экстраординарность случилась спустя три месяца.

Я просто не мог и далее улыбаться себе, создавать себе настроение, видеть смысл в деятельности и бездеятельности. Я просто устал придумывать себя, своё отношение к миру. Я просто сломался, как старый будильник. Обстоятельства моего внутреннего мира, как отклик внешних обстоятельств, настолько стали разниться с моими идеалами, с моими представлениями о комфортной жизни, что эта большая стена просто рухнула на меня всем своим каменным весом. Это произошло в день после тумана. Как сейчас перед глазами, моими заплаканными глазами, та ночь. Собственное отражение, отражение моей двухкомнатной квартиры на четвёртом этаже в Большом Левшинском переулке.

Теперь я сижу на подоконнике, пью дешёвую водку с апельсиновым соком из пакета, курю сигарету «Проект 307» и понимаю, что всё. Чёрная молния спустилась с весеннего ночного неба (сейчас март) и заполонила это место. Заполонила эту засранную, но всё ещё с претензией на уют, квартиру – мой дом, всё, что у меня осталось в этом мире, в который я несколько дней назад вернулся «начинать всё с начала». Пыль, застой и куча неоплаченных квитанций не могли испортить ощущения, что я снова дома, что моя душа и мой разум дома. Но это «дома» оказалось недолгим, и уж точно недостаточным, чтобы «всё с начала». И как только я принял эту молнию с неба, я смирился. Смирился в последний раз в земной жизни. Принял эти новые правила как необходимость и необратимость.

Я написал электронное письмо знакомой: «Дорогая Клавдия Ивановна! Теперь я увидел Предел Терпения. Завтра я приеду к Тебе умирать. В котором часу Ты сможешь принять меня? Навеки Твой, Никита».

Я задернул шторы, сполз на ковёр из некогда белого искусственного снежного барса, нечаянно опрокинув стакан с пойлом, и стал делать гимнастику. Сперва покрутил руками и ногой по и против часовой стрелки, повращал головой, просунув ногу под батарею, сделал тридцать подъёмов туловища для пресса, затем перевернулся, тридцать отжиманий на кулаках. Затем постоял минуту на голове, выгнулся колесом, потом что-то ещё сделал и снова закурил. Стянул ноутбук с подоконника, открыл ЖЖ и удалил свой профайл – негоже быть мёртвым и в тот же момент читаемым кем-то, улыбающимся старинными фотографиями. На почтовых ящиках я установил бессрочный автореплай на тему моего отъезда на неопределённое время в Бутан, место моей мечты, где я побывал в январе (я там так и не побывал, но ранее на всех углах декламировал, что именно в январе туда собираюсь).

Вообще, у меня ранее была замечательная привычка – первую пришедшую в голову идею считать идеей-фикс и ставить её в очередь на исполнение в органайзер с определённой датой. Потом мне ничего не оставалось делать, кроме как выполнять намеченное! Это, кстати, абсолютно убеждало моих знакомых, что жизнь моя достаточно разнообразна, насыщена и прочее. На самом деле во мне жил какой-то робот, который просто исправно выполнял самим же придуманные инструкции (План жизни), не спрашивая уже себя, актуальны они или нет, а все альтернативы были ничуть не альтернативами, а просто так же заносились в очередь. Даже после потери ноги мало что в распорядке изменилось, просто приходилось больше внимания уделять оргвопросам (скажем, чтобы моё состояние не помешало запланированным путешествиям – уточнение возможности посещения запланированных мест, смена отелей – и прочим мероприятиям). Отказаться пришлось, пожалуй, только от прыжков с парашютом и отменить декабрьские горные лыжи – впрочем, в декабре планы собственного органайзера меня уже совсем не заботили, я уже жил на улицах и не сиял, как прежде. Я только успевал удивляться, как же много и детально всё распланировано на год вперёд и каждый день удалял мечты прошлого, не воплотившиеся в реальность.

После этого я наполнил ванну, залил туда розового масла, зажёг свечи, очень стильные свечи необыкновенной цветовой гаммы, которые не успели догореть во время моего последнего дня рождения. Собственно, тот день рождения – это отдельная тема, это тема моей последней светлой любви, как обычно у меня бывает, сразу к нескольким людям. Именно они втроём и присутствовали тогда.

Понятие любви для меня было всегда чем-то эфемерным, полукосмическим. Это никогда не был объект, это было облако, в котором оказывались люди, предметы, флора и фауна, слова и мысли, взгляды, транспортные потоки, силуэты зданий, старые автопокрышки. Это всё как бы обволакивало каких-то красивых людей, людей, имеющих ярко выраженные отличительные признаки внутреннего мировосприятия. Это чувство возникало как будто бы на пустом месте, как правило внезапно и в самый неподходящий момент. Была ли возможность от этих чувств отказаться? Да. Но поскольку этот ресурс доставался мне практически всегда незаслуженно, только стоило оказаться в нужное время в нужном месте, как я сразу его включал в список приоритетов ближайшего периода. То есть, все планы несколько трансформировались в связи с приобретением. Конечно, это вовсе не означало даже того, что приобретение в курсе не то чтобы моих планов, но и существования меня хотя бы, трансформировалось скорее отношение к процессу проживания жизни, если туда проникали вот такие обстоятельства. Да мне, признаться, никогда очень сильно и не нужна была взаимность. Пожалуй, наоборот, люди, которым я нравился больше, нежели «лёгкая симпатия», быстренько так начинали вызывать обратный отталкивающий рефлекс, и их присутствия рядом уже очевидно не хотелось. Как бы даже наоборот, если я находился в состоянии влюблённости, мне не менее важно, чем раньше, было не находиться с объектом чувств поблизости. Тогда он портил сказку какой-нибудь репликой, каким-то взглядом на вещи, который я не приписывал субъекту и, соответственно, был не тем, в которого я влюбился. Редкие чувства сумели продержаться долее, чем одну неделю. И уж, пожалуй, можно вспомнить лишь три случая, когда это всё длилось несколько месяцев. В последний раз это было менее года назад…

Из Дневника. Часть 1

Приехал домой. На самом деле ощущение такое, что прилетел. Остановил такси на Крымском мосту, вскарабкался на парапет и долго стоял под проливным дождём. Сегодня была первая гроза. Она и сейчас за окном, заканчивается уже.

Вечером встретились с Лёшей за ужином в «Алой Розе». Это мы отрекомендовали им заменить прежние вельветовые диваны с металлическими вставками, о которых я пару раз царапал руку, на ярко красные объёмные кожаные кресла. Они как бы специально были недонабиты, и хотелось их распороть и запихать внутрь какой-нибудь матрац. Нельзя, чтобы вещь была стопроцентно комфортна – тогда она не запомнится. А вот восьмидесятипроцентная комфортность в самый раз.

Лёша принес с собой две баночки мыльных пузырей, и мы их сперва втихаря, а потом не таясь пускали, загадив соседние столы. В результате хозяин ресторана нам сделал строгий выговор и обязал меня в течение года снабжать его средством для полировки стекла. Тут я предложил, как и раньше, отработать на кухне.

Где-то около года назад, через месяц после открытия, мне долго не несли что-то там из еды. Помню, тогда я пришёл сюда с Эдельвейс, своей кошкой неизвестной породы (я подобрал её на улице уже взрослой, хотя никогда не любил взрослых кошек). Тактично намекаю пробегающему ресторатору, что время-де не резиновое, а он мне в ответ жалуется, что выгнал утром половину персонала, так как проворовались, и теперь один за всех, кухня работает исправно, а вот посуду мыть команда шеф-повара – эфиопа наотрез отказывается. В тот тихий полдень я, разумеется, никуда не торопился, надел фартук и начал заниматься одним из любимейших дел – два часа кряду намывал хрусталь, тарелки и котелки. За сей героический труд я выторговал себе право заходить каждый вечер за едой для кошки. Фабрикатами я её не кормлю, а дома у меня еда, как правило, не употребляется, то помещение, которое числится на плане в домовой книге кухней, давно переделано в ванную.

Собственно говоря, правда ли то, что жильё индивида отражает его личность? Пойдём далее: можно ли, по друзьям человека, по его образу жизни судить о нём самом? И уж совсем усложним: правда ли, что по образу, который он транслирует в окружающую среду, можно судить о нём? Мне всегда казалось, что это совсем не идентичные вещи. Во-первых, есть трансформация личности и опаздывающая за ней часть окружающей среды, связанная с этой личностью. То есть произведённое в прошлом, и даже сегодня, действие уже безнадёжно отстало от впереди идущих потребностей личности. Это как планы на жизнь двадцатилетней давности, даже реализовав которые, ощущаешь себя таким ничтожным у разбитого корыта новых ценностей. Мы же, как правило, воспринимаем нового человека, апеллируя к тем интерьерам, друзьям, образам, которые человека окружают, и видим, таким образом, лишь его прошлое. Во-вторых, врождённое чувство отрицания побуждает не уподоблять свою жизнь себе, а сделать её антиподом себя. Например, если представить себе свою жизнь «локализовано комфортной», приобрести по квартирке/домику в любимых городах, найти единственно удовлетворяющий способ получения дохода… Не захочется ничего более, кроме достижения снова и снова этого же, только увеличивая количество, а не расширяя новые горизонты. Как говорил кто-то из великих, человек, выросший в сарае, когда богатеет, строит себе большой сарай. Значительная доля дискомфорта побуждает нас искать эти новые горизонты, а потом от них уходить к следующим. Мы знаем чуть-чуть обо всём и ни о чём в частности. И мы каждую секунду чувствуем, что мы хотим прожить ещё раз, а что можно сложить в мешок прошлого опыта и уйти от хорошего к лучшему, отдав хорошее кому-нибудь. Это симбиоз проектно-иррационального мышления, наверное. Помню, что однажды мне очень понравилось ярко-красное полукресло-полудиван в клубе «Indonesia» в Молочном. Кстати, удивительное место – прямо на проезжей части раз в 10 минут открывается люк, и железная, вся в синем флюорисценте лестница ведёт вниз, к площадке с большим прозрачным лифтом, сказочно подсвеченным прямо снизу из шахты. А сам холл, кажется, из янтаря. Потом лифт опускает тебя на глубину 56 метров (так написано на панели глубиномера в самом лифте) за 5 секунд всего. Уши закладывает моментально. Кстати, ни в дизайне, ни в кухне ничего индонезийского нет и подавно. Членом клуба я тоже стал совсем случайно, даже не принадлежа к luxury community, просто как-то свёл двух людей, которые всё это и затеяли. Мой вклад в проект, помимо вышеупомянутого, состоял в вопросе по телефону: «Адам, а будет ли у Вас пожарная лестница? Она должна быть обязательно». И она появилась. Точнее существовала всегда, т. к. раньше это было какое-то законсервированное хранилище, куда шла эта самая лестница из тоннеля Сокольнической линии. Так вот, в этом клубе я увидел это кресло, буквально под пытками выяснил у Адама, откуда он его привёз, клятвенно пообещав больше ни в какое заведение не рекомендовать, а исключительно для приватных нужд. Уже звоня в мастерскую, не будучи уверенным, на каком языке мне сейчас ответят, я понял, что если у меня будет тот полудиван, я уже никуда из своей конуры не выберусь, и не будет у меня чувства удовлетворения, что я первым занял его в «Indonesia». На следующий день я привёз себе неудобное футуристическое сидение из одной московской студии. Вот что я имел в виду относительно того, что место не должно быть комфортным на 100 %. Комфортной в итоге должна быть жизнь как совокупность мест. Кстати, по этой же причине я не стал покупать автомобиль, хотя права купил и научился ездить. Зачем он? Как теперь твердит псевдомодная антигламурная аутичная пресса, иметь автомобиль ради цели ежедневно передвигаться на нём, сидя за рулём – это непрактично, некомфортно, по-мещански, и вообще, безнравственно. Возить самому своё тело – как стирать и гладить себе белье, иногда отвлекает, но в целом – бессмысленно.

Ну, так вот, после «Алой Розы» мы как раз и поехали с Лёшей в ту самую «Indonesia», где он хотел меня познакомить с кем-то типа для целей бизнеса. Как того и следовало ожидать, первоначальные цели не имели ничего общего с результатом.

Почему-то хочется процитировать Г. Г. Маркеса, «всё самое лучшее случается неожиданно». В общем, это моё настроение последних дней.

Позавчера в клубе познакомился с Ромой и его спутницей, Алисой. Конечно, они сидели на моём любимом полудиване, так, полубоком друг к другу, коленка к коленке. Такие позитивные добрые лица, глядя на которые, хочется радоваться, что живёшь на этом свете. Было так. Мы с Лёшей выходим из лифта в холл, продувая уши после быстрого спуска. Он долго нудит мне, как всегда, что я опять в дешёвых шмотках, что должен вести себя так-то и так-то, не употреблять выражений «пошло всё в жопу» и «экзистенциальная субстанция» и вообще, поменьше говорить, не курить и не напиваться, что со мной стыдно выйти в свет (хотя всегда выходит) и прочую чушь. И всё потому, что Рома и Алиса из аристократических семей белогвардейцев, и то, что мне кажется «ого как», для них – норма, а истина где-то рядом, но до истин этих я своим недалёким умом не дойду. Всё это я слушал уже раз сто, причём в такой же последовательности, только вместо Ромы и Алисы были Саша, Катя, Джордж, Салли (а однажды даже не то Севастуриндия, не то Себастинидия, но точно до сих пор не уверен), поэтому благополучно думал о предстоящей поездке и Рим и Флоренцию, где ранее не был.

Лёшей я был представлен как начинающий живописец. С одной стороны, мне польстило то, что меня уже включили в когорту живописцев (ужасно неблагозвучное, в сущности, слово), хотя я и намалевал-то всего три абстрактные картинки с трудозатратами не более часа на каждую. Кроме того, мне абсолютно не нравились картины в классическом понимании этого слова, я никогда не ходил на такие выставки, потому что тоска смертная, и не знал ни одного известного живописца не то что в лицо, а хотя бы по имени. Но даже эти вышеизложенные обстоятельства не дают ему права приписывать меня к категории «начинающий». Начинающий, в моём представлении, – это обучающийся, стремящийся к мастерству, мечтающий пообщаться с гуру по своему направлению. Я же ни к какому мастерству не стремлюсь, мне вся эта мазня вообще не интересна, просто под настроение иногда вдруг подбивает взять холст и кисти и нарисовать абстракцию. К критике я невосприимчив абсолютно, по-крайней мере, в отношении собственного творчества, так что моя мазня мне представляется априори гениальной, и точка.

Рома с Алисой оказались галеристами, у них была «3D Graphics» на Солянке, я, кажется, слышал что-то о галерее, скорее всего, лавка лавкой. Я быстренько перевёл тему на диваны, не преминув упомянуть, что это я его выбрал и такой же у меня дома (соврал, блин, только хотел такой же), и даже сказал, откуда это, хотя и обещал Адаму молчать. Видимо, мне необходимо было снова воспарить и стать равным после ущербного диагноза «начинающего живописца». У меня было такое странное ощущение, что мне очень нравятся эти люди, но почему-то мне было очень дискомфортно, как не в своей тарелке, я думал, что уже умею общаться со всеми и давно искоренил этот комплекс, но, видимо, нет. После того, как они втроём стали вспоминать какую-то вечеринку и обсуждать кого-то там, меня вообще охватило чувство раздражения и испортилось настроение, так что я ушёл от них, сел за барную стойку и решил слегка напиться. Клуб был практически пуст, ну да – вторник.

Потом я с кем-то знакомился, что-то обсуждал, мы снова пили, я всё рвался на кухню помочь с мытьём посуды, в общем, как всегда. Когда я уже окончательно забыл про галеристов, они вдруг подошли попрощаться и как-то безапелляционно сказали, что завтра заедут за мной в четыре, так как едут на дачу, дача далеко и очень хотят пообщаться. Адрес мой они уже знают. Это после я стоял под грозой на Крымском мосту.

Вчера в 8—30 меня разбудила клиентка звонком, потребовала, чтобы прямо сейчас мы поехали и посмотрели дом для её друга-финна, приезжающего на месяц по делам. Типа, она хочет купить дом в подарок. Я ей насчёт трёх интересных домов писал и звонил пару месяцев назад, она наконец-то дозрела. Заскочил в офис за ключами, и мы встретились в условленном месте, где я закарабкался в её драндулет неизвестной модели с облупленными стразами. Она – сама маленькая, и в большой пушистой шубе (на улице было градусов 10 тепла) смотрелась очень смешно, как лиса, выползающая из норы. Зато в машине было прохладно, и я спросонья подзамёрз. Сперва мы поехали в Николо-Черкизово по Пятнице, где дом в 220 квадратных метров был готов к немедленному въезду, а потом просёлочной дорогой (чуть не застряли у какой-то канавы) в Веледниково, где дом был на стали shell&core (голые кирпичные стены внутри) и рабочие ещё месили грязь на месте будущего газона. Она тут же, не входя в дом, сказала, что это не вариант, и больше ей смотреть ничего не хочется, подойдёт первый дом, только она его хочет уже не купить, а снять в аренду на месяц. Чтобы к понедельнику персонал был и всё организовано, плюс трансфер из Шереметьева. Я натянуто улыбался и кивал, понимая, что бонусов мне снова не видать и продажа объекта откладывается. Мне, как человеку занимающемуся в первую очередь продажами была невыгодна аренда, тем более на месяц, т. к. оттягивала возможность продажи, а объектов за мной не так много было закреплено. Теперь придётся подключать отдел аренды, и почти все бонусы они заберут себе, так что в сухом остатке я поднялся ни свет, ни заря лишь с той целью, чтобы слушать радостные переживания дамы относительно отношений с финном. (Которого я, кажется, знал, судя по её описанию.) Всё это дивное щебетание: «А я-то думала, что всё, чувства и эмоции растрачены, что бизнес засосал», – и прочее, в том же духе. Когда мы с этой дамой познакомились на какой-то презентации год назад, она почти то же самое говорила про какого-то англичанина. В общем, люди не меняются, или меняются не так быстро, как хотелось бы. Я позвонил Алисе, узнал, что их дача находится дальше по Новой Риге, и, т. к. в Москву возвращаться смысла не было, предложил захватить меня на шоссе, а сам решил вызвать такси и осмотреть пару домов, которые были на подходе, и которые передавали мне. Оба они находились в населённом пункте под названием Дедово-Талызино. Помимо неприглядного названия деревни, дома были окружены и другими чудесами. Их окна смотрели на мутное болото, загаженное пластиковыми бутылками и битым стеклом, соседствовали они с развалюхами и вообще, не тянули на тот класс, в котором застройщик их позиционировал. Проклиная в душе свою контору, которая берётся за любой объект, не проведя должным образом оценку, а потом пихает всякий неликвид мне (типа, перевыполнил план – значит справишься), я занялся осмотром объектов и окрестностей. Придётся справляться. Завязка, значит, будет на это болото, надо будет подумать над красочной легендой. Заодно его почистить и запустить туда лягушек – вот и для всей деревни доброе дело.

На Новую Ригу я приехал на полчаса раньше и просто бесцельно гулял по полю. В такие моменты меня посещало состояние, которое можно охарактеризовать как «счастливое одиночество с примесью лёгкой ностальгической грусти». Я пошёл по весеннему лугу, который простирался справа от шоссе, солнце улыбалось мне, но не открыто, а сквозь слой тонких перистых облаков. Если глядеть на солнце в облаках, не морщась, приходит такое странное чувство, что что-то не удалось, что – то не так, как могло быть, что-то безвозвратно утеряно. Наверное, это связано с альтернативными вариантами жизни, от которых мы отказываемся каждый день, выбирая, на наш взгляд, более приятный и оптимальный вариант. Я мог бы получить качественное образование и строить карьеру. Мог бы снимать красивое стильное кино. Даже машинистом поезда дальнего следования, о чём мечтал всё детство, мог быть. А что сейчас? Во что превратилась моя жизнь? Я ощущал себя бабочкой на этом лугу, именно здесь и сейчас эта бабочка к месту, красит луг и приятно выглядит. А в глобальном контексте и пользы от неё нет, и раздавить её очень легко. Бесцельно летящая стареющая бабочка. Как всё это грустно.