Вместе с флотом. Неизвестные мемуары адмирала
Парусно-винтовой корабль «Рында», на котором началось наше первое плавание давал очень много для юнгов.
Давно уже парусники ушли в область истории. Моря и океаны бороздили бронированные крепости-дредноуты, быстрые крейсера и миноносцы, под водой ходили подводные лодки, но по-прежнему молодых моряков, а особенно юнгов, парусному искусству учили в полной мере. Бегать, а не ходить по вантам. Раскаленные смоленые ванты от солнечных лучей, оставляли ссадины на руках, а иногда и сдирали кожу с рук. Справедливо считали, что именно на паруснике моряки приобретают сноровку, ловкость, смелость. Страшно было в первый раз подниматься на мачту и убирать паруса на многосаженной высоте. Во время свежей погоды мачта описывала большую дугу. Казалось, вот-вот не удержишься, сорвешься. Потом привык и быстро взбегал по тросовым лестницам, казалось, чуть ли не к самым облакам. Нужно было запомнить множество непривычных морских терминов. Я мог даже в ночной темноте быстро и точно находить нужную снасть. Командир корабля капитан 2 ранга И. Басов хорошо владел управлением корабля, используя паруса при входе в гавань. В этом равных ему не было. Он знал когда и кому дать команду манипуляции парусами, кливером, а иногда помогая машиной. Корабль был одновинтовым. В плавании работали почти непрерывно. Помогала физическая закалка. Уставали, но за всякую работу все брались дружно. Изучали машину, парусное дело, сигнальное дело, знакомились со штурманским делом, работали в угольных ямах, подавая уголь к топкам, убирали шлак несгоревшего угля и все вручную, стояли у штурвала рулевыми.
Перед тем, как начать службу на боевых кораблях, все юнги проходили практику на таких учебных кораблях, как «Петр I» и «Александр II». Броненосные корабли «Петр I» и «Александр II», оснащенные орудийными башнями, были кораблями устаревших конструкций, но практику для матросов артиллерийской специальности и школы юнгов того времени вполне обеспечивали. Наличие на них корабельных шлюпок всех категорий обеспечивало необходимую морскую подготовку.
Обычно в летнее время стоянка кораблей была на Биорских рейдах. Основным средством сообщения корабля с берегом были гребные шлюпки. На них перевозились все грузы и личный состав корабля. Считалось почетным быть гребцом командирского вельбота, личный состав которого часто получал поощрения от командира корабля. Поощрения были разные: от чарки водки до внеочередного увольнения на берег.
Шлюпочной подготовкой юнгов ведали офицеры-мичманы Прозоров, Каменский, Скальский и Поликарпов. Они умели преподавать шлюпочное дело под веслами и парусами как показом, так и теоретически. Полученные мною знания остались у меня на весь период моей службы на флоте. Матросские навыки давались всем юнгам.
Следует рассказать о парусиновых койках. В настоящее время это музейная редкость, если она сохранилась.
Вся команда спала в парусиновых койках. Убирали и выносили койки на верхнюю палубу, в специальные сетки, где они хранились. Сетка – это не авоська, с которой хозяйка ходит на рынок за продуктами. Корабельная сетка – ящик легкой металлической конструкции. В ней укладывались на день парусиновые койки от 10 до 20 штук. Ящики были разных размеров, зависящих от места, которое представлялось при постройке корабля. Подобные сооружения были почти на всех кораблях довоенной постройки. Хранение коек на верхней палубе, кроме всего было как спасательное средство. Матрацы были из пробковой крошки. Каждая койка свободно выдерживала на плаву человека. Каждый юнга и матрос хорошо, свободно умели вязать свою койку на весу и по команде вынести в сетку. Времени от сигнала побудки до выноса связанной койки определялось 5 минут. Вечером, перед сном по сигналу: «койки брать» – их разбирали кроме дежурной службы. Чемоданов в нашем понимании на корабле не было – это горючий материал. Каждый матрос имел два парусиновых чемодана. Большой, в котором хранилось все обмундирование первого срока (новое выходное). Укладка его была такова, что каждый матрос даже без света знал, где какой предмет из вещей лежит. Им пользовались редко, Малый чемодан – в нем были вещи повседневного пользования. Он находился сверху ящика, в котором хранились чемоданы. Чемодан разрешалось приобретать, когда матрос ехал в отпуск. А когда матрос возвращался из отпуска чемодан обычно оставляли дома. Ящики, в которых хранились парусиновые чемоданы располагались вдоль бортовой обшивки. Обычно на них спали ночью старшины, занимая два ящика в длину.
Следует сказать и о корабельных карцерах, которые на кораблях заменяли гауптвахту, имевшуюся на берегу. Офицерство полагало, что карцер на корабле поможет вышибить всякие вольнодумства и провинности, которые совершали матросы как на корабле, так и на берегу. Сам корабельный карцер и содержание в нем было гораздо строже, чем на береговой гауптвахте. Они были специально построены как для одиночного содержания наказанного, так и одновременного нахождения в карцере 2–3 человек. Режим питания был разный: строгий (хлеб и вода) и общий. Нахождение часового при карцере было обязательным. Корабельный боцман всегда имел особую корабельную работу для лиц, отбывающих наказание в карцере. Когда некоторые камеры карцера пустовали, что бывало довольно-таки редко, матросы любили укрываться в них от командиров, чтобы отоспаться, особенно по воскресеньям. В эти дни всегда был церковный обряд. Поп Серафим с помощью разборного алтаря и царских врат проводил в батарейной палубе весь церковный канон со всеми атрибутами по Евангелию. Певчими и регентом были матросы. По окончании церковного обряда командир корабля по большому сбору на шканцах (кормовая часть корабля) читал главу по своему усмотрению из корабельного устава.
Был и другой вид наказания. За малейшую провинность ставили на шканцах в районе постоянного наблюдения и контроля вахтенного офицера, с походной выкладкой груза: обычно две сумки песка по 5 кг через оба плеча, трехлинейная винтовка на плече и в течение 2 часов стоять на вытяжку. Это наказание выполнялось после обеда в период установленного 2-х часового отдыха, до очередной разводки на работу. Обычно давали такое наказание на 2, 6, 8 часов.
Когда меня с началом войны 1914 года перевели на боевой корабль, мне понадобилось всего две недели, чтобы освоить его со всей начинкой в каждом отсеке. Эта метода для меня сохранилась на всю службу на флоте, на каких бы кораблях я не служил. Знание каждого отсека корабля давало возможность каждому офицеру и матросу свободно ориентироваться на нем. Я всегда рекомендовал так изучать корабль своим офицерам и старшинам. Когда меня назначили старшим артиллеристом линейного корабля «Парижская коммуна» в 1925 году, я таким же порядком изучал его. А линейные корабли того времени были самыми совершенными по техническому оснащению. Этот же метод пришлось применить, когда мы принимали в Англии трофейные корабли в 1944 году. Все это на несколько месяцев ускорило приемку кораблей и выход на них в Советский Союз. Англичане говорили нам, что советские матросы – это переодетые офицеры. Слишком быстро они освоили совершенно чужие им корабли и механизмы.
Хотелось бы рассказать о боцманской дудке. Ее носят все курсанты и нахимовцы на парадах, но пользоваться не умеют, вернее, не умеют подавать сигналы дудкой. А ведь это не свисток милиционера. В парусном флоте на прежних кораблях старой конструкции дудка была необходимой. Она была принадлежностью не только боцмана, но и вахтенного старшины. Все команды разного предназначения предварялись боцманской дудкой. Дудка воспроизводит до семи самых разнообразных сигналов. Знатоков, умеющих давать такие сигналы, сейчас найти трудно. А в то время всех юнгов этому искусству обучали очень хорошо, оно и сейчас мною не забыто, хотя прошло более 65 лет.
Многие из юнгов после революции занимали большие посты. Все из них артиллеристы. Адмирал Юмашев был Главкомом Военно-Морского Флота, адмирал Басистый, вице-адмирал Грен был помощником начальника военно-морской Академии. Контр-адмирал И.Д. Снитко – начальником морского артиллерийского полигона. Ф.И. Крылов – начальник судоподъема кораблей и ряд других офицеров, которые занимали ответственные посты.
Первая империалистическая
С началом войны 1914 года меня назначили на крейсер «Паллада». В соответствии с расписанием по боевой тревоге я был замковым у 75-мм пушки. В октябре, как повышение, я был назначен командиром 75-мм пушки на крейсере «Адмирал Макаров». Звание комендора я получил еще в школе юнгов и обучение на звание артиллерийского унтер-офицера было естественным.
В один из осенних дней наша бригада крейсеров «Адмирал Макаров», «Паллада», «Громобой» и «Олег» вышли в Балтийского море для постановки мин заграждения на путях движения транспортов противника с грузами железной руды из Швеции. После выполнения задачи крейсера на обратном пути встретились на большой дистанции с легкими крейсерами немцев: «Магдебург», «Мюнхен», «Дрезден» и «Фридрих Карл». Сыграли боевую тревогу. Корабельный поп Никодим обходил с большой чашей «святой воды». Ее несли два матроса согласно боевому расписанию. Поп с кропилом ходил по батарейной палубе, по бортам которой были расположены артиллерийские установки и этой «святой водой» с божественными изречениями благословлял «божьим именем» нас в храбрости и победе. Бой начался на больших дистанциях, но быстро закончился. Обе стороны без существенных потерь и повреждений разошлись.
На подходе к своим базам в районе Лапвик, крейсер «Паллада» был потоплен торпедой немецкой подводной лодки.
В походах и обычной жизни поп Никодим выполнял работу шифровальщика, ибо у него другой работы на корабле не было.
Офицеры кают-компании за питание в ней денег с Никодима не брали. Это был общий порядок на всех кораблях, где была должность попа.
В феврале 1915 года меня послали учиться на артиллерийского унтер-офицера в Кронштадт.
Заведующим артиллерийскими классами в Кронштадте был капитан 3 ранга В.А. Унковский. Мы с ним на протяжении многих лет встречались в разных служебных и учебных делах. В последнее время Унковский был профессором в звании вице-адмирала.
В мае 1916 года я был произведен в унтер-офицеры и назначен на эскадренный миноносец «Забияка», где получил в заведование носовую артиллерийскую батарею. Служба на «Забияке» была обычная. Корабль ходил в дозоры, выполнял минные постановки, нес охранение крейсеров при переходах. Но главное, что здесь я познакомился с человеком, дружба с которым оставила глубочайший след в моей памяти и в определенной мере определила мое личное поведение в бурных событиях того времени.
Этим человеком был матрос-большевик П. Заикин. Он служил на корабле кочегаром и входил в артиллерийский расчет носового плутонга. Это был твердый, с большой силой воли человек, располагающий к себе спокойной рассудительностью, умением разобраться в сложных событиях того времени. До службы на флоте он работал на заводе Леснера, был тесно связан с рабочими и умело рассказывал о них матросам. Заикин был первым моим политическим руководителем и учителем. Да и не только моим – влияние этого человека ощущали все матросы корабля.
Большинство матросов «Забияки» было призвано на флот из деревни. И если о жизни и быте крестьянства, его нуждах мы имели достаточно ясное представление, то жизнь рабочего класса мы представляли плохо. А Заикин рассказывал нам о жизни рабочих, о низкой заработной плате, о недостатках продовольствия, о забастовках на заводах и требованиях, которые выставляли рабочие.
Разумеется, все эти разговоры не могли остаться незамеченными начальством. П.Заикин был на подозрении у офицеров, они старались уличить матроса в антиправительственной пропаганде. Обеспокоенные разговорами, офицеры старались под видом проверки службы чаще бывать вечерами в кубриках. «Нюхали», – как выражались матросы. Особенно часто наведывался в кубрик минный офицер Поликарпов – ярый монархист и провокатор. Заигрывая с матросами, он «сочувственно» относился к тяготам их службы, старался заводить провокационные разговоры, чтобы выявить наиболее недовольных матросов. Но матросы знали, с кем имеют дело, и обычно отмалчивались.
Так, почти незаметно для меня самого, П. Заикин начал втягивать меня в настоящее дело.
Февраль 1917 года застал нас в Ревеле.
Весть о революции в Петрограде взбудоражила матросов. Но о том, что произошло в Петрограде, старались утаивать от матросов. Когда об этом попросили рассказать командира корабля капитана 2 ранга барона Косинского, он отказался, сказав, что сам толком не знает, что творится.
Лишь 2 марта на кораблях была зачитана телеграмма о событиях в Петрограде.
В этот же день в Ревеле началось восстание. Как только на корабль пришло сообщение о выступлении рабочих русско-балтийского завода, фабрики Лютера и завода Беккера, матросы начали стихийно уходить с корабля.
Кроме командования носовым артиллерийским плутонгом, я имел еще одну обязанность – заведовал корабельным стрелковым оружием. Увидев, что матросы идут с корабля безоружными, я предложил Заикину:
«Надо бы винтовки выдать, ключи от погреба у меня».
«А не боишься? За такое дело повесить могут».
«Семь бед – один ответ. Один и отвечу за всех, если чего».
Заикин крепко пожал мне руку:
«Ну спасибо, браток!»
И крикнул:
«Эй! Подходи, разбирай оружие!»
Открыв пирамиды в офицерском проходе и в погреб, я достал ящики с патронами для винтовок и револьверов и стал раздавать винтовки и револьверы матросам. Последний револьвер взял себе и тоже ушел в город.
К полудню у городской тюрьмы собралось много рабочих и матросов, которые потребовали освободить, находившихся там политических заключенных. Среди заключенных в ревельской тюрьме были и матросы – участники восстания 19 июня 1906 года на крейсере «Память Азова».
Комендант ревельской крепости контр-адмирал Герасимов пытался уговорить восставших, но на него никто не обращал внимания. Тогда он решил напугать восставших и приказал тюремной страже открыть огонь. Мы ответили тем же. Завязалась перестрелка. Контр-адмирал Герасимов был ранен, начальник тюрьмы убит, сопротивление охраны сломлено.
Мы ворвались в тюрьму, открыли камеры и стали выпускать из них заключенных. Вскоре начались митинги. Выступали заключенные. Все было – слезы, поцелуи и восторги. Оркестр исполнял «Марсельезу»; один за другим выступали ораторы. Среди них были не только большевики, но и меньшевики и эсеры. В их речах политически неопытной массе трудно было разобраться.
Меньшевикам и эсерам помогло контрреволюционное офицерство. Начальнику бригады крейсеров контр-адмиралу Пилкину и начальнику бригады подводных лодок контр-адмиралу Вердеровскому обещанием некоторых уступок удалось удержать матросов кораблей от активных выступлений, и вскоре движение в Ревеле начало затихать. Уже 4 марта эсеро-меньшевистский исполком Ревельского Совета опубликовал приказ, в котором рабочим предлагалось приступить к работе, а гарнизону и командам кораблей начать немедленно повседневные занятия.
Такой оборот дела лично мне грозил серьезными последствиями. Я должен был отвечать за самовольную раздачу оружия. Положение усугублялось тем, что матросы решили не возвращать револьверов, хотя винтовки снова поставили в пирамиды. Естественно, что все матросы переживали за меня. Кое-кто предложил даже сдать и револьверы. Но это было неразумно, ибо все мы понимали, что оружие нам еще пригодится. Помог корабельный артиллерист старший лейтенант Ф.Ф. Клочанов. Ему удалось выписать револьверы со склада порта и замять дело с оружием.
После победы февральской революции большевистские организации вышли из подполья и начали энергичную работу в новых, легальных условиях. С 5 марта возобновился выход «Правды», вслед за ней начала выходить «Солдатская правда», пользовавшаяся большой популярностью у моряков. Начали издаваться и матросские большевистские газеты «Голос правды», «Волна». На кораблях выбираются судовые комитеты. 27 апреля 1917 года избранные матросами представители флота образовали Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) во главе с матросом П.Е. Дыбенко.
На общем собрании команды нашего эсминца председателем судового комитета был единодушно избран матрос Заикин. Секретарем комитета избрали меня.
В этом собрании участвовали не только матросы, но и офицеры корабля, за исключением бежавшего сразу же после революции монархиста Поликарпова. Офицеры продолжали нести службу, стали более лояльно относиться к матросам, участвовали во всех собраниях и митингах, проходивших на корабле чуть ли не ежедневно. Политически неопытная матросская масса подчас относилась к офицерам слишком доверчиво, верила их речам.
Особенно часто выступал с речами на собраниях и митингах врач эсер Сивков. Он умел говорить страстно и увлекательно, подкупал своим красноречием, и нередко ему удавалось убедить некоторых матросов в том, что якобы только партия эсеров по-настоящему борется за свободу. Но стоило после Сивкова выступить Заикину, как туман, напущенный эсеровскими речами, рассеивался. Однако Сивков не хотел сдаваться, признать несостоятельность политики эсеров. Позднее, в 1922 году, в Кронштадте, я снова встретил Сивкова. Пыл его к тому времени совсем пропал, он объявил себя вне всяких партий.
Впрочем, на матросов старались оказывать влияние не только эсеры, а и все партии того времени. Дело было не только в политических спорах и дискуссиях. Меньшевики, эсеры, контрреволюционное офицерство стремились ограничить права выборных матросских органов. Столкновения матросов с офицерами по вопросу о правах и функциях комитетов начали принимать массовый характер. Работа комитетов затруднялась отсутствием положений о них. Приходилось руководствоваться лишь чутьем, сознанием правоты и святости борьбы за дело трудового народа. Это чутье редко обманывало.
Во всем, что говорилось на митингах и собраниях, разбираться было трудно. Специальных докладчиков, которые могли бы разъяснить истинное положение дел в стране, не было. Газеты были самых различных направлений, давали самые противоречивые сведения. К политическим деятелям приходилось относиться осторожно. Матросы больше доверяли выходцам из своей, матросской среды, таким политическим вожакам, как Дыбенко, Сладков, Ульянцев.
Но был один человек, в которого верили беззаветно, чей авторитет был непоколебим – Владимир Ильич Ленин. Газеты с его статьями зачитывались до дыр, каждое его слово наполняло решимостью и верой. Матросы видели, что февральская революция не принесла желанной свободы, не дала народу ни мира, ни земли, ни власти. Большинство моряков понимало, что для победы дела рабочего класса и крестьянства нужен еще один решительный бой.
Флот готовился к этому бою и со дня на день ждал призыва большевиков к решающему штурму капитала.
Корабли революции идут в Петроград
«Победа Октября – главное событие XX века, коренным образом изменившее ход развития всего человечества» (из постановления ЦК КПСС о 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции). Начало новой эры возвестил исторический выстрел крейсера «Аврора» 25 октября 1917 года.
Если о стоянке на Неве у Николаевского моста легендарного крейсера «Аврора» знают все, начиная со школьной скамьи, то о том, что по личному указанию В.И. Ленина Центробалт направил в Петроград еще десять боевых кораблей, знают немногие. К 19 часам 25 октября 1917 года по заранее составленной диспозиции между Николаевским мостом и до Морского канала заняли свои места: эскадренные миноносцы «Забияка», «Самсон», сторожевой корабль «Ястреб», минные заградители «Амур» и «Хонер», тральщики № 14 и № 15, учебное судно «Верный», яхта «Зарница», линейный корабль «Заря Свободы».
Мне довелось в тот памятный день быть на эскадренном миноносце «Забияка». Как артиллерийский унтер-офицер и как секретарь судового комитета я принимал участие в вооруженном восстании.
На нашем корабле, на эсминце «Забияка» события развивались так. Когда на корабль возвратился председатель судового комитета В. Заикин, он собрал судовой комитет, обсудил вместе с матросами обстановку и поручил мне возглавлять отряд из тридцати человек для участия в штурме Зимнего дворца. Быстро собрали команду из добровольцев, представителей всех специальностей. Под моей командой отряд выступил на выполнение задания. Как сказано в сборнике документов «Балтийские моряки…»: «В штурме Зимнего дворца приняли участие матросы Кронштадтского сводного отряда, частей флота и кораблей, находившихся в Петрограде». («Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции». Изд. Академии наук СССР. М.-Л., 1957, стр. 241).
К Дворцовой площади с разных направлений по улицам, набережной и проездам двигались отряды рабочих-красногвардейцев, матросов и солдат. Они окружили Зимний дворец, где заседало Временное правительство.
В то время во многих местах Дворцовой площади были сложены добротные дрова. По всей вероятности, они использовались некоторыми учреждениями и владельцами богатых домов для отопления. Укрывшись за штабелями дров, юнкера и ударницы женского батальона Бочкаревой чувствовали себя в полной безопасности.
Во время перехода нашего отряда к Дворцовой площади – месту боевых действий – мы услышали орудийный выстрел. Это был выстрел «Авроры». Он ободрил матросов, еще больше воодушевил их на борьбу за правое дело, за власть Советов, мобилизовал их на преодоление всех препятствий на пути, указанном Лениным. Мы поняли, что этот выстрел явился сигналом к началу боевых действий, сигналом к штурму Зимнего дворца.
Только позже мы узнали, что произошло на крейсера «Аврора».
Антонов-Овсеенко в 21 час 25 октября предъявил ультиматум Временному правительству. В нем содержались требования прекратить сопротивление, сложить оружие и убрать охраняющие Временное правительство ударные батальоны. Текст ультиматума был вручен генералу Пораделову в помещении штаба Петроградского округа. Дальнейшие действия Временного правительства показали, что оно отказывалось выполнять предъявленные требования.
Оценив обстановку, Антонов-Овсеенко заранее согласовав свои действия с судовым комитетом, дал указание его председателю – комиссару крейсера «Аврора» А.В. Белышеву произвести орудийный выстрел. Выстрел «Авроры» явился сигналом для перехода к активным боевым действиям и означал: «ОТРЯДАМ НАЧАТЬ НАСТУПЛЕНИЕ ПО РАЗРАБОТАННЫМ ПЛАНАМ».
Место стоянки крейсера на середине реки Невы обеспечивало ему свободный обзор прилегающих районов и делало его хорошо видимым. Звук выстрела и пламя огня разорвали ночную мглу над тревожно притихшим городом. Этот исторический выстрел был произведен баковым носовым орудием шестидюймового калибра холостым зарядом. В кранцах на верхней палубе имелись и боевые снаряды, однако их не пришлось использовать. Баковым орудием корабля командовал артиллерийский унтер-офицер П. Петушков, Орудийный расчет, состоявший из 8 человек, занял пост по боевой тревоге. Получив команду комиссара Белышева «Выстрел», Петушков приказал зарядить орудие холостым зарядом и дал команду «Залп». Первый наводчик Евдоким Огнев нажал педаль ногой и произошел выстрел, возвестивший начало штурма Зимнего дворца.
Выстрел «Авроры» ознаменовал переход власти в руки рабочих и крестьян – строителей социалистического общества, великие завоевания которого мы празднуем в этом году в шестидесятый раз.
Хотелось бы сказать несколько слов еще об одном событии, которое произошло накануне штурма Зимнего дворца. О нем мне рассказывал старый знакомый Иван Федорович Пуринов – бывший артиллерийский кондуктор (было такое звание на флоте, которое давалось сверхсрочнослужащим всех специальностей).
И.Ф. Пуриков служил в это время в Петрограде на Ржевском морском артиллерийском полигоне, который находился в районе между Охтой и Ладожским озером. Служившие и работавшие на этом полигоне знали все системы оружий, начиная с Петровских времен.
По рассказу И.Ф. Пурикова руководство полигона в те дни получило приказание направить в Петропавловскую крепость в распоряжение комиссара ВРК группу специалистов, хорошо знающих артиллерийское оружие. Фамилию комиссара Пуриков, к сожалению, не помнил.
Оказалось, что старший офицер-артиллерист Петропавловской крепости пытался убедить комиссара ВРК в том, что орудия крепости непригодны к стрельбе, что при попытке стрелять из них могут быть большие неприятности, вплоть до разрыва стволов.
Группа Пурикова прибыла в Петропавловскую крепость, тщательно и всесторонне осмотрела орудия и нашла их вполне пригодными для производства нескольких десятков выстрелов.
Комиссар ВРК горячо поблагодарил Пурикова и остальных членов группы и приказал Ивану Федоровичу вступить в командование артиллерией крепости, что и было им сделано.
Позже было установлено, что вызвать с полигона моряков-специалистов посоветовал Я.М. Свердлов, когда ему доложили, что офицер-артиллерист Петропавловской крепости отказался исполнить приказ об использовании крепостной артиллерии, ссылаясь на непригодность орудий.