Северная ведьма. Книга вторая. Наследие
– А так, Марк Давидович. Все будет по правилу, каждый баран за свою ногу висит. У меня, не знаю, обрадует это вас или расстроит, все задокументировано. Мне вообще свойственно относиться к работе ответственно. Можно подумать, что это новость для вас. Раньше вам это нравилось.
– И что у тебя задокументировано? – почти разом вскинулись гости.
– Не поверите – все.
– Покажи, – Марк Давидович даже привстал с дивана.
– А это видел? – Сергей согнул руку в характерном жесте, показав «по локоть».
– Ты чего, капитан? Да ты на берег не сойдешь. Я сейчас ребят пришлю, сам бумажки отдашь.
– Маркел, ты меня удивляешь, – Сергей подошел вплотную к откинувшемуся на спинку дивана министерскому чину, – пугаешь меня? Ты уже все на блатные рельсы переводишь?
– Капитан, а ты все эти годы в детской песочнице сидел? Ты хоть понимаешь, что если мы сейчас уйдем, не договорившись, то ты пропал. Мы отделаемся лёгким испугом, немного темп потеряем, а тебя отправим по этапу. В лучшем случае. На какой… ты нам нужен такой добросовестный? Задокументировал он. Слышь, Гена, он за-до-кументировал? – обратился Марк Давидович к заму.
Гена сделал возмущенно удивленное лицо. В этот момент из дверей спальни вышла Татьяна, села в свободное кресло, закинула ногу за ногу.
– Мужики, а чего вы беситесь? – голос спокойный, как будто она не заметила накала страстей.
– А никто не бесится, Татьяна Васильевна. Кроме твоего благоверного. Вразуми его, женщина, – Марк Давидович заерзал на диване, будто собираясь вставать, – поясни ему, что он не на промысле, он на берегу, здесь геройствовать с головой надо. Понял, капитан? – Маркел постучал себя по голове согнутым пальцем, – головой!
– Я вижу – вы беситесь. А теперь послушайте женщину. Вы что, глухие? Вы не слышите, что Сергей вам говорит. У него на все документы есть. Соображаете, министры? Цеховики вы, а не министры.
Маркел нахмурился и вцепился взглядом в Татьяну, в глазах у него промелькнул интерес.
– И чё? Давай, давай, поясняй. Мне кажется, я понимаю, о чем она, – толкнул локтем зама.
– А если понимаешь, то, что я вам пояснять буду? Вы коньяку выпили? Сигары хороши? Можете по паре штук взять. И давайте разбегаться. Я мужа три месяца из рейса ждала. Не до вас.
Маркел хлопнул по столу ладонью.
– Ну баба!
– Не стучи! Ты что сказал? Через пару дней здесь следователи зашевелятся? Нам с Сергеем одного дня хватит, чтобы с бумагами разобраться. Завтра к вечеру получишь полный список, по которому договора задним числом заготовить надо будет. Все поняли, министры?
Помолчали. Сергей хмыкнул и ушел в спальню. Оттуда послышался шум струи воды и фырканье. Когда он появился в двери с полотенцем в руках, гости одевались. Марк Давидович пошел на выход, не прощаясь. В дверях обернулся и подмигнул Татьяне.
– Капитанша! Да, Сергей Михалыч, вы вдвоем, как неприступная крепость. Чтож, давайте, действуйте. Я зерно вижу, но не знаю, насколько это реально. Если у вас все действительно так, как она говорит, то мы со своей стороны все порешаем. Только надо торопиться.
А Гена, выходя, уточнил.
– Сергей Михайлович, ты только учти, если не заладится, всё будет, как мы тебя предупредили. Мы не пугаем, мы констатируем.
– Нет, Гена, ты меня разочаровываешь, – Сергей швырнул полотенце на кресло, – мы же с тобой уже как то об этом говорили. Забыл? Я пе-ре-возчик. Я взял – положил, передал. Все! А груз-то ты получаешь? Ты заказчик. Вот иди и дрожи. А меня пугать нечего!
– Ну, не кипешись, не кипешись.
Гости ушли.
– Вот суки! Волки поганые! Скажи мне, чего они приходили?
– Сергуня, – Татьяна обняла его, прижалась и заглянула в глаза, – как я соскучилась!
– Тань, – Сергей погладил её по голове, – ты у меня золото, но дай я делами займусь. На борту народу сколько, у всех ко мне дела. Разгребу и поедем домой.
Сергей надел пиджак, куртку и направился к выходу.
– Я вот не пойму, что за паника? Кричат «нас проверяют! Через два-три дня здесь ОБХСС будет, тебя проверять будут!». Почему через два-три дня? А почему не сегодня? Почему меня у трапа следователи не встречают? А? Не пойму.
– А я тебе скажу. Я еще сидела там, – Татьяна кивнула в сторону спальни, – я все сложила. Они просто страхуются. Раз Маркел здесь, значит это Московский уровень. Где-то у них провал. Кто-то попал под колпак. И это не обязательно здесь, в Мурманске. Это может на Дальнем востоке пожар. А они примчались здесь подстраховаться.
Татьяна села в кресло и показала Сергею, чтобы он тоже присел.
– Минуту еще задержись. Послушай меня. Давай мне все бумаги, и я поехала домой. Я сама все разложу. У тебя действительно все задокументировано?
– Тань, ну ты же все знаешь. Мы с тобой давно это обсудили. Любое перемещение грузов, предусмотренное или нет, я подкрепляю накладной. У меня даже норвеги не сопротивляются. А им всё равно. Посмеиваются и подписывают. Им то что? Ну, хорошо. Ты посиди, я сейчас второму скажу, он тебе еще бумажек поднесет. Действительно, езжай домой, а я к вечеру приеду. Ты на машине?
Татьяна кивнула. Сергей ушел, оставив дверь открытой. А Татьяна вышла из каюты и не спеша, мурлыча себе под нос «опустела без тебя земля», прошла на мостик. С ней здоровались пробегающие по коридору штурмана, радисты. Все её хорошо знали, если здоровались, то обращались по имени-отчеству. На мостике подошла к большому иллюминатору и замерла перед открывшейся ей красотой. С высокого мостика Серёжиного парохода виден весь рыбный порт и другая сторона залива. Внизу на палубе у открытого трюма копошатся люди, на причале у борта «Ван Рейна» вытянули шеи портовые краны, свистнув длинной струей пара, в сторону залива ползет буксир. А привычнее для них, подумала она о Сереже и его штурманах, видеть вокруг бескрайний горизонт. Задумалась и вздрогнула, когда её сзади тронули за плечо.
– Татьяна Васильевна, Сергей Михайлович приказал вам передать.
За спиной стоит мужичок в старенькой форме с помятыми погонами, в руках у него аккуратная папка с завязанным бантиком. Мужичок невысокий, вежливо ссутулился, лысоват, но давно не стрижен, и над ушами у него встают клубы седеющих вьющихся волос.
– Вы второй помощник?
– Да.
– Как вас звать? Я вас не знаю.
– Михал Исаакович. Меня в этот рейс перед самым отходом направили.
– Накладные вы оформляли? – спросила больше для поддержания разговора, взявшись за папку.
Михаил Исаакович, не выпуская папку из рук, зачастил:
– Я. Конечно я. Это моя сфера, понимаете ли, моя обязанность. Здесь всё движение грузов за рейс. Посмотрите, здесь отдельно ордерные коносаменты, вы их, я слышу, товаротранспортными накладными называете, отдельно индоссаменты. Это когда мы у норвежских промысловиков рыбку брали.
При упоминании норвежских промысловиков, второй снизу заглянул Татьяне в глаза. И она заметила тревожное внимание.
– Хорошо, хорошо, давайте же папку.
Михаил Исаакович с неохотой отдал папку.
– А вы мне её вернете?
– Михаил Исаакович, дорогой, мне она зачем? Сергей Михайлович вам её, если надо, вернет. Отдыхайте. С приходом в порт вас! – и пошла в каюту.
Вслед услышала протяжное «спаси-ибо». В каюте открыла папку, убедилась, что там, действительно, все аккуратно подшито, вновь завязала и засунула её под пояс юбки. Папку накрыла толстая вязаная кофта, сверху не застегнутая шуба. Решила, что конспирация не помешает и, легко помахивая сумкой, спустилась на нижнюю палубу.
На палубе встретила мужа, чмокнула в щеку и деловито пошла к трапу. Новенькая черная «Волга» стояла недалеко. Эту машину в порт пускали. Татьяна села за руль, опустила стекло, с высокого борта смотрел на неё муж. Когда она выглянула, он помахал рукой. Забыла ему сказать, что заметила у него седую прядку на одном виске. Рано, подумала, ой рано, подняла стекло и вырулила на прямой причал.
Сергей приехал домой заполночь. Дочка спала, сына Вовки, курсанта Мурманской высшей мореходки дома не было, не спала только Татьяна. И к приходу Сергея она уже полностью разобралась в бумагах. На дне папки нашла несколько чистых бланков ордерных коносаментов с подписями и печатями грузоотправителей. Она составила список недостающих договоров с датами и количеством полученного груза рыбопродукции и приложила к списку чистые бланки коносаментов. Все. Сергей мог спать спокойно.
Глава пятая. Друзья
Все встречи случайны. Кроме тех, что запланированы. Кем? Хороший вопрос. Сергей Корольков встретился с Игорем Мячиным случайно, на улице. Ба! Какие люди!
– Серёга! Ну, ты заматерел. Смотри ты, даже брюшко намечается. Давно с морей? Хотя…, что я спрашиваю? Я же «Ван Рейн» дня два назад сам при швартовке подстраховывал.
– А ты на себя в зеркало давно смотрел? Седой, как лунь. Рано ты что-то.
– Да брось ты, какой лунь? Виски немного поседели. Так это мужика украшает.
– А усы? Игорёк, не прибедняйся. Хотя…, конечно выглядишь ты, как всегда – красава! А я, да, третий день берег топчу.
Друзья встретились на Пяти Углах, стояли, трясли друг другу руки.
В Мурманске уже несколько дней установилась необычно теплая для зимы погода. Дело, условно, к вечеру, полярная ночь, снежные тучки над заливом посыпающие город пушистым снегом. Слабый морозец не торопит людей разбежаться по домам. Рабочий день закончился и на улицах непривычно много народа. Тихо падающий снег в пятнах фонарей, лёгкий скрип под ногами, располагает для прогулочного шага. Вот и Игорю с Сергеем не захотелось сразу расходиться.
– А не зайти ли нам куда-нибудь, по рюмочке чаю, а? Ты как? – Сергей оглянулся по сторонам.
– Да не крути головой. Ты же забыл уже названия улиц. Все по заграницам, да по заграницам. А на берег пришел – с трапа и прямо в свою «Волгу». И ту жена водит. Не смотри на меня так. Не осуждаю я. Но и не завидую, – Игорь погрозил пальцем.
– Хорошо, хоть не завидуешь. Нечему завидовать.
– Это почему?
– Долго рассказывать. Ну, так как ты, насчет посидеть где-нибудь.
– Я ведь не пью, Серёга. Посидеть с тобой, поговорить – это с удовольствием. Пойдем в «Арктику»?
– А говоришь, что не пьёшь. Пошли. Я тоже ближе ничего не знаю. Боюсь только, что мест там сейчас свободных не будет.
– Найдем, – уверенно сказал Игорь.
И нашлось. Свободный столик у колонны на двоих. И официантка неожиданно внимательная, заботливая, скатерку перестелила чистой стороной, с Игорем на «ты».
– Что-то не складывается. В кабаке быть своим и не пить – нонсенс. Не так, чтоли?
– Не так.
– А как? Часто здесь бываешь? Ты все так же, на «Матросове»?
– На «Матросове». Здесь бываю часто. Не пью. Нормально? Ты чему удивляешься? Не складывается, говоришь?
Сергей, действительно, удивленно разглядывал Игоря.
– Открываю тебе страшную тайну. Я здесь, в «Арктике» работаю. Вернее сказать, подрабатываю. Ирочка, – он тронул за руку, стоящую молча рядом, официантку, – ты нам хорошей холодной закусочки сооруди, двести грамм водочки и бутылку «Боржоми». Да, на чем я остановился? В оркестре я играю, на своем кларнете. Во-от. Пригодился. Играю, представь, не столько для денег, сколько для удовольствия.
– Что, так уж не нужны деньги?
– Нужны, конечно. Это я так, позлить тебя хотел. Знаю, что у тебя денег – куры не клюют.
– Откуда знаешь?
– Серега! Мурманск такой большой? Да у нас каждый бомж знает, что капитан Корольков фартовый.
– Все-таки завидуешь?
– Нет, Сергей, и не надейся, не завидую.
– Э-э, Игорек, ты не оригинален. Я таких по жизни не раз встречал. Бьют в грудь кулаком, что им не известно такое чувство как зависть, а сами красным глазом косят, как рентгеном.
Сергей взял принесенный графинчик, налил себе рюмку и поднес ко второй рюмке.
– Так ты что, действительно пить не будешь?
Игорь, молча, отрицательно покачал головой, налил себе минералки и, видя досаду в глазах Сергея, усмехнулся.
– Ладно, налей, я чокнусь с тобой, пригублю, но пить, извини, не буду. Мне вечером играть.
– Ты это серьёзно? Я думал, что ты шутишь.
– Абсолютно серьезно, Серёга. Я вечером играю в ресторанном оркестре. И мне сдается, – говорил Игорь посмеиваясь, – что это самое интересное и самое лучшее, что я в жизни делаю. Представляешь? Нет? Вижу, что я тебя сегодня в очередной раз удивляю.
Сергей, действительно, молчал, тыкал вилкой в тарелку и с любопытством разглядывал Игоря. От Татьяны он уже слышал однажды, что семья Игоря, как ей казалось, ведет странный образ жизни. По слухам, Нина, жена Игоря верующая, да и рассуждения самого Игоря, иной раз, бывали если не смешными, то удивительными. Хотя, Татьяна сама признавалась, Игорь ей нравился, они находили общий язык, когда говорили о музыке. Но, чаще она посмеивалась, говоря о нем – «оригинал». С Ниной Татьяна не дружила и не общалась, разве в редких случаях, когда мужья, включая Виктора Мороз, оказавшись в одно время на берегу, устраивали посиделки. Нина в этих случаях и сама не претендовала на интересную собеседницу, сторонилась женских разговоров, но была незаменимым организатором застолья, придумывая необычные блюда, легко делилась секретами кухни, и готова была одна, освободив от лишних хлопот других женщин, накрывать стол, менять и убирать посуду. И все это делала так естественно, что не возникало ощущения её второстепенной роли, и никто не ощущал неловкости. Игорь к этому относился спокойно, и всех это устраивало. Сейчас Сергей вспомнил об этом только потому, что Игорь снова удивлял его. О чем он говорит? Какой оркестр?
– Брат, я не воспринимаю этого. Мне все-таки кажется, что ты шутишь. Море и ресторанный оркестр. А? Или ты меня, действительно, позлить решил?
Игорь, молча, покачал головой. Откинулся на спинку стула и улыбнулся.
– А знаешь, есть все-таки вещи, которым я в других людях завидую. Хотя…, может это не зависть? Зависть, это ведь отношение к другому человеку. А моё…, это сожаление. Оно на самого себя направлено. Да. Так вот. Я завидую самому последнему скрипачу, да и не обязательно скрипачу, любому оркестранту, вступающему со своим инструментом в произведении всего на несколько тактов. Представляешь о чем я? Всего несколько тактов. Но он участвует в создании музыки!
Игорь сказал это так, что самому стало неловко. Он увидел по реакции Сергея, что говорит о том, чего друг не воспринимает. Такой пафос был для Сергея смешным.
– Ты как пацан, Игорь. Давай лучше еще по единой, – Сергей потянулся к графинчику, – ты опять пропускаешь? Как хочешь, мне больше достанется.
– Нет, Серега, теперь я договорю. А я вот думаю, что из нас двоих – ты пацан.
– Давай, доказывай.
Сергей уже не скрывал, что ему скучно становиться. Он с видимым удовольствием выпил водку, нацепил на вилку маринованный аккуратный грибок и не спеша отправил в рот.
– Ну, что замолчал? Давай развивай свою философскую мысль о духовном начале. Водочка, кстати, хорошая, – взял в руки графинчик и посмотрел на свет. Соскучился я по прозрачной жидкости, все вискарь, да бренди, – он хохотнул, видя, как Игорь смотрит на него.
– Серёга, а ведь ты, насколько я знаю, потомственный рыбак. Да? Я помню, ты нам рассказывал и про отца и про деда.
– Да. И что из этого следует?
– А почему ты с промысловиков ушел?
– О-о. Еще один следователь на мою голову. Что ты меня пытаешь? Ты вот философ, да? А я прагматик. Мне надо на транспорте ходить – и я хожу. Надо будет на ледоколе идти – пойду. Если мне, – он сделал ударение на слове «мне», – это надо будет. Сечешь? Я этому учился. В моря ходить. Сечешь? Раз уж ты так вопрос ставишь, то это я тебя могу спросить. А что это ты на промысловиках не ходишь? Чтобы буксир по порту гонять, не обязательно мореходку заканчивать надо было. А? Ты уж извини, сам напросился.
– Под дых бьешь? Не выйдет, – Игорь усмехнулся, – то, что у меня судьба с морем не складывается, я уже давно понял. И у меня никаких комплексов по этому поводу нет. Не моё это. Я вот губой трости коснусь, и с первым звуком, – Игорь руками показал, как он кларнет держит, – все вокруг меня пропадает. Все, кроме звука. Нет, я это тебе словами не передам.
– Какой трости? – Сергей поморщился, – что за трость ты губами трогаешь?
– А-а, ты не поймешь, – махнул рукой. Это устройство в мундштуке. Ладно, я что хотел сказать. Исполнять музыку тоже можно за деньги. Что я здесь, собственно, и делаю. Но вот у меня бывает так, что инструмент несколько дней в руки мне не попадает, и я готов заплатить, только добраться до него и …, ты так смотришь, что пропадает желание говорить об этом.
Сергей, молча, налил себе пол рюмки, выпил и, не закусывая, закурил. Помолчали.
– Нет. Я хренею от вас. У меня такой же…, или почти такой же разговор с Витюней был. Понял, да? С Морозом. Давно уже. И вспомнил я только потому, что ты сейчас говоришь. Он так же, как ты о своей музыке, о море говорил. Ну, может не совсем так же, но с таким же пафосом. Море для него – все! А мне, такому вот простому, кажется, что вы просто по натуре люди восторженные. Как дети, одним словом. Я не осуждаю. Просто я не так живу. Я живу приземленно. У меня есть семья, есть дети, я хочу хорошо, с достатком жить, хочу, чтобы у меня жена не в чем себе не отказывала, чтобы дети в люди вышли. А для этого надо вкалывать. Сечешь? Вка-лы-вать. А вы – инструме-ент, музыку поиграть.
Игорь усмехнулся.
– Да нет, Серега. Я повторюсь. Это ты пацан. Мальчишка. Смеешься? Ты как тот ребенок, которому чем больше игрушек, тем лучше. И края этому нет. Ты вот задумайся, не торопись спорить со мной. Вот у тебя с Татьяной сейчас есть планы? Чего бы вы хотели. Есть? И вы их через год, два достигните. Вы что, остановитесь? Нет. У вас за этот год новый план вырастет. Еще более грандиозный. И вы попрете к нему. И чем дальше, тем менее щепетильными вы будете в выборе способов достигнуть желаемого. Я ведь сейчас ничего нового не сказал. Это в любом учебнике политэкономии написано. Говоришь, что приземленно живешь? Вкалываешь? Ну и что? Не скучно?
– Разочарую тебя. Не скучно. Но опасно.
Сергей вылил остатки водки в стопку и выпил. На этот раз взялся за вилку и ближе подвинул тарелку.
– Я уже тебе не предлагаю. А насчет скучно. Знаешь что – скучно? Скучно с трезвым собеседником в ресторане сидеть. Ты, братан, такую галиматью несешь, что действительно скучно. Не, Игорек, ты только не обижайся, я дружески.
– А почему опасно? Ты ведь сказал, что опасно?
– А это неинтересная тема. Я для красного словца сказал. А вообще…, я, действительно, частенько заграницей бываю. Я надеюсь, с тобой можно откровенно разговаривать? Не побежишь в органы стучать?
Игорь сделал шутливо возмущенное лицо.
– И с людьми я там общаюсь. И по работе, и просто, дружески. Так вот, то, что ты мне сейчас говорил, там бы восприняли, как чушь собачью. Понял? Люди открыто живут богато, понимаешь? Они не скрывают, что хотят иметь много денег, дома, машины.
– Я это и без твоего откровения знаю, Серега, к чему ты мне это говоришь?
– А к тому, что живут они при этом – интересно!
– Все?
– Практически все.
– Это они тебе говорили?
– Что?
– Что им это интересно.
– Я это сам вижу.
– Ты видишь то, что хочешь. И круг твоих знакомых не так широк, чтобы делать выводы. Ты меня никогда не убедишь, что непрерывно стремиться зарабатывать деньги, это интересное занятие.
– Деньги, вернее большие деньги, позволяют тебе быть максимально свободным. Естественно, это у них. У нас большие деньги иметь не позволено. Да. И эти деньги позволяют им жить интересно. Вот и вся политэкономия.
– А ты действительно насквозь пропитался духом загнивающего капитализма, – Игорь искренне рассмеялся, – ты так убедительно пропагандируешь западный образ жизни, что почти убедил меня.
– Ты не мог бы не кричать? Как будто не пил, а орешь, как ненормальный.
Сергей скосил глаза на сидящих за соседними столами. Хотя народ вокруг самозабвенно выпивал и закусывал, и никто в сторону их столика даже не глядел.
– И когда ты со своим оркестром будешь публику ублажать?
– Да уже минут через сорок. Так что я, извини, откланяюсь.
– Сделай милость. А я, пожалуй, еще посижу. И тебя послушаю. Представляешь, я раньше и не замечал, что в «Арктике» оркестр играет.
– Ты, наверно, сюда в основном днем заглядывал?
– Да, ты прав. Некогда. Я ведь тебе говорил, что вкалывать надо. Чтобы фартовым быть. У меня, как ты знаешь двое взрослых детей. Дочку замуж надо будет отдавать, сыну подъемные организовать, чтобы с нуля, как отец не начинал. Вот тебе и планы. А ты говоришь. Кстати, а как твой парень?
– Тимофей?
– Ну да. Извини, я забыл, как его звать.
– Тимофей у меня молодец. Закончил мединститут и работает в деревне, под Москвой. Участковым врачем. Но пишет, что работает над какой-то темой. Защищаться собирается. Умница он у нас.
– Я так и не понял, а почему вы с Ниной своего ребенка не завели? Тимофей ведь её сын?
– Ну да. Её. Своего? – Игорь помолчал, оглянулся, его как будто позвали, – Нина не захотела. Ничего страшного, нам и Тимоши хватает. А там внуки пойдут, – рассмеялся.
Друзья еще минут пять поговорили и Игорь ушел в служебный вход, куда уходили официанты. Когда он с оркестром вышел на сцену, Сергея за столиком уже не было.
Глава шестая. Отцы и дети
Виктор с Натальей возвращались в Ленинград. До Ростова-на-Дону решили ехать автобусом. На подъезде к Ростову пошел мокрый снег и вскоре залепил окна автобуса так, что ничего видно не было. Только впереди у водителя со скрипом елозил по стеклу дворник, и в треугольнике лобового стекла черная колея дороги упиралась в белое марево неба. Когда вышли из автобуса, снег шел уже сплошной стеной, снегопад превратил город в белую с серыми пятнами панораму. Привокзальная площадь и ближайшие дома перечеркивали белые, колышущиеся полосы тяжело падающего непрерывными потоками снега. Ни снующие у входа в вокзал люди, ни отъезжающие и подъезжающие автомобили еще не растолкли, не испачкали снежного покрывала и город явился вышедшим из автобуса в белоснежной чистоте.
– Я здесь прожил почти пять лет, – Виктор стоял лицом к белой реке проспекта Энгельса, поднимающегося в город, – по этому проспекту я впервые вошел в Ростов. Вот отсюда, от вокзала и до мореходки пешком шел, расспрашивал встречных и шел. И дошел.
– А я здесь только проездом бывала, и с твоим Ростовом через аэропорт знакомилась, – Наташа щурилась от летящего в лицо снега.
– Где же наш встречающий? – Виктор аккуратно снял с Наташиных ресниц налипшие снежинки и огляделся по сторонам.
А Наташа уже улыбалась стоявшему у Виктора за спиной человеку.
– Здравствуйте, гости дорогие!
Их встретил сын дяди Лени Панасюка, с которым Виктор познакомился на похоронах отца. Отец, надо полагать, заранее составил список тех, кого мать должна была известить о его смерти. Он никогда не говорил, чтобы их приглашали на похороны, нет, он просил «известить». Виктор сам ходил на почту и отправлял телеграммы. С двух адресов пришли ответы с соболезнованием и извинениями, что адресат не может сам быть на похоронах. Другие адресаты вовсе не ответили. А из Ростова приехал старик с сыном. Приехали на новенькой «Волге» с водителем. Это был сослуживец отца, прошедший с ним всю войну. Виктор вспомнил, что отец с матерью не раз называли фамилию этого человека – Панасюк, или просто Лёня. Были письма от него, да и отец, не раз ездивший в Ростов, видимо, встречался со старым другом. Пережил друг отца и приехал проститься с ним. Полный, неповоротливый, с ногами тумбам, ходил он с трудом, опираясь на две палочки. Очки с толстыми линзами надел один раз, когда подошел к гробу друга. Остальное время смотрел в землю или, подняв глаза на голос, незряче, не мигая, смотрел над головой говорящего и, казалось, улыбался чему-то. С Виктором поздоровался и долго не выпускал его руку, держа своими двумя ладонями подушечками с плохо гнущимися пальцами. В какой-то момент присели рядом.
– Виктор?
– Да.
– Витя, – помолчал, – знаешь, почему он тебя Виктором назвал?
– Нет.
– Трое нас было. В начале войны. Понял?
– Понял. А какой он был, третий?
Панасюк молчал, глядя в землю.
– Вот такие мы друзья были.
Выставил вперед ладонь с негнущимися пальцами. Но торчащий вверх большой палец обозначил желаемый жест.
– Вот такие у меня фронтовые друзья были. Оба. А я-а, – махнул рукой, – ладно. Обязан я им. Обоим. И Витьке и Пашке. И не расспрашивай меня, – почему-то рассердился, – не расскажу.
Потом положил руку на колено Виктора.
– Просьба у меня. И я думаю, что Пашка меня бы поддержал. Наладьте с моим сыном Женькой хорошие отношения. Не обязательно дружить. Я знаю, что такое дружба. Её никому не навяжешь. А вот помогать друг другу – это дело нужное. С Женькой я уже об этом говорил. Очень я хочу, чтобы вы продолжили нашу… дружбу. Очень, – глаза старика влажно заблестели, – уважьте старика. Женя, подойди на минутку.