Орелинская сага. Книга вторая

Крики вызвало появление Лоренхольда, но не живого, как ожидалось, а убитого поселянами. Его принесли орели, бывшие с ним, и целая делегация из Нижнего Города, где печальная процессия делала остановку.

Свет померк в глазах Великого Иглона!

Не помня себя, спустился он в Зал Совета, куда уже поспешил Форфан со свитой и все несшие службу во дворце.

Огромное круглое помещение быстро заполнилось. Недалеко от входа, отдельной группой стояли прилетевшие орели во главе с Тористином, а на выдвинутой в самый центр скамье лежало тело Лоренхольда.

Тяжело было Донахтиру слушать рассказ о происшедшем. Тяжело смотреть в мертвое лицо своего подданного и в горящие гневом лица остальных. Но еще тяжелее делалось ему при мысли о том, что сейчас он должен будет уговаривать их отказаться от мести! И, чем живописнее расписывал Тористин коварство поселян, тем сильнее крепла в Правителе уверенность в своей правоте. Незамутненное гневом сознание Великого Иглона легко усмотрело за всеми домыслами и преувеличениями истинную картину происшедшего. Случайность! Опять случайность! Но какая нелепая, какая ужасная и злая! Ах, зачем эти мальчики были так любопытны в той, другой, такой спокойной жизни! Может быть, действительно не стоит нарушать правила, создававшиеся веками и веками же проверявшиеся на прочность?!…

– В смерти Тихтольна несомненно виноват тот, якобы исчезнувший мальчишка-поселянин, – говорил, между тем, Тористин. – Но Лоренхольд был уверен, и мы все с ним согласны, что парня просто где-то прячут. Убийцу же самого Лоренхольда мы видели собственными глазами и готовы указать, если он еще в поселении. А, если сбежал… Великий Иглон, только прикажи, и, куда бы он ни скрылся, мы достанем его, а заодно и того, другого!…

Остальные орели возбужденно загалдели, кивая головами. Их крылья взметнулись вверх, словно юноши готовы были немедленно лететь обратно, на поиски убийцы. Но Великий Иглон поднял руку, и шум мгновенно стих.

– Вам следует успокоиться, – бесстрастно сказал он. – Орелям не пристало под влиянием минуты совершать поступки, которые потом нельзя будет исправить, и воспоминание о которых будет жечь стыдом.

– Но, Правитель! – слегка опешил Тористин, – стыдом нас может жечь только то, что мы оставим безнаказанной смерть наших сородичей! Разве ты не собираешься покарать убийц?!

Вместо ответа Донахтир подошел к лежащему на скамье Лоренхольду, встал перед ним на колени и замер, накрывшись крыльями, как шатром.

Все бывшие в Зале Совета устыдились. Гнев, смятение и жажда мести заставили их забыть об Обряде Прощания, и сейчас, вслед за Правителем, орели, один за одним, стали опускаться на колени и шептать свои скорбные слова под покровом собственных крыльев.

Однако Донахтир не только прощался. Сквозь неплотно сомкнутые перья он смотрел в безжизненное лицо Лоренхольда и просил у него прощения. «Не мне судить тебя, – мысленно произносил Великий Иглон, – как не вправе я судить и Тихтольна. Вернулись бы вы живыми и невредимыми, я бы пожурил вас, как беспокоящийся отец и разъяснил бы, в чем вы были не правы. Но вы оба погибли, а, значит, бессмысленно теперь искать тот поворот на дороге вашей жизни, где вы свернули не туда. Выбор уже свершился и принес свои печальные плоды. И ты, Лоренхольд, и твой брат – вы сами распорядились своими жизнями. Мне же сейчас придется распорядиться жизнями других. Не думаю, что вам станет легче, если я приму решение, которое приблизит еще чей-то конец. Мне не видится злой умысел в том, что произошло с вами. Лишь случайность! Ужасная, но спровоцированная вами же! Поэтому, каким бы бессердечным ни сочли меня ваши товарищи, я не стану мстить, ни за твою смерть, Лоренхольд, ни за смерть твоего брата… Простите меня!…».

Великий Иглон решительно поднялся и бесшумно, но твердо ступая, прошел к возвышению, на котором стояло Кресло Правителя. Оттуда, не садясь, а лишь опершись о высокий подлокотник, смотрел он, как один за другим заканчивали Церемонию Прощания орели. Оттуда же, едва заметным кивком, позволил стражам дворца унести мертвое тело. И только когда Лоренхольда вынесли, а в Зале остались одни живые, Правитель позволил себе сесть.

Все молчали.

Тористин, слегка остуженный прощанием с товарищем, неловко переминался с ноги на ногу. Прилетевшие с ним орели тоже не знали, что сказать, и в повисшей тишине было слышно только, как Ольфан, ожидающий прилета Иглонов на внешней террасе, отдает приказания стражам.

Наконец Донахтир устало спросил:

– Чего вы требуете от меня?

– Мести, Правитель, – глухо произнес Тористин.

– Какой же мести ты хочешь?

– Великий Иглон сам это решит. Нам же позволь отыскать убийц и доставить их сюда.

Донахтир прикрыл глаза.

– Судя по всему, ты ждешь, что я воздам смертью за смерть, убийством за убийство? Но не содрогнешься ли ты, если следом за телом Лоренхольда, опущенным в вулкан, я велю сбросить туда же и того, кто его нечаянно убил?

– Нет, Правитель, не содрогнусь! – ответил Тористин, не задумавшись ни на минуту.

По Залу пробежал ропот, а глаза Великого Иглона снова широко распахнулись, и те, кто стоял ближе, заметили в них страх.

– И ты сам сможешь его туда столкнуть?! – спросил Донахтир слегка изменившимся голосом.

– Я теперь многое смогу, чего раньше не мог, – твердо сказал Тористин.

Казалось, что его гнев обрел второе дыхание. Решительно тряхнув головой, словно сбрасывая оцепенение недавних печальных минут, Страж дворца Нижнего Города шагнул вперед, и кулаки его сжались.

– Ты не видел, Правитель, искаженных злобой лиц поселян, когда они бились с нами! Не слышал, с каким цинизмом говорил их старейшина о смерти нашего Тихтольна! Они чувствуют себя уверенно, оттого, что не сомневаются – Великий Иглон орелей со Сверкающей Вершины их сурово не накажет! Он добр, милосерден и ценит чужую жизнь! Мы сами внушали им это постоянно! Но наше благородство, как и все НАШЕ, злит их, вызывает зависть!… Я и сам всю жизнь гордился тем, как добр и миролюбив мой народ, но сейчас думаю, что наша доброта очень похожа на глупость!…

В Зале охнули, но не все, и чуткий слух Донахтира это сразу уловил.

– Как смел ты сказать такое Великому Иглону! – воскликнул Форфан.

– Смел! – Тористин распалился, забыв обо всем на свете. – Смел, потому что верю в его мудрость и не хочу, чтобы те ничтожества внизу насмехались над нами и презирали нас за бездействие! Пусть лучше боятся! Все вы поняли меня, если бы были с нами там, возле пещеры, в которую затолкали Тихтольна! Если бы ты только видел его, Правитель, видел его лицо!…

– Я видел, – тихо сказал Донахтир.

– Что?!!!

Форфан испуганно вскинул глаза на брата, да и все в Зале изумленно повернулись к Правителю.

– Видел, – уже громче повторил Донахтир. – Старик-поселянин показал мне его в тот самый первый день. И мы вместе решили скрыть эту смерть, потому что она, несомненно, была случайной. Зато, открой мы правду, мирное существование орелей Верхних и Нижних могло не состояться. Да и здесь, у нас, наверняка бы начался раскол…

– Великий Иглон, я не верю своим ушам!…

Потрясенный Тористин, не дослушав, отступил на несколько шагов и растерянно посмотрел на своих товарищей.

– Мы обмануты, – пробормотал он. – Наших сородичей убивают, а наш Правитель не только не хочет отомстить, но еще и покрывает убийц!…

– Не сметь так говорить! – снова закричал Форфан. – Правитель поступил мудро, и не тебе судить о его решениях!

Тористин посмотрел на Иглона Восточного Города безумными глазами и, вдруг, обхватив себя за голову и с силой сжав виски руками, закричал:

– Мудро?!!! А этой мудрости хватит, чтобы объяснить мне, как с этим жить дальше?! Всю жизнь я преклонялся перед Иглонами, считая их благородство и честность непревзойденными! Всю жизнь верил – они наша защита! Во что же мне верить теперь, а?!

Он раскинул руки и протянул их к тем, кто был в Зале.

– Вы можете мне сказать? Не можете? Ну, тогда я сам вам скажу! Отныне я верю только в себя! И сам себе велю лететь и покарать убийц! Вы же, друзья мои, которые видели и мертвого Тихтольна, и то, как умирал Лоренхольд, летите за мной! Здесь вам больше никто не поможет!

Он бросился к выходу, а следом те, кто прилетел с ним, и кое-кто из дворцовой стражи.

Но тут Донахтир, вскочив со своего трона, крикнул:

– Стойте!

И все остановились.

– Я запрещаю вам лететь куда-либо отсюда! – заметно волнуясь, но решительно объявил Великий Иглон. – Ты, Тористин, не покинешь этот дворец до завтрашнего вечера. К тому времени мы соберем здесь, в Главнейшем городе, орелей всех Шести Городов, и перед ними я отвечу за все свои решения. Потом, если захочешь, можешь призывать к мести, но до того момента и ты, и твои товарищи будете находиться под стражей в этом дворце!

Он сделал знак своим саммам, и те, с рофинами из свиты Форфана, окружили бунтовщиков плотным кольцом.

– Что ж, мы подчинимся, – проговорил сквозь зубы Тористин, – но только до завтрашнего вечера. А потом меня уже ничто не удержит! Надеюсь, слову Великого Иглона еще можно верить, и он подарит нам обещанную свободу…

Донахтир на это ничего не ответил, и бунтовщиков увели.

* * *

Спустя час после описанных событий прилетели Иглоны остальных пяти Городов.

Последние новости их совершенно ошеломили, поэтому, позабыв про усталость, братья вместе с Донахтиром удалились в его покои, где провели, совещаясь, не один час.

Конечно же, по всем городам были разосланы гонцы с сообщением о немедленном Большом Сборе в Главнейшем Городе. Но еще до прибытия гостей площадь перед дворцом была заполнена местными жителями, живо обсуждающими все последние происшествия.

Шум стоял невообразимый! Все попытки Ольфана утихомирить бушующие страсти заканчивались ничем. И, рассылая рофинов то к одной, то к другой разгулявшейся группе спорящих, бывший Иглон все чаще и все тревожней поглядывал на окна покоев Правителя, гадая, о чем так долго говорят племянники.

Только к полудню, когда стали прибывать первые гости из других городов, Иглоны бледные и молчаливые покинули Донахтира. Однако на все расспросы дяди они отвечали односложно, словно погруженные в какие-то свои мысли. И единственное, что Ольфан смог для себя уяснить, так это то, что по мнению Правителей Шести Городов Великий Иглон во всем абсолютно прав.

Вести среди орелей разносятся быстро.

Очень скоро всем стало известно и о выходке Тористина, и о том, что Великий Иглон скрывал смерть Тихтольна, о которой узнал первым. Это еще больше накалило страсти и заставило орелей с еще большим нетерпением ожидать появления Правителей.

Сторонники Тористина вели себя гневно и решительно. Их противники, поначалу державшиеся спокойней, тоже постепенно распалились, и рофины совершенно выбились из сил, усмиряя начинающиеся то тут, то там потасовки.

Но были на площади и такие орели, которые молча стояли перед дворцом, словно окруженные невидимой стеной. Глядя на них, затихали даже самые непримиримые спорщики. Это были родственники тех, кто остался в Гнездовище и родители несчастных Тихтольна и Лоренхольда. Ничего не требуя и не примыкая ни к одной из сторон, они стояли неподвижно, глядя заплаканными глазами на окна дворца.

Донахтир видел их из своих покоев, и сердце его сжималось от жалости.

Что же сказать им? Какими словами убедить орелей в своей правоте?

«Только правдой, – решил Донахтир. – Расскажу им все! И про детей Дормата, и про Старика, и про предсказание…»

«Но сможешь ли ты рассказать им про тайный тоннель в Галерее Памяти?», – тут же спросил вкрадчивый внутренний голос.

«Нет, – ответил сам себе Донахтир, – про это я рассказать не смогу».

Вот в чем вся беда! Вот, что пугает и отнимает силы! Полуправда не сделает его слова убедительными, а правду он сказать не сможет…

Позади раздался шорох. Донахтир обернулся и кивнул на приветствие Ольфана.

– Пора, Правитель, – тихо позвал бывший Иглон. – Твой народ собрался и ждет тебя.

Донахтир тяжело вздохнул. Час пробил.

Он пошел к дверям, но у самого выхода приостановился и посмотрел Ольфану в глаза.

– Скажи, дядя, ты со мной?

– Конечно, Донахтир. Мог бы и не спрашивать.

– Что ж, по крайней мере, те, кого я люблю, не отвернулись от меня. Это вселяет надежду…

Он сделал еще один шаг к двери, и едва не был сбит с ног влетевшим Фартультихом – Иглоном Нижнего Города.

– Донахтир! – закричал тот, тяжело дыша. – Беда! Утром Тористину удалось уговорить стражей!… Они связали твоих саммов и улетели… За всеми хлопотами и разговорами никто этого не заметил.., да и где тут было – сплошные прилеты, перелеты!… А сейчас, когда за ними пошли… Одним словом, сейчас они на пути к поселению, а, может, уже и там, и страшно подумать, что могут натворить!… Я послал за ними отряд рофинов, но их слишком мало… Саммы говорят…

– Собрать погоню, живо! – оборвал его побледневший Донахтир и бросился к окну.

Вопреки всем правилам, по которым должен появляться перед своими подданными, Великий Иглон, словно мальчишка, перемахнул через широкий оконный проем и, распахнув крылья, опустился перед онемевшей площадью.

– Орели! – крикнул он, даже не пытаясь скрыть отчаяние в голосе. – Весь день я готовился к разговору с вами, но Судьба распорядилась иначе! Сегодня вы не услышите от меня никаких объяснений. Страшная беда нависла над нами, и если остались среди вас те, кто верит мне по-прежнему, я призываю их лететь со мной! Никого не хочу обманывать – я намерен спасти поселение Нижних орелей от гнева Тористина и тех, кого он сманил за собой, потому что никогда мы не оскверняли себя насилием и разбоем. И, пока я правлю вами, пока я Великий Иглон…

Он запнулся, осмотрел молчаливую площадь и закончил, уже тише:

– Не допущу этого, даже если придется лететь одному.

После этих слов Донахтир взмыл в воздух и, не оглядываясь, полетел.

На ступенях дворца уже стояли его братья, Ольфан и освободившиеся саммы. Все они распахнули крылья в полной готовности следовать за своим Правителем, и Донахтир благодарно им улыбнулся. Но, пролетая мимо, крикнул Ольфану:

– Дядя, ты останься! Должен же кто-то…

Он не смог договорить. Шум сотен хлопающих крыльев заглушил голос Великого Иглона и, обернувшись, Донахтир увидел, что за его спиной в воздух поднялись почти все его подданные. На площади остались только орелины и дети, все же взрослые орели спешили ему на помощь.

– Спасибо, – прошептал Великий Иглон и помчался в сторону Гнездовища.

* * *

Как ни спешили Тористин и его спутники, а все же пришлось сделать крюк, чтобы облететь Нижний Город стороной.

Сначала, правда, собирались поступить по-другому и лететь через город не таясь, чтобы собрать побольше своих сторонников. Но потом кто-то сообразил, что раз объявлен Большой Сбор в Главнейшем Городе, то Нижний они, скорей всего, застанут полупустым. Зато по дороге могут встретить почти всех его жителей, что нежелательно.

– Почему нежелательно? – удивился Тористин. – Уверен, половина из них захочет лететь с нами!

– Зато другая половина не захочет и сразу же сообщит о нас Великому Иглону, – заметил тот, кто предлагал облететь Нижний Город стороной, – А уж он медлить не станет. Вышлет в погоню всех, кого только сможет!

– Ну и что? Он и так это сделает. Рано или поздно о нашем побеге ему сообщат…

– Да. Но лучше пусть это будет позже, когда мы долетим до места, а не теперь, когда нас еще можно вернуть.

Тористин задумался, закусил губу и вскоре помахал всем, чтобы сворачивали с прямого пути и летели кружным.

Гнев и разочарование в Великом Иглоне клокотали в его душе посильней чем лава в самом непримиримом вулкане. Хорошо, что орелям было в новинку содержать кого-то под стражей, и Тористину не запретили говорить с теми, кто их охранял. Воспользовавшись тем, что саммы отвлеклись и не слишком веря Правителю, обещавшему их отпустить, он порассказал стражам такие вещи про поселян, что те недолго думали чью сторону принять. Особенно впечатлило то, как был убит Лоренхольд. Рассказывая об этом Донахтиру Тористин не слишком сгущал краски, считая, что и самого факта убийства достаточно, чтобы вызвать справедливый гнев Иглона. Но сейчас, для стражников, он расстарался. Рассказ о злодеянии оброс такими душераздирающими подробностями, что у слушателей волосы на голове встали дыбом!

Теперь они летели вместе с бунтовщиками, и Тористин внимательно следил за тем, чтобы решимость в их глазах не угасала. То и дело подлетая к одному или к другому орелю он напоминал, что честь и достоинство Сверкающей Вершины сейчас в их руках, что неповиновение Великому Иглону им в вину не поставят, потому что Правитель запятнал себя ложью и бездействием, а этого ни один орель не поймет. Что, покарав презренных убийц они тем самым восстановят справедливость, и за эти страницы в Летописи Галереи Памяти их потомкам краснеть не придется.

– Ваши имена еще впишут туда, как имена героев! – кричал Тористин.

Ему отвечали дружным одобрением и неслись вперед, не чувствуя усталости.

До Гнездовища мстители добрались довольно быстро.

Едва внизу показались круглые крыши поселения, силы у Тористина словно удвоились. Громким голосом велел он отставшим подтянуться, чтобы спикировать на противника дружным строем.

Для спуска зашли со стороны Обрыва, исключая тем самым малейшую возможность для какого-нибудь отчаянного поселянина сбежать и спрятаться к камнях Обвала. И сразу же рассыпались на всю ширину улицы, захватывая широким полукольцом не только её, но и задние дворы гнездовин.

– Гоните всех к чаше на скале! – командовал Тористин. – Там заставим их выдать убийц и решим, что делать дальше.

Несколько орелей кинулись внутрь крайних гнездовин, но вскоре вышли оттуда с изумленными лицами. Да и остальные, пройдя почти треть улицы, с удивлением переглядывались со своими товарищами, выходящими с задних дворов.

Гнездовище было пусто.

– Здесь никого нет, Тористин! – крикнул кто-то.

– Не может быть! – заскрежетал зубами тот. – Они просто прячутся! Ищите!

Он подбежал к ближайшей гнездовине и ногой вышиб дверь. Внутри никого не оказалось. Никого не было ни в другой, ни в третьей…

Рыча от бешенства метался Тористин от одного забора к другому, как вдруг остановился и замер, как вкопанный.

В конце улицы он увидел Старика!

Старик сидел на скамье перед своей гнездовиной и наблюдал за ними без страха, даже с некоторым любопытством. В его глазах Тористину почудилась насмешка, но, подавив в себе ярость, орель медленно, почти крадучись, двинулся к Старику, цедя сквозь зубы:

– Значит, все где-то спрятались, а ты остался! Интересно, зачем? Охраняешь их убежище, или они оставили тебя отдуваться за всех? Может, это ты и убил Тихтольна? Тогда – здравствуй, мы именно к тебе. Но нам нужен и другой, убивший нашего товарища. Где он? Тоже где-то сидит и ждет?

– Все ушли, – спокойно сказал Старик. – Здесь вы больше никого не найдете.

– Ха-ха-ха, – фальшиво рассмеялся Тористин. – Не считай нас дураками, Старик! Куда уйти бескрылым? В скалы им не подняться, с Обвала не спуститься! Кроме тебя отсюда никто не мог бы уйти… Нет, все они где-то здесь, и мы найдем их, даже если придется разметать по камням все ваше проклятое поселение!

– Все ушли, – повторил Старик.

– Что ж, как хочешь. Но на слово мы не поверим.

Тористин повернулся к своим.

– Давайте, ребята, крушите здесь все! Сравняйте с землей каждую гнездовину, а потом посмотрим, из какой щели все они полезут!

Он первым подбежал к ближайшей ограде и сильным ударом ноги сшиб невысоко стоящее каменное украшение ворот. А потом, с его помощью, принялся долбить стену гнездовины. Остальные последовали примеру своего вожака.

То, что легко билось и ломалось было уничтожено в первую очередь. Каменные же стены поддавались с трудом, но и они вскоре затрещали, уступая ярости нападающих. Пыль, грохот, злобные выкрики – все слилось в один ужасающий шум погрома.

Лицо Старика болезненно сморщилось. Он прикрыл глаза, чтобы не видеть происходящего, но с места не сдвинулся.

Развалив первую гнездовину Тористин, тяжело дыша, пнул ногой последний кусок уцелевшей кладки и повернулся.

– А-а-а, – зашипел он, рассмотрев сквозь поднятую пыль спокойно сидящего Старика. – Ты не волнуешься! Ты смотришь, как мы рушим ваши жилища и даже с места не встал! Эй, стойте! – закричал он орелям. – Не тратьте силы попусту! Похоже, все действительно куда-то ушли, иначе, он попытался бы нас остановить! Что ж, и это недолго проверить! Нам, Летающим, не составит труда слетать и ниже! Ради правого дела мы можем и поступиться своими принципами, не так ли?

– Так, так! – закричали распаленные разбоем орели.

Но не успели они расправить крылья, как Старик, с неожиданным проворством, вскочил со скамьи и взмыл в воздух.

– Ты знаешь, что это такое, – заметно волнуясь сказал он Тористину и протянул вперед руку.

Клинок, убивший Лоренхольда, угрожающе блеснул, и орель непроизвольно отступил на шаг.

– Клянусь всей своей жизнью, – продолжал Старик, – что любого, кто осмелится взлететь, я верну на землю этим! Мне терять нечего, я и так уже все потерял, а потому клятву свою наверняка исполню!

– Он не шутит, – зашептали орели, столпившись вокруг Тористина. – Эта штука страшная… Да и Старик этот какой-то жутковатый,… Что же нам теперь делать?

Но Тористин не отвечал. Несколько мгновений он злыми глазами смотрел на клинок в руке Старика, а потом, вдруг, усмехнулся.

– Не знаете, что делать? Глупцы! А вот я не могу решить, как нам лучше от него избавиться!… Ты стар и долго в воздухе не продержишься! – крикнул он вверх. – Можно было бы подождать, когда твои крылья совсем обессилят и спокойно лететь искать остальных. Но время дорого, потому ничего другого не остается, кроме как…

Он быстро нагнулся, подхватил с земли увесистый камень и с силой метнул его в Старика. Тот успел увернуться, но страх, плеснувший в глазах заметили все.

– Видели! – Тористин, торжествуя повернулся к товарищам. – От одного камня он смог увернуться, но сможет ли он так же ловко увернуться от всех наших камней?! Думаю, нет! Так что давайте, не тяните время, хватайте обломки, благо их тут теперь много, и бросайте в него! Только цельтесь лучше – нам долго возиться не к чему! С детьми и скарбом поселяне далеко уйти не могли, может, еще успеем их догнать!…

Кое-кто бросился поднимать камни, но некоторые в замешательстве топтались на месте.

– Так нельзя, Тористин, – неуверенно сказал один из них. – Мы не должны поступать… подло…

– Подло! – взревел Тористин. – А убивать наших сородичей не подло?! А угрожать нам новыми смертями?!…

Он резко нагнулся, подхватил другой камень, но бросить его не смог. Тень, стремительно слетевшая откуда-то сверху, отбросила ореля в сторону, и камень выпал из его руки.

– Не сметь двигаться! – приказал сердитый голос.

Все, бывшие в поселении, включая и Старика, подняли головы и увидели, что с вершины скалы слетает отряд рофинов, посланный Фартультихом за беглецами. Их предводитель, сбивший Тористина с ног, уже стоял среди бунтовщиков, обводя всех суровым взглядом.

– Предатели! – взвыл Тористин, бросаясь на него. – Не смейте нам мешать! Мы здесь исправляем ошибки вашего бессильного Правителя!

Но сильная пощечина снова отбросила его назад.

– Не сметь порочить имя Великого Иглона! – прикрикнул предводитель рофинов. – Вы все должны немедленно вернуться обратно и ответить за свои дела! А тебя, Тористин, велено доставить связанным!…

– Ах, вот как! – задохнулся тот гневом. – Значит, проклятые бескрылые убийцы останутся безнаказанными, а мы будем отвечать за свои дела?! Ну уж нет! Я вам так просто не дамся!…

Он снова бросился на рофина, только теперь более удачно и, повалив его на землю, принялся осыпать ударами, крича:

– Я не позволю, чтобы на Сверкающей Вершине забыли, что такое честь орелей! Я сам вернусь туда, но как победитель! И встречать меня будут, как победителя!!!

Рофины кинулись на помощь своему предводителю, но прилетевшие с Тористином орели загородили им дорогу и, вдохновленные его примером, перешли в наступление.

Завязалась драка!

Рофины явно уступали, и по численности, и по боевому запалу. Они летели сюда не сражаться, тогда как бунтовщики, еще не остывшие после погрома, дрались не на шутку. Сдаваться они не собирались.

Забытый всеми Старик некоторое время с грустью наблюдал за побоищем, а потом спустился и, печально сложив крылья, пошел в свою гнездовину – единственную уцелевшую на этом участке улицы. Ненужный клинок он бросил возле полуразрушенной ограды.

И тут из толпы дерущихся вынырнул Тористин. Его лицо, перекошенное яростью, было ужасно! Прочнейшая одежда в некоторых местах надорвалась, а кончик одного из крыльев, кажется, был сломан.