Избранные труды
За исключением его и еще нескольких сотрудников, переведенных из Управления КГБ по Сахалинской области, все остальные офицеры и старшины УВД были рекрутированы из армии, освобождавшей Южный Сахалин от японцев в августе 1945 года и здесь же расформированной.
Сослуживцы меня встретили не то что с опаской – с некоторой настороженностью. Все же в их отдел пришел первый универсант с полученным на стационаре высшим юридическим образованием. Как поведет себя? Не станет ли, козыряя образованием, претендовать на должность старшего следователя?
Однако, видимо, я повел себя нормально, вскоре настороженность сменилась незлой иронией. Я не умел многого из того, что умели они. Иногда не умел самого элементарного. Первый вопрос, с которым я обратился к своему шефу, касался оформления требования о доставке обвиняемого из тюрьмы для производства следственных действий. Впрочем, мое университетское образование имело и более значимые пробелы. Мой наставник, повторюсь, из водителей бензовоза, куда лучше меня знал бухгалтерский учет. Правда, я тут же поступил на курсы бухгалтеров.
Сложнее было с отсутствием не только навыков, но и просто информации об оперативно-розыскной работе. И. И. Карпец уже позже начал читать пятикурсникам юридического факультета ЛГУ курс, дающий хоть какое-то представление об ОРД. Игорь Иваныч мог дать в этом отношении студентам очень много. Он, начав служить в милиции в должности начальника НТО (научно-технического отдела), прошел затем и следственный отдел, и уголовный розыск в УВД Ленгороблисполкомов, пока не переехал в Москву и не побывал там и начальником ГУУР, и директором НИИ прокуратуры, и начальником ВНИИ МВД СССР. Он мог сказать очень много, однако его держал за язык гриф «секретно». Но хоть какой-то курс читался. В мои же годы самого слова ОРД в университете не было. Явление было, а слова не было. Тем более не было таких слов, как агент, информатор и т. п.
Между тем только в 1956 году, может, чуть раньше отменили приказ Министра, по которому каждый следователь органов внутренних дел был обязан иметь на связи информаторов для получения информации по низу. Теперь работу с информаторами был обязан вести оперуполномоченный. Но одно дело приказ, другое – привычки, установки, устоявшиеся каналы связи, одним словом – инерция.
Поскольку доучивали меня после университета посредством бросания в воду – традиционным русским способом: выплывет – молодец, значит, научился плавать, не выплыл – жаль бедолагу, но, знать, такова судьба, то и оперативно-розыскному делу меня учили этаким же манером. Буквально по второму уголовному делу, оказавшемуся в моем производстве, понадобилось оперативное сопровождение. Майор милиции Перхуров позвонил начальнику отдела БХСС, переговорил и повесил трубку.
– Сходи-ка к Дерябину. Он тебе скажет, что делать.
Я пошел в соседнее здание. В кабинете начальника БХСС был народ, но он махнул рукой, приглашая зайти. Я зашел.
– Через полчаса тебя ждет Плетнев.
А. Ф. Плетнев – это заместитель начальника УВД. Я вопросительно посмотрел на Дерябина.
– Он сам скажет, что найдет нужным.
В назначенное время я был возле кабинета заместителя начальника Управления. Никакой приемной. Я не очень уверенно постучал. Ждать не пришлось. Александр Федорович работал с бумагой. Когда я вошел в кабинет, он закрыл папку, в которой она лежала, и положил папку в сейф. Потом сел за приставной стол напротив посетителя. Поинтересовался делом. Я подивился глубине его вопросов. Поинтересовался, что я надеюсь получить от оперативного обеспечения. В целом одобрил, кое-что прокомментировал. Затем сказал:
– Сейчас я дам вам уникального человека. Будет работать с вами до того, пока не вынесут приговор. Станете помещать в КПЗ, позаботьтесь, чтобы их в камере было трое. Меньше – подозрительно, больше – будет мешать работе. Только смотрите, не пейте с ним водки.
Затем мне дали адрес и назвали время встречи.
– Адрес не записывать. Перхуров доложил, что вы несколько рассеянны.
– Простите, я могу задать вопрос? О том, что меня надо предостерегать против питья водки с информатором вам тоже сообщил заместитель начальника отдела?
– Задать-то вопрос вы можете… Впрочем, я вам отвечу. Обязанность начальника – знать своих людей. Перхуров докладывал мне как куратору вашего отдела, что водки вы пока вообще не пьете. А пьете, еще понемногу, правда, коньяк и порядочно пива.
Я вышел и посмотрел на часы. Весь прием у полковника Плетнева занял пятнадцать минут.
Так началось мое приобщение к ОРД. Получилось, что основам и нюансам работы по низу меня учил информатор. Он – обозначим его Н. – был действительно уникальным человеком. Меня несколько смущала лишь его нескрываемая ненависть к разрабатываемым расхитителям. Я посчитал некорректным поинтересоваться причинами этого и, может быть, зря. Наши пути пересекались с Н. еще несколько раз, и каждый раз он работал очень эффективно. Именно с тех пор я стал думать, что ОРД – это искусство, искусство общения с людьми.
Позднее я узнал и о причинах, почему этот человек оказался на связи у заместителя начальника управления по оперативной работе. Оперуполномоченный, у которого Н. был на связи первоначально, пришел к Плетневу и сказал, что он не может справиться с Н., а терять такого информатора было бы бесхозяйственно.
О трагической дальнейшей судьбе этого человека я узнал уже позднее, вернувшись после пребывания в адъюнктуре на Сахалин уже в другом качестве.
Дело, в связи с производством по которому я познакомился с Н., было вторым в моей следовательской карьере. Оно было достаточно сложным, а обвинение в хищении социалистической собственности весьма тяжким. Кажется, за него я даже получил стандартную премию в триста рублей.
Первое же дело по фабуле и доказыванию было гораздо проще. Для меня оно стало сложным в другом плане. Я не был уверен, что обвиняемого надобно арестовывать. А между тем существовала практика: по каждому обвиняемому составлять постановление о заключении под стражу и идти за санкцией. А дальше, как скажет прокурор. Так меня ориентировал и наставник. Однако я поступил иначе. Я позвонил в тюрьму едва мне знакомому тамошнему оперуполномоченному и попросил его на пару часов поместить меня в камеру. Тот усмехнулся, сказал: «Приезжай».
Тюрьма была еще японской постройки, не очень ухоженная. Опер велел оставить у него оружие, документы и повел меня по коридорам. Должен сказать, лязгающие за спиной, отгораживающие тебя от мира запоры не способствуют созданию хорошего настроения. И вот – камера. Меня впускают в нее, опер подмигивает – спасибо ему за это – и уходит. Запомнилась совсем мертвая тишина с обильной начинкой из очень далеких звуков. Опер вернулся не через два часа, как условились, а через час. Я не стал настаивать на продлении срока.
Тому обвиняемому, чье дело было у меня в производстве, в качестве меры пресечения избрал подписку о невыезде. Не тюрьму.
В заключение фрагмента о следственной работе мне хотелось бы сказать несколько слов обо всех офицерах, пришедших в органы внутренних дел после фронта. Тогда, в повседневном общении, больше бросались в глаза их индивидуальные черты. Сейчас – большое видится на расстоянии – вырисовывается их общая, групповая характеристика. Эти люди не могли себе представить, как можно прервать неоконченную работу только потому, что окончился рабочий день. Не очень твердое знание права восполнялось знанием жизни, неисчерпаемым здравым смыслом и великой трудоспособностью. Правда, с грамотностью и стилистикой у многих из них было плоховато.
Мне кажется, что именно отсюда «растут ноги» устоявшегося в быту нашего уголовного судопроизводства обычая – содержание записанных оперативными уполномоченными объяснений переписывать в протоколы допросов. В следователи брали тех, кто писал получше. Но только, спрашивается в задачнике, зачем это (тратить время, и не только свое, на переписывание объяснений в протоколы допросов) делать сейчас, при нынешнем образовательном уровне оперативников? Не становятся ли методы работы следователей, спрашиваю я себя, все более кабинетными?
И еще эти офицеры не умели отдыхать. Я перенял у них многое, чем сегодня дорожу. И отдыхать тоже не умею. Этому они меня не научили.
Личным примером они учили меня работать. Когда меня спрашивают, а журналисты это делают часто, каково мое хобби, я ответствую, что сейчас мое основное увлечение – это мои ученики.
Мое первое пребывание на следственной работе дало практическое, а затем и теоретическое приращение к развитию темы участия народного элемента в уголовном процессе – взаимодействия с УМИиП (учреждениями массовой информации и пропаганды). Чаще говорят о взаимодействии со средствами массовой информации. По-моему, это неточно.
Адъюнктура
Что меня смущало в следственной работе – так это отсутствие реальных возможностей разрешиться от бремени распирающих меня аналитических потребностей. Как я уже сказал, я не умею отдыхать. Но свободное время все же иногда бывало. Значительную часть его я тратил на то, чтобы побуждать, как написал потом, неопределенный круг лиц, обладающих информацией, полезной для производимого расследования, к самовыявлению. Иными словами, сотрудничал с местными газетами, писал в них, страшно сказать, фельетоны. Правда, не только фельетоны. Нередко это помогало. Я надеюсь, что Омская Академия МВД РФ переиздаст к моему 80-летию написанную в омский период и посвященную факторам активности населения в правоохранительной сфере одну из любимых моих книг – могут же у автора быть пристрастия! – «Привлечение населения к расследованию преступлений». Я, в частности, делюсь в ней опытом сотрудничества с журналистами.
Словом, я все больше приходил к выводу, что у меня, во-первых, не хватает нетрадиционных знаний для эффективной следственной работы и, во-вторых, мне необходимо квалифицированно проанализировать тот материал, который я накопил, служа обществу в качестве следователя, и рассказать коллегам о результатах такого анализа. Выход из создавшегося положения подсказал приказ Министра, объявивший прием в адъюнктуру Высшей школы МВД СССР (после серии преобразований сейчас это Академия управления МВД РФ).
Следственная работа привела меня к убеждению, что научно-исследовательскую работу надо совмещать не с преподавательской, а с практической. С этой идеей в 1961 году я поехал поступать в адъюнктуру. Идею эту разделяли далеко не все, но я все же добился своего и по окончании адъюнктуры вернулся на Сахалин уже на руководящую следственную работу. Кандидат наук в следственном отделе – боюсь, что в то время кое-кто смотрел на меня, как на экспонат кунсткамеры.
Научным руководителем мне назначили заведующего сектором Института прокуратуры профессора И. Д. Перлова, одного из самых продуктивных авторов в советской правовой науке. За исключением, может быть, М. С. Строговича и В. М. Чхиквадзе. Правда, тогда мы еще не знали о продуктивности некоторых современных авторов.
Илья Давидович был уверен в том, что говорил. «Значит так, – сказал он, встретившись со мной, – будем писать следующую тему…» – «Простите, Илья Давидович, но у меня есть не только соображения по теме. Я привез сто пятьдесят страниц текста, который, надеялся, прочтет научный руководитель при обсуждении диссертационной проблемы». Словом, я писал диссертацию по своей теме. Илья Давидович даже сказал как-то: «Сочинять диссертацию – это ваше дело. Мое – организовать защиту».
Защита проходила с приключениями. В то время кандидатов наук в системе органов внутренних дел было немного, так что все авторефераты проходили через письменный стол министра. Я не могу утверждать, что исключений не было. Мой, во всяком случае, там побывал. Министру не понравилось, что я сравнил часть населения страны с афинскими аристократами, которые скорее позволили бы арестовать себя рабу, чем пошли бы служить в жандармерию. Министр вызвал к себе начальника кафедры, при которой я проходил адъюнктскую подготовку – С. В. Бородина и научного руководителя (меня почему-то не вызвали, может, потому, что уже не было в Москве). Министр, при котором находилось два его заместителя, пообещал собеседникам, что, если мы не согласимся отозвать автореферат и отложить защиту, он пришлет на заседание диссертационного совета двух своих заместителей и они покажут диссертанту «кузькину мать».
Таким образом, у меня по одной кандидатской диссертации – два автореферата. Сам проверял в библиотеке им. Салтыкова-Щедрина.
Вернувшись на Сахалин, я узнал о трагической судьбе Н. Он тяжело и надолго заболел. В больнице его навещали немногие. Среди них тот оперуполномоченный, у которого он был на связи вначале. После его смерти родственники отказались взять тело. Скромно похоронили Н. сотрудники УВД.
Генерал и четыре хулигана: появление в системе МВД третьего вуза«На материк, на материк идет последний караван». Я приехал защищаться, как оказалось, в буквальном смысле этого слова уже с Острова. Совсем не нервничал. Может быть, зря. Министровы слова в ведомственном совете, в котором, кроме ученых, достаточно чиновников, могли аукнуться. Дискуссия была горячей, но доброжелательной. А слова действительно аукнулись – при голосовании. Четверо из отмолчавшихся в дискуссии проголосовали против. Я не расстроился. Тем более, что это не сказалось на принятии решения: тот совет был велик. А я, к слову, и не люблю голосований «на ноль». Да и ВАК диссертация прошла, помнится, неожиданно быстро. Тронули неформальные поздравления двух сторонних для МВД членов совета. Эти поздравления последовали до объявления результатов голосования.
Когда же результаты были объявлены, присутствовавший на защите начальник Управления учебных заведений МВД генерал Н. Н. Бокарев вместе с поздравлениями пригласил меня на следующее утро появиться у него. Я появился, уже проинформированный, что УУЗ прорабатывает вопрос о создании в Омске третьего в стране юридического вуза в системе МВД.
Генерал начал с того, что это не по-государственному держать кандидата наук на моей теперешней должности. Я вообще-то не хотел уезжать с Сахалина, я считал, мне еще пару лет надо было бы там поработать, и попытался объяснить это начальству. Однако генерал хитрый был. Он предложил мне командировку в Омск: посмотрите, дескать, город, вы ведь в нем никогда не бывали, познакомьтесь с начальником школы. Ну, я и согласился.
А в Омске меня встречают уже собранные в стенах будущей школы закадычные друзья по адъюнктуре: А. И. Марцев, В. П. Бахин, Д. Д. Максаров. Словом, создали мы вместе с генералом И. Р. Алексеевым, отличным человеком и опытнейшим руководителем, ей-богу, совсем неплохой вуз. Но мне не хочется рассказывать об этом этапном для меня периоде своей жизни скороговоркой. Может, напишу когда-нибудь книгу «Юристы, которых я знал». В ней будет рассказано и о том, как мы работали по 25 часов в сутки, и о том, как будущий Заслуженный деятель науки проиграл мне в шахматы свою шевелюру, а от сострижения ее увиливал. Тогда я привел его в парикмахерскую, пошел к мастеру первым и состриг свою шевелюру. Другу не оставалось делать ничего другого, и он тоже уныло поплелся к своей «мастерице». Очень хочется написать такую книгу. Я, собственно, начал писать ее несколько лет назад и продвинулся достаточно далеко. Однако, болезнь века – компьютерный вирус.
В Омске я прошел практически всю лестницу преподавательских должностей: и. о. доцента – начальник кафедры – заместитель начальника школы по учебной и научной работе.
Снова начальник кафедрыВ 1974 году я развелся с женой. Партийные органы в то время бдительно следили за моральным обликом руководителей, и мне пришлось уехать из Омска.
Бывший в то время заместителем начальника только что созданной Горьковской высшей школы по учебной работе и фактическим организатором ее создания и становления К. Е. Игошев избавил меня от необходимости ходить по кабинетам УУЗ, где начальником был уже не хорошо знавший меня генерал Бокарев, а генерал Черненко. Да, да – брат секретаря ЦК КПСС. Константин Еремеевич сам согласовал и решил все вопросы, связанные с моим переходом.
В Горький вслед за мной потянулись из Омска ученики. Первым из них назову А. Н. Подрядова. По таланту из моих учеников он должен был стать первым доктором наук. Уже в Горьком он, играючи, защитил кандидатскую диссертацию. Уже готова была и обсуждалась рукопись докторской, когда он трагически погиб в Риге. Анатолий Николаевич отыскал и привел ко мне выпускника ОВШМ С. П. Гришина, пребывавшего в следователях в г. Дзержинске Горьковской области. Сейчас Сергей Петрович – первый проректор Нижегородской правовой академии.
Перераспределился из адъюнктуры Академии МВД СССР направленный туда из Омска еще при мне энергичнейший В. В. Черников. Сейчас он начальник Главного правового управления МВД РФ. Не перепутать бы наименование управления.
Я занял должность начальника не существовавшей еще кафедры уголовного процесса и криминологии и сам ее организовывал. Я всегда полагал, что в основе руководства кафедрой лежит принцип «делай, как я». Хочется надеяться, что мой преемник и ученик – доктор юридических наук профессор М. П. Поляков, который был у меня и слушателем, и адъюнктом, и докторантом, придерживается той же позиции.
В Горьком я в 1981 году написал и докторскую диссертацию «Взаимодействие органов внутренних дел с населением». Пожалуй, это наименее известное мое сочинение. Оно – закрытое. Из-за анализируемых мною кадровых приказов. Они сплошь секретные. Хоть я и пытался при защите иронизировать, заявляя, что не знаю, как можно секретно взаимодействовать с населением, факт остается фактом.
Как и было положено в то время, основные выводы и рекомендации, содержащиеся в диссертационном сочинении, я направил в заинтересованные главки: штаб, БХСС и управление кадров. Не ведаю, прочитал ли их кто-нибудь там. Во всяком случае, никакого уведомления от адресатов я не получил. Между тем, убежден в этом, негативные последствия несоблюдения только одной из содержащихся там рекомендаций видны сегодня невооруженным глазом. Имеется в виду катастрофическое ухудшение качественного состава органов внутренних дел. Я пытался предостеречь против опасного увеличения штатной численности органов внутренних дел. Решение об увеличении штатной численности не может быть принято только на основании действительной или мнимой (желание начальства иметь побольше подчиненных неистребимо) потребности системы (подразделения, органа, министерства в целом). Должны быть учитываемы при принятии такого решения еще два необходимых фактора: 1) наличие в среде функционирования соответствующего количества рекрутов с требуемыми личностными качествами и ее возможности их выделить; 2) способность органов внутренних дел выдержать конкуренцию со стороны других кадропотребляющих систем и удержать от ухода своих сотрудников. Обязан сказать, что в современных условиях указанные факторы стали еще более значимы.
Специальность, по которой написана диссертация, – управление в социальных и экономических системах (юридические науки). Вначале я структурировал изложение по управленческому циклу: собирание информации и инициирование ее поступления – обработка и хранение информации – принятие решения – контроль исполнения решения – корригирование решения и процесса его исполнения. При обсуждении диссертации на объединенном заседании кафедр она получила добро на защиту, а я – несколько замечаний, прореагировать на которые можно было за неделю.
Однако я представил работу к защите почти через год. Дело в том, что я переписал работу практически заново. Мне показалось, что управленческий цикл для моей темы дает недостаточно исследовательских возможностей. Я структурировал всю массу охватываемых проблемой ситуаций по трем субстратам, которыми всякая открытая система (органы внутренних дел) обменивается с социальной средой их функционирования (население, общественное мнение во всех его разновидностях, общественное настроение). Это следующие три субстрата: информация, энергия (взаимодействие поведений) и материя (обмен людьми).
Мне лично эта работа дала очень много, особенно в познании инструментальной ценности системного подхода. Однако я не учел важного обстоятельства: работа стала много сложнее для понимания коллегами. Мой друг и официальный оппонент по диссертации острил в этой связи: «Твою диссертацию понимают только трое. Наверное, ты. Немного я. И кто-то третий, еще не установленный».
Сейчас такой специальности нет. Ее паллиатив – организация правоохранительной деятельности в специальности 12.00.11. Вот ведь любопытно получается: Академия управления появилась, а специальность «управление» исчезла.
Только сейчас, завершая эти автобиографические заметки, я понял, как глубоко сидят во мне исследования, которые когда-то провел. Значит, пора заканчивать воспоминания. С некоторыми мыслями старого профессора, надеюсь, не слишком тривиальными, читатель сможет ознакомиться в сборнике. Входящие в него работы не выправлены в угоду времени или лицам, они воспроизведены в том самом виде, в котором в свое время были написаны.
Заслуженный деятель науки России Валентин ТоминК вопросу о понятии принципа советского уголовного процесса (1965 год)
Участие трудящихся в борьбе с преступностью приобрело в последние годы столь всепроникающий характер, что это не может не сказаться на конструировании системы принципов советского уголовного процесса.
Дело, конечно, не только и даже не столько в том, чтобы записать еще один принцип в ряду других и этим ограничиться. Всякий принцип, будучи выведен из основополагающих указаний партии, из общенародного правосознания, из законодательства и практической деятельности государственных органов, начинает оказывать на все это, а особенно на новое законодательство и общую направленность практической деятельности, обратное воздействие. После того как принципы сформулированы, получили общее признание и широкое распространение, каждый работник как в области теории процесса, так и практики получает возможность контролировать правильность общего направления своей деятельности, примеряя каждую процессуальную норму, каждое толкование ее к принципам процесса. И в этом громадное практическое значение всех вообще принципов, и в частности принципов советского уголовного процесса. Именно поэтому мы считаем весьма своевременным поставить вопрос о влиянии на систему принципов советского уголовного процесса того обстоятельства, что Программа КПСС вслед за предшествующими партийными документами поставила в порядок дня вопрос о самом широком участии трудящихся в борьбе с преступностью.
Хотелось бы также высказать несколько общих соображений, относящихся к понятию принципов советского уголовного процесса и к конструированию их системы. Мы лишены возможности дать подробный анализ взглядов тех советских процессуалистов, с которыми мы полемизируем, и остановимся лишь на пунктах расхождения. Аргументация в некоторых местах будет носить вынужденно схематический характер.
Если абстрагироваться от чисто терминологических различий, то все советские процессуалисты понимают под принципами советского уголовного процесса основные руководящие идеи, «которые определяют весь строй и характер процесса, всю деятельность суда, органов расследования и прокуратуры»[3]. Однако затем начинаются расхождения. Большинство авторов считают, что принципами советского уголовного процесса являются только такие идеи, которые прямо сформулированы в норме закона[4]. Наиболее рельефно эту позицию выразил М. А. Чельцов, высказавший мысль о необходимости «разработать вопрос о системе принципов в точном соответствии с текстом Основ, без примысливания иных принципов, не записанных в этом законе»[5].
Н. Н. Полянский не предъявлял к принципу обязательного требования быть записанным в законе[6].
И. Д. Перлов допускает, что принцип, вызванный к жизни развитием социалистического процесса, некоторое время может быть не сформулирован в законе.
Нам представляется, что принципы советского уголовного процесса появляются еще до того, как они формулируются законодателем. Эти принципы проявляются в трудах классиков марксизма-ленинизма, в программных документах Коммунистической партии и коммунистическом мировоззрении, в частности в коммунистическом правосознании. Эти принципы обобщения и конкретизации, они модифицируются, остается неизменной лишь их сущность.
С победой социалистической революции появляется социалистическое право. Отдельные принципы сразу же прямо формулируются в законе, другие реализуются в конкретных процессуальных институтах, проявляются в конкретных процессуальных нормах. Хотя общей формулировки этих последних закон не дает, они не перестают быть принципами соответствующей отрасли права или всего права в целом.
Таким образом, принципы – это элементы мировоззрения.