Победный день

Глава первая

Это была обычная экскурсия. Ну, насколько могла показаться обычной поездка детдомовских детей на экскурсию в Петергоф. На дворе стояли девяностые годы, отчего радости у простых сирот не было никакой. Хотя какие радости у детей постсоветской эпохи? Родившийся в восемьдесят втором году Гриша родителей не знал, всю жизнь он провел в детских домах, видел и тёплое к себе отношение, и холодное, особенно в последние годы. Хорошо понимая, что у него никого нет, мальчик тем не менее не озверел окончательно, находя в себе силы помогать тем, кто слабее. Таким, как Маша.

У Маши все было очень непросто. Поначалу Гриша даже не представлял себе, что происходит с белокурой синеглазой девочкой, так часто плакавшей. Была она очень красива, из-за чего обращала на себя внимание старших ребят, ибо порядки в их детском доме казались скорее волчьими. Но быстро уяснив, что пацан вполне способен не только настучать, но и воткнуть нож в печень, девочку трогать перестали. Гриша понимал, что это временно, но хоть небольшая отсрочка уже представлялась чем-то очень важным. Надолго он не загадывал.

Казалось, замкнутость Маши не пересилить, так и будет молчать и тихо плакать, но однажды… Однажды Гриша подслушал плач девочки. И вот услышанное заставило его просто замереть, потому что получалось, что ее предали самые близкие люди.

Маша родилась на исходе зимы восемьдесят второго года в семье рабочих. Мама работала на ткацкой фабрике, папа на заводе, куда часто брал с собой маленькую Машеньку, привыкшую к виду станков и деталей. Лет до семи девочка считала себя самой счастливой на свете – папа даже однажды с ней вместе деталь точил! Но вот потом… Мама начала ругаться с папой, а он начал пить водку и драться. Маша узнала, что такое «ремень» и что бывает, если лезть к пьяному папе.

Прошло совсем немного времени, и мама… ушла.

– Ты остаешься с папой, – сказала ей тогда мама. – Боря против чужих детей, а мне надо строить свою жизнь.

Тогда Маша не поняла, о чем мамочка говорит, но, когда та не вернулась и через неделю, девочка спросила папу. Почему мужчина решил, что виновата дочь, – кто знает, но избил он её тогда сильно. Спустя почти месяц забрал ее из школы и отдал какой-то тёте. Маша не понимала, почему должна оставаться с тётей и не может поехать домой, она плакала, просилась, за что получила несколько раз по лицу. А потом узнала – папочка сдал её в детский дом, отказавшись от неё. Девочка, которую бросила мама и предал папа, никак не могла найти в себе силы поверить в произошедшее, отчего много плакала.

Этот мальчик, Гриша, часто сквернословил, но оказывался рядом каждый раз, когда Маше хотели сделать больно или… стыдно. Не сразу, но девочка поняла, что он защищает её, вот только почему… Девочки объяснили ей, зачем мальчики защищают девочек и… Маша смирилась. Жить ей всё равно уже было незачем, а подобных объяснений она просто не поняла.

– Завтра мы отправляемся на экскурсию, – объявила Вера Матвеевна, их воспитательница. – Выглядеть прилично. Кто будет хулиганить – пожалеет.

Она знала, о чём говорила, – попасть в кабинет к воспитательнице было делом очень страшным. Они и словами могла довести до истерики, но словами женщина никогда не ограничивалась, придумывая унизительные и, что скрывать, болезненные наказания, поэтому боялись её даже хулиганы. Рано или поздно такие методы воспитания могли закончиться для Веры Матвеевны плохо, но женщина совсем об этом не думала, упиваясь своею властью над детьми.

– Тебе помочь? – услышала девочка голос Гриши, но только покачала головой. Помогать просто не с чем – со своими волосами, по какой-то причине не остриженными накоротко, Маша справлялась сама, а платье и так было в порядке.

– Спасибо… – прошептала она, заметив взгляд мальчика, брошенный на кого-то. Осознавать себя под защитой было как-то тепло, пусть потом придётся расплачиваться, но это будет точно не сейчас.

Гриша о своём везении знал. С детства ему везло – не попасться милиции, когда воровал, не привлечь внимания, когда порезал старшего мальчика, ну и по мелочи ещё, конечно. Он, что и говорить, озверел, но не так, как старшие. Связываться с ним не хотели, тоже отмечая, что Григорий как-то проскакивает сквозь все устроенные ему ловушки.

В детдоме кормили не так чтобы очень сытно, поэтому старшие заботились о младших, особенно о малышах. Это было, несмотря на всеобщее озверение, нормой. Но Гриша подкармливал ещё и Машу, очень уж худенькой она казалась. Они все не могли похвастаться большим весом, потому прятать хлеб считалось тоже нормой.

На следующее утро, придирчиво проверив внешний вид, чуть ли не задирая при этом юбки, поджавшая губы воспитательница загнала всех в старенький «ЛАЗ», который спустя долгую минуту после закрывания единственной своей двери, с рыком завёлся. По салону потёк сизый дымок выхлопных газов, заставляя закашливаться. Затем автобус со страшным скрежетом двинулся с места. Он ехал, поскрипывая сочленениями, будто желая развалиться на каждой кочке.

Гриша сидел у окна, глядя на жизнь города, в который они въезжали. Он чувствовал себя чужим здесь, никому не нужным, брошенным. Ведь так и есть на самом деле – если мамы и папы никогда не было, значит, его бросили. Впрочем, с этим мальчик давно уже смирился. Смысла в его жизни не было… Вот разве что Машку защитить…

Автобус остановился на какой-то площади, их принялись выгонять из него, что означало – экскурсия началась. Теперь нужно пару часов изображать внимание, чтобы не злить надзирательницу, как все называли Веру Матвеевну.

Подстраховав на выходе Машку, Гриша пошел вслед за всеми, внимательно оглядываясь вокруг. В воровстве он ничего противоестественного не видел, потому что ничто из украденного не тратил на себя, а ради улыбки малышей, получивших конфету, рисковать, по его мнению, стоило.

Маша шла спокойно, стараясь далеко от Гриши не отходить, чтобы не оказаться в беде. Несмотря на то, что ей уже тринадцать, как и ему, но выглядела девочка более младшей, что её пока и защищало. Сейчас им предстоял поход в музей, совершенно не интересовавший не самую сытую девочку, но заначенный с завтрака кусок хлеба надо было растянуть максимально, и она старалась не думать о еде.

Сунувший ей в руку конфету Гриша умудрился сделать это совсем незаметно. Маша просто поразилась – откуда она у него? Мысль о том, что конфету или деньги на неё можно украсть, в Машиной голове не задержалась. Девочка шла за всеми не слушая, о чём ей говорят, и понимала, что хотела бы оказаться подальше от этой страны, там, где, по слухам, рай земной – в Америке или Европе. Однако Маша отлично понимала отсутствие шансов на исполнение мечты, поэтому только вздыхала, рассасывая карамельку – первую свою сладость за очень долгое время.

После экскурсии они вышли на ту же улицу. Им дали возможность постоять на улице, пока экскурсовод – дородная сытая тётка – рассказывала о каких-то архитектурных стилях. Вокруг витали вкусные запахи сдобы и даже, кажется, шоколада, отчего Маше хотелось плакать – это была пытка, просто страшная пытка для ничуть не насытившейся конфетой девочки. Но люди вокруг равнодушно проходили мимо, не глядя на одинаково одетых детей.

Вдруг Маша вздрогнула, прикипая глазами к женщине, одетой в шубу, несмотря на летнюю погоду. Красивая чёрная машина с затонированными стеклами выпустила эту женщину, заставив девочку вскрикнуть. Широко раскрытыми глазами Маша наблюдала за тем, как бросившая её женщина жеманничала с каким-то шкафообразным дядей, облачённым в красный пиджак. Цвет брюк его и рубашки девочка даже не заметила, понимая теперь, куда делась мама.

– Мама! – вскрикнула Маша, рванувшись было к ней, но Гриша остановил девочку, понимая, что если это даже и «мама», то вряд ли ей нужна дочь.

Женщина равнодушно посмотрела на детей и отвернулась, а Маша просто расплакалась. Гриша, не очень понимая, что делает, развернул девочку к себе, прижимая к детдомовской курточке, а сам смотрел на «хозяев жизни», запоминая. Мальчик не знал, что «муж» мамы девочки тоже услышал этот крик, приказав своим «браткам» разузнать о ребёнке. Борис был бандитом, однако подлецом себя не считал, а вот его «жена» – девка красивая, но глупая, как оказалось, поступила, по его собственному выражению, «не по понятиям».

– Тише, тише… – успокаивал Гриша Машу. – Не дай бог надзирательница услышит, чекистка недобитая…

– Гриша, но это же мама… Это мама! А я… А она… – девочка всё не могла успокоиться. Одно дело – слышать от папы, что мама бросила, и совсем другое – вот так, в лицо.

Наконец девочку удалось успокоить. Она ещё всхлипывала, но уже вполне смогла найти дорогу к автобусу и забраться внутрь. Гришка просто представил себя на месте девочки, понимая, что такие новости и его могли вполне просто размочалить. Но, на своё счастье, как выглядели его родители, мальчик не знал, очень этому факту сейчас радуясь.

Усадив Машку к окну, Гриша уселся рядом с ней, взяв не возражавшую девочку за руку. А Маша будто была не здесь – перед её глазами стояла мама, брезгливо смотревшая на девочку. Выдержать это оказалось просто невозможным. Маше казалось, будто что-то трещит в самой её голове, грозя погрести её саму под осколками.

– Сейчас у нас будет экскурсия по Петергофу, – заявила «надзирательница». – Затем обед. Вас, выродков, решили угостить. Только попробуйте вести себя как свиньи!

– Раньше хотя бы не обзывались… – вздохнул Гриша, которому доселе везло с детскими домами, и только здесь он узнал, как это выглядит – когда ты совсем никому не нужен. – Хотя и били, конечно…

– Здесь не так сильно, как… папа… – прошептала Машенька, гостеприимства Веры Матвеевны уже отведавшая. – Просто почему-то намного страшнее.

– Сбежать бы… – протянул Гришка, отлично понимая, что это не вариант, потому что первый же встречный постарается сдать их в милицию, а там – детприёмник и позорное возвращение. А вот по возвращении он точно пожалеет, что не сдох.

Экскурсия оказалась долгой, но мальчика не трогали ни величественные фонтаны, ни красивые дворцы. Он знал, что далёк от этого, думая лишь об обещанном обеде и… и всё. Проживающему жизнь от рассвета до заката красоты дворцов до лампочки. Почему так – кто знает, но так он чувствовал. Экскурсоводу же, судя по всему, было совершенно наплевать – слушают её или нет. Сытая толстая тётка тарабанила как заведённая, сыпля пригоршнями непонятные слова.

Наконец пытка закончилась. Детей парами, под присмотром жёстко одёргивавшей их надзирательницы, отвели в какую-то столовую. Что это за столовая, мало кого интересовало. Важны были только вкусные запахи. Моментально исчезли со столов серый хлеб и наваристый борщ. А на второе – настоящее мясо. Мало, но хоть сколько. Хлеб, приносимый удивлёнными поварихами, в мгновение ока исчезал со столов, прячась в карманах детей. Хорошо знавших, что такое ложиться спать на голодный желудок.

Кажется, кто-то что-то понял, потому что после обеда каждому выдали по две конфеты. Глядя на то, как ребята прячут конфеты в карманы, организаторы обеда только вздыхали. Особенно одна очень пожилая женщина вздыхала. Не выдержав, она подошла к каждому, суя в руку пряник. Еще и извинялась, что ничего другого нет. Но ей говорили «спасибо» с таким выражением на лице, что женщина просто расплакалась. Потом уже она обратилась к городу. Так же в далёком году Ольга Берггольц обращалась к ленинградцам, вот и женщина, пережившая Блокаду1, обратилась к ленинградцам. Но это было потом.

А пока более-менее сытые и оттого робко улыбавшиеся мальчики и девочки рассаживались по жёстким креслам автобуса, чтобы отправиться «домой», хотя кто-то называл детский дом концлагерем. Возможно, он был не так уж и неправ?

Автобус катился по дороге, когда неожиданно налетел ливень, сделав вечер практически совершенно непроглядным. Машке вдруг стало страшно, отчего она, почти не осознавая этого, вцепилась в Гришку. Думая, что девочке холодно, мальчик обнял её, стараясь согреть. В этот самый момент всё и произошло – что-то протяжно загудело, потом яростно заскрипело, от удара разбилось стекло, у которого сидели двое, и их выкинуло наружу. Гриша успел увидеть огненный шар там, где был автобус, и услышать обречённый крик, а потом его кинуло куда-то, пару раз чувствительно приложив о землю. Стало почему-то слишком громко, мальчик пытался что-то сделать, но… Как-то очень отчаянно завизжала Машка.

Глава вторая

Земля взлетала вокруг, разбрасывая камни, казалось, Гришка с Машкой находятся в эпицентре вулкана. Или Гриша что-то вспомнил, или же какой-то инстинкт проснулся у мальчика, но, ухватив визжавшую Машу за руку, он пополз в сторону то ли оврага, то ли просто ямы. Маша не сопротивлялась, ибо переход от автобуса к такому вот оказался для неё слишком резким… Свист, громкие взрывы, будто подбрасывавшие их вверх, подсвеченные чем-то, встающие кусты земли, как будто началась война.

– Маша! Маша! Ползи за мной! – крикнул мальчик, пытаясь утащить её. Тут вдруг рвануло совсем близко, и наступила ночь – будто выключили свет.

Взрывом легко контуженных детей сбросило в воронку, поэтому их не заметили солдаты, ну и не задело при следующем обстреле. Контузия оказалась лёгкой, но, наложившись на уже испытанное, просто отключила сознание двоих детей. В следующий раз Гриша открыл глаза, когда вокруг было тихо. Нет, не совершенно – вдали что-то глухо бухало, слышны были взрывы, треск чего-то… Подняв голову, мальчик увидел, что девочка не подаёт признаков жизни, и попытался её «разбудить», до ужаса боясь того, что она умерла. Несмотря на то, что Гришка озверел в детском доме, он совсем не хотел оставаться в одиночестве.

– Не тряси меня, – попросила пришедшая в себя Маша. – Я живая… Наверное.

– Я так испугался за тебя, – признался Гриша, облегчённо выдохнув. – Вставай, нам надо к людям, я думаю…

– Сам-то в это веришь? – ответила ему девочка. – Люди ментам сдадут, никому не будет интересно, что мы не бежали…

– Значит, не скажем, кто мы, – решил мальчик. Голова гудела, отчего соображала плохо. – Если поймают, говорим, что немые!

Его фраза Машу рассмешила. Она сначала захихикала, затем рассмеялась, а потом неожиданно для Гриши расплакалась. Переход был мгновенным, отчего мальчик кинулся к девочке, стараясь её успокоить. Заметив, что вокруг, похоже, день, Гриша пытался сообразить, что происходит.

– Как ты? Болит что? Поранилась? – начал расспрашивать Гриша, но Маша была уже просто в истерике. Тогда мальчик сделал то, что делали родители других детей в школе – неловко обнял девочку, от этого вроде бы начавшую успокаиваться.

– Мы чуть не сдохли… мама… никто не любит… как будто… – прорывающиеся сквозь рыдания слова Гриша не очень понимал, но продолжал обнимать Машу. Только сейчас Гриша почувствовал, что вокруг холодно, просто жуть как холодно. То есть совершенно не по-июльски – хотя в Питере погода была капризной, но не настолько же!

– Вставай, надо двигаться, чтобы не замёрзнуть! – прикрикнул он на девочку, от такого широко раскрывшую глаза. – Если замёрзнем, то заболеем!

– Да кому я нужна! – воскликнула Маша, уставшая от всего, что произошло, но мальчик просто тащил её за собой, заставляя вылезать из ямы, а потом куда-то идти.

Это Гриша знал очень хорошо – если заболеть, то сбежать не сумеешь. Попадаться им нельзя, Машка права – никого интересовать, что они не сбежали, не будет. Почему-то мальчик и не подумал об оставшихся в автобусе. Ему было просто всё равно.

Рассмотрев дым на горизонте, Гриша потащил девочку за собой почти волоком. Вскоре они прошли мимо разрушенных домов… дело действительно пахло войной, как в старых фильмах, которые показывали ещё когда Союз существовал. Мальчик сам не понимал, куда они идут, но не останавливался. Ему казалось, что если остановиться, то дальше идти будет невозможно. Город был Гриша незнаком и чем-то знаком одновременно. Редкие прохожие косились на них обоих, но не подходили. В своих детдомовских куртках грязно-серого цвета они почти ничем не отличались от окружающих.

Внезапно сверху и вокруг что-то завыло, люди куда-то побежали. Гриша решил бежать за ними: возможно, прохожие знают лучше? На улице всё выло, заунывно, страшно… Послышался громкий голос, спокойно проговаривавший какую-то фразу, но мальчик её сначала не понял, а вот потом внутри него всё похолодело.

– Граждане, воздушная тревога! – громкий голос пугал страшнее сирены.

Люди бежали, видимо, чтобы спрятаться, поэтому Гриша с Машей на прицепе побежал за ними что было мочи. Девочка на окружающую действительность не реагировала, так её шокировало увиденное. Сирены всё выли, люди бежали. Домчав до большой белой надписи «Бомбоубежище», мальчик понял – им туда. Нельзя сказать, что он что-то вынес из фильмов, виденных в детстве, ведь происходившее вокруг, с его точки зрения, представлялось совершенно невозможным.

За недлинной лестницей открылось просторное помещение, заполненное мужчинами и женщинами и больше всего напоминавшее подвал. По сравнению с улицей здесь было тепло, поэтому Гриша забрался с девочкой в самый тёмный уголок, помогая ей устроиться поудобнее. Совершенно шокированная Маша совсем не реагировала на внешние раздражители, а это было опасно. В голове мальчика смешались старые фильмы, рассказы о военном времени и о том, что тогда делали с людьми, «легенды» постсоветских лет, отчего ему стало просто страшно.

– Маша, – шёпотом на ухо девочке проговорил мальчик. – Нужно молчать, что бы ни случилось, потому что здесь могут плохо к нам отнестись, а перед взрослыми мы беззащитны. Очень похоже, что началась война, а менты в войну, кажется, и расстрелять могли.

– Наши-то точно, – вздохнула Маша, в добрых милиционеров не верившая. Раньше они были добрыми, а теперь все озверели, поэтому попадать к ним в лапы не хотелось. – Будем молчать, только надо или тихо говорить, или как-то показывать…

– Тогда давай договоримся о сигналах, – произнёс Гриша, предложив сразу же свои, подсмотренные в школе у других мальчишек, игравших в войну. С детдомовцами-то никто играть не хотел, их, скорее, опасались.

Наверху что-то громко бухало, с потолка сыпалась пыль, двое детей никому интересны не были. Одежда их уже стала пропыленной и грязной, потому что в процессе и Маша, и Гриша пару раз падали в грязь, на что школьная форма, в которую их обрядили для экскурсии, рассчитана не была. Да и не так сильно она изменилась, впрочем, этого молодые люди ещё не знали.

– Согласна, – кивнула девочка, повторив сигналы, дабы убедиться, что запомнила их. Сложного ничего здесь нет, а жить хотелось, потому что… Что с ней может сделать мужчина, девочке уже объяснили, и если на Гришку она была в целом согласна, раз выхода всё равно нет, то на кого-то другого – нет.

– С едой у нас грустно, – произнёс Гришка, доставая из кармана заначенный хлеб. – Хочешь конфету?

– Ты же для младших… – не поняла Машка.

– Если уже война, то до младших мы не доберёмся, – объяснил мальчик, протягивая конфету, принятую с благодарностью. Ломаться девочка не стала, а вот хлеб не взяла.

– Не сейчас, – произнесла Маша, понимая, что это их единственная еда. – Когда совсем невмоготу станет, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулся Гриша, осторожно погладив её, что было воспринято благосклонно. – Ты отдохни, я посторожу.

Насколько получилось, удобно расположив куртки, он уложил Машу, и через минуту утомлённая девочка уже сладко спала. Когда дали отбой, расходившиеся люди детей не заметили, потому никто Машку не побеспокоил. Её разбудил холод. Открыв глаза, девочка некоторое время с непониманием во взгляде смотрела на Гришу. Мальчик встряхнулся, помогая Маше встать и одеться. Холодно, конечно, жутко, по его ощущениям, но не так, как зимой.

– Надо найти место, где мы сможем заночевать, – объяснил Гриша, не давая девочке останавливаться. Он хорошо помнил, что движение согревает. – Где будет хоть немного теплее, чем на улице, понимаешь?

– Х-хорошо, – согласилась совершенно растерявшаяся Маша, следуя за лидером.

Там, где Гриша, казалось, не задумывался, девочка чувствовала подступающую истерику, потому что не представляла себе, что делать дальше, но, кажется, это понимал мальчик. Расставаться с ним Маша ни за что не хотела, даже если он и возьмёт свою плату, хотя ей почему-то не верилось. Девочке вдруг показалось, что Гриша – как рыцарь из сказок и не будет ничего с ней насильно делать.

Этот дом чем-то привлек внимание Гриши, уже очень уставшего, потому что шли они к тому времени больше часа. Почему-то прохожие не обращали внимания на детей, а мальчик, увидев приоткрытую дверь, юркнул туда, утаскивая с собой и Машу. Поднявшись на второй или третий даже этаж, он заметил приоткрытую дверь в одну из квартир. Молниеносно приняв решение, Гриша завёл Машу внутрь. Замок звонко щёлкнул за спиной, давая ощущение какой-то безопасности.

Квартира навскидку была двухкомнатной. Валявшиеся повсюду вещи демонстрировали следы поспешных сборов, и это, по мнению Гриши, означало, что гостей можно не ждать. Увидев вполне новый диван, мальчик усадил на него Машку, а сам прошёлся по комнатам. Его уловом стали одеяла, наваленные друг на друга. Споро перетаскав их все к дивану, Гриша устало присел.

– Хлеба немного, но мы хорошо пообедали, – сообщил он, доставая кусочек из кармана. – Так что поужинай и давай ложиться.

– Гриша… – Маша решила разделить хлеб пополам. – Почему ты такой?

– Потому что так правильно, – что на него нашло, мальчик и сам не мог объяснить, но для него действительно так было правильно; только в детдоме это представлялось невозможным, там заботу считали слабостью.

Сил уже не было никаких, а еда – только кусочек хлеба, быстро съеденный обоими. Совершенно не думая ни о чём, подростки залезли под кучу одеял, засыпая. Но через некоторое время опять стало холодно, и Маша, робея от собственной наглости, позвала.

– Гриша, иди ко мне, – девочка не думала, о том, что может случиться, она спасалась от холода. – Вдвоём теплее.

– Хорошо, Маша, – кивнул мальчик, залезая к ней.

О том, что положено смущаться соседству с девочкой, Гриша просто не знал, поэтому обнял Машу, пытаясь согреть её. Ему тоже было холодно, а о том, что вместе теплее, мальчик знал из фильмов. Они уснули, и за всю ночь их никто не побеспокоил, что позволило хотя бы отдохнуть. Почему-то хозяева в квартиру так и не вернулись, но об этом уставшие дети узнали только утром.

***

Студёное утро отбивало всякое желание вылезать из-под одеяла, но проснувшийся первым Гриша отлично понимал, что есть «надо». Поняв, что началась война, такая же, как и полвека назад, он осознавал – они с Машей никому не нужны. Почему война неядерная, мальчик даже не подумал, он просто принимал реальность такой, какой она была. Поэтому, проснувшись, Гриша занялся осмотров шкафов, тумбочек и кроватей. Удача улыбнулась ему, позволив обнаружить зимние детские вещи, видимо, второпях позабытые. «Надо же, – подумал мальчик. – Опять повезло». Этические вопросы Гришу не интересовали, как и судьба хозяев квартиры.

Теперь надо было озаботиться едой. Тщательно обыскав квартиру, мальчик нашел две картофелины и немного муки и решил сварить суп. Благодаря детдому он умел многое, а тот факт, что в холод надо есть тёплое, мальчик запомнил ещё из школы, мысленно поблагодарив учительницу, рассказавшую об этом.

Плита была странной, больше напоминавшей какой-то очень старый агрегат, но разжечь её удалось. Очень пригодились рассказы ветеранов, приходивших в их детский дом, когда ещё существовал Союз. Вода из крана текла плохо, но текла, что позволило приступить к супу, чем Гриша и занялся. Он готовил немудрёную пищу, думая о Маше. Понимая, что теперь у него есть повод и смысл жить, мальчик улыбнулся. Именно забота о девочке давала ему смысл жизни сейчас, как ни дико это было осознавать. Одним своим существованием Машка дала Грише смысл и цель в жизни, что казалось ему очень важным. Особенно в их нынешней ситуации.

Процесс готовки думать не мешал, и мальчик анализировал. Они ехали в автобусе, потом что-то случилось, всё, видимо, начало взрываться. Могло ли это быть в результате войны? Подумав, Гриша понял – вполне. Но если так, то в автобусе больше никого не осталось, и их двоих не ищут, что было, по его мнению, хорошей новостью. Дальше… Они в городе, чем-то знакомом, кстати. Люди вокруг говорят по-русски, значит… Вот что это значит, мальчик не особо понимал. Впрочем, навык воровства у него есть, а он точно знал – если не наглеть, то внимание «смотрящих» на себя не обратишь. Значит, жить было, по идее, можно.

Тёплой воды ожидаемо не оказалось, а как зажигать висевшее над кранами устройство, Гришка не знал, и согрел воды для Машки в кастрюле, что было, по его мнению, вполне логично – девочка же. Убедившись в том, что всё готово, мальчик двинулся к вороху одеял.