Земля – павильон ожиданий

Ну, а если и были какие-то эпизодические происшествия, они как-то разрешались, – мы были там всё же не роботы, а живые люди. И все они были разные, в основном молодые и уже успевшие споткнуться там, откуда их и высылали на Трол. Венда любили и не бузили. А Рудольф чётко вписался в тот алгоритм, который был сформирован предшествующими ГОРами, вследствие чего система не пошла вразнос, как оно бывает в иных космических и удалённых колониях, когда один ГОР сменяет другого.

Я никогда не претендовал на роль его друга, хотя если быть честным до конца, вначале я хотел общения с ним не только служебного. Можно так сказать, что он игнорировал меня, а я отвечал ему тем же, а чтобы умышленно в силу неприязни мы избегали один другого – этого не было. Не знаю, почему многие так считали. Меня уже не впервые спрашивают о наших неприязненных отношениях. Не было ничего подобного. Напротив, Рудольф иногда и выручал меня, когда была в том необходимость. Он вообще был справедливым и надёжным, если что…

Рита, – Если что?

Апсений, – Да мало ли чего там происходило. Прожить столько лет в сложных условиях вдали от Родины невозможно без сплочённости, личной открытости, а у нас там в этом смысле всё было в порядке. Никто там не утратил своей человечности, никто не пошёл вразнос или кубарем под откос, что называется. И заслуга Рудольфа одна из основных, так я считаю.

Рита, – Что ты помнишь о Гелии – его жене? О её старых родителях Хагоре и Инэлии?

Арсений,– Чего мне помнить чужую жену? Если только сказать о том, что она была то, что называют блеск и ослепление. Это правда. Может, по мальчишеским ещё годам я тоже был влюблён в неё, как и многие у нас там, только я забыл об этом. А Инэлия не была старухой. Хагор – да, был больной старик, а Инэлия цветущая и молодая женщина. Всегда думал, что она старшая сестра Гелии, но Хагору зачем-то было надо всем внушать, что она его жена.

Рита,– Опиши мне её. Она ведь тебе нравилась? О ней мало кто способен рассказать внятно. Или почему-то не хотят?

Арсений, – Описать Инэлию не просто. Она могла пройти, проскользнуть мимо так, что человек даже того не замечал, – как невидимка какая. А могла ослепить внезапно и ввести в состояние потрясения. Если ты подумала, что я был в неё влюблён, то отнюдь не то определение. Она могла обжечь, но не как огонь, а как ледяной поток в очумелый зной. Она знала о своём воздействии на мужчин и боялась сама своего же воздействия, поэтому прятала себя в уродливые несуразные одеяния. Она не была самкой, но вызывала именно такого рода желание – просто хватать её, забывая обо всём. Не самое возвышенное отношение, знаешь ли. Она не поддавалась пристальному разглядыванию или изучению, быстро перемещаясь, убегая или откровенно прячась от любого пристального внимания. Казалась зыбкой и текучей, неуловимой какой-то. А если бы она вздумала остановиться, задержаться рядом, то тогда… Это было как удар между глаз, как невозможность сделать выдох после глубокого вдоха. Инопланетная русалка, одним словом. Недобрая и непонятная.

Предвижу твой вопрос, почему недобрая? А потому, что холодная, не дающая ни капли того, что принято называть женским обаянием, особой душевностью или убаюкивающим расслабляющим воздействием. Когда ей не надо, её и не заметишь, а когда ей придёт блажь поиграть с кем угодно, кто попался на пути, она прильнёт так, что не отклеишься. Опять же, если ты решила, что во мне проявилось некое недоброе чувство к Инэлии, это не так. Она заставляла думать о себе, внушала непристойные мечтания, осуществлять которые не собиралась. И я уверен, что она воздействовала так умышленно. Входила в бессознательные уровни человека, превращая психику намеченной жертвы в вихрь, в пылевой смерч, поскольку с нею было связано много скандалов. Она же просто блаженствовала, когда ей удавалось вовлечь в эти скандалы старого ревнивца мужа или телохранителя своего Хагора, не знаю, кем он был для неё.

По поводу того, что она была сестрой Гелии, это я сказал для понимания их с Хагором возрастного соотношения. Я же знал, что это было не так. Как-то я и сам едва не оказался вовлечён в подобный позорный расклад. Я едва не набросился на старика с кулаками, когда он оттащил от меня свою ундину-пиявку, как обзывал её Венд. Он-то был от неё как-то защищён. Всё же муж её дочери, и она с ним не бесчинствовала как с прочими, кого подвергала своим весьма странным психологическим тестам. Многие просто теряли сон и аппетит, всюду ища эту сухопутную русалку-оборотня. А найти её тогда, когда она не хотела, было невозможно. Нечто вроде мимикрии. Не знаю, как ей это удавалось.

Она часто купалась нагишом, игнорируя мужской состав базы, когда наши молодцы совершали коллективный заплыв в озере, ближайшем к наземному выходу из подземного города. То озеро было глубоким и завораживающе – красивым. Столь же завораживающей была и она. Она появлялась ниоткуда как дух озера, просто выныривала и потом по мелководью брела к берегу у всех на виду, сверкая ослепительной наготой и искрящимися, как белейший иней, волосами. Она казалась в такие минуты полупрозрачной, сотканной из света и воды, изящной и скользящей, как невозможно и представить это земному человеку. Было от чего потерять голову.

И всё это был, уж поверь, осознанный соблазн далеко не юной девушки, а может даже и не женщины, если в нашем понимании. Она в такие мгновения не ведала стыда или малейшей скованности, она будто была одна, зная отлично, что ей ничего не угрожает от дисциплинированных космодесантников. А вот если бы это были уголовники или иной сброд Паралеи? Ну, тут я думаю, она бы поостереглась так рисково играть. А может, у неё имелся и арсенал защиты, этого никто не проверил, если на себе.

Если ты думаешь, что она совершала при этом некое эротическое шоу, то ничего подобного не было. Ничего соотносимого с земным пониманием сексуального соблазна. Хотя это был именно соблазн, именно что сексуальный и экстремальный. Никому не удалось заснять её в такой миг. Она вовлекала всякого зрителя в своё феерическое потустороннее пространство, где находилась сама в этот миг, насылала нечто, что я назвал бы наваждением, даря при этом, как я думаю, каждому нечто индивидуальное, и просто уходила, когда ей надоедало играть с домашними зверями в их условной клетке. А потом вела себя как та, кто не имела к этому никакого отношения.

И тогда возникало нешуточное сомнение, а была ли та купальщица ею, Инэлией? Или это, как сказал однажды Разумов, был игривый дух горного озера, только по собственной прихоти завладевший внешностью тихой и прекрасной Инэлии? Был принят или правильнее обозначен без всяких слов уговор, хотя как может быть уговор без слов? Никогда не обсуждать все странности и непристойности, связанные с Инэлией. К счастью, её терпели недолго, она со своим Хагором быстро исчезли с территории нашей базы, как и из нашей жизни.

Рита, – Ты так самозабвенно рассказывал про Инэлию, что у меня сложилось впечатление, что ты пытаешься ею заслониться от кого-то ещё. Нет? У тебя была там некая травма личного свойства? Ты имел там возлюбленную или просто подругу?

Арсений, – Не было у меня никакой возлюбленной, а подруга, пожалуй, и была. Одна не совсем молодая актриса, да и я был к тому времени не так чтобы и юн. Её звали Ифиса. Милая и добрая женщина, к тому же уступчивая, хотя и не бескорыстно, на любые желания. Одно было плохо – слишком уступчивая, и не только мне одному. Я был с нею достаточно долго, но не был ей дорог, как и она мне. Мы с нею то расставались без всякой печали, то встречались опять без запойной, понятно, страсти. Но пошлости между нами не было ни малейшей. Очень тонкая и искусная женщина. Местная гейша, одним словом, специалист по рассеиванию скуки. Когда надо, она молчит, когда надо – щебечет глупости, а захочешь, так и пофилософствовать может вполне себе любопытно.

Её Венд не выносил, насколько я помню. Когда её видел, его буквально коробило. Не знаю, что их связывало, а может, ничего и не связывало, просто он был ханжа. А вот доктор, так тот таял и благоухал в её присутствии. Доктор был большой любитель женщин, но отчего-то это таил от всех, считая себя образцом безупречности для нашего молодняка, не будучи для них этим образцом ни в коей мере. Если только предметом для ленивых, добродушных вполне себе насмешек, поскольку Франк не вдохновлял особо-то на искромётные шутки никого в виду своей реальной, а не мнимой безупречности. Доктора Франка любили все. Даже Рудольф Венд, которого, пожалуй, единственного из всех нас доктор и не любил.

Рита, – Ты не прав! Франк любил Рудольфа, потому и страдал за него. А Ола? Дочь одного из управителей Паралеи?

Арсений, – Я никогда не знал девушку с таким именем. И если вы отлично понимаете, что я лгу, то вы должны понять и то, что о ней я говорить не буду никогда и ни с кем. Если вы не хотите, чтобы я вас ударил, а мне скандал предпочтительнее сладко-задушевных разговоров о том, кто и кого любил на Паралее, то позвольте мне уйти. Думаю, что с Рудольфом Вендом вам всегда есть о чём поговорить. Ты настолько преобразила его, и как я заметил, это у вас взаимно.

Рита, – Можешь и уходить. Я не возражаю. Только напоследок расскажи мне о Нэе. Что думаешь о ней?

Арсений, – Нэя? Когда-то я увидел её первым в их столице. Она подбежала к стеклянной двери и застыла в раздумье – войти или нет? Дверь вела в лавку продавца всяким древним хламом, и чего она там забыла, я не знаю. Она так и не вошла, а я запомнил эти короткие мгновения, её воздушный силуэт, но понял это только тогда, когда увидел её в ЦЭССЭИ и сразу узнал. Просто и сразу. Хотя до этого и в голове её не держал.

Потом я думал о том, что она была из тех женщин, что могла бы стать моей навсегда. Попадись я ей в ту самую особую минуту, когда она была свободна и жаждала найти своего единственного. И если бы я попался ей, что называется на судьбоносной тропе, чуть раньше Венда, то ему уже нечего было бы делать рядом с нею. Не думай, что тут самонадеянность, – я просто знаю. Я понял это в тот день, когда она так и не открыла ту дверь, а сам я замешкался отчего-то и не сделал того сам. Мне так хотелось, чтобы она вошла, и я как-то чувствовал, что именно я и есть её цель. Но моя всегдашняя нерешительность, заторможенность в самые решающие моменты, да и просто родовая какая-то невезучесть и сыграли против меня.

Впоследствии мне всегда казалось, что кто-то направил меня туда в тот самый день и час, а не просто так я там оказался. Но кто это был? Почему я туда впёрся, в ту лавчонку, чего я там ждал? Я не помню, но чувствую как-то, что этому предшествовали какие-то необычные события, встреча с кем-то и обещание чего-то очень важного и необходимого мне. И не могу вспомнить, а вот определённый обрыв в моих воспоминаниях есть, некие слепые пятна, тревожащие меня включения чего-то, что я хочу открыть как ту сферу…

Рита, – Чего же ты замолчал? Какую сферу?

Арсений, – Я сказал сферу? Я и понятия не имею, о какой сфере я говорил?

Рита, – Знаешь, Арсений, исследования выявили некое неясное нашим специалистам воздействие, оказанное на твои мозговые структуры. Или это был кто-то. Тебе ввели некий код, закрывший доступ в определённые зоны твоей памяти, и код этот не поддаётся вскрытию, пониманию. Я не должна была тебе этого говорить, но ведь ты и сам нечто ощущаешь?

Арсений, – Иногда.

Рита, – Хочешь, можешь уйти, если тебе тягостен разговор со мною.

Арсений, – Нет. А сферу я помню, хотя и не помню, где я её видел и у кого. Такой небольшой отполированный и каменный шар, изображающий планету Трол. В структуре шара имелась некая голографическая настройка, поэтому казалось, что по сфере двигалась облачность, то открывая, то закрывая континенты, полюса и океан. А потом появился человечек в полёте, с крыльями как у птицы. Нет, вернее, как у насекомого. Сфера открывалась на две половины, но, когда она закрылась, следов соединения двух частей заметно не было. Абсолютный монолит. Кажется, её я и искал, когда бродил по лавкам всяких старьёвщиков. Но так и не нашёл нигде.

Что же касается Нэи, то мне очень приятно о ней говорить. Она похожа в чём-то на Гелию, в том смысле, что, встретив её, словно переходишь за грань обыденности, и тебя охватывает радость от того, что чудо вовсе не выдумка фантастов и сказочников. Только в отличие от Гелии, она никогда не оставляет после себя горечь от недосягаемости чуда для тебя лично. Напротив, возникает полная уверенность в том, что, если есть она, Нэя, как явление, есть и похожие на неё, и они обязательно встретятся тому, кто к этому стремится. Очень влекущая к себе женщина, но не так как Инэлия, поскольку в ней нет и не было никогда никакой двусмысленности, острого соблазна и искушающей игры, за которыми скрыта холодность и себялюбие, – обещание себя всем и сокрушающая фига в нос при малейшей неосторожности приближения.

Нэя сразу и чётко очерчивает ту дистанцию, которую чувствует всякий способный к тонким чувствам человек. Она милая и добрая, искренняя, как будто давно родная, совсем такая же, какой была и Ифиса, но, понятно, без доступности любому желающему расположиться по-свойски с нею рядышком. Вот такая она, Нэя. В ней собраны все лучшие качества лучших женщин, каких я встретил в Паралее, и полное отсутствие свойств отрицательных, какие у них наличествовали.

Рита, – Одним словом, звёздный ангел, как и называет её Рудольф. И понятно, без изъянов и искусно замаскированных щербин?

Арсений, – Маскировка может быть искусной, но не может быть долговременной. А изъянов лично я не разглядел. Да и потом, о чём речь? Я ведь не её внешность обсуждал. Я говорил о Нэе как об уникальном и одухотворённом существе, неизбежно проявляющем себя в контактах с окружающими людьми. А внешность, что её и обсуждать-то. Милая девушка, каких полно, и от земных женщин сразу не отличишь, если особо не приглядываться.

Рита, – Первым мужем этой милой девушки был пришелец из неизвестного созвездия, обзываемого Рудольфом «Созвездие Рай». Не думаешь, что тот пришелец оказал на неё очень сильное воздействие, отчего она и отличалась настолько от прочих женщин Паралеи?

Арсений, – Чем же отличалась? Для Венда это так, раз он её выбрал себе. А для меня такая же, примерно, как и все прочие…

Рита,– Опровергаешь сам же, что только что о ней и рассказал. Ну, да ладно. Какое-то мнение ты составил о тех пришельцах?

Арсений,– Они играли с нами в мистику, потому что считали нас недоразвитыми существами. Мы же не мистики, и мы не искали с ними контакта, как с чужеродной нам, я бы даже сказал неприязненной, звёздной расой. Но они сами искали этого контакта, жутко досаждая при этом. Они хотели лишь одного, изгнать нас оттуда. Вот и всё. Поэтому пошли по самому дикому из путей. Убивали наших ребят, дурачили нам головы. Да и с местными не церемонились, тоже считая их недоразвитыми существами. Вели себя как примитивная раса, не являясь таковой, – алогично, порой жестоко, путанно и необъяснимо. Ничуть не сокрушаясь по поводу таких вот неполноценных контактов, и думаю, раскурочили немало разумных душ. Поэтому у меня лишь одно желание, – забыть о них навсегда. Никакой полноценный контакт с ними невозможен.

Первое сближение с земной женщиной

Он и сам не понимал, для чего его сюда занесло? В такую даль, если соотносить эту местность с той, где он и поселился, а также понемногу врастал в рабочий режим в самом главном небоскрёбе ГРОЗ. Он и поселился рядом с местом службы. В бывшей квартире шефа Воронова. Тот исчез в одной из экспедиций, и поскольку не числился погибшим, жильё считалось его прибежищем до времени. И отдала ему Рита ключи от этой условной кельи тоже до времени. Кельей обзывал довольно просторную квартиру сам владелец Артём Андреевич, хотя та являлась своеобразным павильоном для отдыха и интимных услад.

Рудольф же поселился там до того неопределённого часа, дня, года, когда Воронова признают либо погибшим, либо он сам вернётся, либо выйдут все сроки давности ожидания в случае его невозврата.

Вылазка на ближайшую природу как таковой цели не имела. Он просто брёл ради пешей прогулки, куда глаза глядят. Хотя глядели его глаза куда-то вглубь собственной души, а когда ноги вынесли уже настолько далеко за черту мегаполиса, то взору открылись свободные и незастроенные пространства. Он огляделся вокруг. Как ни странно, но место показалось знакомым. При том, что ничего не указывало на то, что хоть что-то его связывало с этим клочком, напоминающим площадку для будущей застройки. Он погрузился в наличную базу данных и вспомнил, вернее, узнал неузнаваемо измененный ландшафт. Вспомнил из-за густо поросших луговой гвоздикой и ромашками косогоров, оставшихся прежними. Когда-то тут была открытая платформа для скоростного наземного транспорта. Её разобрали, высадили какие-то хилые деревца, и пока что они не набрали ни роста, ни декоративной необходимой красоты, тут никто не желал просто так прохлаждаться. Именно тут они с Ксенией садились на скоростной экспресс, чтобы оказаться в зоне реликтовых лесов. Ради прогулки. Ради уединения. Ради ловли, казавшегося тогда вечным, счастья…

Его удивляло, что нет желания увидеть Нэю. Нет желания поселить её в той самой келье, павильоне, короче в своей времянке, как её ни обзывай. Очень уютной, пригожей, но созданной, казалось, лишь для одиночки. Кем, собственно, Воронов и был, невзирая на свою семейственность. Потом уже он поселил там Вегу Капустину с лошадиной кличкой Корунд. От этого по сию пору в квартире находились забавные женские вещички, которые он сложил в пару контейнеров и убрал в глубокий стенной шкаф, которым не пользовался. Шкафов там было несколько. И все наполовину пустовали.

День выдался тёплый и пасмурный. Он сел на какой-то поваленный блок от прежней конструкции прежней платформы, непонятно почему тут забытой и уже оплетённой разнотравьем. Было хорошо уже потому, что не досаждали мысли, болезни и печали, жара или холод, а также ненужные люди. Их тут просто не наблюдалось ни скопом, ни по отдельности. Никто не желал тут гулять, а другого смысла тут шататься и не имелось ни у кого. Кроме него.

И как оказалось, ещё у одного существа. У неизвестной женщины. Странно, но она подошла к нему и тоже оказалась рядом. В общем-то, тут больше и некуда было сесть. Заготовка будущего сквера пока что так и пребывала в стадии неопределённого замысла-туманности, – то ли оформят его как место для чьего-то отдыха, то ли возведут тут какое-нибудь общественно-полезное сооружение. А может, устроят небольшой жилой посёлок для любителей тишины, природной благодати, но в сочетании с близостью к мегаполису. Ближайшие рощи перетекали где-то там, за горизонтом, в уже более солидные леса. Можно сказать, что на расстоянии вытянутой руки. А тут простиралась обширная как бы поляна.

Он даже не повернул головы в сторону женщины, углядев, что она не юная девушка, но и не старуха. То есть тот тип женщин, который его не увлёк бы ни в каком качестве, исключая служебный и обязательный. Даже сугубо зрительного и праздного интереса она не вызвала. Даже при условии, что они тут оказались вдвоём на целую поляну и близлежащие окрестности включительно. Шла, устала, присела отдохнуть. Такая же любительница безлюдных маршрутов. Может, устала-притомилась от пешей прогулки по подмосковным рощицам, может и социофобка, но вдруг решившая притулиться рядом с таким же социофобом, за которого его и приняла.

– Здравствуй, Рудольф! – произнесла она голосом, который он не признал за знакомый. Пришлось посмотреть ей в лицо. На него глядели ласковые карие восточные глаза миловидной женщины, которую он точно не знал никогда. Так он подумал поначалу. Женщину свободно облегало милое платьице, белое в чёрный горошек. Тёмные волосы украшала такая же заколка, белая в чёрный горошек. Девичья чёлка очень шла к её круглому лицу. Губы подчёркнуто пухлые, натурально румяные, нос не большой, не малый и также мило-женственный. Бровки приподнялись пушистыми кисточками над непонятно чем осчастливленными глазами.

– Вы кто? – спросил он, не узнавая её, но уже понимая, что в прошлом времени, оставшимся всё равно что на другой планете, которую покинул двадцать лет назад, её знал. Не как кого-то близкого, но знал.

– Не узнал? А я сразу тебя узнала, – продолжала она сиять, пленяя милыми ямочками. Эти ямочки на щеках…

Они были и у Лоры, давно погибшей, но кроме этой особенности, ничего общего у женщины с его первой земной женой не имелось.

– Я же Вика! Подруга Клариссы… помнишь?

– Нет, – ответил он искренне. Не помнил он никакую подругу Лоры. Не вспоминалась она, и он и щурил глаза, рассматривая её несколько скуластое, но вполне очаровательное лицо.

– Ну как же? Я ведь ещё была в тот день у вас в семейном общежитии, когда Артура-крошку Лора привезла домой. Мы сидели за столом с её родителями. Ваша мама тоже была. Недолго, правда…

– Вика? – он опешил. – Разумова?

Он начисто забыл о том, что за столом в тот день сидела эта Вика. Тихая, невзрачная девушка, она, кажется, и не разговаривала даже. Удивительно, а ведь только Лора и эта Вика, две неразлучные подружки были наделены ямочками на щеках, всегда редким и очень заметным украшением любого женского лица. А он подружку Лоры забыл. Как и не было её никогда возле Лоры. Но вспомнив, уже сам себе удивлялся. Насколько же прочно выветрилась она из памяти. Исчезла, как та самая платформа, на месте которой они с ней и сидели.

– Почему ты обозначил меня Разумовой? – спросила она. – Моя фамилия Балашова. По мужу. В девичестве я была Молочниковой.

Почему назвал так? Он отчётливо вспомнил её настоящего биологического отца Рудольфа Горациевича Разумова. Но сама Вика вполне могла и не знать того, кто её и породил совместно с матерью-кукушкой, той самой маленькой женщиной с родинкой во лбу…

– Чего сюда забрела? В безлюдье? – спросил он.

– Люблю гулять там, где нет людей, – ответила она.

– Социофоб, что ли? – спросил он.

– Нет! – она засмеялась, явив свои ямочки на округлых щеках, придававшие ей вид доброты и милоты. А если в целом, он не любил круглолицых девушек и женщин. И Лору, ставшую женой в те, навсегда сгинувшие, годы, так и не полюбил.

– У меня такой личный расклад сейчас… Дети выросли… муж вышел как бы прогуляться, да так и не вернулся по сию пору. Уже и не жду его. Так что возникает потребность определиться со своим настоящим, что да как теперь-то? Чтобы в полном уединении, без помех, начертать себе новый чертёж будущей, так сказать, контурной карты моей же будущей пространственной географии. А там уж… и за раскраску примусь. Жизнь-то впереди длинная, открытия неведомых земель тоже могут быть…

– Ты по профессии кто?

– Врач-акушер! – она засмеялась. – Сразу же после окончания Агроакадемии поступила в медицинскую. И ни разу не пожалела. Не узнал… а я поразилась, как же ты-то совсем не изменился! Всё такой же, издали заметишь, мимо взглядом не проскочишь…

– Где уж там не изменился. Дед я уже по годам. И мог бы им быть, не сложись столь трагически те события, что… У меня на Троле дочь погибла. Взрослая.

Вика ахнула, закрыла губы ладошками, – Прости, что стала причиной, мимоходом затронувшей твою трагедию, Рудик… Ой! Прости, что так сказала. Лора же всегда тебя так называла….

– Всё нормально, – он взял её небольшую ладошку в свою. – В чём твоя вина? Сам же тебе о том и сказал…

– Может, пройдёмся до той рощицы? – предложила она. – Там тень и есть место для пикника. Скамеечки, столик…

– Прогуляться, это мысль, – согласился он. – Но не ради скамеечки. Дедом я себя, всё же, не ощущаю ничуть, – он встал, ожидая, что она последует его примеру.

– Да ты и не похож на деда! – засмеялась чья-то брошенная жена, сияя своими узкими, но яркими и очевидно лукавыми глазами, девичьими ямочками, и легко спрыгнула в его руки с останца давней платформы, маленькая, гибкая, абсолютно молодая по всем тем осязательным ощущениям, что и возникли. Когда она сидела, то до земли не доставала своими ногами, и он вдруг подумал, а как она на эту опрокинутую плиту и запрыгнула-то? Он даже того и не заметил. Но приглядевшись, обнаружил, что один край плиты был намного ниже другого, утопленный в травах. Выходит, она села, а потом уж и добралась до него.

На краткий лишь миг, но миг сообщивший ему, что эта соломенная вдова готова на всё, он задержал её в своих руках. Почему возникла эта мысль? Явно вошедшая в него извне, посланная врачом-акушером с её девчоночьей чёлкой, маскирующей выпуклый лоб, считаемый ею за ту часть лица, что необходимо маскировать. Чёлка и ямочки, миниатюрная фигурка, как и беспричинный, возбуждённо-дурацкий какой-то смех, придавали ей вид девчонки, только что покинувшей школьный городок.

– Ты похожа на котёнка, – зачем-то сказал он, опустив её на землю, но не отпуская от себя. – Прыгаешь ко мне с таким доверием, будто знаешь меня.

– Разве нет? – спросила она, и ласка, томление и ожидание откровенных глаз изливались на него так, будто именно она провожала когда-то его и плакала у сетки космопорта. Ждала двадцать лет. Не забывала. И вот дождалась. Но это были чужие и тёмные глаза женщины, напрочь забытой, да и в те времена была она посторонней и всегда болтающейся где-то по краю его зрительного поля. То как подруга Лоры, то как приятельница Ксении. И никогда сама по себе не являющаяся некой самостоятельной, пусть и эпизодической фигурой. Он даже и не разговаривал с ней никогда.