Тоска

Взрослея, теряешь наивный энтузиазм и веру, что приключения происходят повсеместно, главное выклянчить разрешение к ним присоединится. Но приобретаешь понимание, что приключения – это больше маркетинг, чем явный результат. Садясь верхом на деревянную лошадку, она не отвозит тебя в сказочный мир, а лишь без эмоционально катает по кругу. Катает тебя, а затем еще сотню и тысячу таких же, как и ты. Дети не знают, а взрослые понимают, что эти «сказочные машины» создают люди, которые, как и все взрослые бодрится кофе с утра, чтобы хоть чуточку выглядеть живым.

Дорога от сквера заканчивалась перед двухэтажными старенькими домами, цвета крем-брюле с шоколадной крошкой шифера. И, как и везде, на другую сторону дороги не предусмотрен пешеходный переход. Такое чувство, будто в городе не существует понятие автомобиль и все дороги это и есть пешеходный тротуар. Поэтому, к чему сомнения? Нет машины – путь свободен. Там, где не действуют официальное регулирование, очень хорошо работают неофициальные правила.

Дальше, на коротком отрезке дороги, улица Зайцева уходила дугой в сторону реки. И ближе к началу дуги на первых этажах стареньких домов виднелись вывески на старорусский манер письма. Резные двери и пороги, окна в рост, где на витрине стоит продукция, а, если приглядеться, то можно увидеть стеллажи внутри магазина, уставленные до самого потолка. Продавали «Душистыя Радости Г.И. Сурановъ», где на витрине лежали брикеты мыла, упакованные в бумагу с цветочным орнаментом, а рядом «Кондитерская кухмейстера П.П. Шведова». И из двух этих музейных лавок пахло так, будто всё, что ты ощущал до этого было варварским и тлетворным, а то, что доносилось оттуда напоминало детство в деревне, возвращающее больше воспоминаний, чем фотоальбом.

Следом за лавочками по левую сторону открывалась дорога к Пятницким воротам. Величие башни поражало даже, находясь на пороге. Она будто возвышалась над городом, как неназванный маяк, как защитник-гигант, как символ веры и нетронутых стен. Хотелось прикоснуться и послушать, что она видела за столетия своей жизни. Если б можно было расспросить кирпичи о их жизни, то за такими разговорами приходили бы к башням. Сколько раз могли сгореть деревянные дома и хрупкие человеческие души, но кирпич, даже опаленный пламенем, стойко переносит лишения и продолжает стоять. Он не старик и не юнец, он вечный воин, что даже без дружины не теряет мужества.

И вот стоит эта башня, а сколько восторженных и вражеских глаз видела? Сколько проклятий и молитв слышала? Скольких погубила и сохранила жизней? А мы всё к ней на Ты, когда человек не имеет столько почестей, сколько она может в орденах носить, но не носит, потому что скромная. И там, где шпилем должна заканчиваться у нее сердце, что крутится на ветру ржавым флигелем, но всегда правильно подсказывает непогоду. Бережет людей, как столетием раньше, так столетием позже будет.

У самого подножия башни раскинулись лавочки различные да небольшие столики. Люди украшения продают, обложки из кожи, магниты с городом. Всё, что может приглянуться гостю, но в хозяйстве не пригодится. Каждый знает: «то, что можно увезти из города, обычно не стоит больших денег, а значит и ценность несет только в качестве воспоминания». Ничем другим не может похвастаться безделушка за сто рублей, хрупкость которой измеряется в количестве постоянных рассматриваний. Нельзя быть уверенным в качестве того, что продается слишком улыбчивым человеком по чересчур хорошей цене. Но и обвинить человека нельзя в прохиндействе, когда ты сам распоряжаешься своими деньгами по своему дурному разумению. Боюсь, болезнь импульсивных покупок ничем не вылечить.

– Не желаете чаю на травах? Может сбитень? – улыбнулся мужчина.

В океане лавочек и торговцев, среди волн общего шума и невообразимой толкотни, был соединительный мост, такой, что обойти сложно и заглянешь ненароком. И ничего совсем необычного, только чан серебристый, дымом пыхтящий, да графины, заполненные апельсинами и лимонами с травами. Но пахнет необычайно вкусно. Будто поле с ромашками заварили в кипятке, и оно пахнет, благоухая на всю улицу.

– А что такое сбитень? – переспросил Леша.

– Это то, что согревает и наполняет жизнью, будто первый глоток ключевой воды. – Произнесла женщина в очереди и заказала кружечку.

– Вполне верно, – продолжил продавец, – но сбитень – это старорусский аналог глинтвейна. Глинтвейн варится на вине, а сбитень из мёда, пряностей и трав. Так он приобретает душистый аромат и согревает изнутри. А благодаря пряностям создает эффект сладости в послевкусии. Конечно в нем и сахар есть для сладости, но больший эффект придают именно пряности.

– Я никогда не пробовал подобное, как понять, что мне понравится?

– Я могу дать попробовать.

– Давайте.

Мужчина протянул пластиковый стаканчик размером с большой палец. Пахло какой-то феерией вкуса. Пахло имбирем, мятой, корицей, кардамоном и еще множеством трав, которые сложно различить из-за их не яркого выражения в этом маленьком стаканчике.

– Налейте мне целый стаканчик. Это потрясающе вкусно.

– Я же говорила! – утвердительно произнесла женщина.

– С вас сто пятьдесят рублей. Можно наличными, можно переводом.

– И цена невысокая. Одни плюсы у напитка.

По одну из сторон общего шума находилась калачная, но очередь, растянувшаяся в голодном танце, превышала все мыслимые лимиты ожидания. Казалось, что весь город, не зная, что можно покушать дома или в кафе, ломился к единственному месту, что вело всех на свой запах. И каждый приподнимался на цыпочки, только бы высмотреть в небольшую щель входа, что там внутри и сколько стоит. Но даже я, стоящий в двух метрах от входа, вне очереди, не понимал происходящего внутри и не видел никого за стойкой. Либо так быстро всё происходило, что человек за прилавком, будто ужаленный только и успевал принимать заказы и отдавать, либо там происходит что-то другое, но понятное только стоящим внутри. В любом случае туда нужно попасть, но минут через десять, когда цунами дикого желания наконец-таки откатит обратно в океан. Когда риф с магнитами снова станет мишенью для прибоя.

Билеты в музей-Калачную продаются на кассе внутри арки в сторону Пятницких ворот. С таблички на стене вела стрелочка и подписано: «Просьба покупать билеты заранее». И над единственными дверями перед аркой ворот была вывеска: касса. Но ближе к самой двери было самое интересное – карта города с достопримечательностями. То, о чем сказал тот странный парнишка, прежде чем сбежал. И на карте отмечены все дороги и тупики, где можно найти интересные музеи, памятники и храмы. Я запишу несколько в заметках, среди страниц дневника, потом сотру. Надо же иметь хоть малейшее представление, где я нахожусь и в какую сторону стоит идти. Не бродить же увальнем, когда можно знать тропу. Все лучшие мысли в такие приключения приходят на голодный желудок. Так сказать, в урчании вся наука.

Среди бесконечного хит-парада грозовых облаков, под мелодию несравненного ветра, стало что-то меняться. Тучи ненадолго разошлись и выпустили солнце прогреть землю. И оно, в надежде, быть чуточку теплее, оказалось чертовски горячим. Переусердствовало, что пришлось снимать куртки, чтобы не облиться пОтом за десять минут. Вроде и хорошо, но русский человек никогда не готов к дисбалансу и остро реагирует на такие изменения.

Порой, после острой критики погоды, у рядом стоящих людей многократно обновляется словарь русского матерного. Не станешь ведь объяснять каждому, что ты мокрый, потому что попал в редкие две минуты случайного дождя за весь день или от тебя разит пОтом, потому что оделся потеплее в промозглый день, а солнце решило устроить Египетский курорт на две минуты, прежде чем скрылось окончательно. Вот так и здесь.

Вход в Калачную стал свободен, пока Леша изучал карту и намечал маршрут. Ничего серьезного, записал всё, что было рядом с гостиницей, а дальше уже можно спросить про интересные места в музеях. Карта, конечно, охватывает большой радиус и показывает всё, но не хватит и месяца, чтобы зайти в каждое место и потратить на осмотр хотя бы несколько часов. Лучше сократить период беготни до моментов созерцания и спокойствия. Погони за временем хватает и в Москве. Там вообще на дистанции ни одного победителя, все либо призеры, либо бьются за шоколадную медаль среди отстающих.

Леша занял очередь и стал ожидать пока семья из пяти человек определится с предпочтениями. По возмущенному голосу стало понятно, что выбор не велик. Парень за прилавком произнес, что калачи с мясом продаются в соседнем окошке и за углом, где небольшое кафе, а здесь только сладкие калачи или просто хлеб. Дети неугомонно вопили, пока отец, весом под центнер, отслюнявливал несколько купюр за уже выбранные калачи. На их фоне он казался российским Рокфеллером, версией для курильщика. А дети, как хищные соколята, что столпились вокруг него в ожидании, когда им перепадет червячок или хотя бы часть червячка.