Мальчишка выглядел знакомо. Кажется, я неоднократно видела его в школе и во дворе дома, хотя имя его в памяти всплывать никак не хотело. Мне не хотелось, чтобы он тоже меня узнал. Я спряталась за штору. Потом на меня напал неудержимый смех. Представьте, какие мысли могли сейчас метаться в голове у мальчика! Жалко, что на журавлике ничего не написано и не нарисовано. Подходящая фраза или изображение добавило бы драматизма.
Когда мальчик скрылся в глубине комнаты. Я, решив исправить недоделку, смастерила еще одного журавлика, написала на нем «я знаю, где ты живешь» и отправила вслед за первым. К сожалению, эта бумажная тварь оказалась еще хуже первой. Новый журавлик не послушался моего дыхания и угодил в окно на четырнадцатом этаже.
Оттуда высунулся взрослый на вид парень. Вид у него был хмурый и настороженный. Что хуже всего, кажется, он понял, откуда прилетел журавлик. Парень смотрел прямо в мое окно. Меня он видеть не мог – я спряталась за занавеску. Наверное, он как-то почувствовал, что я на него смотрю. Парень выглядел как коп из фильма. Нет, одежда у него была обычная. Он смотрел и двигался как коп.
Его взгляд был очень тяжелым и испытывающим. Казалось, на меня водрузили что-то очень тяжелое и оно прижимает меня к земле. Мне тут же расхотелось продолжать игру. Дождавшись, когда парень уже не смотрел в мою сторону, я закрыла и плотно зашторила окно, после чего почувствовала некоторое облегчение.
Однако через несколько минут раздался звонок в дверь, и груз вернулся и надавил еще сильнее. Я догадалась, что это был парень с четырнадцатого этажа, закрыла дверь в свою комнату на замок и забилась в угол кровати. По тяжелым шагам я поняла, что отец пошел открыть дверь. Было слышно, как отец и парень немного поговорили. Голос и тон у парня был обычный, но он говорил с какой-то притворной непринужденностью, как коп, который пытается выведать что-то у собеседника, но так, чтобы тот не догадался об этом.
Парень наврал, что собирает подписи в поддержку обращения в управляющую компанию по поводу уборки двора. Стал расспрашивать отца о том, где и кем он работает, про работу и должность матери, про то, где и в каком классе учусь я. Оказалось, мой отец – просто находка для шпиона. Парень ушел хорошо проинформированный о нашей семье, а также унес с собой образец подписи моего отца, не рассказав о себе ничего, даже не назвав имени, пусть и поддельного.
Но открытость моего отца, кажется, сыграла мне на руку, потому что голос парня в конце разговора звучал менее притворным. Он, видимо, понял, что я ему не угроза, и расслабился.
В этот день я больше не тренировалась. Хотя парень ушел, некоторое ощущение груза осталось, а еще в душе поселился смутный страх и ожидание чего-то нехорошего. Постепенно это все переросло в уверенность, что не стоит демонстрировать свои способности кому попало, да и родителей ими лучше больше не напрягать. Буду растить свой талант тайно и применять его благоразумно. Клоунада – это действительно не мое, не люблю, когда надо мною смеются или смотрят на меня как на выродка…
Забавный случай
На следующий день после неудачной тренировки с журавликом была контрольная. Я почти к ней не готовилась. Мои родители очень трепетно относились к моим оценкам. Иногда казалось, что только по оценкам они могли понять, любить меня или уже не стоит на это тратить свои душевные силы. Поэтому обычно я очень старалась получать только хорошие оценки, хотя круглой отличницей у меня быть никогда не получалось. Теперь же, когда у меня появился человеческий талант, любовь родителей незаметно отошла на второй план. Больше всего мне хотелось развивать и находить применение своему недавно обретенному человеческому таланту. Поэтому, несмотря на страх провала на контрольной, я предпочла заниматься своим талантом, а не заниматься зубрежкой.
Однако не могу сказать, что мой талант сделал меня совсем равнодушной к оценкам. Поэтому, чтобы избежать наихудшего исхода, я села на контрольной за одну парту с нашим самым отличным отличником.
Учительница, Сталина Вениаминовна, тоже подготовилась. Когда она написала на доске задания для контрольной, встала как раз напротив той парты, где устроилась я, и стала наблюдать за нами.
Мне сложившаяся ситуация не понравилась. Какое-то время я выжидала, чтобы мой сосед успел написать побольше. Затем я слегка подула на ручку, которая лежала на столе Сталины Вениаминовны. Ручка покатилась и упала на пол. Учительница удивленно посмотрела на нее и подошла к столу, чтобы поднять. Тем временем я быстро заглянула в тетрадь соседа. Он уже выполнил большинство заданий. Сразу видно, что отличник.
Записав в свою тетрадь все, что успела запомнить, я повторила фокус, но уже с замазкой, потому что Сталина Вениаминовна убрала ручку в стол. Замазка, а также еще ряд незакрепленных предметов отправились в стол вслед за ручкой. Теперь, когда на столе ничего не осталось, мне пришлось искать новые объекты для воздействия, потому что мне пока не удалось записать ответ на последнее задание. На тумбе у доски лежал учебник. Он был явно тяжелее ручки, но сколько он весит, я не могла себе точно представить. Поэтому рассчитать силу дыхания было сложно. Я подула, учебник не сдвинулся с места. Следующая попытка тоже оказалась неудачной. Раздосадованная, я дунула, наверное, слишком сильно, и учебник с громким шумом слетел с тумбы, впечатался в стену, отскочил от нее и упал на пол.
Учительница и все в классе, даже я сама, от неожиданности вздрогнули. Ребята стали наперебой кричать, что в классе завелся барабашка. Сталине Вениаминовне пришлось постучать по столу, чтобы утихомирить одноклассников и вернуть тишину в класс. Она не согласилась с версией о барабашке и потребовала, чтобы мы сознались, что это за шуточки и кто за это ответственный. Естественно, желающих не нашлось. Я точно не собиралась ни в чем сознаваться. Поэтому, безрезультатно подождав признания, Сталина Вениаминовна подняла учебник и оставшееся время до конца урока смотрела на нас, как сторожевая собака на прохожего.
Мой сосед к этому времени закончил писать контрольную и уже собирался сдать работу и выйти из класса. Он всегда так делал. Напишет быстрее всех, а оставшееся время где-то гуляет или, если его не выпускают из класса, сидит и занимается своими «ботанскими» делами.
Мне все так же оставалось записать ответ на последнее задание. Я быстро нагнула голову пониже над партой и подула куда-то вниз за себя, сильно и продолжительно. Кажется, мое дыхание попало в парту той одноклассницы, с которой мы шарики надували, Сони. Ее парта заходила ходуном, и девчонка завизжала.
Все со страхом уставились на Соню, а Сталина Вениаминовна побежала к однокласснице. Я воспользовалась этим переполохом и списала оставшееся задание.
Так я написала контрольную на отлично.
Учительнице пришлось согласиться со существованием потустороннего мира. Как мне рассказывали, она приводила в класс попа, чтобы он там все святой водичкой побрызгал, а в шкафу за методическими материалами Сталина Вениаминовна спрятала иконку.
Одноклассники тоже впечатлились событиями на контрольной. Соня и три ее лучшие подружки после уроков вызывали духа и потом всех уверяли, что он к ним приходил и ответил на все их вопросы.
Все эти события меня здорово позабавили. Поэтому я стала иногда проделывать похожие фокусы на уроках в разных классных комнатах. Однако ничего тяжелее ручки, замазки или ластика я ронять не решалась. Мне очень не хотелось, чтобы меня как-то вычислили или захотели вычислить. Падение же всякой мелочи всегда можно было списать на случайность, и оно не привлекало особенно пристального внимания.
Внешность
Я росла и выглядела так, как все остальные дети. Однако вместе со мной рос и развивался мой человеческий талант. Он ревниво отгораживал меня от других, делая меня все более обособленной. Если раньше почувствовать себя частью общества мне мешала лишь пленка осознания, что я человек, а они нет, то сейчас меня и остальных разделяла толстая стена непричастности. Заботы и тревоги окружающих меня почти не трогали. Я чувствовала и была особенной.
Я уже могла создавать небольшие смерчи, точнее, смерчики. Они поднимались над землей максимум на полметра и довольно быстро развеивались. Мне нравилось, часами качаясь на качелях, создавать их то тут, то там на детской площадке. Мини-воронки быстро проносились метра два или три и растворялись в воздухе, оставив после себя разбросанные игрушки и сломанные куличики.
Забавно, но мои смерчики делили малышей на две почти равные части. Одни подбегали поближе к смерчикам и даже бегали за ними, пытаясь поймать. Вторые бежали к мамкам-нянькам, громко ревя. Мне, конечно, больше нравилась первые, именно они были целевой аудиторией для моего представления «Осторожно, смерчи!». Эти малыши были почти как настоящие люди, которые всегда с интересом и радостью встречают все новое и необычное, потому что опыт – это самое ценное в жизни человека. Избегать нового опыта не достойно человека.
Я, как настоящий человек, не боялась получать новый опыт, открывать для себя непознанное, в том числе в себе.
Оглядев как-то критически себя в зеркале, я решила, что выгляжу слишком по-детски. Я была невысокой, худой. Моя грудная клетка была узкой, и грудь была нулевого размера. А вот с головой мне «повезло». Это была огромная для моего тела голова. Она казалась такой еще потому, что мои волосы формировали шапку из кудрей вокруг нее.
Я достала ножницы и, не особо стараясь, стала срезать свои кудри. Когда на голове остались клочки коротких волос, я намылила голову отцовской пеной для бритья и сбрила все остатки волос.
Мой череп, правильной формы и вполне симпатичный, предстал во всем своем непритязательном очаровании. Я пристально и критично рассмотрела себя со всех сторон, пользуясь маленьким зеркальцем и зеркалом в ванной, и осталась вполне довольна. С такой прической моя голова больше подходит к моему телу, такому тщедушному и слабому. Да, это была идеальная голова для моего тела. Моя внешность стала наконец отражать тот неоспоримый факт, что я особенная и не похожа на остальных – я выглядела совсем как серый инопланетянин, побелевший от встречи с обитателями Земли.
Когда я явилась в своем новом обличье к родителям, на довольно продолжительное время воцарилась полная тишина, которую мать и отец прервали разом совместным, но несинхронным ором. Закончив выплескивать эмоции, они попытались мыслить рационально. Отец предложил записать меня к психологу или психиатру, а мать сказала, что мне, пока волосы не отрастут, нужно ходить в шапке или ином головном уборе, соответствующем случаю и погоде.
Ни к психологу, ни к психиатру меня в результате не повели, но в шапке пришлось ходить какое-то время, но совсем недолго. Волосы отросли у меня очень быстро. Причем они не остановились на прежней длине и росли до тех пор, пока голова моя не стала почти вдвое больше прежнего за счет крутых и торчащих во все стороны непокорных кудрей.
Я впала в отчаянье. Мать, видя мои полные ужаса и отвращения глаза, рассматривающие в зеркале вновь отросшие волосы, очень испугалась того, что мне опять придет в голову «чудесная» идея побриться наголо. Поэтому она отвела меня в парикмахерскую, где мастер выстриг мне очень короткую челку, а оставшейся шевелюре постарался придать форму каре на ножке. Голова моя теперь походила на шляпку гриба. Но это все же лучше, чем огромный шар. Мать, увидев, что я стала более спокойно смотреть на свое отражение в зеркале, обрадовалась и продолжила водить меня к этому же мастеру каждый месяц, а я совсем не сопротивлялась этому, потому что боялась представить, какой длины у меня могут вырасти волосы, если я пропущу хотя бы один такой поход в парикмахерскую.
Первый полет
Жизнь всем подкладывает неприятные сюрпризы. Ей неважно, человек ты или нелюдь. Проснетесь утром, а по всему полу вода, потому что прорвало трубы. Когда пойдете на важную встречу весь чистый и аккуратно одетый, вляпаетесь в грязь. Перестанут ходить поезда в метро, когда вы запланировали поездку именно в подземке. Таких сюрпризов в моей жизни было очень много, порою казалось, что их слишком много и они скучиваются и нависают над тобой, как грозовые тучи перед ливнем.
Однажды вечером, вернувшись домой, я узнала о беременности моей матери. Тогда же выяснилось, что родители всегда хотели двух детей, а не одного. Просто они мне об этом не говорили. Теперь же, когда я подросла, стало ясно, что пора заводить следующего ребенка. Он не только станет исполнением давней мечты родителей, но еще сделает из меня ответственного и доброго человека, потому что мне вместе со всеми придется моего нового родственника растить и опекать.
Узнав о «радостном» событии, я убежала в свою комнату с ощущением, что жизнь моя трещит по швам. От одного представления, что теперь вместо того, чтобы заниматься своими делами, я буду нянчиться с малышом, меня начинало тошнить.
Родители стали стучать ко мне в дверь и требовать, чтобы я им открыла, потому что им надо объяснить, почему в действительности я самая счастливая дочь на Земле. Ну нет! Они и так уже достаточно наговорили и объяснили! О чем с ними еще можно говорить?!
Я открыла окно и посмотрела вниз. На меня дохнуло свежестью и радостью ничем не сдерживаемой свободы. Потом я совершила поступок, который вы наверняка не поймете. Он покажется вам глупым и нелогичным. Но это только потому, что вы не сможете ощутить то, что тогда чувствовала я. Все мое существо было частью свободы, царствовавшей за окном. Воздух внутри меня стремился объединиться с воздухом снаружи, который будто раскрыл мягкие огромные объятия, готовые принять меня в любой момент, стоит мне захотеть. Я отошла вглубь комнаты и, разбежавшись, с громким криком «Ха!» выпрыгнула из окна. Мое дыхание, которое я направила прямо вниз, подхватило мое тщедушное тело и подкинуло его вверх. Потом, сбавив поток испускаемого воздуха, я, наворачивая круги, стала спускаться вниз. Почувствовав твердую почву под ногами, я посмотрела вверх и замерла от восторга. Я теперь умею летать! Могли ли вы такое себе представить?!
В груди бушевали какие-то неведомые до этого ощущения. Казалось, что в ней сейчас что-то либо разорвется, либо скукожится в одну точку. Моя грудь просто не могла вместить в себя то, что я чувствовала сейчас. Мне хотелось кричать. Громко кричать. Так, чтобы стекла в домах-коробчонках, окружавших меня, посыпались градом, а удивленные нелюди повысовывали в окна свои ничего не понимающие испуганные и вечно что-то жующие лица.
Но я не стала кричать, а просто молчала и смотрела в небо. Оно, такое огромное и глубокое, было единственным, что было в силах разделить со мной мою невместимую радость.
Я, наверное, долго могла бы так простоять, купаясь в этом восхитительном чувстве, но явственно ощутила, что на меня кто-то смотрит. Это было неприятно. Казалось, в мою спину тыкали каким-то острым предметом. Кроме того, навалилась ужасная тяжесть, прижавшая меня к земле, как букашку. Я интуитивно поняла, откуда на меня смотрят, и устремила туда взгляд, настолько независимо и бесстрашно, насколько умела это изобразить.
На меня смотрел парень с четырнадцатого этажа дома напротив. Кажется, это он приходил к нам тогда, после неудачного опыта с бумажным журавликом.
Парень показал мне рукой, что я его должна ждать, и исчез. Я осталась стоять на месте. Не то чтобы я его послушалась и решила дождаться, но уйти у меня никак не получалось. Тело одеревенело и не хотело повиноваться моей воле. Через несколько минут парень уже подходил ко мне.
На вид парню было около двадцати пяти. Его волосы кучерявились над погруженными вглубь черепа светло-серыми глазами. Нос хищно выдавался вперед, нависая над тонкими губами. К нему снизу устремился выдающийся немного вперед подбородок. Неприятно поразили меня в парне его уши. Они были почти как у эльфов. Я и представить себе не могла, что такое возможно. Но, может быть, он себе на ушах специальную операцию сделал, чтобы они стали заостренными сверху. Делают же некоторые полоумные нелюди себе дополнительные отростки и углубления на голове типа для самовыражения.
– Как ты это сделала? – без каких-либо предисловий спросил у меня парень.
– Талант! – как можно независимее постаралась ответить я.
– А все-таки?
– Не скажу.
Парень меня рассматривал какое-то время внимательно, как будто я какая-то деталь и нужно придумать, куда ее можно воткнуть, чтобы не валялась без дела. Потом, не сказав ни слова, он развернулся и ушел. Через какое-то время контроль над телом вернулся ко мне, и чувство тяжести исчезло. Остался только страх от осознания того, что кто-то вот так запросто может подчинить себе твое тело и заставить делать то, что ему нужно. Я стала думать, что мне делать дальше. Домой идти не хотелось, потому что я еще не придумала, как объясню свое появление через входную дверь. Родители наверняка еще сидят под дверью моей комнаты или пристально за ней наблюдают, чтобы не прозевать момент, когда я ее открою изнутри, чтобы пробраться на кухню за едой или в туалет.
